ЧАСТЬ 3 книги КРЕСТЬЯНСКАЯ ДОЛЯ П.Краснощеков
СТАРЫЕ ФОТОГРАФИИ
ПЛАЧ ПО ПОТЕРЯННОЙ ПОЙМЕ
2006 год. Мне завтра 60 лет. Я перелистываю один из семейных альбомов, и взгляд задержался на двух рядом стоящих черно – белых фотографиях.
На первой фотографии запечатлены мои отец и мама, брат Саша, сестра Маша, и я.
На лицах заметна печаль, только у меня в глазах искрится интерес и любопытство. Одеты все незамысловато просто, даже бедно. Руки родителей лежат на коленях, натруженные и грубоватые.
Мне 4 года. Я сижу на подлокотнике деревянного кресла, и моя рука лежит в руке Саши. За спиной висит плохо нарисованный пейзаж. Пол сделан из коряво пригнанных досок с большими щелями.
На второй фотографии в этой же комнате видим сидящего на стуле Сашу, а рядом стоит симпатичная девушка в школьном платье – это моя сестра Маша. На обратной стороне снимка рукой сестры написано: «Я после окончания седьмого класса и брат. Он окончил техникум».
В памяти всплывают связанные с этими фотографиями события послевоенной деревенской жизни семьи колхозников.
В начале июня 1950 года Маша закончила семь классов Кисловской семилетки. Средней школы тогда в селе ещё не было. Маша училась легко и хорошо закончила седьмой класс. Получила свидетельство, и педсовет школы рекомендовал родителям направить её учиться в среднюю школу села Быковы хутора. Это в 24 километрах ниже по Волге от Кислово.
Вместе с Машей ещё получили рекомендации четверо ребят и три девочки. Рекомендацию получил и сосед по улице напротив нашего дома Саша Триголос – мой старший друг. Однако дразнилкой про жениха и невесту я не забывал доводить их обоих, особенно когда они разговаривали между собой, забывая обо мне.
Саша Триголос закончил вместе с Машей среднюю школу, а затем и институт в Москве. Приезжая из Москвы на каникулы, он привозил мне в прозрачных круглых пластмассовых коробочках леденцы. В этих прозрачных круглых коробочках я ещё долго хранил школьные принадлежности – перья, ластик и прочие маленькие вещицы.
Выпускницы 7 класса Кисловской школы. 1950 год.
Маша Краснощёкова (справа) с подружками.
Надо заметить, что все Кисловские ученики после окончания Быковской средней школы в дальнейшем окончили институты. Машина подруга Маша Бабичева после седьмого класса поступила в Камышинскую фельдшерско-акушерскую школу. Она до пенсии работала фельдшером в Кисловской больнице.
Ещё двоих ребят по великому блату местная МТС направила учиться на курсы трактористов, а ещё одного от колхоза - на курсы шоферов в Николаевскую слободу. Это в двадцати километрах выше по Волге от Кислово.
Остальные ученики уже знали, что пойдут работать в Кисловские колхозы к своим родителям в полеводческие бригады, молочные фермы, плантации. В основном, их примут учениками, а вот кто во время школьных каникул работал в колхозе, тех примут сразу рабочими.
Из села никого не выпускали. Колхозам нужны рабочие дармовые руки. Многие бы хотели уехать из села в город. Там рабочим и зарплату платили ежемесячно и намного больше, чем в колхозах. И рабочий день меньше, и выходные есть. Однако паспортов колхозникам не положено, а справок сельский Совет не выдавал. Без документов в городе могут задержать как тунеядцев и отправить туда, где Макар телят не пас. А там зарплата за труд, как известно, не предусмотрена.
Всякими правдами и неправдами колхозники старались отправить своих взрослых детей работать и жить в городе. Но законно из села в город могли выехать только ребята, отслужившие в армии по три, а в Морфлоте и четыре года, да и то по договору на комсомольские стройки. А ещё те, кто хотел поступить учиться в техникум или институт, и то если посчитают нужным для села председатель колхоза, директор МТС и председатель сельского Совета. Таких из школьного класса насчитывались единицы.
После войны мужчин в селе стало почти в три раза меньше, чем женщин, хотя до войны их было поровну. А здоровых мужиков, вернувшихся с войны, совсем не было. Однорукие, одноногие, безрукие и безногие на тележках с колесиками – шарикоподшипниками, таких в селе было много, а один даже имел инвалидную мотоколяску. С ней он приехал из Германии. Он принимал в селе бытовой металлолом, хотя, какой металлолом был в деревне в то время? Найдёшь, бывало, гнутый гвоздь на дороге – отец его выпрямит и забьёт в стену дома. Вот тебе и вешалка для одежды.
Когда инвалид проезжал на своей мотоколяске по улице, детвора долго бежала за ним, прося прокатить их хоть немного. Частенько в этой ватаге бывал и я.
Ещё часть фронтовиков оставили в холодных и сырых окопах своё здоровье. Болезнь у них сидела внутри, выходя кашлем, внезапными болями и ежегодными осложнениями. Прошагав пол-Европы, они видели, как живут крестьяне за границей и искренне надеялись и верили, что после победы они будут жить не хуже побежденных немцев, австрийцев, румын.
А оказалось, что победители не могли обеспечить своим семьям даже нормальную, безбедную жизнь, а в неурожайные годы их дети и они сами зачастую умирали от голода.
Как и до войны шла перекачка средств из аграрного сектора экономики в промышленный сектор. Перекачка шла через повышение планов хлебопоставок колхозам и совхозам, уменьшение закупочных цен на производимую продукцию, ежегодное повышение налогов на сельских жителей. Обязательная была покупка облигаций различных займов на восстановление народного хозяйства.
1951 год.
1957 год.
Сельские свадьбы.
От безысходности, что бы заглушить чувство вины перед своей семьёй за такую жизнь, сельские мужики пили по любому поводу и без повода. Особенно часты пьянки были с декабря по апрель, когда работы в колхозе было мало, а праздников советских и религиозных было много. Гуляющая компания кочевала из одного дома в другой по установившейся очереди. Вместе с компанией кочевала и малышня. Мальчишки и девчонки до поздней ночи бесились на печи, слушали песни, а иногда заслушивались военными солдатскими историями. Обычно фронтовики рассказывали, за что получили ордена и медали. В нашей компании часто бывал наш родственник и сосед по улице Олейников, он имел Звезду Героя, но рассказывать о войне не любил, возможно, поэтому в моей памяти не осталось ничего о его фронтовом подвиге. А жаль, очень жаль.
В этом же году старший брат Саша, который старше меня на 16 лет, заканчивал Камышинскую фельдшерско-акушерскую школу (ФАШ).
Домой он приезжал на пароходе, а когда пароходы не ходили, Волга зимой замерзала, приходил пешком через Николаевскую слободу. В Камышине он жил у дальних родственников, которые выехали из Кислово ещё при коллективизации и, надо сказать, они жили намного лучше нас – колхозников.
Родители с оказией отвозили ему продукты, а чаще мать с кисловскими женщинами пешком через Николаевскую слободу на коромыслах носили в Камышин на базар продукты от своего подсобного хозяйства. В одном ведре обычно кислое молоко, а в другом ведре или сумке яйца, сало, масло, творог. На вырученные от продажи деньги покупались необходимые в семье товары, часть денег давали Саше.
Других денег в семьях колхозников, по сути, и не бывало. Родители работали в колхозе, а там зарплату выдавали один раз в году, после отчетно-выборного собрания в ноябре месяце. По итогам года полученную прибыль колхоза и оставшееся зерно делилось на выработанные колхозниками трудодни. Но сначала надо сдать план хлебопоставок государству, затем засыпать семена, сдать зерно в различные фонды, которые плодились в зависимости от урожая в колхозе. Если случался в колхозе урожай, зерна колхозники получали столько, что его почти всегда не хватало семье до нового урожая. Забирали зерно в эти самые фонды. А что это за фонды, в колхозе и не знали, а спрашивать - себе дороже.
Предыдущие 1945, 1946 и 1948 годы были неурожайными, засушливыми, и колхоз с трудом выполнял план хлебопоставок. Других доходов у колхозов, по сути, и не было.
За 1949 год на каждый выработанный трудодень вышло всего по пять копеек и 700 граммов зерна. На 500 выработанных нашей семьёй трудодней получили 350 кг зерна и начислили 25 рублей деньгами.
В течение года колхозники брали со склада под будущую зарплату продукты, которые производились в колхозе или закупались в кооперации. На складе были овощи с плантации, арбузы и тыквы с бахчи. Очень редко к праздникам по случаю, давали мясо, иногда муку и крупу. Но всё это под запись и за будущие ваши деньги. Брали, но в меру и только необходимое.
Наша семья со склада брала масло горчичное, овощи, сахар и соль. Всё остальное получали от подсобного хозяйства, а это мясо, молоко, масло, яйца и сало. Рыбу на зиму солили в кадках. Её ловили на озерах и в Волге старшие дети.
По итогам года мои родители остались должны в колхозную кассу по 1 копейке на каждый выработанный трудодень. Эту задолжность отчетно-выборное собрание решило великодушно списать.
Списать - это хорошо, но чем же жить колхозной семье целый год до следующего отчетно-выборного собрания? А ведь ещё надо сдать продналог государству, местные налоги. Если их не оплатить или не сдать продналог, могут описать имущество и забрать в счет погашения задолжности самое ценное – кормилицу корову. А без коровы крестьянской семье не выжить.
Подсобное хозяйство нашей семьи состояло из коровы с теленком, 2-3 свиней, 12 овец, 3-4 коз и двух десятков кур. А вот огород свой не держали – проблема с водой. Колодцы далековато, дети ещё малы, а сами с марта по ноябрь ежедневно на работе с раннего утра до позднего вечера.
Подсобное хозяйство колхозной семьи на самом деле не подсобное, а основное в деле обеспечения семьи продуктами питания и денежными средствами. Колхозная зарплата была смехотворна, а трудодни называли «палочками». Но если не выработаешь минимального количества «палочек», то ты уже тунеядец. А тунеядцы должны работать бесплатно в Гулаге.
В памяти колхозников ещё свежи воспоминания о массовом выселении кулаков, середняков и многих бедняков, попавших под горячую руку при коллективизации. Среди них были родственники, друзья и просто соседи. Их участь мог разделить любой из ныне живущих в селе колхозников. Этот страх сидел в душах всех взрослых. Через рассказы, через запреты он передавался детям.
Однажды зимой я сидел на горячей печи и смотрел картинки в учебнике Толика. В нем были красочные портреты наших вождей на отдельных листах из толстой лощеной бумаги.
Одному я подрисовал буденовские усы, другому очки, а третьему карандашом выколол глаза. Увидев моё безобразие, Толик пришёл в ужас.
- Что ты наделал? Теперь нашего отца посадят. Что делать?
Когда пришла Маша со школы, мы все трое плакали. Со слезами, с плачем мы рассказали о происшедшем.
Она и предложила:
- Давайте вырвем из учебника эти портреты, пусть лучше накажут в школе Толю за испорченный учебник, чем объявят отца врагом народа.
Испорченные портреты вырвали из книги и сожгли в печке. Страх уже сидел в наших детских головах.
Наша мать - Матрёна Андреевна женщина умная и строгая. Вела всё домашнее хозяйство, да и в семье командовала она. Дети её побаивались, но уважали за ум, за справедливость. Всех детей она любила одинаково. На вопрос, кого она больше любит, отвечала:
- Отрежь любой палец на руке, какой болеть не будет или будет меньше болеть?
Сегодня наш отец, Фёдор Павлович, рано утром ещё затемно уехал с колхозным кладовщиком в Николаевскую слободу. Он работает шофёром на полуторке, так называется грузовичок грузоподъёмностью в полторы тонны с деревянной кабиной. Видавший виды автомобиль, так же как и его водитель, прошёл войну и теперь трудится в колхозе. Сегодня нужно привезти четыре бочки «нефтянки» для болидного двигателя, подающего воду на колхозную плантацию из реки Арапка. Горючим для этого неприхотливого движка служила нефть. Она уже заканчивалась, а полив прекращать нельзя, сегодня первый сбор огурцов, да и остальные овощи, помидоры, капуста, лук, зелень – все поливается по графику.
Мать, рано подоив корову и выпроводив её за калитку, хлопотала на летней кухне. Сегодня отгонять коров в стадо из соседних дворов не наша очередь. Ей же до работы надо сварить в печке ребятне еду на весь день, перепустить на сепараторе молоко и опустить сливки в погреб. В печке на летней кухне уже горят кизяки. Они горят долго и дают много жару. В пятилитровом чугунке варится борщ. Он будет готов минут через пятьдесят и останется горячим до обеда. Его ребятам хватит на завтрак и обед.
Наш отчий дом.
Картина.Худ. А.Ф.Краснощёков.
Перед уходом на работу мать поднимает всех ребят и даёт всем задание на день.
Маше общий контроль над пацанами, помыть полы в доме, сенях, подмести полы на летней кухне, во дворе и у двора, покормить завтраком и обедом ребят и дошить Павлику штаны. За Павликом сегодня присматривать очередь Анатолию и Геннадию. Им же до обеда почистить коровий баз, в обед накормить и напоить теленка, поросят и наносить воды, бак должен быть полным. Вода нужна для коровы, для поросят, мытья полов и для кухни. Бак должен быть всегда полным, а там вмещается двенадцать вёдер.
- Брать воду в колодце в овраге за Светловыми. В колодец у МТС не ходить, там оборвалась цепь. Полные ведра не носить, а то чего доброго, ещё надорвётесь. С обеда возьмёте по мешку и сходите в пойму за травой корове на вечер. Всё. Я пошла на работу. Вечером, может быть, огурцов принесу со склада. Сегодня выбираем. Не забудьте проверить баклуши.
Тут за двором закричали:
- Андреевна, поехали.
Мать вышла за калитку села на повозку к женщинам. Они все были в белых платках и с намазанными белым кремом лицами, наверное, от обветривания и загара. Среди женщин, как в цветнике, сидели двое мужчин - Коробко. Старший был бригадиром плантации, а его племянник с деревянным протезом на правой ноге – моторист.
Хотелось есть. Мне кажется, что это желание меня сопровождало всю мою жизнь. Однако Маша решительно выгнала нас из кухни, добавив вдогонку:
- Идите чистить баз. Скоро будем завтракать.
Мы повернулись и молча пошли чистить баз.
Вся семья была в делах.
Почистили баз, навоз сложили в высокую кучу посреди заднего двора. Эту кучу коровьего, свиного и овечьего навоза мы складывали с осени. В середине лета раскидаем ровным круглым блином почти на весь задний двор. Отец на этот случай возьмет на колхозной конюшне лошадь, она будет ходить по кругу, перемешивая и утаптывая этот блин. Толик с Генкой будут поливать навоз водой из ведра, а затем и сами будут утаптывать блин босыми ногами.
Недели через две или три блин высохнет, и отец широким и тяжелым остро наточенным рубаком будет рубить блин на квадраты, что бы они проходили в дверки печек в доме и на летней кухне. А мы будем ставить их на ребро для просушки.
Ещё через одну – две недели их сложим домиками по четыре штуки. А ещё через две недели сложим для окончательной просушки круглыми башенками высотой до полутора метров. Когда кизяки полностью высохнут, мы перенесём их в дровяной сарайчик рядом с рублеными и колотыми дровами.
Кизяки были основным топливом в сёлах. Дрова из хвойного леса лесники брать не разрешали. За самовольный выруб деревьев строго наказывали, некоторых за это судили. В основном брали хворост из поймы и на дрова и на плетни для заборов, базов. Брали дрова с острова Шишкин, но их вывезти оттуда было сложно и не всем под силу.
А кизяки они вот, под руками и горели они дольше, чем хворост и тепла от них больше.
Позавтракав борщом, мы пошли носить воду, выполнять очередное постоянное задание на день.
В овраге за Светловыми был колодец с «журавлём». Глубина колодца 3-4 метра. На конце деревянной палки было накрепко закреплено ведро, что бы его никто не снял.
Набрав два неполных ведра, Толик на коромысле нёс ведра по узенькой и крутой тропинке из оврага наверх, на улицу. Наверху короткий отдых и уже Гена нёс ведра на коромысле дальше по давно натоптанной дорожке к дому. 100 метров и мы дома. Так десять раз и дневная норма выполнена.
Овраг. Он был достопримечательностью нашей улицы.
В устье овраг был широкий с крутыми и высокими склонами. У колодца он расходился на три рукава. Основной, больший рукав оврага шёл по задам дворов улицы Ленина. Мимо колхозной конторы и хоздвора, мимо двора Виктора Солодовникова по кличке Бес. Далее шёл мимо Вали Радченко – будущей одноклассницы, мимо двора Георгия Сергеевича Руденко – учителя физкультуры нашей школы и останавливался у дома Валентины Дробковой, почти у школы.
Второй рукав оврага шёл в сторону нашего дома, но упирался в задний двор Саши Триголос. Этот рукав был самый меньший, с его склонов зимой каталась одна малышня.
Средний рукав шёл от колодца прямо к улице Ленина к дому Лиды Морозовой – подружки моей сестры. Они жили через два пустующих дворовых места. Считай соседи. Каждую весну овраг грозился перерезать улицу. За лето глубокую воронку в начале оврага засыпали всяким мусором, землёй, но весной талая вода, словно смеясь над людьми, всё уносила с собой в пойму.
Воронка в начале оврага была глубиной около четырёх метров и в трёх метрах от уличной дороги. От воронки метров 30-40 шли почти отвесные склоны, по которым летом лазали мальчишки и выковыривали шоколадную пластованную глину. Она была сладковатая на вкус, мы её называли «глэй», иногда сосали. Как сегодняшняя мода на жвачку то проходит, то возникает снова, та и эту глину то забывали, то опять начинали сосать пацаны Бутырок.
Далее отвесные склоны плавно становились более пологими. На них копали ямы и брали глину для ремонта глиняных полов в летних кухнях, глиняных крыш, обмазки плетней базов и многого другого.
На выходе оврага в пойму склоны оврага становились пригодными для катания на лыжах и санках. Ребята постарше на лыжне в конце склона делали трамплины. Скатиться с самого крутого склона да ещё через трамплин могли только смелые ребята и хорошо владеющие лыжами. Сколько было разбито носов, поломано лыж, но, мне кажется, радость от удачного спуска дороже потерь. В хороший погожий день в овраге крики, смех слышны до позднего вечера. Только темнота может выгнать ребят из нашего оврага.
Весной, когда по улицам текли ручьи, талая вода с двух соседних улиц и МТС стекала, объединяясь в единый поток, падала в отвесную яму нашего оврага. Вода падала с шумом, который стоял несколько дней, стихая по ночам, когда морозом прихватывало тающий снег, и вновь усиливался к полудню.
Около этой воронки мы весной собирались толпой, провожая деревянные и бумажные кораблики в потоке до водопада. Мы как завороженные смотрели, как они падают в глубокую яму, пропадали в водовороте и вновь появлялись уже вдали от водопада.
Взрослые нас разгоняли, уводили по домам, но мы вновь и вновь пускали в поток свои кораблики.
Пока носили воду, к Генке прибегал Витька Бес. Бес – это его деревенская кличка. У всех постоянных жителей села имеются фамильные клички, Которые передаются от родителей. У некоторых пацанов кроме фамильной клички есть ещё и именные клички. Именные клички заслужены именно ими, а не полученные от родителей. Кличку надо заслужить делами хорошими или плохими. К ним привыкали, они в разговорах заменяли имена и фамилии. Например, и сейчас, когда прошло столько времени и не осталось моих школьных друзей в Кисловке, знакомые узнают меня и спрашивают:
- Ты Колобок?
И получают утвердительный ответ.
Краснощёковы есть и в Кислово и в Быково, Павел имя у нас распространённое, а Колобок за 60 лет у нас один. Это я.
К Толику приходили его друзья Валька Хонин и Генка Олейников. Они о чём-то пошептались в стороне.
И в том и в другом и в другом случае недалеко от тропинки, по которой мы носили воду, в яме мы перекуривали. В первом случае мы курили папиросу «Огонек», во втором случае курили бычок от папиросы «Беломорканал». Курили в очередь. Мне давали курить, что бы я не рассказывал родителям. Так я курил уже месяц и уже считал себя настоящим пацаном.
Проходя мимо огорода Светловых, я постоянно поглядывал на цветущие тыквы. Пряный аромат этих цветов манил меня, так хотелось полакомиться сладким нектаром этих цветов.
- Что, медка захотелось? – спросил меня Гена. – Давай лезь в огород, только смотри, в кутухе у них сейчас висит замок. Его просто так не откроешь.
Геннадий подначивал меня, напоминая прошлогоднюю историю. Я залез к Светловым в огород в цветущие тыквы, срывал цветы и выпивал из них нектар. Я так увлёкся, что не заметил, как меня за ухо поймала тётка Дуня. Сорванные цветы, помятая ботва разозлили соседку, и она закрыла меня в кутухе на защёлку.
- Посиди до вечера, пусть мать за тобой придёт, - сказала она и ушла на работу.
Около часа я сидел в кутухе, но защёлку я всё же открыл. Вечером мне, конечно, досталось от матери, но аромат тыквы снова манил меня в огород. А вот брату сказал:
- Больно мне нужно. Там того меда столько, что только мухе и хватит на понюшку.
Перед обедом я примерял штаны, которые шили Маша и её подружка Маша Бабичева.
Маша Бабичка, так я её звал – девочка со светлыми длинными волосами, заплетённые в две косички с бантиками, но почему-то бантики были всегда разного цвета. За этими бантиками я постоянно охотился. Чаще всего исподтишка дергал за бантик, развязывая его. Больше всего радости и восторга было, когда удавалось развязать сразу оба бантика и увернуться от её возмездия. Зачастую мои уши горели не менее ярко, чем её бантики. Но проходило время, и я опять охотился за её бантиками.
Её семья жила на другой улице в трёхстах метрах от нас. Мне всегда хотелось ходить к ним в гости, у них росли фруктовые деревья, но это было редко. Чаще Маша Бабичка была у нас. У моей сестры дома всегда было много дел. После седьмого класса их пути разошлись. Маша Бабичка поехала учиться в Камышин, а сестра в Быковы хутора.
Но это будет потом, а пока подружки ещё со вчерашнего дня стирали, пороли, резали, сшивали Генкины штаны, из которых он уже вырос. Они ему достались по «наследству» от Саши и были с дырами на коленях, светились сзади, низы штанин обмахрились.
После девчачьих действий с ножницами, иголками получились мне штанишки до колен, зато с двумя карманами и с помочами. Я крутился в доме у старого маленького зеркала, мне нравились штанишки, особенно карманы. Они были глубокие, мои руки только-только доставали до дна карманов. А сколько разных вещей можно положить в них, и битые кусочки от чугунка для рогатки, и саму рогатку и много-много мальчишечьих вещичек, так необходимых в жизни вольнолюбивого пацана.
Насмотревшись на себя и на свои штанишки в зеркале, я гордо предстал перед братьями в обновке во дворе. Они с интересом осмотрели меня и вдруг громко захохотали, ну просто заржали, когда я повернулся к ним спиной. Я сразу понял – что-то не так.
Оказалось, что сзади на штанишках имелся разрез для того, чтобы можно было писать и какать, не снимая их.
Смеялись все и мальчишки и девчата. Тут я громко заревел, слёзы от такого оскорбления и неуважения ко мне, уже взрослому пацану, текли ручьями.
Кончилось тем, что Маша зашила эту технологическую дыру, но предупредила, что если …
Пообедав, мы стали собираться в пойму за травой – выполнять следующее задание. Надо нарезать серпом два мешка травы и принести их домой. Один мешок корове и теленку на вечер, а второй на сено. Зимой, ближе к весне, этим сеном будем подкармливать новорожденных ягнят и теленка. Второй мешок раскладывали в бараньем базу на просушку и там же под навесом, уже подсохшее сено, складировалось. Овцы и козы отправлены в стадо на всё лето пастуху Литвинову с величественной кличкой «Царь», поэтому баз и навес пустовали.
Обычно траву косили у озера Долгое, но сегодня утром мать нам сказала, что на сенокосе за плантацией в баклушах осталось уже очень мало воды.
- Наверное, уже можно ловить «накрывашками» сазанчиков - горбылей. Саша в этом году занят, попробуйте сами сегодня, может быть, что и получится.
Баклуши – это низинки, в которых после весеннего разлива Волги остаётся вода, а в ней и мелкая рыба – горбыли.
Ребята взяли два мешка с пришитыми к ним завязками, чтобы не потерялись, серп, две бадейки без дна – накрывашки и Сашин счастливый рыбацкий зембель. Зембель это большая плетеная из куги сумка. Всё рыбацкое снаряжение старшего брата лежало на подлавке. Мы его называли «горищем». Мне туда совать свой нос категорически запрещалось, да и братьям тоже. Но сегодня мать нам разрешила это сделать.
Мы уже собрались выходить со двора, как услышали Машин голос:
- Хлопцы, а от Саши письмо пришло.
- Давай читать, - хором сказали мы.
- Родители придут с работы, тогда и прочитаем, - решительно отрезала она и, на всякий случай, закрылась с подружкой в доме.
Мы знали, что с сестрой спорить бесполезно, взяли приготовленные вещи и вышли за калитку.
Солнце стояло в зените. Было жарко. На небе ни единого облачка. Даже птицы, куда то попрятались. Улица была пустынна, окна почти всех домов были закрыты ставнями. Казалось, что жара падает не только сверху от солнца, а исходит от серых домов, серой дороги, серой земли. Жара просто звенела в воздухе.
Взрослые все были на работе, престарелые отдыхали в затемненных комнатах, младшая детвора на озере, постарше - на Арапке, а старше 14-15 лет на рыбалке на озёрах в пойме или на Волге. Это их обязанность обеспечивать семье заготовку рыбы на зиму. Надо обязательно засолить на зиму не меньше, чем две 100 – литровых деревянных кадушек. Сейчас кадушки притоплены в озере Долгом - размокают перед солкой рыбы.
Пожарный обоз в Кислово.
В это время в селе только дежурные на пожарке да очередной стоит на каланче, оглядывая село, готовый всегда поднять тревогу, если что, не приведи Господь в такую жару.
В основном помещении пожарки стоят в стойлах три лошади, в пролёте между двумя большими воротами стоят две подводы с бочками и одна с пожарным насосом. Через дорогу напротив пожарки у церкви стоит деревянный пожарный водоём на 10 кубометров воды.
Водоём всегда полный, но вода там протухлая и зелёная. Купаться там не разрешали, да и в такую воду залезть желающих не было.
Церковь у нас в селе высокая, деревянная она уже давно стоит без креста, она сейчас занята под клуб и библиотеку. Богомольные старушки и сейчас ещё, проходя мимо, крестятся и кланяются в пояс, шепча про себя:
- Прости их Господи. Они не знают что творят.
В библиотеке сейчас тоже никого нет. На лето она, обычно, закрывается. Основные читатели сейчас отдыхают, рыбачат, купаются, загорают, а некоторые работают со своими родителями в колхозе. Словом, не до книг.
Магазины, которые стоят не вдалеке в кирпичном здании и под одной железной крышей, так же закрыты железными дверями с огромными замками до вечера. Покупатели придут только вечером, после работы. Тогда же откроется и чайная, где на разлив торгуют водкой.
А пока село в послеобеденной дрёме.
Только мы, мои братья и я, шагаем по улице, поднимая босыми ногами горячую дорожную пыль. Но и она лениво тут же опускается обратно на дорогу.
Прошли метров пятьдесят и за домом Вальки Хонина сворачиваем в узкий переулок. Ещё минута ходьбы и мы на крутом спуске в пойму Волги.
Перед нами открывается широкая панорама поймы. И справа и слева, куда только может видеть глаз, буйно зеленеет растительность. Посреди поймы течет маленькая, но такая дорогая моему сердцу речка Арапка. Междуречье Волги и Арапки заросло разным мелколесьем. До Арапки лежат пойменные заливные луга, плантации, посевы картошки селян, озера: Долгое, Чебачье и др. Здесь не чувствуется и нет той жары, что исходит от раскаленной степи.
Вид на Волгу из поймы.
Вид на Лысую гору и остров Шишкин из поймы.
Арапка! Маленькая речушка, а как она дорога моему сердцу. Её нет уже почти полвека, а сны с её участием я вижу и сейчас.
Арапка у мельницы.
Картина худ.Ю. Бондаренко.
Арапка! Откуда такое название, Арапка? По преданиям такое название ей дал сам Пётр 1, когда шёл на судах вниз по Волге. Якобы, его арап посоветовал от острова Шишкин пройти по безымянной протоке и подойти ближе к степным просторам. Но прошли всего 7-8 километров, и вода из протоки разбежалась по озёрам. Протока упёрлась в песчаную косу. В Волгу она уже не впадала. Надо возвращаться назад. Пётр разозлился и приказал бросить за борт арапа.
- Вот теперь эта безымянная речушка будет называться «Арапка».
Арапа, конечно, вытащили из воды, а речушка с тех пор называется Арапкой.
Вдали за Арапкой видна широкая голубая лента Волги и гористые холмы правого берега. Они оканчиваются белыми, а кое-где желтыми высокими обрывами у противоположного берега.
Напротив нас вверх по реке медленно, тяжело плывут два колёсных буксира с нефтеналивными баржами на тросах. А из-за острова Шишкин показался белый колесный пассажирский пароход. Над его широкой трубой взвился белый клубок пара, а немного погодя услышали длинный гудок.
- «Зоя Космодемьянская» отмашку даёт.
Сказал Толик, а Гена подтвердил:
- Да, это её голос.
Мы срываемся с места и бежим вниз, нам кажется, что мы летим, как птицы, в пойму, в прохладу. В конце спуска стоит колодец с «журавлём». Здесь нас уже ждёт Витька Бес с таким же снаряжением, как и у нас. Он уже вытащил из колодца ведро студеной воды, и мы по очереди пьём её. Стараемся напиться с запасом до вечера.
- Ну что, пошли?
- Пошли.
Дорога в пойму от нас идет по дамбе озера Долгое. Эту дамбу сделали ещё наши прадеды, её мы называем греблей.
Озеро действительно длинное. Оно тянется почти два километра вдоль спуска со степей в пойму.
По верху склона и по самому склону расположены дома и дворы села. В основном это кухнёшки – мазанки военных беженцев с Украины, Белоруссии, западных областей России, которые жили в Кислово до середины 50 – х годов, а потом они почти все выехали на родину.
Карта окрестностей с. Кислово 1949 года.
В конце села на озере образован водопой хозяйского стада коров. Там же у них и послеобеденный отдых. Некоторые хозяйки в это время приходят с вёдрами доить своих коров.
Само озеро не глубокое, всего полтора – два метра, а ширина от 100 до 150 метров. Озером его можно назвать с натяжкой. Основная вода в озеро приходит ранней весной с разливом Волги, когда вся пойма заливается водой. Вот тогда через верх гребли в одном специально заниженном месте – проране, вода идет в озеро, а вместе с ней и рыба. В это время мужики с острогами и просто с вилами неплохо берут крупную рыбу.
В озере всё же есть и ключи, но воды от них не всегда хватало на всё лето. Поэтому к зиме озеро сильно мелело, и было удобно копать корни чакана в голодные годы.
«Долгое» за лето сильно зарастает кугой с белыми цветочками, острой осокой, камышом. Но встречаются и чистые площади воды с подернутой то тут, то там зеленой ряской.
В начале зимы, когда озеро покрывалось тонким льдом, мальчишки разных возрастов высыпали на озеро с самодельными санками, самокатами и даже самодельными коньками.
Заводские коньки появятся лет через десять, а тогда только у немногих были самодельные коньки, но задор, смех и веселье было ничуть меньшим, чем сейчас на катках.
К вечеру, когда только начинало темнеть, все игры откладывались, и начиналась огненная феерия. Заросли куги, осоки обычно были обособлены по площади, поэтому за вечер мы сжигали только часть озерных зарослей.
Мы грелись у огня, прыгали через него, пробегали по только что сожженным зарослям, от этого становились чумазыми от сажи. Зачастую случалось, что мы проваливались на ослабленном огнём льду. Провалившегося вытаскивали из воды и тогда все вместе шли домой. Родители, конечно, ругали нас, особенно доставалось провалившемуся. Отогревались на печке, там же сушилась одежда.
Назавтра после школы мы снова были на озере.
Огненная феерия шла до тех пор, пока не выпадал снег, и мы переходили в наш овраг кататься на санках и лыжах.
В конце гребли было чистое от зарослей место с песчаным дном, таким же берегом, а главное, глубина озера здесь была не больше одного метра. Это детская купальня дошкольной малышни.
Старшие ребята купались в реке Арапка. Правда, до неё идти почти целый километр, но там проточная, чистая вода, песчаный пляж. В зарослях вдоль реки много ежевики, которую мы называли «ожиной», чуть дальше за речкой, то тут то там, краснеет боярышник, который мы называли «глёдом», зеленеет с прозрачной, сладкой желтизной лох. Под ногами можно найти душистую скороду, кисловатый щавель, со сладким вкусом стрелки козеликов.
Если надо помыться или постирать свою одежду, здесь же растёт «собачье мыло».
Летом можно с утра до ночи проводить время на речке, не пропадёшь.
Купаться с малышнёй в озере Долгом пацанам считалось зазорным, а вот посидеть с поплавными удочками в зарослях камыша или куги – сидели и взрослые. Кроме того, здесь же за купальней под раскидистыми деревьями копали дождевых червей для рыбалки.
Сейчас в зарослях камыша по колени в воде стоял с удочкой Ванька по прозвищу Страшный. Он среди друзей моих не числился, но жил на нашей улице недалеко от нас.
Забегая вперёд, скажу, что это именно он, Иван Страшный, спасёт меня, утопающего в Арапке, через год. Вытащит из самого глубокого места в реке, ещё не умеющего плавать. И в этот же день меня научат плавать мои братья. Но это будет через год.
А сейчас:
- Хлопцы, куда это вы? – окликнул он нас.
- Рыбу … - и тут же я умолк, подавившись затрещиной, полученной от Геннадия.
- Куда, куда, на Кудыкину гору, – шёпотом сказал Толик.
- Траву корове косить, – громко ответил Виктор.
Иван всё не унимался:
- А вёдра зачем?
- Да огурцы тырить на плантации, так же громко крикнул Генка, когда мы уже скрывались за зарослями камыша.
До нас уже доносились громкие голоса ребятни с детской купальни, шумные шлепки тел о воду. Из-за зарослей камыша показалась купальня. Человек 15-20 детей резвились у воды и в воде. Кто играл в догонялки, кто просто купался, кто загорал на горячем песке.
На бегу, мы побросали мешки, вёдра, одежду и плюхнулись в воду. Нырнув с головой, мы не сразу выныривали, а задерживались у дна, стараясь поскорее отдать своё излишнее тепло и взять прохладу воды.
- Хорошо!
- Благодать!
- Генка, догоняй!
- Толька, почему я?
- Ты последний нырнул.
Пошла игра в догонялки. Я был не в счёт.
Накупавшись до мурашек, улеглись на горячий песок. Здесь уже загорали Генка Олейников - друг Толика, Саша Триголос – Машин одноклассник, Витька Передёров – наш родственник. Все они были здесь со своими младшими сестрёнками и братишками. Сегодня была их очередь присматривать за малышами, как Толик и Гена сегодня приглядывают за мной.
Генка Олейников спросил Толика, указывая на бадейки без дна:
- Накрывашками хотите ловить рыбу? Эх, и я бы с вами пошёл, да сегодня у меня Райка, да ещё и Колька, а с ними далеко не уйдёшь.
Ещё раз окунулись, быстро оделись и пошли с гребли за озеро.
Чуть видимая, уже зарастающая травой нижняя дорога петляла, повторяя изгибы берега озера. Из-под ног разбегались затаившиеся от жары зелёные и коричневые ящерицы, разлетались шустрые кузнечики и яркие бабочки. Высоко в небе парили, еле заметными точками, птицы.
Слева от дороги тянулась плантация колхоза «Калинин», плантация нашего колхоза «Великий Октябрь» была дальше за ней, у реки Арапки. На плантациях работали женщины, девушки и все в белых платках, защищающих головы от солнечного удара.
- Наверное, огурцы выбирают. Давай ползком залезем, может, найдём что-нибудь, - сказал Витька Бес, заранее зная, что сегодня никуда они не полезут. Впереди у них впервые самостоятельная рыбалка с накрывашками.
- Ага, если поймают, так отберут и мешки, и бадейки, и серпы, – отрезал Толик, – пошли лучше быстрей.
Когда мы подошли к баклушам на сенокосе, я успел посидеть на шее у всех по очереди. Для таких переходов, видно, я был ещё мал.
Толик и Генка прошли босиком, закатав штаны одну баклушу, вторую, третью. Рыба была во всех баклушах, но в третьей горбыли просто кишели. Было видно, как их темные спинки мелькают между торчащей из воды травы. Трава шевелилась по всей баклуше.
Воды в баклушах осталось совсем мало, она почти везде доходила нам только до щиколоток. Ещё несколько дней и вода совсем исчезнет, а рыба задохнётся.
Толик первым накрыл бадейкой то место, где виднелись спинки горбылей. Запустив руку в бадейку через отсутствующее дно, он сразу вытащил первого горбыля, поднял его над головой, показывая нам. Рыбка была сантиметров 8 - 12 длиной, сверкала на солнце, трепыхалась, стараясь выскользнуть из его руки. Насмотревшись на свой трофей, он резко бросил горбыля мне на берег и сказал:
- Павлик, собирай их в зембель, да на дно травы положи.
Он снова запустил руку в бадейку, пошарил там и новый горбыль полетел к моим ногам.
Тут уж и Генка с Витькой, каждый со своей бадейкой, начали ловить рыбу.
Я бегал по берегу баклуши, собирая в траве живую, сверкающую и бьющуюся в руках рыбу. Рыба летела сразу с трех сторон, случалось, попадала в меня, но я не замечал этого.
Азарт рыбака охватил всех нас.
Не прошло и полчаса, как счастливый Сашкин рыбацкий зембель был полный. А в нём вмещалось два ведра.
- Зембель полный. Что делать? - спросил я у ребят.
- Складывай в мешок, - не отрываясь от дела, крикнул кто-то из них.
Солнце клонилось к закату, когда рыба во всех трёх баклушах кончилась. Наши силы тоже кончились.
Все собрались на берегу у мешков. Сели.
- Давай закурим, - предложил Генка, вытаскивая из кармана мятый бычок.
- Давай, - был общий ответ. - А ещё бы поесть.
Вся компания развалилась на траве без сил. Все молчали.
- Что делать будем? - немного погодя, спросил Толик, оглядывая улов.
Зембель полный, в трех мешках так же по два, а то и по три ведра рыбы. Их не то, что нести, а и поднять трудно вдвоем.
Все молчали.
- Ладно. Сидите и охраняйте, а я пойду на плантацию к матери. Они сегодня выбирают огурцы, а значит и подвода у них есть. Довезут.
Сказав это, он быстро зашагал по еле заметной дороге вдоль Арапки на плантацию.
Толик ушёл. Мы ещё немного повалялись на траве, разглядывая небо, птиц в небе.
Тут Витька заявляет:
- А что это мы лежим, а кто траву косить будет? Пошли косить.
- Да… рыба - это хорошо, а что мы без травы домой заявимся - это плохо. Можем и хворостины «схватить» от родителей.
Начали косить траву серпами. В траве попадался щавель - его мы тут же съедали. Он приятно кислил во рту. Попадались и козелики – трава с длинным сладким стеблем. Это было нашим лакомством.
Пока косили траву на три мешка, мы попутно немного утолили голод.
- Машина! – закричал Генка.
И правда, от плантации ехала полуторка. Это были отец с Толиком. Отец уже приехал из Николаевки с «нефтянкой», а последнюю бочку разгружали на плантации. Там - то они и встретились.
Мы визжали, прыгали от радости. Нежданная весть о том, что не надо тащить мешки с рыбой, да и вообще, мы доедим на машине домой, нас сразила наповал. Мы сегодня были самыми счастливыми людьми на земле. Пожалуй, большей радости я в своей жизни не испытывал.
Быстро перегрузили рыбу в корзины, траву в мешки, а затем все это в кузов машины и поехали на плантацию. Там нас угостили свежими огурцами. Мы ехали в кузове машины и хрустели молоденькими огурчиками, посыпая их солью. Женщины с восхищением поглядывали на наш улов, а мать была довольна и нашим уловом и самостоятельностью своих детей.
Разгрузившись у дома, отец сразу уехал на склад грузиться мешками зерна. Ему завтра надо опять с кладовщиком ехать, но уже в Камышин. Сдать зерно и получить по разнарядке пшеничную, ячмённую и пшённую крупу для полевых столовых.
Маша нас встретила с письмом в руках. Она тут же его распечатала.
Письмо от Саши было сложено треугольником с маркой. Оно уместилось на одном листе, второй лист служил конвертом. Внутри отдельно были вложены два рисунка с подписью: «Для Павлика».
Я сразу же ухватился за них. Гена то же захотел посмотреть их, но я с ними уже сидел на воротах.
Рисунки были сделаны простым карандашом. На одном из них были нарисованы большие деревья, похожие на наши сосны из Бутырского леса. У поваленного дерева была группа медведей. На другом рисунке я увидел идущий по заснеженному полю поезд. Из трубы вился дымок. Рельсы уходят далеко вдаль, а на заднем плане густой и темный лес.
Я ещё никогда не видел медведей, поезда, железной дороги. Мне было очень интересно рассматривать эти красивые рисунки моего брата.
Когда я зашёл в дом, там шёл малый семейный совет. Я на него опоздал, да там меня и не ждали.
Старший брат Саша скоро сдаёт последний экзамен и через неделю должен уезжать по распределению на работу фельдшером. Большая часть его группы получила направление в Сибирь. До Тюмени их будет сопровождать преподаватель из техникума, а дальше каждый будет добираться до места самостоятельно. Саше достался Ханты-мансийский округ.
Тут пришёл отец. Снова перечитали письмо. Снова семейный совет.
Надо бы съездить к сыну. Отвезти продуктов на дорогу, проводить, да и денег бы дать, ведь дорога дальняя. Вот только что сейчас соберёшь? К лету все запасы продуктов кончились. Денег в доме нет. Что делать?
Нас с Геной отправили встречать корову из стада. Там нас уже ждали бутырские пацаны. Весть об удачной рыбалке уже облетела все Бутырки.
Где? Как? Чем? Вопросы сыпались на нас, а мы еле успевали отвечать им. Многие пацаны собрались завтра рыбачить на сенокосах. Ведь кроме тех трёх баклуш могут быть и ещё.
Однако назавтра все они вернулись почти ни с чем. Других баклуш на сенокосах не было.
Вечером на ужин была большая сковородка жареных горбылей из нашего улова. Мы были «именинниками», добытчиками.
За ужином объявили, что завтра вместе с отцом в Камышин на базар поедет мать, а помогать ей будет Маша. На продажу уже перебрали горбылей, отобрали самых крупных, набралось четыре ведра. Кроме этого решили продать топлёное масло, приготовленное на сдачу по продналогу, творог, яйца, мамины валенки-чёсанки. Они были свалены своими руками зимой и ещё ни разу не одевались. Так же решили продать козий пух, приготовленный маме на шаль и Маше на косынку.
Нас, ребят, оставляли на хозяйстве. Корову подоит Настя – родственница и соседка.
Тут раздался резкий вой. Это я заревел во всё горло.
- Я тоже хочу ехать. В Камышин хочу-у-у-у. А-а-а-а …, - протяжно выл я.
Отец – добрая душа. Пожалел младшенького сына.
- Едешь, но надо вставать рано и ехать в кузове. Надо успеть на первую переправу через Волгу.
Утро. Ещё темно, а мы с Машей уже одеты, собраны вёдра, сумки, а около дома уже сидят три или четыре женщины с зембелями, вёдрами и узелками. Они то же едут на базар в Камышин. Земля слухами полнится. Почему бы с оказией не съездить на базар, чай не пешком. Везут на базар в основном те же продукты, что и мы, ведь подсобные хозяйства у всех одинаковые.
Подъехал отец на машине. Я мигом залез в кузов, наконец, и все остальные уселись в кузове. Тронулись ещё со светом фар, но уже рассветало.
Было прохладно.
На душе радостное ожидание чего-то нового, неизвестного. Еду в город впервые.
Мать с Машей по очереди прикрывали меня от прохладного утреннего ветра. Мы сидели на деревянных досках – лавках, вставленных в пазы кузова. Некоторые женщины сидели на мешках с зерном, как на мягких креслах.
Выехав из Кисловки, сразу же спустились вниз по склону в пойму на нижнюю дорогу, идущей вдоль озера Долгое. Миновали водопой скота, затем озеро кончилось. За высокими тутовыми деревьями показалась деревня Краснощековка. На склоне и по верху склона располагался большой колхозный сад. За садом шло мелколесье, которое переходило в Бутырский лес. В этот сад мы через 6-7 лет со своими сверстниками будем наведываться, и не один раз.
Вся деревенька располагалась в пойме, но всё - же на возвышенности, поэтому при разливе Волги вода подходила близко к домам, но не затапливала деревню. Почти в каждом дворе была лодка, огород, садик и колодец с «журавлём». Перед домами росли высокие и раскидистые деревья. Рядом с деревней располагается большой, лесистый остров Шишкин и левый рукав Волги довольно близко подходит к Краснощековке. Удачное месторасположение деревни повлияло на то, что почти все жители занимались рыболовством.
- Павлик, Павлик, смотри вот дом твоего прапрадеда.
- Где, где?
- Да вот, за тем домом.
- А колодец там есть?
- Есть.
- И сад есть?
- Есть, есть. Назад будем ехать, ещё посмотришь, - пообещала мне мать.
- Мама, а почему мы живём в Кисловке, а не в Краснощёковке?
- Не знаю, сыночек.
- Здесь и огороды с колодцами есть, и деревья перед домами большие. Вот бы полазать по ним?
- Ты и так целыми днями на воротах сидишь – не достать, а на дереве тебя и совсем не найдём, - заметила мне Маша.
Проехали Краснощековку. Мои глаза стали слипаться, я засыпал. Отец взял меня в кабину, где я мгновенно уснул. Спать в кабине, мне было не привыкать. Отец летом часто брал меня в рейс.
Как проехали Солодушино, Очкуровку я уже не видел.
Проснулся я, когда подъехали к переправе Николаевской слободы. Было уже светло. Из тумана над Волгой выплывал паром со стоящими на нём телегами, машинами.
В очереди на паром так же стояли конные телеги, машины. За нашей полуторкой стояла легковая машина с открытым верхом. Водитель был в кожаной тужурке и кожаной фуражке, рядом сидел важный человек в шляпе и легком плаще. На заднем сиденье были красивая женщина и маленькая девочка. Они были нарядно одеты. Лёгкие, воздушные платья, шляпки, бантики, развевающиеся шарфики. Такое я видел только на картинках, что были в библиотечных книжках моих братьев.
Недалеко от пристани у грузового причала стояла баржа. Рядом стоял колёсный буксир – толкач. Из трубы буксира поднимался густой черный дым. По бокам у него большие гребные колёса с поворотными лопатками. Сверху колёса закрыты крыльями, а на крыльях по кругу надпись: «КРАСИН». Наверху на капитанском мостике никого не было. Я впервые увидел рулевое колесо, оно было большое, почти в рост человека. Это про него мы, мальчишки, с берега Волги кричали капитану проходящего парохода:
- Эй, капитан, сгони воробья с руля, а то руль обс…т.
На что получали не менее язвительный ответ через рупор.
По сходням с баржи быстро сходили, почти сбегали, грузчики с мешками на плечах. А по другим сходням они уже без мешков, но с приспособлением для носки мешков на плечах, быстро поднимались на баржу и скрывались внутри неё.
- А это что? Как? А почему? Где? А чем?
Вопросы сыпались из меня, как зерно из дырявого мешка. Последним вопросом был:
- Что горит в топке буксира, почему дым такой черный.
На него ответил кладовщик колхоза дядя Миша:
- В топку кидают грузчиков, которые занозят руки или ноги. Вот у тебя есть в пальце заноза, и тебя отдадим им.
Тут я недоумённо замолчал. Затем начал потихоньку вылезать из кабины, якобы по нужде.
Отец кинулся искать меня, когда кладовщик ушёл за билетами на переправу. Нашли меня плачущим за какими – то ящиками у дороги. Мне было жалко сжигаемых грузчиков и себя.
Только когда мне объяснили, что дядя Миша пошутил, я успокоился, но вопросов не задавал целый час. Так я «дулся» на дядю Мишу, хотя мы с ним были друзьями. Часто вместе ездили по колхозным делам. Когда отец отказывался брать меня в рейс, мы с дядей Мишей вместе уговаривали отца взять меня с собой. А бывало, мой друг брал меня в рейс и без разрешения отца. Подсадит меня в кузов и скажет:
- Сиди тихо.
А потом уже в дороге я вылезал из укрытия в кузове и кочевал в кабину. Ну, погорят уши, схвачу подзатыльника, но я путешествую, я в дороге.
Мои выходки и проказы надоели родителям, и они определили меня в колхозный детский садик. Он был в конторском помещении, только вход был с другой стороны.
Мне сразу же не понравилось ходить строем, держась за ручки с другими детишками, но особенно не понравилась манная каша. А когда после обеда нас уложили спать, это для меня было совсем невыносимым.
Когда закончился обеденный сон, меня в садике уже не было. Я с Виктором Передёровым по кличке «Директор», купался на озере. Искали меня до вечера, а когда нашли, нянечки наотрез отказались принимать меня в садик, а я до сих пор не терплю манной каши.
Заехали на паром, там я снова уснул и проснулся уже у проходной мелькомбината.
Здесь в очереди так же стояли подводы с мешками, но машин было уже больше, чем подвод.
Кладовщик ушёл в контору оформлять документы. Время тянулось медленно. Отец меня из кабины не выпускал, а за стоящей впереди нас машиной ничего не было видно.
Наконец она проехала за шлагбаум, и я начал разглядывать высокие здания мелькомбината, они были белыми от мучной пыли. Между зданиями проходили трубы под разными наклонами. Внизу туда – сюда сновали люди с бумагами, пустыми мешками. Некоторые машины разгружались, другие загружались.
Сзади нас что-то загрохотало, зашипело, запыхтело, и какая то махина надвигалась на нас. Затем пронзительно загудело, и мужчина в форменной фуражке открыл другой шлагбаум. Паровоз, как потом объяснил мне отец, с тремя крытыми вагонами важно проплыл внутрь мелькомбината.
После я осматривал шпалы, рельсы, по которым катился паровоз с вагонами. Так я впервые увидел то, что было нарисовано на одном из Сашиных рисунков. Паровоз ещё два или три раза проезжал мимо нас, и я каждый раз как зачарованный смотрел, изучая его.
Перед обедом пришёл дядя Миша и сообщил:
- Разгружаться будем с обеда, а сейчас пошли в столовую.
Обед в столовой был из трёх блюд. Борщ был красным от свеклы, его я ел и дома. Но дома борщ не был таким красным, свекла была бесцветная, а здесь весь борщ и свекла были красными. Только через двадцать лет в Минске мне объяснят, что свеклу надо не варить в борще, а жарить в пережарке. Тогда свекла не теряет цвета и подкрашивает весь борщ красным цветом. На второе был гуляш с вермишелью и с такой вкусной подливой, такое блюдо я ел впервые. В селе подливу и гуляш не делали, наверное, у колхозниц не было на эти изыски времени. На третье был компот из груш и яблок очень сладкий. Компот я пил и дома, только у нас его называли «взвар». И был он не таким сладким, видно, селяне экономили сахар. Мы чаще всего обед, завтрак и ужин запивали прохладной и чистой колодезной водой.
Разгрузились после обеда мы быстро, но получать крупу надо было только завтра с утра. Машину оставили во дворе мелькомбината, а сами пошли к Саше на квартиру. Кладовщик дядя Миша пошёл ночевать к своим родственникам.
На квартире, на улице Гороховская, недалеко от техникума нас уже ждали Саша, мама и Маша.
Мама и Маша уже расторговались на базаре. Продали всё. Рыба пошла бойко, мама даже пожалела, что не взяли остальную, мелкую рыбу. На вырученные от продажи деньги они купили в магазине отрез на платье Маше, ей ведь тоже ехать учиться, а остальные деньги решили отдать Саше на дорогу.
Сели. Саша рассказывал, как окончил техникум, сегодня у него был последний экзамен и он уже фельдшер. Послезавтра выпускной вечер, на нём будут вручать дипломы тем, кто едет по распределению в Сибирь. Остальным выдадут только справки, с ними они поедут работать на свои места постоянного жительства.
- Ты в Кисловку перед отъездом приедешь?
- Нет, мама, на послезавтра уже заказаны билеты на станции Петров-вал на проходящий поезд. А через неделю с пересадкой будем далеко за Уралом.
- Сыночек, а как же мы теперь без тебя? Ведь семья без запаса рыбы на зиму останется? Если и в этом году неурожай будет, да ещё и без рыбы, наша семья зиму не переживёт.
- Шура, а когда ты приедешь назад? - это я подал голос, сидя у брата на коленях.
- Два года мы должны отработать по распределению, а там, наверное, в Армию призовут. Так что приеду не скоро.
- Шурка, так вам и паспорт выдадут? – спросил отец.
- А он у меня уже есть.
- Ну-ка, дай хоть посмотреть, какие они, эти паспорта?
- Да они у нашего преподавателя, который сопровождает нас в Тюмень.
- Ну, Шурка, ты теперь вольный человек, с паспортом, с образованием. Как мы рады за тебя, сыночек. На тебя надежда, что и младшие потянутся за тобой, - вытирая платочком, навернувшиеся слёзы сказала мама.
- Маша, жаль, что ты не хочешь поступать к нам на фельдшера учиться. Жили бы с подружкой вместе на квартире, и учиться вдвоём всё же легче.
- Я крови боюсь и мертвецов. Закончу в Быково 10 классов и поеду учиться на учителя.
- Это надо ехать в Сталинград учиться. Смогут ли родители содержать тебя в Сталинграде, ведь там надо больше денег на жильё, на дорогу?
- Эх, Саша, лишь бы вы учились, да не было войны, а мы с отцом будем стараться вам помогать. Мы не смогли уехать из села, так хоть вы после учёбы свободными людьми станете. Посмотрите, насколько лучше живут наши городские родственники - дядя Кузя, тётя Прасковья. И зарплату ежемесячно получают, и выходные имеют. В городе чистенько, культурно, а не то, что мы без продыха в работе, в пыли, в навозе, в грязи, почти ежегодно без оплаты за работу. Голод почти каждый год за спиной ходит. Спасибо рыба да чакан выручает. Не-ет, мы с отцом всё сделаем, что бы вы выучились и остались в городе. Глядишь, и нас к себе заберёте, хоть на старости в городе поживём.
- А вот после Армии, что ты будешь делать?
- Ох, Маша, это так ещё не скоро.
- А всё же? - не унималась Маша.
- Хочу дальше учиться,- ответил серьёзно Саша. – Хочу стать художником или писателем.
- Это тебе тоже в Сталинград нужно ехать учиться. Вот вместе и будем учиться, а там, глядишь, и Толик с Геной приедут.
- А я? - подал голос младшенький.
- И ты приедешь, если не будешь баловаться, а будешь хорошо учиться и слушаться старших, - наставляла меня будущая учительница.
- А про рыбу, мама, Толик стал уже большим, да и Генке в рыбалке особенно везёт. Думаю, что они заменят меня. Пусть только вначале берут закидушки, где поменьше крючков. А потом, смотрите, какой улов вчера был. Это добрый знак, не останавливайте их, пусть начинают, они смогут, ведь они со мной не один год рыбачили.
- Сможем, мы сможем! – заверил я от имени своих братьев.
-Да уж, особенно ты, - съязвила Маша.
Помолчали, затем Саша предложил сходить в фотоателье, сфотографироваться на память.
Мать возражала, одежда уж больно не праздничная и у неё, и у отца. Но потом решилась – хоть память останется. Ведь расстаются с сыном надолго.
Фотоателье было недалеко, сразу за парком у базара. Вывеска была большая, но ателье находилась в убогой пристройке.
Фотограф – весёлый одноногий инвалид с орденской планкой на груди. Вместо ботинка из-под левой штанины выглядывала коричневая металлическая трубка с круглой черной резинкой на конце. Но он так ловко управлялся со своей железной ногой, будто не замечая отсутствие своей настоящей ноги.
Он быстро поставил табурет отцу, а матери поставил деревянное кресло с высокой спинкой и подлокотниками, Саше вынес из закутка круглый вращающийся стул на одной резной ноге. Саша поднял меня и взгромоздил рядом с собой на подлокотник маминого кресла. Маша стала сзади мамы.
Фотограф, накрывшись с головой черной материей, колдовал у фотоаппарата, установленного на треноге. Затем, высунув оттуда голову, сказал:
- Внимание! Сейчас вылетит птичка.
Саша взял мою маленькую руку в свою, большую и сильную руку. В этот момент что-то тихо щелкнуло. Но птички я так и не увидел.
- Всё! Завтра утром заберёте фотографии, – снова улыбаясь, сказал весёлый фотограф.
Вечвером родители с Сашей и хозяевами сидели долго за столом. Мы с Машей и хозяйскими дочерьми гуляли в городском парке, затем долго бесились в спальне, пока не уснули вповалку на полу.
Утром Маша и Саша пошли за фотографиями и ещё вдвоём сфотографировались. Эту, вторую фотографию Саша прислал нам уже из Сибири, из Ханты-мансийского округа.
Вот они сейчас лежат в альбоме и смотрят на меня из того далёкого 1950 года.
* * *
Федор и Мотя с детьми. 1950 год.
Саша и Маша Краснощековы. 1950 год.
Карта окрестностей села Кислово 1949 года.
До затопления поймы.
* * *
ШКОЛЬНЫЙ АЛЬБОМ
Этот альбом я купил перед самым новым 1964 годом в Камышине. По сегодняшним меркам темно коричневый альбом невзрачный, изготовлен из толстых картонных листов. Все 20 листов оклеены сероватой бумагой с вырезами для вставки фотографий. Всего в альбом помещается 80 фотографий и только одного размера.
Мне он понравился небольшими размерами и переплётом, который был выполнен тиснением под крокодилью кожу. Я сразу же решил, что в нём будут размещены мои школьные фотографии, которых накопилось уже довольно много.
С седьмого класса мы с моим другом детства Юрой Самариным увлеклись фотографией. На «кутейные» деньги купили себе фотоаппараты «Смена» и начали осваивать технологический процесс изготовления любительских фотографий.
Это сейчас цифровые фотоаппараты, открыл объектив, навёл на объект, «щелкнул», и готово. Печать фотографий на принтере, а тогда, чтобы получить чёткую фотографию, надо было выбрать плёнку нужной чувствительности. На фотоаппарате установить размер диафрагмы, выдержку – время экспозиции, расстояние до фотографируемого объекта. Если допустишь где – нибудь ошибку, фотография получится нечёткой или совсем не получишь изображения. А ещё пленку надо проявить, закрепить, высушить, а уж затем ты увидишь на негативе предварительный результат. Затем ночью печатаем фотографии. Чтобы получить глянец, мокрые фотографии наклеиваем изображением на чистое стекло для окончательной сушки. Фотографии готовы и мы утром их гордо раздаем товарищам и подружкам в классе. Таким образом, у всех одноклассников имеется много фотографий, а мне уже требуется для них альбом.
На этом наши школьные увлечения не заканчивались, мы с Юрой занимались спортом и всегда ездили на спортивные соревнования в район. По вечерам два раза в неделю играли в настольный теннис в маленьком спортивном школьном зале. Учились играть на баяне, иногда даже играли на школьных вечерах, конечно, мы играли намного хуже Славки Бабенко, но под нашу игру танцевали, особенно под вальс «Без конца и без начала».
Вместе с Юрой в седьмом классе ходили в струнный кружок к Турко М.А., учились играть на мандолине, меня, правда, за баловство выгнали с кружка, а Юра ещё долго ходил на кружок и выступал на школьных вечерах в ансамбле. А я в это время без него увлекся радиолюбительством с Юрой Руденко.
Два друга детства. Ю. Самарин и я.
В десятом классе увлеклись велотуризмом. Самостоятельно провели недельный велопробег по северу Волгоградской области.
И фотодело, и игру на баяне, и радиодело мы изучали самостоятельно по книгам, которые покупали «с оказией» в городских магазинах, в нашей школьной библиотеке их ещё не было. Любопытство, любознательность, прямо-таки, «лезло» из нас, деревенских мальчишек.
В одиннадцатом классе перед новым годом у нас проходит неофициальное классное собрание, без классного руководителя Нины Александровны Триголос. Тема: «О встрече нового года». Нам уже многим по восемнадцать лет, встречаем последний раз вместе новый год, кроме того, Юрке Самарину будет 18 лет 2 января. Собрание проводит староста класса Надя Князева.
- Какие будут соображения? - копируя Нину Александровну, спрашивает староста.
- Танцевать до утра!
- …И плавно перевести новый год в день рождения.
- Отметить новый год шампанским, как в кино.
- Где ты его возьмёшь, в нашем магазине?
- Давайте пошлём в Быково кого-нибудь.
- Для тебя специально его там берегут, тот же набор, что и в нашем магазине. – Это реплику подаёт Валя Радченко. У неё мать работает в магазине продавцом, ей всё известно.
- А вот в Камышине, наверное, будет.
День рождения у Ю. Самарина.
- А что, если на коньках смотаться после уроков, - предложил идею Юра, - до темна, можно вернуться.
- Да, это дельная мысль, только кто…, - не закончил свою мысль Василий Шлычков, а Самарин продолжил:
- Да мы с Колобком и сбегаем завтра. Решайте, по сколько и сколько.
С обеда мы с Юрой зашли в спортзал к Георгию Сергеевичу. Взяли на два дня коньки на ботинках, своих коньков на ботинках у нас ещё не было. Затем пошли к «Эжнику» в мастерскую их подточить.
Назавтра, с последних двух уроков мы с Юрой отпросились под предлогом пайки гирлянд лампочек для школьной ёлки.
Через пол - часа от Кисловки к противоположному берегу Волги начали удаляться, следующие друг за другом два конькобежца. Они бежали по спортивному, согнувшись. Одна рука за спину, другой рукой взмахивали, словно отбивали такт. Вскоре они превратились в маленькие точки, а затем и вовсе скрылись из виду.
Пять километров, и мы уже под гористым правым берегом. Здесь нет того встречного ветра, что дует у пологого левого берега. Мы идем на коньках парой, меняясь местами через каждые 10 – 15 минут. Ведущий выбирает дорогу и рассекает воздух, ведомый в это время «отдыхает», уткнувшись взглядом, в мелькающие коньки ведущего. Непривычный для нашего взгляда высокий обрывистый берег реки уже стал нам не интересен. Прошли село Сестрёнки, далее широкий и глубокий овраг, где в непогоду, говорят, прятался сам Пётр 1 на своих судах. Всё идет нормально, ещё немного и покажется Камышин.
- Прыгай! - с отчаянием в голосе крикнул Юрка.
И я увидел, как коньки его ушли вверх моего взора, а впереди была открытая вода, шириной метра 2 -2,5. Я автоматически, не раздумывая, прыгаю и приземляюсь на той стороне «майны», так у нас в Кислово называют незамёрзшую воду среди льда. Мы остановились перевести «дух» от усталости, а ещё больше от пережитого стресса. Близко подъехать к «майне» мы не решились, и рассматривали её издали, метров с пяти. Длиной она была метров 5-6, а шириной 2-2,5. Скорее всего, под водой из-под земли бьют ключи, поэтому вода здесь и не замёрзла.
- Пронесло-о, - сказал протяжно Юра.
- Повезло-о, - так же протяжно согласился я.
- Хорошо, что прыгали поперёк, а не вдоль майны.
- Но тогда бы можно было её объехать.
- На такой скорости не смогли бы увильнуть.
Так рассуждали мы, лежа на льду, на спине, давая отдых ногам.
Отметив для себя в памяти месторасположение «майны», чтобы на обратном пути снова не попасть на неё, мы продолжили свой путь. Вскоре показались точки людей, идущих через Волгу из Николаевска в Камышин и обратно, а затем и сам город. Выход на лёд из Камышина был недалеко от военного училища. Здесь мы отдохнули от 22 – километрового перехода, переобулись, достав из рюкзаков припасённые ботинки, и пошли в город.
Жизнь в городе бурлила, била ключом. Магазины были полны очередями покупателей. Город готовился к праздникам.
Шампанское мы нашли только в центре старого города. Простояв в очереди почти целый час, купили две бутылки шампанского полусладкого, как нам и заказывали. А я в это время покупал в магазине «Фототовары» проявители, закрепители, фотопленку и фотобумагу. Здесь я и купил так понравившийся мне фотоальбом.
Не задерживаясь в городе, мы снова спустились к Волге, переобулись, и в обратный путь. Ветер был попутным и мы не стали идти вдоль правого берега, а пошли прямо на Кислово.
Позади нас остаются Николаевск, Очкуровка, Солодушино. И вот впереди появляется наша Кисловка. Вот мы и дома.
Вы думаете, что мы попадали от усталости? Ничего подобного. Вечером нас ждали наши девчонки из 10 класса Валя и Люда, поэтому через два часа мы с Юркой были уже на танцах в клубе ПМК. Тогда он располагался в одноэтажном бараке над оврагом, который сейчас назван Арапкой.
Спасибо Анатолию Воробьёву, председателю Сельсовета, что хоть название милой моему сердцу речки осталось.
В альбоме сейчас помещены фотографии нашего выпускного класса 1964 года. Всего 14 выпускников, а в 1953 году было два первых классов, более 60 первоклашек стояли на школьной линейке 1 сентября. Меня на той школьной линейке не было, да и не должно быть. На первое сентября мне не хватало до шести лет двух месяцев, хотя отец просил администрацию школы о приёме меня в первый класс в 1953 году, как шустрого и смышлёного паренька при летней переписи первоклашек. Просил не без умысла. После окончания школы у меня будет возможность до Армии два года поступать в институт. Летом меня внесли в список, но за неделю до первого сентября нам передали, что для меня школа откладывается до будущего года. Я, конечно, был расстроен и слёз пролил немало.
Первого сентября Толик учился в восьмом классе Кисловской школы. Именно в 1953 году впервые Кисловская школа сделала набор в восьмой класс и переходила на десятилетнее образование. Причём на зарплату учителям родители старшеклассников складывались. Геннадий учился в шестом классе.
Отец был на работе, а мы с мамой замесили глины и обновляли глиняную крышу летней кухни. Я, конечно, был изрядно вымазан брызгами глины, которая летела во все стороны от моей кисти.
Вдруг из школы прибегает Гена и передаёт, что бы я срочно шёл в школу на линейку – меня зачисляют в первый класс. Бросили работу, меня вымыли, одели, и я с Геннадием побежал в школу. На линейку мы опоздали, меня сразу отвели в класс. Так я оказался в классе самым младшим и самым маленьким.
Наш 1 «а» класс учила Валентина Михайловна Самохина. И учился наш класс в угловом здании между почтой и больницей. В этом же здании была школьная библиотека. Так что книги у нас были, что называется «под рукой».
К одному из праздников мы разучивали в лицах сказку «Колобок». Мне, как самому маленькому и самому шустрому досталась роль Колобка. Я до того старательно изображал Колобка, что имя сказочного героя стало моей именной кличкой на всю оставшуюся жизнь.
Фотографии моей первой учительницы у меня не сохранилось, но я хорошо её помню, именно ей я обязан за мой чистый от хохлацкого диалекта русский литературный язык, хотя «балакать можу и щас». Именно она привила нам, крестьянским детям, тягу к знаниям, не дала заглохнуть детскому любопытству.
А вот в моём альбоме фотография нашего класса на фоне парадного крыльца старой школы. Фотография сделана после торжественной линейки «последнего звонка» для нашего класса. В середине выпускников наши учителя с огромными букетами цветов. Среди них наш классный руководитель Нина Александровна Триголос. Строгая, но справедливая учительница математики привила мне любовь к своему предмету. Развитое математическое мышление в сельской школе под её руководством обеспечило мне легко усваивать математику и физику в институтах. Мне кажется, и я на это очень надеюсь, что я был у Нины Александровны одним из любимых учеников, хотя гонять она меня гоняла даже больше всех остальных моих одноклассников.
Наш выпуск 1964г.
Рядом на фотографии вместе с нами сидит директор школы Пётр Дмитриевич Олейников.
В десятом и одиннадцатом классах я уже знал, что буду поступать в «физики», а «лирика» мне ни к чему. Русский и литературу я принципиально игнорировал, как ненужный для меня предмет. Пётр Дмитриевич заслуженно «вывел» за первое полугодие одиннадцатого класса большую круглую двойку. Пришлось во втором полугодии навёрстывать упущенное, и в аттестате «вышла» твёрдая тройка. Вот и сейчас приходится вспоминать школьные уроки Петра Дмитриевича Олейникова.
Опять приходится навёрстывать упущенное мною на школьных уроках.
Насмешливо глядит в объектив учитель истории Киселёв Дмитрий Васильевич. Его лёгкий юмор и исторические анекдоты ещё и сейчас иногда вспоминаются.
- О чём задумался Павлик? О небесных кренделях?
Почти не видно из-за букета цветов учительницу географии Александру Матвеевну Почкунову, которая отличалась тактичностью с учениками, душевностью, врождённой интеллигентностью.
Каждый учитель в Кисловской школе был личностью, у которого при желании ученика можно было многому научиться, воспитать в себе такие же черты характера.
Валентина Дробкова учила нас танцевать, она же руководила хором, а затем передала его Нине Саврасовой (Кулькиной). Струнный ансамбль вёл Турко М.А.. Все спортивные кружки вёл Георгий Сергеевич Руденко, он же вёл и туристический кружок.
Туристы Кисловской школы на областном слёте туристов.
Команда почти полностью состоит из учеников нашего класса.
Работали предметные кружки – химический, литературный, математический. Каждую субботу проводился тематический школьный вечер. Их по очереди готовил один из старших классов или заслушивался отчёт одного из кружков. А уж в конце вечера обязательно были танцы под радиолу и с «почтой». Почта – передача записочек своим знакомым мальчикам или девочкам через выбранного «почтальона».
Тогда не было телевизоров, не у всех были и радиоприёмники их нам заменяли книги из библиотеки, школьные вечера, занятия в различных кружках, кинофильмы в сельском клубе по воскресеньям. Надо учитывать, что от ежедневной домашней работы по хозяйству нас никто не освобождал. Так что у нас не было времени для скуки.
Во время экзаменов. Обсуждение некоторых билетов.
Учительский коллектив нашей Кисловской школы давал своим ученикам обширный запас знаний, благодаря чему большинство выпускников при желании всегда поступали в институты. Из наших 14 выпускников одиннадцатого класса 8 закончили институты, ещё трое техникумы, остальные две девочки решили целиком посвятить себя благородному делу - воспитанию своих детей, заботе о своей семье. И я не уверен на все 100% , кто был более счастлив в жизни, но по результатам жизни моей матушки, Матрёны Андреевны, я склонен думать, что мои одноклассницы Лида Сосницкая и Маша Плескачёва прожили жизнь для своих детей совсем не зря.
Поспели вишни в саду у Лиды Сосницкой.
На природе и Есенин ближе к сердцу.
Пристань связывала тогда Кислово с остальным миром.
Колёсный пароход « Борис Горбатов», «Зоя Космодемьянская», которые работали на нашей линии Сталинград – Саратов.
Пароход увозит нас в Волгоград на учёбу, а получилось – навсегда. Прощай Кислово.
Я листаю этот школьный альбом, и с каждой фотографией в памяти всплывают эпизоды нашей школьной жизни, такой далёкой и в то же время такой близкой. Не верится, что прошло уже более сорока лет.
Я с грустью закрываю его, но знаю, что вскоре я снова открою и снова окунусь в своё далёкое и дорогое детство.
* * *
Продолжение в части 4.