ИСПОВЕДЬ
За окном лил дождь. Порывистый ветер сёк оконные стёкла и стены дома дождевыми струями. Железная крыша гремела раскатисто, с гудением. Все эти звуки плотно окружали Анну. Но она ждала другого звука.
С некоторых пор он приходил к ней регулярно, каждый вечер, в одно и тоже время. Точность его сначала только удивляла, но постепенно становилась пугающей. Звук на первый взгляд обычный - стук. Не совсем понятно, откуда доносящийся стук. То ли из верхнего угла, то ли из стены, выходящей на лестницу, а иногда, казалось, из-под пола.
Анна долго не обращала на него внимания, думая, что стучит у соседей. В доме кроме её квартиры еще семь. Потом вдруг в стуке этом уловила повторяющийся ритм, всегда один и тот же. Это насторожило Анну. Похоже, некто выстукивал определённую ритмическую фразу, не бессмысленную, но вполне смахивающую на послание. Всё начиналось в двадцать один пятьдесят, хоть часы сверяй. Через две минуты, опять же, как по часам, стук прекращался.
Однажды Анна уехала из дому на месяц и почти забыла о таинственном стуке. Но, вернувшись, обнаружила, что он не исчез, а как будто ожидал именно её. Никто из соседей стука никогда не слышал, а может, не сознавался, что сам его и производит.
И вот сегодня в этот мрачный вечер, когда разверзлись небеса, Анна сидела на диване, пожав ноги, закутавшись в плед, и ждала. Стук пришёл как всегда. На сей раз Анна чётко поняла, он исходит из-под плинтуса, где стена, выходящая на лестницу смыкалась с полом. Стучали или с самой лестницы, или в потолок нижней квартиры. Внизу жила только дряхлая старушка, изредка посещаемая немолодыми уже детьми. Вечера она всегда проводила в одиночестве. Вообразить, как старушка взберётся на стол или иную мебель и начнёт шваброй выстукивать заветный ритм, было бы нелепостью.
Анна сорвалась с дивана и выскочила на лестницу. Лестница оказалась совершенно пуста. Но звук приглушённо слышался и там, именно оттуда, где к стене подходило перекрытие и уже как бы из старушкиной или из Анниной квартиры.
Внезапный озноб пробрал Анну. Она представила старушку-оборотня, со злобным глазом, парящую под потолком и выстукивающую кому-то послание. Анна забежала в квартиру и закрыла дверь на все запоры.
К следующему явлению стука Анна решила подготовиться. Целый день она отодвигала мебель, отдирала плинтус от пола. При свете дня под плинтусом ничего не обнаружилось. Анна приставила его обратно. "Ну, что ж, подождём до вечера".
Вечером опять зарядил дождь. Погода один к одному вчерашняя. И стук явился по часам. Анна бросилась к плинтусу, резко отбросила его от стены и обомлела. Меж стеной и полом появился теперь невесть откуда взявшийся люк или дверца, нарушающая все законы пространственной геометрии. Она подходила как раз Анне по росту, но удивительным образом помещалась под плинтусом. Стучали именно в дверцу, на сей раз более упорно и отчётливо. Анна толкнула её, и та легко распахнулась.
За ней сразу открылась винтовая лестница, круто уходящая вниз, слабо освещённая. Стук призывал уже снизу. Где был этот низ, и как он мог вписаться в пространство их обычного деревянного двухэтажного дома? Загадки наворачивались одна на другую. Анна понимала, что не сможет жить дальше, не прояснив ситуацию.
И она ступила на лестницу. Шаги по винтовым ступеням зазвучали гулко, как по металлу. Вокруг каменные стены колодца. Анна спускалась долго. И вдруг, когда казалось, достигла дна, вышла на крышу. Но совсем не на их железную крышу, покатую, невысокую, окруженную старыми липами.
Эта крыша была плоской, с перилами и очень-очень высокой, этажей десять вниз. Вровень с собой Анна увидела колокольню со звонницей, а внизу обширный двор, каменные постройки старинной архитектуры, врата с куполом, и ещё купола с крестами, переходы, лестницы. Перегнувшись через перила, она поняла, что стоит на крыше собора.
На небе гасли звёзды. Край небесный нежно розовел. Вдруг на колокольне зазвонили колокола. Сначала ударил одинокий басовитый главный колокол, затем остальные колокола все разом принялись вызванивали что-то блаженное для слуха и удивительно знакомое Анне. Она вслушалась и узнала ритм. Это был ритм её вечернего наваждения, ритм стуков. Но теперь он облекался в дивную мелодию колокольного перезвона.
Глубоко внизу, по двору заспешили черные фигуры в развевающихся одеждах. Это были монахи, они спешили к заутренней, в собор, на крыше которого стояла Анна. Она испугалась, что её заметят или монахи, или звонарь на колокольне и отпрянула от перил. А через двор из ворот к собору потянулись миряне – монастырская паства.
Анна подумала, что и ей незаметно можно попасть в собор и смешаться с паствой. Дальше – будь что будет. Под куполами и крестами она защитится от всякого зла.
Та же самая винтовая железная лестница была единственной, что вела вниз. Анна рисковала опять очутиться в своей квартире. Но, делать нечего, надо спускаться.
-"Служба уже началась, значит, она началась и для меня", решила Анна, накинула на голову платок, покрывавший плечи, и быстро побежала по ступеням.
Чудесным образом лестница привела её в притвор собора и оказалась лестницей, ведущей на хоры. Ею пользовались по праздникам, когда пел большой монастырский хор. Но на этой службе пел только клирос. Ход в собор был свободен.
Людей в храме собралось немного. Больше монахов, чем прихожан. Горели только свечи и лампады у икон. В полумраке Анна не могла хорошенько рассмотреть иконы, фрески, убранство храма. Читали чин исповеди, а потом началась и сама исповедь.
Увидав иеромонаха, вышедшего исповедовать, Анна застыла от изумления. Она, несомненно, видела этого высокого, худощавого человека прежде. У неё защемило сердце, знакомыми казались его чудная грустная улыбка, лучистые глаза, прекрасные руки, манера склонять голову, благословлять. Но на церковных службах ей бывать не случалось. А в монастырях и подавно.
Анна некоторое время наблюдала, как подходят люди исповедоваться, просят за что-то прощение у всех стоящих, потом священник накрывает голову каждого жёлтым с крестами длинным передником и внимательно слушает. Ей мучительно захотелось под этот передник, выплакать свою нескладную жизнь, облегчить сердце.
Подошла её очередь, ясные серые глаза глянули вопросительно. На негнущихся ногах женщина подошла к аналою, на нём лежали крест и Евангелие. Священник накрыл головы их обоих и уже совсем близко посмотрел Анне в глаза.
- "Твоё имя, сестра". - Голос глубокий, спокойный, проникающий в душу.
Анна назвалась и заговорила, волнуясь, совсем не по-церковному уставу, а как будто делилась своими бедами с самым близким и мудрым, с тем, кого искала всегда.
Исповедь принесла облегчительные слёзы. Хотя священник не сказал ей ничего, кроме: " Отпущаются грехи рабе Божьей",- Анна почувствовала себя обновлённой и чистой.
После литургии он ждал её у врат собора.
- Знаю, откуда ты, сестра. Немногие попадают в наш монастырь твоим путём. Путь этот иноческий. Быть и тебе монахиней. Вижу отчётливо параман на спине твоей. Когда-то и я, как ты сейчас, спустился в храм по винтовой железной лестнице. И остался в монастыре навсегда. В бороде и монашеском платье меня не признать. Я забыт миром. И это славно".
Анна ещё раз всмотрелась в лицо иеромонаха. Почему-то внезапно вспомнила самый красивый город своей юности, своей жизни. Город дворцов, мостов, рек, каналов. Она любила этот город, она жила его театрами, музеями, садами, дворцами. Неужели и он оттуда?
И вдруг её пронзило забытое, утраченное . В этом одухотворённом, тонком облике монаха, в этом немолодом уже человеке она узнала Гамлета, принца Датского. Да, это он, когда-то первый красавец града Петрова, властитель её дум, актёр. Она так давно не вспоминала о нём, о том, кого безнадёжно любила в городе белых ночей.
Священник как будто прочитал её мысли.
- Я отец Иоанникий, и только он. Тот, прежний, давно умер, как умирают при постриге. Доверься мне, нынешнему. Я теперь – твой духовный отец. Ты пострижешься в монахини, и я буду окормлять тебя. Но твой час ещё не настал. Возвращайся тем же путём, что пришла. Жди знака.
- Какого знака?- спросила про себя Анна, но вслух спросить не решилась.
Благословляя, он легко коснулся прекрасной, аристократической дланью головы женщины. Анна хотела поцеловать эту длань. Она видела, так делали прихожане. Но отец Иоанникий только по-мирскому пожал её протянутые руки.
- Гряди с миром, сестра. Да, защитит тебя Господь!