ЧАСТЬ 9 книги МЫ ВСЕ БЫЛИ УЧЕНИКАМИ П.Кранощеков
ГЕННАДИЙ ФЁДОРОВИЧ
Краснощёков
1940 г.
Гена родился в июне 1940 года, за год до начала войны. Начало войны он, естественно, не помнит, но эти голодные военные годы, конечно же, сказались на его здоровье. Последние годы войны и послевоенные годы он вспоминает частенько.
ГЕНКА – КУТУЗОВ
1947 год.
Толя медленно, понурившись брёл по пустынной улице в сторону центра села. Иногда он босой ногой цеплял горячую дорожную пыль, которая тут же лениво опускалась на дорогу. Солнце уже припекало его загорелые детские плечи, оно же разогнало жителей села по их постоянным местам обитания. Старики с младенцами уже отправились отдыхать в темные с закрытыми ставнями или зашторенными газетами окнами хаты, детвора постарше нежились на озере или Арапке, ещё постарше рыбачили на Волге.
Настроение Толи было отвратительным. Это по его вине младший братишка Генка сейчас лежит в больнице, и неизвестно что будет с его глазом. А ну, как останется одноглазым? А тут ещё Машка минуты не пропустит, чтобы не укорить: «Выжег глаз, выжег глаз». Тьфу ты. Дёрнуло же нас поспорить, да и он, Генка, тоже хорош, почему не закрыл глаза? Настырный. Всё на своём хочет настоять.
В центре села Толя зашёл в тенистый парк, у деревянного обелиска свернул направо по протоптанной посетителями больницы дорожке. Приятная прохлада густых зарослей жёлтой акации задержала его на несколько минут, но чувство долга и сострадания влекло его дальше. Через широкий пролом в штакетнике он вышел снова на летнее пекло, к больнице.
- Гена-а, Генка, подойди к окну, - приглушенно звучал детский голос.
Толик заглядывал в окно больничной палаты, прикрывая ладошками окно и лицо, что бы лучше видеть больничную палату. Босые ноги его стояли на деревянной спризбе гонта. Здание было высокое, и спризба достигала почти полтора метра от земли, так что издали казалось, что Толик был приклеен к середине больничной стены
Гена встал с койки и подошёл к окну. Один глаз его был перевязан бинтовой повязкой через голову. Второй глаз с тоской смотрел на своего брата. Лежать в больнице ему уже порядком надоело, да ещё примочки с перевязками по несколько раз на дню. Но главное то, что его друзья сейчас на Арапке купаются, а он здесь лежит с взрослыми мужиками в палате. Они о чём-то разговаривают, то выходят на улицу играть в домино и карты, а ему не с кем поговорить, поиграть. Рядом с больницей находится Бырчина школа, но сейчас лето и школа закрыта.
- Гена, здорово. Ну, как ты, как твой глаз? Ты уже смотришь им.
- Да уже лучше, смотрю обоими глазами, только повязку ещё не снимают, но обещают завтра снять.
Два дня назад они докуривали свои бычки «Севера» на заднем дворе и обсуждали прочитанный рассказ о советском фронтовом разведчике, попавшего в плен к фашистам.
- Генка, а ты так сможешь не моргнуть глазом, когда тебе тыкают горящей сигаретой в глаз.
- Не знаю, а ты?
- Я смогу.
- Толька, сдрейфишь же.
- На спор смогу.
- На пять шелобанов?
- На пять!
- Простых или оттяжных?
- Давай оттяжных.
- Согласен, давай подводи бычок, - и Толик широко раскрыл глаза, смотрел не моргая прямо в глаза Гены.
Гена подвел бычок близко к глазу брата, но тот не моргнул и не отвёл головы. Он тут же «отсчитал» пять шелобанов на голову Гены.
- Теперь моя очередь, - сказал Толик.
Гена замер с широко открытыми глазами, окурок приближался к глазу, увеличиваясь в размере, уже ощущается жар горящего табака. И вдруг резкая боль, окурок коснулся оболочки глаза. Гена закрыл руками глаза и закричал от боли.
Что делать? Родителей дома нет, нужна помощь старших, и они сразу же побежали в амбулаторию, где, Лидия Николаевна Самарина обработав глаз, направила в больницу. А Толик поплёлся домой, так и не получив, причитающиеся ему шелобаны.
Толик чувствовал свою вину в том, что его младший братишка лежит в больнице.
- Может тебе чего поесть принести?
- Да тут кормят как на убой. Кашами закормили, надоели они мне.
- А я бы поел сейчас кашки.
- Давай поменяемся, ты в больнице полежишь, а я на Арапку сгоняю. Всё равно до вечера нечего делать. Только вечером и утром делают примочки. И зачем тут лежать.
- Не-е, поесть бы я поел, а лежать весь день не пойдёт.
- А чё, может, сбегаем, искупнемся на Арапке, а к вечеру вернусь в больницу? Тут никто и не заметит моё отсутствие. Точно. Подожди, я сейчас выйду.
Через несколько минут Гена был уже на больничном дворе.
Они юркнули в дыру в больничном заборе, быстро пересекли школьный, уже пустующий двор и оказались перед двухэтажной сельской почтой. Осторожно выглянув из школьной калитки, они осмотрелись, нет ли знакомых и работников больницы у почты, где обычно всегда были посетители. Обогнув почту, они быстрым шагом пошли по улице.
- Генка, тебя что, уже выписали? – послышался из-за низкого, покосившегося плетня голос Кольки Светлова. Он жил на нашей улице недалеко от нашего дома, а здесь нянчил своего маленького двоюродного брата. Колька Белый, такой станет его уличная кличка, тоже выглядывал из-за плетня, так, что над плетнём виднелся белобрысый вихор и большие детские любопытные глаза.
- Ага, выписали, - ответил Гена, стараясь быстрее проскочить нежелательного свидетеля, который жил по соседству, и мог невзначай проболтаться родителям о его побеге из больницы.
- А почему с повязкой? – не унимался сосед.
- Вот пристал как банный лист, - мысленно подумал Гена, а вслух сказал, почти крикнул удаляясь:
- Завтра снимут.
Еще немного прошли по улице и у дома учительницы Змеевской Катерины Никитичны свернули на пологий спуск в пойму. Вдоль спуска шли глинобитные мазанки военных беженцев с Украины, Белоруссии. Слева стояла саманная кухнёшка Василия Буровца, а невдалеке справа стояла кухнёшка и их родного дяди Миши Солодовникова, но от них не надо было прятаться, сейчас они были на работе.
Они шустро перепрыгнули через ручеёк, вытекающий из озера Долгое, и оказались на наезженной дороге. Дорога вела на Бутырскую мальчишечью купальню и колхозные плантации.
Их босые ноги поднимали дорожную пыль, раскалённую жарким июльским солнцем, поэтому они старались наступать на прохладную придорожную стелющую траву спорыш. Мальчишки спешили к воде, к речной прохладе, но ещё больше спешили к друзьям, по которым Гена соскучился за эти три дня заточения в больнице.
Ребята на Арапке встретили Гену шумно, радостно.
- Кутузов пришёл, точно Кутузов, только глаз не тот перевязан. Не обращая внимания, Толик с разбега нырнул в речку вниз головой, а Гена просто прыгнул «бомбочкой», стараясь не замочить повязку. Потом уже на берегу начались расспросы, шутки, подначки, смех.
До вечера повязка несколько раз сушилась на деревьях у реки.
Время на речке пролетело, как одна минута. Не заметили, как солнце склонилось над горами. Идти в больницу уже не было смысла, время делать вечернюю примочку давно прошло. С тяжёлым сердцем братья поплелись домой. Нагоняй им от матери был уже обеспечен.
- Эх, сейчас в больнице ужином кормят. Так есть хочется.
- Сейчас нас мать хворостиной «накормит». Ну, ты иди домой, а я корову из стада встречать побегу, а то и корову не встретим.
- Не-а, я с тобой за коровой тоже пойду. Один я боюсь домой идти.
Удивительно, но мать и не особо ругала Гену. Медсестра Лидия Николаевна по дороге домой передала через Машу матери, чтобы Гена утром и вечером приходил в амбулаторию на осмотр и закапывать капли в глаз.
Прошло несколько дней. Повязку с глаза уже сняли, но капли закапывала мать уже дома по вечерам. В одну из таких процедур Толик начал дразнить Гену.
- Генка косой, Генка косой.
Мать спокойно закончила закапывать капли, затем тихонько взяла хворостину и отходила ею Толика, приговаривая:
- Вот тебе Генка косой, а вот тебе за Генкин глаз, который ты чуть не выжег ему. Вот тебе ещё раз Генка косой.
Больше Толик не дразнил своего младшего братишку по поводу его глаза ни в шутку, ни в серьёз.
* * *
СУСЛИКИ
1948год.
14 марта 1948 года, первый день весны по старому стилю. В Кисловке празднуют церковный праздник Евдошка. В этот день женщины «таскают колодку».
Приходили к женщине, имеющую взрослую незамужнюю дочь в гости, из числа родственников, хороших знакомых. Она обязана ставить угощение, самогонку. Ей за ногу привязывали колодку, а чаще просто полено, и в таком виде шли в гости к следующей знакомой, не успевшей выдать замуж свою дочь. Старыми девами, или как их у нас в деревне называли «перетоки», считались девушки уже с 18 лет. Так что почти треть Кисловки обязана была выставлять угощение. По Кисловке взад и вперёд с песнями под гармошку, с шутками ходили компании. К вечеру вся Кисловка была навеселе.
Но в этот день, независимо от погоды просыпались и вылезали из своих нор суслики. Это немаловажное событие для крестьян, к этому времени у многих заканчивались семейные продовольственные запасы, а если ещё и год предыдущий был неурожайным, или из колхоза под метёлку выгребли зерно, то суслиное мясо, суслиный жир ранней весной спасал от голода многие семьи.
Многие мальчишки ждали этого дня. Именно с Евдошки начинался сезон ловли сусликов. Не все мальчишки Кисловки, конечно, ловили сусликов. Здесь нужно желание, определённые навыки и настойчивость. Суслиной охотой занимаются не день, не месяц, а годами. Накапливается опыт работы, снаряжение, да и разрешение родителей немаловажно, ребят на это время частично освобождают от домашних работ. Это занятие приносило семье определённый доход и в денежном выражении, и продуктовом.
Из наших братьев суслиной охотой серьёзно занимался только Гена.
А всё началось с того, что соседский мальчишка Николай Коваль предложил как-то ранней весной сходить с ним за околицу выливать сусликов. Он немного прихрамывал, и бегать за сусликом выбежавшим из норы было тяжело, да и процесс вылива суслика из норы требовал двух человек. Один носил воду из лужи и заливал воду в нору, а другой должен в момент появлении суслика ловко изловчиться и за шею схватить его.
С утра и почти до вечера они выливали сусликов. Сначала суслика из норки «встречал» Николай, усыплял его и складывал в сумку.
- Ну-ка, Гена, попробуй ты ловить суслика, а я буду носить воду.
- Давай, а не укусят меня?
- А ты делай как я, хватай его двумя пальцами за шею и обязательно со спины. Затем шею зажимай между пальцами и резким взмахом всей руки усыпляй его. Давай, приготовься, я заливаю воду.
Вода с урчанием убегала в нору, половина второго ведра так же ушло в нору, но вода остановилась. Нора была полная воды.
- Это суслик своим задом закрыл нору и держит воду, ну ничего, подождём.
Тут вдруг вода провалилась, а Николай ещё доливал воду из ведра.
- Сейчас появится.
Из воды показалась мокрая голова суслика.
- Хватай!
Гена схватил его за шею так, как и показывал Николай. Первый суслик был удачно пойман Геннадием. К концу дня сусликов ловил уже Гена. У него это получалось для первого раза совсем неплохо.
Домой они шли довольные.
- Смотри, а мы вдвоём поймали намного больше, чем я один. Поможешь мне их освежевать?
- Так я не умею.
- Ничего, научу. Научился же выливать их, научишься и свежевать.
Свежевали сусликов у Николая дома. Сырые шкурки приклеевали прямо на доски задней стены гонта их дома. Доски все уже пестрели жирными следами от предыдущих сушек суслиных шкурок.
Свежевание Гена усвоил так же быстро.
-Коля, я пойду домой, скоро корову встречать из стада надо.
Часа через полтора Николай позвал Гену к себе домой.
Николай поставил на стол большую жестяную противню, от которой исходил необыкновенный аромат жареного мяса.
- Садись за стол, будем есть жаркое, вот только хлеба маловато.
Они ели с удовольствием жареное мясо, макая маленькие кусочки хлеба в целебный суслиный жир.
- Хорошее дело ловить сусликов, и заработаешь, и голодным не будешь. Вкусно?
- Вку-усно, - уплетая за обе щёки сказал Гена.
- Это сейчас они после зимовки не жирные, а летом, когда жирку нагуляют, будет объеденье, а суслиный жир всякую хворь прогонит. Может, возьмешь домой тушки пожарить?
- Не-а, не возьму. У меня мать не ест сусликов, и жарить не будет.
- Почему?
- Говорит, что суслики это те же люди, только их злая ведьма заколдовала.
- …
- У них так же, как и у человека на ногах по пять пальцев.
В конце учебного года перед каникулами по школе объявили субботник. Ребят - старшеклассников колхоз пригласил на борьбу с сусликами, девчата работали по благоустройству школы. Младшие классы пошли на прополку сосновых делянок в лесхоз. Геннадий правдами и неправдами увязался со старшими ребятами выливать сусликов. За него просили друзья старшего брата Толика и характеризовали его, как специалиста - суслолова.
Колхоз выделил три верблюда каждый с бочкой на подводе, а вот вёдра должны ребята взять из дома. Некоторые ребята пришли с длинными проволочными крючками. Этими крючками можно вытаскивать сусликов из норы, но шкурка суслика уже никуда не годилась, она будет изорвана в клочья.
Выливали сусликов у Попова оврага, а воду брали в Яблоневой балке у Каштанова сада.
Здесь уже сусликов никто не разделывал, просто бросали на съедение собакам, птицам, а остальных ночью подберут лисы.
Длинные проволочные крючья запускали в норы, прокручивали и зацепляли сусликов. Бедные зверюшки пищали от боли, когда их тащили из норы.
За весну Гена прошёл у Николая хорошую практику ловли сусликов и выливанием, и капканами. К моменту переезда семьи на колхозный хутор «Центральный» у него уже было пять своих собственных капканов. Он уже несколько раз приносил домой заработанный на шкурках сахар, деньги.
На хуторе он сразу же стал ставить капканы. Вскоре приехал на хутор его хуторской друг Кесюрка со своими родителями. У Лёхи тоже были капканы, и они стали ловить сусликов вместе. Родители были не против их занятия, всё же ребята заняты делом, да и заработок приносили в дом, что тоже было немаловажно для семьи в то время.
Со временем количество капканов у каждого достигло двадцати, их они покупали на шкурки у заготовителя Пуздряка.
В поле выходили рано утром. В заплечных мешках капканы, вода в бутылках, молоко и краюха хлеба. Возвращались домой уже вечером с высушенными, готовыми к сдаче шкурками.
Иногда на ночь капканы прятали в поле в посевах, в траве. Со временем ребята уходили всё дальше в поле от хутора, уходили всё дальше к лиману «Пришиб».
Работали вдвоём, но каждый со своими капканами, со своими шкурками. С утра устанавливали капканы, у каждого капкана ставили флажок – ориентир. Обычно у Гены был белый флажок, а у Кесюрки тёмный. За день делали 3 – 4 обхода, с пустой норки капкан переставляли на свежую. Сусликов усыпляли и сносили на стан для разделки. Шкурки сушили на утоптанной, и смоченной водой глиняной площадке или на фанерке. За день получали до 40 шкурок. Тушки сусликов выбрасывали на съедение птицам, а особенно жирных забирали с собой домой на жаркое или для вытопки жира. За сезон ребята натапливали несколько литров жира, который зимой родители продавали на базаре. Лечились сами при простуде, считали, что он излечивает и туберкулёз.
Шкурки здесь же складывали в вязанки по сортам. Шкурка старого суслика оценивалась заготовителем в 3 копейки, среднего – 6 копеек, а молодого суслика шла первым сортом, оценивалась в 10 копеек.
Каждый день Гена зарабатывал 2 – 3 рубля, такую сумму взрослые в колхозе не зарабатывали, да и те они получали в конце года. Раз в месяц шкурки в вязанках по сортам сдавали Пуздряку в Кислово. Оплату получали деньгами, и товаром. У заготовителя были мука, сахар, платки, ленты, кофты, капканы, ножи.
Иногда приёмщик браковал шкурки, на которых осталось много жира, тогда приходилось ножом счищать жир, устранять брак и снова сдавать заготовителю.
Было раннее, тёплое летнее утро. Краешек большого яркого солнца уже начинал подниматься из-за засеянного пшеницей колхозного поля. Мать, подоив корову, уже налила Гене в стеклянную бутылку молока. Его заплечная сумка – мешок с двумя верёвочными лямками, была собрана ещё с вечера, только молоко наливалось утром. У землянки раздался резкий свист – это пришёл Кесюрка. Геннадий накинул на плечи увесистую сумку, и они вышли на дорогу. Стадо коров уже скрывалось за кузницей, стоящей на краю хутора. Позади ребят молча бежала лохматая серая с тёмными пятнами на боках дворняжка с громким именем «Буян». Хутор был пока пыстынен, только от общежития у конторы доносились первые негромкие голоса рабочих полеводческой бригады. Наступал новый колхозный трудовой день.
- Буян, домой. Пошёл домой.
Буян понуро опустил хвост и побрёл домой. Ребята собак с собой не брали, как не брали и младших братишек. Они не выдерживали палящего солнца, да и продуктов, особенно воды и самим не хватало, а собаки воровали из капканов пойманных сусликов.
Солнце поднималось над горизонтом, утренняя прохлада пока ещё бодрила ребят. Но они знали, что через час - полтора солнце разогреет степь так, что босиком по земле не пробежишь. Хорошо, что на ногах были лёгкие, брезентовые тапочки, они и от колючек защищают и спасали от раскалённой степной земли. Эти тапочки зимой в свободное время шил отец. На подошву шёл старый резиновый погонный ремень, а на верх тапочек приспосабливали брезент от вышедших из строя комбайновских транспортёров. За лето ребята до дыр затаскивали по две, а то и по три пары тапочек.
От палящего солнца в степи спрятаться негде, Единственное место, где им можно спрятаться от солнца это шалаш на месте лова. Перемещался стан, перемещали и шалаш. Его они делают из травы и десятка палок длиной полтора метра. Траву они находят в поле, а вот палки берегли, их здесь взять негде. Берегли и воду, пили экономно и только в обед. Бывало, отец заезжал на полуторке к ним на стан днём, завозил им воды, но это было не каждый день. Мимо проезжали подводы с решётками, они ехали в «Пришиб» за сеном. Часто делились с ними водой, а они им давали тушки сусликов.
Проезжал на лошади объездчик, предупреждал их, чтобы не курили, не рвали колосков с зерном. Часто после его посещения ребята не досчитывались одного – двух капканов, поэтому пока он не отъезжал от них, они не отходили от объездчика.
Вот и их стан. Шалаш никем не тронут, в стороне тушки сусликов съедены птицами, иногда приходят и лисы полакомиться халявкой. В стороне в тайнике достали лопаточки, тычки с флажками. Припасы уложили в шалаш, а сами пошли расставлять капканы.
- Гена, ты сегодня налево, а я направо ставлю капканы.
- Хорошо.
Капкан ставится на свежую норку, в которой живёт суслиная семья. Следы у норки должны быть свежие. Прежде, чем поставить капкан, норку надо подготовить так, чтобы суслик обязательно проходил через капкан. Нельзя при этом, чтобы земля осыпалась в нору, суслик потревожится и может до вечера не выйти. Капкан простоит весь день и не поймает ни одного суслика.
Вот капканы расставлены, можно и передохнуть.
- Сегодня к нам на хутор притянут комбайны. Может, пораньше домой пойдём?
- Лёха, ты чё, не видел комбайнов?
- Комбайны видел, но с ними должен приехать мой брат.
- Да ну-у, вечером дома увидишься, ещё успеешь подзатыльников нахватать от него. Знаю я его, он у тебя драчливый, чуть что, сразу подзатыльник или оттяжной шелобан. Только и успевай от него уворачиваться.
- Это точно.
- Леха, я сегодня видел, как на суслином бугорке маленькие суслята плясали.
- Ну и что, и я не один раз видел, как они клубком катались, наверное, дрались.
- А я сегодня на той норке капкан травкой прикрыл, может быть, их всех сразу поймаю.
- Ну, ты даёшь.
- А может, получится.
- Держи карман шире.
- Ну, вот уже и солнце жарит. Пора проверять капканы. Пошли?
- Пошли.
Они взяли свои пустые мешки, лопаточки и пошли в разные стороны к своим капканам. Работа шла своим чередом.
- Лёха-а, Лёха-а, иди сюда. Ха-ха-ха. Ну же, иди скорей. Ха-ха-ха, - заливался смехом Генка, зовя товарища.
Прибежал Лёха, и он тоже начал смеяться. Из капкана на них смотрели шесть мордочек, молоденьких суслят. Их глазки испуганно поглядывали то на Генку, то на Лёху. Было видно, что они поймались недавно, а трава смягчила удар капкана.
- Ха-ха-ха, асса на калым. Одним махом шестьдесять копеек я заработал. А ты говорил что-то про карма-ан? Теперь ты держи карман шире.
- Надо и мне травкой накрывать капкан в норе, где живёт выводок суслят.
- Так сейчас почти в каждой норе по выводку.
Часа за полтора закончили обход капканов, увесистые сумки с сусликами оттягивали им плечи. На стане сразу начали разделывать сусликов. Шкурки приклеивали для просушки часть на фанерке, а затем, когда фанерка была полностью оклеена, на глиняный пол.
Вот и время обеда. Молоко и вода стояли в шалаше в накрытой травой ямке, поэтому не сильно нагрелись. Хлеб, молоко, иногда кусочек сала или яйцо, вода – вот нехитрая крестьянская еда. Пятнадцать минут обед, пятнадцать минут отдых, и снова обход капканов. Расслабляться нельзя, суслики могут вспухнуть, и тогда «запашок» не даст его разделать. Придётся суслика выбрасывать.
Ко времени разделки следующей партии сусликов шкурки почти высохли, их снимают, сортируют и нанизывают на верёвочки, а досушиваться они будут дома. Три - четыре обхода и день заканчивается. Пора домой.
- Лёха, завтра точно придём? Капканы домой берём или здесь прячем?
- Точно придём, оставляем капканы. Больно тяжело их таскать.
- Лёха, тут где-то верёвочка моя лежала, ты не видел?
- Да вон она в шалаше привязана, а зачем она тебе?
- Сусленка Павлику отнесу, уж больно он просил ручного суслёнка, да чтобы на поводке был.
- Ха-ха-ха, что он ему собачка что ли. И придумал: - на поводке. Ты ему ещё намордник сделай. Ха-ха-ха.
- Ну, просил он меня. Что мне тяжело принести, а ему приятно будет. Всё же, какая – никакая, а игрушка ему будет.
Солнце клонится к небосводу, жара спадает, ребята, накинув на плечи мешки, направляются домой на хутор. Сегодня, как и обычно каждый поймал около сорока сусликов. Суслиный сезон не долог, в августе он заканчивается. Суслики залегают в спячку, а ребятам надо собираться в школу.
В пятидесятые годы суслиной охотой занимались в основном пацаны, но со временем, этим делом стали заниматься и взрослые, в основном приезжие из города. Они выезжали в поле на мотоциклах, потом и на легковых машинах с прицепами, ставили палатки, имели по двести – триста капканов.
Это выгодное занятие они экономически развили. Брали не только шкурки, но и вытапливали из тушек жир, который стоит довольно дорого. Заключали с колхозами договора на отлов сусликов на их полях, за что колхоз доплачивал по пять копеек за каждую сданную заготовителю шкурку. А впоследствии, когда появились домашние зверофермы в Николаевске, в Волжском, они засаливали для них в бочках тушки сусликов. Хоть от этих бочек и шла порядочная вонь, но деньги суслятники зарабатывали неплохие, а они, как известно, не пахнут.
* * *
НАЧАЛО ТРУДОВОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ
1951 год.
Два года Гена ловил на хуторе сусликов. Два года семья летом была с деньгами, хоть деньги и не такие большие, но летом деньги взять неоткуда. На базар с молоком, маслом самовольно не отлучиться, никто с работы в колхозе не отпустит. А за самовольный уход с работы можно угодить и под суд. В то время за опоздание на работу судили, а уж за прогул дадут на всю катушку. На третий год в начале июля, когда суслиный сезон был в разгаре, бригадир Дмитрий Вдовенко, видя, что двое друзей самостоятельно ловят, обрабатывают и сдают шкурки, уже "положил глаз" на них. Перед началом уборки он пришёл к родителям и сказал, что на время уборки ребята пойдут на отвозку зерна от комбайна на зерноток.
- Да они ещё маленькие, - возмущалась мама, понимая, что в колхозе мальчишки ничего не заработают.
- Нет, Мотя, людей в бригаде не хватает, большенькие хлопчики будут возить зерно в Быково на ссыпной пункт, а ваши будут под приглядом отвозить от комбайнов. Они уже третий год самостоятельно ловят сусликов, выходит не маленькие, и с верблюдами справятся.
- Это что же им верблюдов дашь? Да они не справятся.
- Дадим им смирных, старых верблюдов Кешку и Чучу, справятся, я давно за вашими ребятами наблюдаю. И воду с колодца на верблюдах достают и так катаются. Ну, пойми, Мотя, нет у нас в бригаде лишних людей, некому отвозить зерно от комбайнов. А хлопчики уже подросли, да и смышлёные они, а Толик у вас не в таком же возрасте возил зерно от комбайна? А сейчас, смотри, уже в район будет зерно возить.
На следующий день они получили верблюдов, тачанки и весь день учились запрягать верблюдов, управлять с тачанки этим своенравным, сильным и гордым животным. Верблюды были старыми и смирными, под тачанкой ходили, наверное, ещё лет двадцать назад.
Так началась трудовая колхозная жизнь двух закадычных десятилетних друзей Гены Павлушки и Лёши Кесюрки. Работу они быстро освоили, тем более со старшими братьями и раньше отвозили зерно от комбайнов, но теперь они это делают самостоятельно. Им будут начислять в бригаде трудодни, правда, засчитывать их будут матерям. Сезон лова сусликов сократился на несколько недель, но они не особенно и жалели об этом, сейчас они чувствовали себя нужными для колхоза работниками наравне со старшими братьями и родителями.
Джура-гач, джура-гач. несётся над степью звонкие мальчишичьи голоса. Между поникшими на разные стороны горбами верблюда Кешки сидит Гена с хворотинкой, а на другом верблюде Чуче сидит Лёха, оба стараются на спор разогнать верблюдов по дороге к колодцу. Но они никак не хотят переходить с шага на бег, что с них взять, им в обед, наверное, будет уже сорок лет. Хворостинки ребят охаживают бока верблюдов, но и это не особенно помогает. Наконец, Кешке надоело терпеть от ребят такую несправедливость и он резко останавливается, складывает передние ноги и Гена летит через Кешкину голову на пыльную дорогу. Скинув надоедного наездника, Кешка поднялся и, как ни в чём не бывало, в стороне начал щипать любимую полынь. Сегодня верблюжьи гонки не удались.
* * *
МЕШОК САХАРА
1952г.
Был воскресный зимний день. В Камышине небольшой морозец не ощущался, но, на просторе замерзшей Волги он усиливался встречным ветром. Лед на Волге был ещё прозрачным, и под ногами иногда были видны проплывающие в глубине рыбы. Чуть поодаль от проложенной пешеходной дороги кучками сидели рыбаки с удочками – донками. Иногда кто-нибудь из них вставал и высоко поднимал удочку, а затем, перебирая руками за шнур вытаскивал её вместе с поймавшейся рыбиной.
Волга здесь была не широкой, всего около километра. Летом здесь ходит паромная переправа, зимой через Волгу ходят пешком, как сейчас, а чуть попозже, когда лед станет достаточно толстым, по льду поедут гужевые подводы, автомобили и даже трактора. Тогда дорогу обозначат вешками, а пока через Волгу идут пешеходы на свой страх и риск.
Камышин, Волга. Впереди виднеются за лесистой поймой крыши домов Николаевской слободы.
Зимнее неяркое солнце, поднявшись невысоко над горизонтом, лениво освещало пока ещё бесснежную землю, скованную льдом Волгу, и начало затягиваться тучами. Длинная тень от Геннадия распласталась по ещё не совсем окрепшему льду и шагала сбоку от него. Впереди и сзади так же понуро шагали люди вместе со своими тенями и своей поклажей. Валенки, тёплые штаны, фуфайка, тёмный шерстяной шарф и такие же варежки, вязанные мамиными руками и завязанная под подбородком шапка ушанка. В заплечном мешке у Гены было пять кило кускового сахара. У нас его чаще называли «грудковым». Пять килограммов сахара – целое состояние для колхозной семьи в то время. Вся эта одежда, плюс быстрый шаг не давали холоду проникнуть под одежду. Здесь, на просторе встречный восточный холодный ветер набирал скорость и норовил залезть под одежду, ухватить за нос, щёки и уши. Гена шёл наклонив голову и видел только свои шагающие в валенках ноги, иногда поднимал голову и кидал взгляд вперёд, чтобы не сбиться с пути. Когда холод проникал под фуфайку, а щёки начинали замерзать, он поворачивался и шёл спиной вперёд, тогда он видел удаляющий город на высоком берегу. Где-то там осталась мама, чтобы распродать на базаре остатки солёного сала. Мать отговаривала его идти одному из Камышина в Кислово, путь довольно дальний, двадцать с лишним километров. Но для Гены такие переходы были не впервой, с хутора «Центральный» в Кислово он ходил неоднократно, а это тоже не близко, те же 25 километров.
Волга кончилась, а вскоре закончился и остров Пески, дальше было Резницкое озеро, за ним Слобода. Здесь Гена решил идти напрямик на высившийся на краю Слободы маслозавод, так он срежет метров двести – триста. До берега оставалось совсем ничего – метров двадцать, а лёд стал прогибаться под Геной. Только теперь он услышал крики с берега и увидел машущего одной рукой мужчину.
- Сто-ой, нэ ходы-ы, провалышься, тут маяна.
Если остановиться, то точно провалишься, разворачиваться назад уже не было смысла, надо двигаться вперёд и быстрей, мелкими шагами к берегу. Он побежал, на ходу снимая с плеч мешок. Пятнадцать метров, десять метров, а лёд становится всё тоньше. И тут случилось. Лёд проломился и Гена оказался в воде. Ноги не нащупали дна. Холодная вода постепенно проникала к телу и обжигала его.
Сельская ребятня проваливалась под лёд по несколько раз в году. Это ей не в диковинку, поэтому Гена не растерялся, взял в зубы вещмешок, а локтями стал ломать лёд, наваливаясь на него всем телом. Ближе к берегу лёд становился всё тоньше и тоньше. Вскоре ноги стали на дно, он стал выходить на берег, ломая лёд уже только ногами. Холодная вода струйками стекала с его одежды.
- Я ж тоби кричав, шо низзя сюда, тут маяна. От тэбэ угораздило так угораздило.
- Д-д-да й-йа н-не с-слыш-шал, - стуча зубами, еле выговаривал слова Гена.
- Ну, ходим до мэнэ в землянку надо обогреться и обсушиться. У мэны в землянке буржуйка греется, - дядя Коля говорил по-хохлацки, но зачастую переходил на русский язык.
В землянке было тепло, в буржуйке весело шипели и потрескивали дрова.
- Раздевайся, давай выкрутим из одежды воду и повесим сушиться у печки. Ты дэ в Николаивки живэшь?
- Нигде, мне в Кисловку надо.
- В Кисло-овку? Тоди тэби хорошо высушиться надо. Путь неблизкий. Я ведь сам тоже Кисловский, мои родители в тридцатые годы переехали в Николаевку, а я был тогда вот таким же мальцом, как ты, но хорошо помню Кисловку. Да и здесь в Николаевке часто встречаемся с кисловскими. Многие кисляне останавливаются на ночёвку у меня.
А родители твои кто? Краснощёковы? Павлушки? Федора Павловича я знаю. Шофёр, частенько я его здесь на базе встречаю, да и на базаре встречаемся. Я тут сторожем работаю, вот сейчас лес сторожу. Всё никак плот полностью не вывезут. Вон в воде еще остался, брёвна приходится со льда вырубать и тракторами на берег вытаскивать. Вот поэтому майна и не замерзает, надо бы ограждения поставить, да всё начальству недосуг.
Дядя Коля дал ему свою фуфайку, которую Гена одел на голое тело, ноги были обуты в хозяйские валенки. Вся одежда его была развешена вокруг буржуйки и парила. Мешок с сахаром висел над печкой, капли с которого иногда падали на раскалённое железо. Шипели и тут же исчезали, ударяя в нос жжёным сахаром.
- Дядя Коля, а ты руку на войне потерял?
- На ней, проклятой, вот теперь сторожем работаю, а до войны я плотником был. А без правой руки, какой я сейчас к чёрту плотник? Эх-хо-хо. Чёртов немец, что натворил, я хоть без руки, а живой вернулся, а моих друзей больше половины в живых нет. Где-то на чужбине лежат кто в могиле, а чьи-то косточки взрывом разнесло, а других попросту зверушки растащили.
Они надолго замолчали. Гена представил, как лисы таскают по лесу или по полям кости погибших солдат, а фронтовик вспоминал своих боевых товарищей, которых не успели похоронить, отступая в начале войны, и спешно наступая в конце войны. Надеялись, что похоронная команда подберёт и достойно похоронит погибших.
- Что там, в Камышине нового?
- Да там целую банду раскрыли. Весь город стоит на ушах.
- Ну-ка, ну-ка, расскажи.
- Там кладбищенский сторож и похоронная бригада по ночам могилы раскапывали, мертвых раздевали, а вещи продавали на базаре.
- А мёртвых куда девали?
- Говорят, что свиньям скармливали.
- Ну, за это стрелять надо.
- Так их и застрелили.
- Без суда-а?
- Да не-ет, это свиней застрелили.
- Как же эту банду-то раскрыли?
- Вдова на базаре узнала костюм, в котором недавно похоронила мужа, а в кармане костюма осталась квитанция-заказ из ателье.
- Дядь, Коль, расскажи лучше про войну, как вы фрицев били?
- Э-эх, Гена, про те времена и вспоминать не хочется, особенно в первый год войны. Дал нам жару фриц. Учиться пришлось на собственных ошибках, а больше из-за ошибок и неразберихи в верхах, цена которым была миллионы солдатских жизней, реки нашей крови.
Он надолго замолчал, видимо вспоминая то время, а может быть своих друзей фронтовиков, таких же неопытных и не обученных, как и он сам, плохо вооружённых в начале войны.
- Ну, ты тут сушись, а мэни надо на пост сходыть, а то ище хто в маяну угодыть.
Минут через двадцать в землянку вернулся сторож вместе с хорошей порцией холодного воздуха.
-Дядя Коля, кажется, вещи высохли, надо переодеваться да идти домой. Спасибо за тепло, за чай.
- Может, останешься, переночуешь у меня, а завтра и пойдёшь домой? Сейчас зима, рано темнеет.
- Нет, надо домой идти, там беспокоиться будут. Да до темноты я успею дойти.
- Ну, ты Гена и настырный, ведь до темноты ты не успеешь дойти. Какой дорогой пойдёшь луговой или верховой?
- Луговой, дядь Коль. Мы всегда ходим этой дорогой, она хорошо знакома.
- Правильно Гена, она короче и ветер намного тише. Ну, иди хлопэць с Богом. А отцу привет передавай от меня.
- Передам, обязательно передам, - уже издали крикнул Гена.
Домой он пришёл в десятом часу вечера, хорошо, что дорогу ему освещала полная Луна и ветер к ночи почти совсем стих. Отец ахнул, когда в двери вошёл весь в снегу, замёрзший Гена с котомкой за плечами. Его ещё долго отогревали на печке, растирали самогоном, отпаивали травяным чаем с принесённым сахаром. Подышал над чугунком с горячим отваром картофеля в «мундире».
Удивительно, но после такого зимнего путешествия на следующий день у Гены не было даже банального кашля.
* * *
ЗАГОТОВКА ХВОРОСТА
1954 год.
- Вставайте, хлопцы. Вставайте, скоро отец приедет на машине, я вам уже завтрак приготовила. Садитесь быстренько за стол перекусите и надо выезжать.
- Ну, мам, мы ещё чуть-чуть поспим, рано ещё.
- Потом пешком пойдёте в займище, отцу рано в рейс нужно.
-Генка, Павлик, последнему завтрака не достанется, - сказал Толик, садясь за стол.
Нас с постелей, как ветром сдуло.
Дверь открылась, и в дом вошёл отец.
- Пора выезжать, а то мне на работу нельзя опаздывать. Верёвки, пила, топоры в кузове, - и уже к матери, - обед ребятам в сумку сложила?
- Положила.
Нам надо было сегодня в займище рубить хворост и сушняк. До вечера мы втроём должны нарубить хворосту для плетней, сушняка на дрова в зиму.
Меня, как младшего посадили в кабину к отцу. Гена с Толиком, надев теплые фуфайки, сидели на полу в кузове, пытаясь закрыться от встречного прохладного утреннего ветра, а заодно и досмотреть утренний сон.
Как мы проехали спуск в займище, мельницу и мост через Арапку я не видел. Спать в кабине для меня дело привычное. Проснулся я уже у озера Чебачье, когда отец уже собрался уезжать.
Я выпрыгнул из кабины и он уехал.
Было раннее воскресное утро. Холодный октябрь уже сбросил с деревьев часть листвы, остальная была покрыта желтизной и багрянцем. Только дубы стояли зелёными, но они здесь встречались очень редко. Займище приняло совсем другой вид, каждый год наше займище три раза меняет свой цвет, зимой оно черно-белое, весной и летом – светло-зелёное, а поздней осенью – жёлто-красное, как сейчас.
У озера были густые заросли кустов хвороста – так мы называли иву. Здесь она росла кустами, её каждый год срубали на плетни под корень, но её корни давали массу побегов, и она за год на благодатной, орошаемой земле вырастала снова мощным кустом высотой до четырёх метров.
Ближе к Волге за озером в мелколесье было много сухостоя, вот этот сушняк мы не первый год собирали на дрова. К приезду вечером отца, хвороста и сушняка должно быть собрано на машину, а лучше на две.
- Ну что, начинаем? Мы с Геной рубим хворост, а ты Павлик вытаскивай к дороге и складывай в кучи.
- А может, сначала курнём? – предложил Гена.
- Давай начинать работать, что-то я замёрз. Потом покурим.
Мы начали работать. Старшие братья рубили длинные прутья хвороста, я их за комель вытаскивал из кустов и складывал в небольшие кучки у дороги. Я не всегда успевал за ними вытаскивать, тогда Гена оставлял топор и начинал помогать мне.
Ребята острыми топорами рубили прутья ивы потолще и подлиннее, тонкие и короткие они оставляли на корню - пусть растут до следующего года. Листьев на ивовых прутьях уже почти не было, а оставшиеся желтые и влажные от утренней росы листья опадали при резком ударе топора по его комлю. Казалось, что они вздрагивают от боли. Капельки росы при этом падали на спины ребят.
Рубкой хвороста ребята занимались уже второй год, старались срезать ивовые прутья с одного удара топора. Левой рукой изгибали прут, отводя его в левую сторону от себя, а правой рукой топором наискосок резко рубили напружиненный комель. Одного удара топора почти всегда хватало, только особо толстые прутья приходилось рубить с двух ударов, справа и слева.
Солнце поднялось высоко над горизонтом, когда мы сели у небольшого костерка на отдых. Старшие братья закурили, а я просто лежа подкладывал сухие ветки в костёр. Мне они уже второй год курить не давали – отучали.
После перекура мы продолжили заготовку хвороста.
В этом году мы впервые рядом с сенником сделали три грядки с луком и огурцами. Мы всё лето ели свои огурцы и лук, но приходилось часто отгонять соседскую скотину, поэтому и решили сделать для нашего огорода изгородь из плетней. Летом моя мать с Геннадием начали плести плетни. Я, конечно, им помогал в этом деле. Дело не сложное. Инструмента почти не требуется. Лом и топор. И всё, правда, требуется ещё голова и руки. Голова и руки у крестьян испокон века были в паре, у кого была голова на плечах, у того были золотыми и руки. Хворост закончился, а наши грядки ещё не полностью огорожены.
Самое простое, что делали из ивовых прутьев и самое распространенное – плетни. Плетни шли на заборы, из плетней делали базы. Плетень, обмазанный глиной, шёл для строительства тёплых коровников и телятников, сараев, летних кухонь и домов. Из плетней, обмазанных глиной, делали лари для хранения зерна. Плетнёвые, обмазанные с двух сторон глиной, крыши сараев и летних кухонь служили дольше и лучше, а, главное, были пожаробезопаснее. Испокон веков хворост, глина и солома были основным, а главное доступным и дешёвым строительным материалом для крестьян Заволжья, и не только Заволжья.
Хворост весь шёл в дело. Толстые прутья шли на несущие колья для плетня, прутья, которые потоньше, использовались для плетения самого плетня, а совсем тонкие шли на изготовление корзин.
Плетни бывали разные: простые, с рисунками, ажурные, с кольями, выступавшими высоко над плетнём (для сушки горшков) и без них. Так же и корзины делились на простые и праздничные. Простые плетни и корзины делали для повседневной жизни, а праздничные были с рисунками и ажуром, их делали для души.
Последний плетень мы с Геной доделывали уже сами, без матери. Получилось почти не хуже. Гена даже пробовал плести «косичкой», но после её разобрал. Видно, рановато ещё было. Сегодня привезём свежего хвороста и продолжим плести плетни, а к зиме загородим полностью наш огород.
До обеда мы рубили хворост, получилось несколько куч, а с обеда стали выламывать, выпиливать сушняк.
Солнце клонилось к закату, когда приехал на машине отец. Его зелёный Газ-51 мы увидели, когда он ещё только спускался в займище у мельницы.
Начали грузить сушняк. Вскоре мы поняли, что в одну машину заготовленные дрова и хворост не поместятся, придётся делать второй рейс за хворостом.
- Ну, вы, хлопцы, ударно потрудились, молодцы. Сторожа будем оставлять?
- Папаня, да кто его возьмёт этот хворост?
- Э-э, Павлик, это на заготовку дров желающие не находятся, а на готовые желающие быстро найдутся.
Так и оставили меня сторожем у хвороста в займище.
Вторым рейсом мы возвращались уже в сумерках. Я с отцом сидел в кабине, а старшие братья сидели на увязанном хворосте.
Подъезжая к мосту через Арапку, отец сказал мне:
- Спроси у хлопцев курнуть, а то свои папиросы у меня кончились.
- Папаня, а они не курят.
- Хватит дурить меня, вон наверху два огонька от папирос горят.
Я высунулся по пояс из окна кабины.
- Толик, а Толик?
- Чего тебе?
- Дайте отцу покурить.
- Мы не курим.
- Хватит дурить, повторил я отцовское слово, он видел, что вы курите наверху.
- Придётся давать, - и передал мне начатую папиросу «Прибоя».
* * *
ТРАКТОРИСТ
1954 – 1959 годы.
С третьего класса Гена так увлёкся техникой, что на летних каникулах не вылезал из кабины тракторов помогая, трактористам в ремонте и работе. А уже после четвёртого класса его брали на лето работать прицепщиком на трактор. Он сидел рядом с трактористом в кабине, а когда плуг забивался или подъезжали к концу загонки, на ходу вылезал через заднее окно и бегом на плуг. В обязанности прицепщика входило очистка рабочих органов прицепных машин, перевод их в транспортное положение на концах загонок. Плуг, культиватор, сеялка поднимались автоматом, но рычаг автомата поддавался пацану с трудом. Чистку плуга производили на ходу, нарушая технику безопасности. И это было нормой, вспомните фильм «Кубанские казаки», там прицепщики, стоя на движущихся плугах, чистят на ходу его корпуса от травы.
Официально дети колхозников не работали, но им «разрешали» работать, а заработанные трудодни начисляли отцу либо матери. Дети работали погонщиками волов, верблюдов на отвозке зерна от комбайнов, прицепщиками на тракторах, штурвальными и копнильщиками на комбайнах, рабочими на зернотоках и плантациях, пастухами. Дети войны взрослели рано, хотели сами заработать и помочь семье.
Несколько лет Гена работал прицепщиком, и уже иногда подменял трактористов, помогал взрослым и на ремонте тракторов, сельхозмашин. Работа на технике ему нравилась, увлекала его, хотелось самому работать на тракторе, разобраться в работе механизмов. Увлечённость, любознательность, настойчивость с детства была присуща Геннадию, и не только ему, все дети Краснощёковых обладали с детства этими качествами.
При Кисловской МТС работали курсы трактористов, на которые брали ребят с 15 лет. Гена в конце лета после 8 класса стал проситься у родителей учиться на тракториста, но у родителей были другие планы.
Тогда он пошёл на хитрость. К концу второй четверти в девятом классе по всем предметам у него были двойки, даже по физкультуре.
Родители сдались, и Гена с февраля пошёл учиться на курсы, а весной уже работал на стареньком тракторе ДТ-54. Теперь уже у него были прицепщики.
Почти четыре года работал Гена трактористом в колхозе, смышленый парнишка со светлой головой превратился в опытного механизатора.
Промасленная, запыленная, и от этого выглядевшая словно лакированной, фуфайка сына не давала покоя родителям. Они ощущали себя виноватыми в том, что Гена не стал учиться, как все остальные их дети, и остаётся в колхозе работать в грязи, в пыли, а главное, за пустые «палочки-трудодни».
- Генашка, ну посмотри на себя, вот таким будешь всю жизнь, в мазуте, в пыли. Разве о такой жизни для тебя мы с матерью мечтали? Смотри, Шура с Машей учатся на учителей, Толик учится на врача, и Павлик уже планирует поступать в институт. Гена, ну хотя бы в вечернюю школу поступил бы? – уговаривал его отец.
На что Гена постоянно отшучивался:
- Не всем же быть образованными и с высшими образованиями. Кому-то надо и в колхозе на тракторе работать. Землю пахать и хлеб растить.
Проводы Геннадия в армию.
Гена перед Армией.
В армии Гена попал в танковые войска в Германии. В начале был механиком – водителем танка, а после учёбы стал старшим мастером по ремонту и хранению бронетанковой техники. В свободное время научился ремонтировать часы. Тогда в Германии славились наши советские часы. За отремонтированные собственными руками дамские часы «Звёзда» он выменял немецкий аккордеон и стал учиться играть на нём.
Словом, его любознательность, стремление чему-то научиться, что-то сделать своими руками и в армии не давали ему покоя.
Иногда они бывали в увольнении в немецком городке, на танковом марше проезжали ухоженные немецкие деревни. Всюду чистота, порядок, дисциплина. Этому стоило поучиться, но и в расположении части армейский порядок, армейская жизнь наложили отпечаток на взрослеющего Геннадия. Он стал по-другому смотреть на жизнь, на своё будущее.
К этому времени старший брат Саша уже окончил институт, Анатолий и Маша заканчивали институты, готовился поступать и младший – Павлик. К концу службы Геннадий пришёл к выводу, что на тракторах и танках он накатался на всю оставшуюся жизнь, это всё он изучил досконально, и стало ему совсем не интересным. Надо учиться и получать настоящую, более интересную профессию.
Ещё перед демобилизацией Гена в письме порадовал родителей своим решением работать и учиться после армии в Сталинграде.
Из армии Гена пришёл в декабре, в том же декабре демобилизовался и Василий Байрашный. Встретились они в Кислово в клубе ПМК. Оказалось, что планы у обоих совпадают. Оба хотят работать и учиться в Сталинграде. Несколько вечеров ребята обговаривали, строили планы. Через две недели, после новогодних праздников, Гена уехал в Сталинград устраиваться на работу, искать жильё с пропиской. На работу принимали только с городской пропиской, надо было искать съёмную комнату с пропиской. Такую квартиру он нашёл на Дар-горе у одинокой старушки.
Бабушка Вера владела половиной дома по улице Краснофлотская 38. Её половина дома состояла из трёх небольших комнат.
В одной комнате была её спальня, А в зале, это очень громко сказано, размером он был всего 3 на 4 метра, отгородили раздвижной ширмой койку для Василия. Была еще совсем крошечная комнатка без единого окна, возможно, когда-то она была кладовкой, но сейчас там поселился Геннадий. В этой кладовке поместилась железная кровать и небольшая тумбочка. Тесно? Неудобно? Несомненно, но ребятам из деревни к тесноте в доме, к удобствам во дворе не привыкать, дома у них ничуть не лучше.
Только после весенней посевной Василия с трудом отпустили из колхоза и он приехал в город.
Геннадий ещё раньше устроился слесарем-наладчиком на консервный завод, Василий устроился слесарем-инструментальщиком на завод Петрова.
Целый месяц «дембеля» наслаждались городской жизнью. А затем купили школьные учебники за седьмой класс и начали их штудировать, готовиться к вступительным экзаменам в техникумы. Оба решили поступать в электро-механический техникум при «Волгогрес», экзамены там проходили на месяц раньше, чем в других техникумах.
Экзамены сдали успешно, но оба не прошли по конкурсу. Неудача их только подзадорила. Геннадий снова подал документы на приём в Сталинградский механический техникум, который работал при тракторном заводе, а Василий в нефтяной техникум. Ещё две недели усиленной подготовки и они оба поступили.
* * *
Сталинград 1962-1964г.г.
РАБОЧИЙ – СТУДЕНТ
Геннадий устраивался слесарем-наладчиком в жестяно – баночный цех. В цехе делали консервные крышки на стеклянные банки и трехлитровые жестяные банки под томатную пасту. Молодого наладчика поставили на закаточные станки линий консервных крышек. Привёл его в цех из отдела кадров мастер цеха.
-Иван Васильевич, принимай пополнение. Будете работать в паре. Покажи, расскажи, научи. Парень серьёзный, четвёртый разряд слесаря имеет, но в наладчиках не работал. Ну, Гена, с Богом, - сказал мастер уже Геннадию.
- Ну, напарник, пошли, покажу линии, наши станки. Откуда сам – то?
- Две недели как из Германии.
- Ты что, немец что ли?
- Не-ет, я там в Армии служил, а сам я из села, Быковский район знаете?
- Так ты, значит, деревенский. А я ведь тоже из деревни, сразу после войны по комсомольской путёвке на восстановление Сталинграда приехал из Рыбинки. Село такое в Камышинском районе есть. Считай, мы земляки с тобой. Раз ты деревенский, значит, сработаемся, земеля.
Первое впечатление от жестяно-баночного цеха у Геннадия осталось на долго, как любовь с первого взгляда. На каждой линии консервных крышек стояло несколько штампов, несколько закаточных буртовальных станков, а между ними заготовки крышек перемещались по специальным дорожкам-ручьям. Их бег начинался на втором этаже, где из длинных полосок жести штампами вырубались круглые заготовки, штамповались, вальцевались, вставлялось резиновое кольцо, а заканчивался на первом этаже в руках укладчиц пачек готовых крышек в ящик. В цехе вакуумные присоски подавателей жести шипели, штампы стучали, бегущие жестяные заготовки крышек звенели. Работницы и работники цеха при разговоре старались перекричать этот шум. Вся эта какофония звуков била по ушам сразу при входе в цех. Но со временем Геннадий привык к этим звукам, и по ним уже мог определить какому станку, и на какой линии необходим ремонт или регулировка. Его природная любознательность, настойчивость и скрупулёзность быстро вывела начинающего наладчика в наладчика, который может быстро запустить или отремонтировать захандривший станок.
Работа для Геннадия была интересной, ремонт и наладка довольно сложных станков, работающих при малых допусках, требовала вдумчивости, смекалки и умелых рук наладчика. На первых порах помогал старший напарник Иван Васильевич, а затем Гена стал справляться и сам. Приходилось отдельные станки отлаживать в выходные дни или в третью смену, когда линию можно было остановить, не нарушая работы основного производства. И здесь Гена был верен себе, во всё вникал основательно, доходил во всём до сути.
Летом Геннадий и Василий сдали вступительные экзамены и оба поступили на вечерние отделения техникумов. Потекла размеренная жизнь. Днём работа на заводе, вечером в аудиториях техникумов. Учёба в техникуме давалась легко, и Геннадий уже задумывался об институте, но для этого надо кончить техникум или надо было бы раньше заканчивать школу.
Как-то раз в газете прочитал объявление о приёме рабочей молодёжи в «Областную очно-заочную среднюю школу». А что если…? Ох уж этот настырный и неугомонный Геннадий, И он стал учиться ещё и в этой школе. За один год он экстерном сдал экзамены за девятый и десятый классы, а в мае получил аттестат о среднем образовании, не бросал, конечно же, он и учёбу в техникуме.
Дорога в институт была открыта, и он пошёл по ней. Летом сдал вступительные экзамены в Волгоградский политехнический институт на вечернее отделение ГОМ (горячая обработка металлов). Так Геннадий стал студентом института, техникум пришлось оставить, но учёба в техникуме научила Геннадия распределять своё время, самостоятельно работать с книгами, а самое важное, он поверил в свои силы.
* * *
ВАСИЛИЙ
По воспоминаниям Василия Байрашного.
Я родился в 1938 году шестым ребёнком в семье Ефима Петровича и Екатерины Васильевны Байрашных. Когда я родился маме шёл 42 год. Отец мой был рыбаком, мать и старшие дети помогали ему ловить рыбу, вылавливать проплывающие по Волге дрова, а иногда, если посчастливится, и строевой лес, потерянный проплывающими плотами. Под парусом возили селян в Камышин на воскресные базары или церковные праздники, за Волгу собирать жёлуди в запас на зиму. Тем и жила наша большая крестьянская семья Байрашных.
Старшего брата Ивана перед войной военкомат направил в лётную школу в Казань.
Началась война. Фашисты были уже у Сталинграда, на фронт призвали и моего отца, хотя ему уже было за 45 лет. Без подготовки весь их набор направили на защиту Сталинграда.
На аэродромы Ахтубы прибыли и молодые летчики из Казани. В их числе был и мой брат Иван. Они ждали прибытия самолётов, чтобы сразиться с фашистами в небе над родной Волгой. Но в сентябре 1942 года в Сталинграде сложилась критическая ситуация и всех молодых «безлошадных» лётчиков вместе с моряками направили на ликвидацию прорыва немцев у завода «Красный Октябрь».
Похоронки на мужа и сына Мать получила одну за другой. Но на мужа получила, как без вести пропавшего, поэтому никаких пособий за погибшего отца семья не получала. Получала пособия только за погибшего брата Ивана. В эту же зиму умерла младшая сестрёнка Катя. Мать сильно постарела за эту зиму. Поддерживали её такие же вдовы и молитвы, да мы, голодающая и замерзающая довоенная детвора.
Чтобы сохранить осиротевших малолетних детей, мать стала на отцовской лодке рыбачить, ловить и менять на продукты дрова, возить в Камышин на базар с продуктами селян. До слободы Николаевской бабы тащили лодку на лямках, где на вёслах, с парусом обращаться мать ещё не умела. С Камышина плыть по течению было намного легче.
Из шести детей осталось четверо, две сестры - Зина и Паня, два брата - Саша и я.
Закончив семь классов Кисловской школы, я без колебания поехал в Николаевское техническое училище учиться на тракториста, а через год уже работал трактористом в колхозе. Работал я сменщиком у Василия Поволоцкого, серьёзного и знающего тракториста. Он, как говорится «дурить» не давал, трактор у нас работал как часы. Через год на уборочные работы меня направили штурвальным к комбайнёру Муратову Александру Тихоновичу, в тот год он взял два комбайна. На одном он работал вместе со своей женой, а на втором работал я, конечно, он присматривал за обоими комбайнами, но он их подготовил к уборке основательно, ломались комбайны мало, простоев почти не было.
В этот год урожай выдался рекордный. По намолоту мы вышли в передовики. Мой комбайнер Муратов Александр Тихонович получил орден Ленина. Такую же награду получили комбайнеры нашего совхоза Гудименко Михаил Васильевич, Морозов Иван Петрович. Так что и мой вклад в этом деле здесь есть.
А осенью я был призван в Армию. Мне повезло, попал я в Морфлот. За четыре года службы я побывал на Балтийском море, на Чёрном море и даже на Средиземном. Мне посчастливилось служить на броненосце «Монитор-Выборг» в Кронштадте, на противолодочном корабле МПК на Чёрном море. Флотская служба, порядок, дисциплина, флотский девиз - один за всех и все за одного – всё это, конечно, положительно повлияла на меня - сельского паренька.
После демобилизации в Кисловке я неделю щеголял в морской форме по Кислово и в клубе ПМК. Здесь и встретил я танкиста так же в форме – Краснощёкова Геннадия. Я был старше его на два года, поэтому до Армии мы не «пересекались», но здесь он меня удивил своим твёрдым решением продолжать учиться, и убедил, можно сказать «заразил» этим и меня. Меня беспокоило, что жить в городе негде, а работу без прописки не найти, но и это он разложил «по полочкам». Договорились, он поедет первым найдет жильё, а там и я приеду.
Я пока устроился трактористом в колхоз, надо ведь помогать матери, не сидеть же на шее у престарелой матери здоровому и крепкому мужику.
В конце марта Геннадий приехал в Кислово с известием, что нашел жильё, устроился на работу, можно и мне ехать в город. Но с работы меня не отпускали, не хотели терять опытного механизатора. Не брали во внимание, что еду я учиться, но и я упёрся, проявил настойчивость и они согласились отпустить, но только после окончании весеннее - полевых работ.
В город я приехал в конце апреля, первым пароходом.
Май, июнь, июль это время вспоминается, как единый праздник. В пять часов вечера заканчивалась работа на заводе, а в шесть мы с Геннадием ужинали и ехали в город. Любимое место отдыха у нас был горсад. Обязательным, почти ритуальным действием, было катание на качелях в лодках. Брали двойные билеты и десять минут нас не останавливали, мы раскачивались до упора, в верхнем положении начинали гнуться металлические прутья, удерживающие лодку. Контролёрша кричала нам, чтобы уменьшили размах качелей, грозилась включить тормоза, но все же не тормозила. Нас она уже давно заприметила, просила только кататься чуть осторожней. Публика горсада глазела на наше катание, подзадоривая нас. После качелей лакомились мороженым, лимонадом и шли в кинотеатр «Победа», расположенный здесь же, или шли на танцы в «Аквариум», стоящий рядом с кинотеатром.
Рабочие – студенты.
Конечно, были девушки, но этим мы не увлекались, в наши планы женитьба пока ещё не входила.
В то время в моде были брюки «дудочкой», а в магазинах их было не достать. Решили мы с Геной сами сшить. Купили в магазине материал на брюки, отнесли к закройщику, он нам их скроил по нашему заказу, предварительно сняв мерку и выбрав нужный фасон. А уж только затем нам сшили их в ателье. Даже в ателье ещё таких брюк не шили. У меня были брюки с «молниями» на карманах и внизу штанин – самый шик. Как-то на заводе мой старший напарник попросил меня прийти в них на работу.
- Слышал я о «дудочках», но в глаза ещё не видел, ты уж старику покажись в них. Уважь.
Пришлось прийти на работу, показать, как выглядят стиляги.
Постепенно занятия с учебниками, подготовка к вступительным экзаменам в техникум, начали вытеснять весёлые походы в горсад, их мы оставили только на субботы.
С сентября времени на увеселения осталось ещё меньше. Днём работа на заводе, вечером занятия в техникуме, по воскресеньям подготовка к занятиям. Постепенно мы втягивались в такой ритм, я бы сказал, что мы входили во вкус.
Раз в месяц я всё же выбирал время и приезжал в Кислово к маме. Она жила в доме одна, старшие дети давно уже жили отдельными семьями. Настроение её было неважное, ей давно уже шёл седьмой десяток лет, одной жить ей было, конечно, тяжело. Она со слёзами на глазах просила меня вернуться домой, даже собиралась уйти в монастырь.
В начале января я поступил учиться в вечернюю автошколу. Решил, что если возвращаться в село, то хоть работать шофёром. Времени стало совсем не хватать, работа, учёба в техникуме, учёба в автошколе.
С автошколы я возвращался домой в 10 – 11 часов вечера. Шёл с занятий на улице Рабочее-крестьянской один напрямую через железнодорожные пути станции Сталинград 11, по которой постоянно маневрировали тепловозы, а перед этим приходилось идти мимо пивнушки, возле которой почти круглые сутки крутились алкаши и разное отребье.
Как–то раз, у пивнушки меня остановил мужик.
- Слышь, парень, дай закурить?
- Я не курю.
- Ну, тогда дай на бутылку.
- С какого это перепугу, я тебе на бутылку должен давать?
- Выворачивай карманы, а не то…- он не успел договорить свою мысль, а мой удар справа в челюсть уже свалил его на заснеженный асфальт. А я скрылся за станционным забором.
Поднялся на Дар-гору, в магазине, он у нас тогда работал допоздна, на ту трёшку, которую у меня пытались отобрать, я купил «огнетушитель», так раньше называли бутылку вина по 0,8 литра. До двенадцати часов мы сидели с Геннадием, обсуждая этот инцидент. А всё же в дальнейшем эту пивнушку я проходил с опаской.
Весной я закончил автошколу, получил права шофёра и стал готовиться к переезду домой. А после сдачи экзаменов за первый курс техникума, рассчитался с работы, написал заявление на академический отпуск в техникуме, и покинул Волгоград. Так закончилась моя городская жизнь, которую я вспоминаю и жалею всю свою жизнь. Не вернись я тогда назад в село, моя бы жизнь сложилась совсем иначе. Стал бы мастером – буровиком, а там гляди, и институт бы закончил.
Несколько лет я работал в совхозе шофёром, за это время кончил вечернюю школу, заочно закончил Быковский техникум, работал бригадиром тракторной бригады, инженером почвоведом в ВГМП, а уже после развала гидромелиорации в Заволжье, до пенсии заведовал газовым участком совхоза «Волжский».
* * *
ТВОРЧЕСТВО РАБОЧЕГО
Учёба в институте требовала намного больше времени на подготовку, поэтому с консервного завода, работающего по скользящему графику, пришлось перейти на работу слесарем прессо-штампового цеха завода «Медоборудование». Здесь ему, как учащемуся предоставили работу в одну смену.
Слесари делали детали для собираемых на заводе медицинских изделий, но основную часть деталей делали здесь же на штампах, токарных и фрезерных станках. Слесари же делали сложные детали, требующие ручной обработки.
В первый день работы на новом месте, мастер цеха проверял нового слесаря. С утра дал задания выправить две сотни прутков. Это была работа слесаря самого нижнего первого разряда, но Геннадий понимал, что его просто проверяют. За час он выполнил эту работу и сдал её мастеру. Получил следующее задание – рихтовать длинные полосы листового металла, эта работа тянула уже на второй разряд. Затем была работа на третий разряд. На следующую смену мастер давал ему задания уже по его, четвёртому разряду, но всё же те детали, от которых отказывались давно работающие слесари, те детали, на которых много не заработаешь. Как-то раз Гена получил большой наряд на изготовление стойки, около двухсот штук. Согласно полученному заданию, надо нарезать, разметить, просверлить несколько отверстий, трижды согнуть пластину в тисках, а затем края обработать от заусенцев напильником. И всё это двести раз, монотонная и рутинная работа, которую Гена не любил. Он подошёл к слесарям узнать, как часто выдают задания на эту деталь.
- Да по тыще в месяц, деталь копеечная, поэтому этот наряд никто брать не хочет, а если берут, то только вместе с выгодным нарядом, или после прогула, когда деваться некуда.
- Тысяча? Это хорошо.
Два часа Геннадий вымерял, чертил, а потом пошёл искать подсобный материал, металл. К концу смены он уже отлаживал на шестнадцатитонном прессе свой штамп. На другой день он до обеда сидел за прессом и отштамповал тысячу деталей. Затем загрузил их в галтовочный станок, после которого исчезли заусенцы и приобрели приятный серый оттенок. К концу смены, отсчитав двести деталей, он пошёл сдавать задание мастеру. Тот был приятно удивлён, замерив предварительно размеры.
Дней через пять, мастер снова даёт это же задание на 400 штук.
- Сейчас отсчитаю, - и Геннадий достаёт из верстака ящик с готовыми деталями.
- Где ты их взял? – удивленно спрашивает мастер.
- Да тогда ещё сделал. Вот у меня и штамп здесь лежит. Так что если надо, я ещё сделаю.
- Ну, ты голова-а!
Год работы наладчиком прессо-штампового оборудования не пропали даром для Геннадия. На новой работе он использовал эти знания и навыки. Для изготовления деталей Гена стал приспосабливать различные кондукторы, самодельные штампы.
- Гена, ты не увлекайся количеством, больше 180 рублей в месяц не заплатят, а вот расценки срежут, а на следующий месяц расценки останутся урезанные, ты нам слесарям такую «свинью» не подкладывай. Имей это в виду, - наставлял Геннадия Алексей – слесарь с соседнего верстака.
В его верстаке постепенно накапливались приспособления для изготовления различных деталей, он старался брать такие детали, от которых отказывались другие слесари из-за сложности или из-за малой расценки, но обязательно с большим количеством.
Ещё месяца через три мастер дал наряд на деталь - стойку зубопротезного кресла. Деталь довольно длинная, П-образного профиля с несколькими продолговатыми вырезами и круглыми отверстиями. Работы было много, но простой, молотком, зубилом, сверлом, напильником. Две смены бился Геннадий над этим штампом, а потом пошёл к мастеру.
- Алексеич, можно на 150-тонном прессе поработать полсмены.
- А ты что хочешь прессовать? Если заготовки на стойки, так там и 16-тонного хватит.
- Нет, Алексеич, я всю деталь хочу отштамповать.
- Всю дета-аль? – удивился мастер, – ну, попробуй, попробуй.
И ушёл по своим делам. Он был абсолютно уверен, что ничего-то у него не получится, однако пусть свой гонорок немного собьёт.
Геннадий установил штамп на пресс. Закрепил заготовленный лист металла. Включил пресс, он приятно зарокотал на холостом ходу, а затем у-ухнул молот во все свои 150 тонн. И снова мирно зарокотал. Проверка размеров, дополнительная регулировка штампа, а затем пошла рутинная работа. Подходил мастер, проверял, подходили слесари посмотреть на его работу. К обеду у верстака стояли готовые стойки, осталось только отгалтовать.
С обеда Алексеич с гордостью показывал, инженерам, как в его цехе молодой слесарь самостоятельно изготовил штамп. Это его слесарь утёр нос инженерам, которые безрезультатно разрабатывали штамп на эту деталь в техотделе конструкторского бюро завода. Пришлось Геннадию вновь выставлять штамп на пресс и показывать его в работе. После этого случая Геннадий стал частенько заходить в техотдел, почитать техническую литературу или выполнить на кульмане чертёж, готовясь к занятиям в институте.
Подавал Геннадий и рационализаторские предложения, а вскоре его фотография красовалась на заводской доске почёта, как лучшего слесаря цеха.
* * *
НЕ ХОЧУ ЖЕНИТЬСЯ, А ХОЧУ УЧИТЬСЯ
Геннадий шёл по «блошиному» рынку на Дар-Горе летним воскресным днём. Народу было – не протолкнуться, но он упорно проталкивался вперёд, стараясь не сильно отдаляться от разложенных на земле вещей, но и не быть в первых рядах непосредственно перед продавцами. Могли и столкнуть на импровизированный прилавок.
Он собирался ехать в Кислово, через неделю у него намечается отпуск, надо купить подарки родителям. Но пока он ничего ещё не присмотрел. Всё было не то.
Тут он увидел молодую, красивую девушку, она сидела на маленьком стульчике с пяльцами на коленях и ловко вышивала цветной узор. Но взгляд Геннадия задержался не на ней, а на иголках, которыми девушка вышивала свой узор. Иголки с разноцветными нитями бойко мелькали в девичьих руках, они впивались в основу будущего ковра, оставляя на обратной стороне нитяную петлю. Из этих петель и составлялся узор. Просто, но получалось красиво.
Девушка продавала эти иголки. Они были разложены на маленьком коврике с уже законченным узором у ног девушки.
- Чего стал? Проходи не загораживай мне покупателей.
- Продаёшь?
- Продаю.
- Можно посмотреть иголку?
- Смотри, для того и положила их.
Геннадий внимательно осмотрел устройство иголки. Он сразу же в уме прокрутил технологию изготовления этого нехитрого устройства. Для него, лучшего слесаря завода «Медоборудования», студента вечернего отделения политехнического института изготовить такую вещь было бы несложно. А кроме этого он уже понимал, что все детали можно изготовлять штамповкой.
Штамповка – это «конёк» Геннадия. Ещё в Германии, ремонтируя часы, он разбирал и с удивлением рассматривал немецкие часы, сделанные штамповкой. Ремонту они не подлежали, при поломках их просто выбрасывали в утиль, но затрат при их производстве было намного меньше, чем у наших, советских часов.
- Девушка, а если я вам через три дня принесу сто штук иголок, сколько вы дадите за них?
- Где ты их возьмёшь? Мне их привозят из Ростова. Здесь таких иголок я ещё нигде не видела.
- Сам сделаю.
- За три дня? Сто штук? Нет, не поверю. Отойди и не мешай работать.
Геннадий выбрал подарок родителям и вновь подошёл к продавщице иголок. К этому моменту рынок уже опустел и девушка, а её звали Мариной, начала собираться домой.
- Так сколько за них дадите, Марина?
Марина назвала сумму, которую Геннадий получал на заводе за целый месяц.
Геннадий купил у неё одну иголку, договорились о встрече и они разошлись.
Весь остаток воскресного дня и весь вечер Геннадий замерял, чертил, считал, снова чертил в своей маленькой каморке у бабушки Веры на Дар-Горе. К утру в понедельник все чертежи штампов были готовы. Понедельник и половина вторника ушло на изготовление штампов. К концу первой смены вторника штампы были отлажены и готовы к работе. Геннадий остался в ночную смену и отштамповал все детали.
На среду и четверг Геннадий взял на работе отгул, и уже дома произвёл сборку и доводку своих изделий.
В четверг в 12 часов Геннадий и Марина встретились на Центральном рынке, где она торговала своими иголками.
- Ну, что Гена, не получилось? - с усмешкой сказала Марина.
- Почему не получилось? Смотри, - и он достал из сумки сверток, развернул его и на солнце заблестели иголки из нержавейки.
- …?
Она с интересом рассматривала иголки. Они были лучше, качественнее тех, которыми она торговала.
- Подожди немного.
Она стала собирать свои вещи с прилавка.
- Пошли ко мне домой. Я здесь недалеко живу.
- Зачем?
- Проверим их в работе и поговорим. Там и деньги отдам.
Гена взял её вещи, и они пошли по улице Советской в сторону автомагазина. Её двухкомнатная квартира была на третьем этаже с окнами на Волгу.
- Садись в кресло, я сейчас.
Геннадий с интересом рассматривал обстановку квартиры. Мягкий диван и два кресла были обтянуты гобеленом с яркими цветами, на полу и на стене были ковры с одинаковым орнаментом. В углу стоял массивный торшер. В резном серванте стояла красивая хрустальная посуда. На окне кроме светлых гардин висели вишнёвого цвета бархатные портьеры. Такие же портьеры висели и на дверях. У стены напротив окна стояло большое, овальное в бронзовой резной оправе зеркало. Казалось, что за зеркалом находится ещё такая же комната.
В комнату вошла Марина. Красивое, модное платье подчеркивало её стройную фигуру.
- Ну, как обстановочка, нравится?
- …
- А я как? – и она резко повернулась на месте так, что низ платья стал красивым колоколом.
- …
- Гена, ты что молчишь?
- У меня действительно нет слов.
- Такая же квартира у меня есть в Ростове и в Свердловске. И всё это вот на эти иголки приобретено.
- Так квартиры же сейчас не продаются.
- Геночка, они действительно за деньги не продаются, но за большие деньги продаются. И не только квартиры. Вот здесь твои деньги за иголки, - она положила стопочку десятирублёвок на стол и села рядом на второе кресло, вытянув ноги так, что они коснулись его ног.
- Ну, я, наверное, пойду?
- Нет, Гена, подожди. Я предлагаю тебе работать вместе со мной. Ты будешь делать иголки, я их буду продавать. Твои руки и голова вместе с моими способностями по реализации дадут нам возможность не зависеть ни от кого. Зачем нам посредники? Мы будем работать только на себя. Ты мне нравишься, я тебе тоже, наверное, не безразлична.
- Нет, Марина. Мне надо ещё учиться, я хочу учиться.
- Неужели, Гена, я тебе не нравлюсь? – она встала с кресла, подошла к зеркалу, повернулась вправо, влево, поглядывая то в зеркало на себя, то на Геннадия.
- …
- Стройная, красивая и совсем не бедная девушка. Гена, не спеши отказываться, подумай. А пока тебе ещё заказ на двести иголок. Сделаешь?
- Сделаю. Через неделю будут готовы. Но на остальное, я не соглашусь. Как говорится: «не хочу жениться, а хочу учиться». В этом году я только заканчиваю первый курс «политеха». Я должен, пойми меня, должен закончить институт. Так что извини, но не могу.
- А жаль. Но время у нас ещё подумать есть.
Шёл ещё только 1964 год. До рыночных отношений было так ещё далеко.
* * *
Шло время, Геннадий окончил второй курс института, им уже настоятельно рекомендовали переходить на работу совместимую с их будущей профессией.
К работе он стал подходить творчески. Выполнить работу по наряду нестандартно, с меньшими затратами стало для него увлечением, хобби, как сейчас говорят. В эти годы он овладевал знаниями, по вечерам в институте за партой, днём самообразованием в библиотеке техотдела. А в рабочее время полученные знания применял в своём цехе за своим верстаком. Именно тогда Геннадий приобщился к изобретательству, творчеству. За эти годы интенсивной учебы он не только догнал своих сверстников в образовании, но приобрёл в работе талантливые, как сейчас говорят, «умные», золотые руки. Стремление к эксперименту и самообразованию стали принципами его жизни.
Осенью его перевели работать наладчиком в пластмассовый цех. Перевели с трудом, начальник прессо-штампового цеха не хотел отпускать из цеха лучшего слесаря.
Работать стал на участке литья пластмассовых деталей. Станки для литья пластмассы под давлением были намного сложней и больше, чем простые прессы в штамповочном цехе. Автоматика поддерживала заданную температуру, давление, время нагрева и охлаждения. Настройка станка требовала кропотливой работы не одного часа. Проверка и регулировка параметров по всему циклу согласно технологическому заданию. Выйдя на заданные параметры, получив качественные детали, приглашался представитель ОТК и при нём станок по акту в работе сдавался станочнику для дальнейшей работы. При переходе станка на другие детали, менялась оснастка, и настройка станка производилась заново. Работать было намного сложней, но и намного интересней.
Ещё через полгода к концу третьего курса его назначили мастером пластмассового участка.
Как-то в середине второй смены проходя по цеху, Геннадий заметил, что один из станков стоит, а пожилой рабочий – станочник Иван Елистратович, дремлет в уголке за станком.
- Чего стоим, что случилось?
- Да вот не знаю, станок не работает, а наладчик где-то запропастился.
Станочник работал на повременной оплате, поэтому отлынивать от работы ему было не накладно. Станок стоит, можно подремать в укромном, тёплом месте, а зарплата идёт. За план отвечает мастер.
- Ну что ж, давай посмотрим, - включает станок, а он щёлкнул магнитным пускателем и затих. - Похоже, что в электросхеме непорядок, - сказал Геннадий. Открыл шкаф автоматики и стал проходить глазами схему. Снова включил станок, и снова щёлкнул один главный магнитный пускатель, а реле ни одно не работало. Получалось, что почти вся схема была обесточена. И тут в глаза бросилось что-то постороннее, белое с красненьким. Присмотрелся, а это небольшая бумажка, оторванная от сигаретной пачки «Прима», зажата между рабочими контактами одного из реле. От этого контакта напряжение не подавалось на остальную часть автоматики станка. Он её вытащил, включил станок, снова громко щёлкнул главный пускатель, а за ним уже намного тише защёлкали и релюшки автоматики. Станок включился в работу.
- Что, Иван Елистратович, на вшивость проверяешь молодого мастера? – показывая ему бумажку, вытащенную из контактов реле, спросил Геннадий. - Ещё раз сделаешь такое – вылетишь с работы, цех будешь подметать.
После этого его в цехе зауважали, как мастера, знающего своё дело и которого на фу-фу не проведёшь. В цех пришёл мастер, знающий и прошедший все рабочие ступеньки производства.
Через год его назначили начальником вновь организованного участка цветного литья. Еще через год Геннадий защищал дипломную работу.
Его дипломную работу послали в Волгоградский научно-исследовательский институт тракторного машиностроения (ВНИИТМаш) на отзыв. Отзыв был хороший, и даже предложили подумать идти к ним в институт работать инженером. Но работа на заводе Геннадия устраивала, устраивала его и зарплата.
А вот через три месяца его нашёл на заводе представитель ВНИИТМаша и предложили идти к ним сразу руководителем группы цветного литья под давлением. В институте была перспектива роста, творческая работа, творческие командировки по крупным заводам Союза. Перед таким предложением молодой инженер не устоял.
Геннадий стал работать в «ВНИИТМаше» руководителем сектора цветного литья под давлением. В институте была очень хорошая техническая библиотека, где Геннадий был одним из самых активных читателей. Именно технические книги в это время стали его основными учителями. Самообразование стало его жизненным правилом. «Настоящее образование есть только самообразование» - говорил ещё в 19 веке Д.И. Писарев, что и делал Геннадий Фёдорович почти всю жизнь.
Вскоре о работе сектора цветного литья под давлением стали говорить в институте, как о перспективном направлении, им передали помещение на опытном заводе для организации лаборатории литья под давлением. В то же время разработки сектора уже внедрялись на заводах отрасли по всему Советскому Союзу. Украина – завод тракторных агрегатов в Виннице, в Киеве, Харькове, в Грузии на заводах Тбилиси и Кутаиси, в Казахстане в городе Уральске, в Киргизии, в Узбекистане. На многих заводах России, а в особенности в Ростовском комбайновом заводе, где разрабатывался, проектировался и вводился в эксплуатацию мощный цех литья под давлением с участием его сектора.
Внедрялись разработки и в родном Волгограде на заводе «Газаппарат», Моторном заводе, ЖБИ.
Творческая работа увлекала Геннадия, публиковались его статьи в профессиональном журнале «Литейное производство». Занимался научными работами в разработке новых технологий, получал авторские свидетельства на изобретения.
Авторские свидетельства на изобретения.
В 1983 году Г.Ф. Краснощеков был признан лучшим специалистом Министерства Тракторного и Сельскохозяйственного машиностроения с вручением Диплома. А вскоре Геннадия назначили заведующим всей лаборатории цветного литья с тремя секторами.
В 1983 году Геннадий стал «Лучшим специалистом министерства тракторного и сельскохозяйственного машиностроения».
Личная жизнь Геннадия сложилась неплохо, Аля Аниканова стала Краснощёковой, когда они решили пожениться, в институте это встретили, как само собою разумеющееся. Уж очень органично они дополняли друг друга.
Семья Геннадия получила от института квартиру, у них родилась дочь Леночка, которая окончила Волгоградский медицинский институт, в настоящее время работает в Волгограде врачом.
Три младших брата. 1995 год.
В гостях у Быковчан. 2003 год.
С возрастом Геннадий всё больше увлёкается чтением, и редкий вечер проводит без книги, которые Аля постоянно приобретает для домашней библиотеки. Для неё уже потребовалась отдельная комната – читальный зал, позже она стала Интернет – кафе, так они её сейчас называют, а хранителем интеллектуальной комнаты является их любимый кот Мурзик.
* * *
Продолжение в части 10