ЧАСТЬ 1 Книги ТРУДНЫЙ ХЛЕБ П.Краснощеков
Книга написана с любовью к родному Заволжью и болью за неблагоприятные перспективы для этого края в наступивших рыночных отношениях, всеобщей конкуренции и обогащения любой ценой, даже преступной. Не выдерживая конкуренции, сельское хозяйство Заволжья сокращается, население покидает родные места. В сёлах закрываются школы, больницы, здравпункты, магазины. С таким трудом Россия заселяла столетиями Заволжье, чтобы так бездарно за два - три десятилетия вернуться в изначальное состояние – состояние кочевого скотоводства.
В книге описан расцвет сельского хозяйства Заволжья, его «золотое время» - 60-70годы прошлого столетия. На примере разных реальных жителей показана история развития и заката этого сурового степного края.
В книге не только описываются негативные последствия капитализации края, но и даются предложения по восстановлению хозяйственной деятельности, а, значит, и развития края.
Книга написана о людях, которые вступили в трудовую жизнь сразу в послевоенное время. А многие из них в военное время вместе с матерями трудились в колхозах, на заводах и фабриках. Однако, почти повсеместно о работе подростков в военное время стыдливо замалчивали, и, увы, не включали в трудовой стаж.
Автор взял на себя смелость описать жизнь настоящих героев своего времени и реальные события колхозной жизни ХХ века.
Книга рассчитана на читателей, интересующих историей родного края, жизнью крестьян в период с 1930 по 2012 годы.
Посвящается деревенским подросткам
военного и послевоенного времени.
«…Хвала рукам, что пахнут хлебом…».
* * *
К читателям
Крестьянская Россия с её необозримыми полями, лесами, неисчислимым множеством рек и озёр, огромных расстояний между поселениями смогла выстоять в Истории только благодаря самодостаточности каждого отдельно взятого поселения, независимо большое оно или маленькое. Российская глубинка, село, деревня, хутора исстари были богаты энергичными, мыслящими мастеровыми людьми, особенно там, где природа не балует селян. Зимние морозы с сугробами до крыши, весенние паводки, уносящие целые дома вниз по реке, летняя жара, иссушающая все посевы, зимние и летние ураганы именно эти сюрпризы природы заставляли крестьян приспосабливаться, только сообща всем хутором, деревней, селом выживать в таких экстремальных условиях. В поселениях появились свои плотники, шорники, валяльщики, гончары, словом, свои мастеровые люди.
Крестьянские мастеровые делали первые велосипеды, паровые машины и паровозы, они становились мореходами, выдающимися учёными, государственными деятелями еще и до революции.
Заволжская земля заселялась беглыми вольнолюбивыми крестьянами, способными изначально на поступок. По своему характеру они были решительными, волевыми, готовыми спланировать и осуществить побег из крепостничества средней полосы России, Малороссии, Польских земель.
Но жизнь в Заволжских степях требовала от вновь прибывших неимоверных усилий, смекалки, чтобы на пустом месте, без начального капитала поставить крестьянское хозяйство. На это уходило годы упорного труда, самоограничений не только родителей, но и детей. Дети с раннего возраста уже трудились в хозяйстве, а часто и в найме. Не имея в сельской местности школ, крестьянские дети, имея врождённые задатки, получали минимальное образование в труде, в общении с природой. А уж когда в сёлах появились церковно-приходские, а затем и начальные школы, многие крестьянские дети обучились грамоте, потянулись дальше к знаниям. Врождённые задатки, трудовое семейное воспитание, школьное образование дало возможность крестьянским детям впоследствии стать лидерами в коллективах, руководителями бригад, колхозов, школ, институтов, районов.
Черепанов, Ломоносов, Пугачёв, Жуков, Есенин… , здесь можно перечислять великое множество крестьянских фамилий, которые знает вся страна, что там страна, их знает весь просвещённый Мир.
В этой книге описана трудная и долгая жизнь одного из многих таких сельских жителей нашего Заволжья. Рядом с ним жили, учились и трудились десятки, сотни таких же одарённых сельских людей. Волею Господина Случая и собственной Судьбы, Трудом и Стремлением каждого из них они достигли в жизни того, чего достигли.
* * *
ТРУДОВОЕ КОЛХОЗНОЕ ДЕТСТВО
Часть 1
ХЛЫНОВА ВЕРБОЧКА
В тот год снег лёг на седьмое ноября и сразу же замёл все степные дороги, отчего хутора, заметённые высокими сугробами казались затерянными в снежном безграничьи. Белый снег невидимо переходил в серое, затянутое темными снеговыми же тучами небо. Из дома выходили только управляться со скотиной, занести очередную порцию рубленного курпяка и кизяков да воды набрать из колодца, стоящего недалеко от единственного саманного домика. Северо-восточный ветер, дувший уже вторую неделю, спрессовал снег так, что по сугробам можно было бы уже ходить, не проваливаясь, или кататься на ледянке с папиной горки. Но детвора сидела на теплой печке, лишь изредка старшая сестра Маруся слезала с печки, застеленной епанчей, подходила к окну и своим дыханием, а иногда и языком проделывала проталину в промёрзшем насквозь окне и проверяла, не стих ли буран. В круглом и прозрачном пятачке стекла виднелись только струи снега, они скользили, извивались рядом со стеклом, как длинные белые змеи по сугробу, закрывшего уже больше половины окна. Темным силуэтом виднелась ветла, а журавля, облепленного снегом, и вовсе не было видно за снежной круговертью.
Марусе так хотелось покататься на новой ледянке со снеговой горы, которую уже вторую неделю делает отец из снеговых кирпичей. Стенку отец каждый год ставит с северо-восточной стороны, откуда приходят сильные ветра и приносят много снега. Стена задерживает снег, отчего к середине января вырастает целая белоснежная гора, и путник, ехавший или шедший по соляной дороге, мог видеть, только поднимавшийся дым из-за снеговой горы. Даже высокая верба, и даже колодезный «журавль» скрывались от взгляда путника, которого могла погнать из дома в такое время только безысходность. Под горой, внутри двора снега было намного меньше, но в конце января, в феврале и во дворе под защитой высокой стены снег доходил до середины окон, так что с улицы внутрь дома приходилось спускаться по ступеням, вырезанных из снега.
Пятилетняя Маруся нянчилась с младшими погодками Раей и Пашей. Рая уже бойко разговаривала, сама залезала и слезала с печки, а вот Паша, пока ещё только пытался это сделать, но Маруся зорко присматривала за ним, чтобы он опять не свалился в рогачи, стоящие в углу у поддувала. Тряпичные куклы, сделанные руками бабушки Елены, были основными игрушками девочек. Куклы были разные, одни больше, другие меньше в зависимости от величины используемой тряпки, глаза, нос и рот были нарисованы карандашами, но лица у них были разные. Кукла Соня всё время плакала и слёзы катились из чёрных глаз, кукла Рая всё время смеялась и, казалось, что сейчас зазвенит весёлый детский смех, а тряпичный Ваня всегда был серьёзным мальчиком, зорко наблюдавшим искоса за всем, что делалось вокруг. Здесь же стояли тряпичная лошадка, коровка. На побелённой ещё летом стенке были нарисованы их домик со стелющимся дымом из трубы, верба, колодец, солнце светило своими длинными, как палки лучами, внизу в лощинке можно было с трудом увидеть отца, идущего за плугом. Словом, на печке у детей была такая же крестьянская жизнь. Бабушка Елена была выдумщицей и мастерицей, её руки никогда не знали покоя, всегда они что-то делали. Вот и сейчас бабушка сидела у окна и тихонько напевала заунывную песню, которая больше была похожа на плач, иногда по ходу песни тяжело вздыхала:
«…Брат сестру качае-ет,
Подрастёшь большая,
Отдадут те замуж.
Отдадут те замуж,
Во чужу деревню,
В несогласну семью…».
В маленьком домике зимой и днём не хватало света, а к вечеру и вовсе начинало быстро темнеть. Но бабушка всё не зажигала керосиновую лампу с зеркальным отражателем, прикреплённую за ручку к настенному крючку, сделанного из старого ржавого гвоздя. Иголка с ниткой в её руках почти автоматически вели ровный шов по синему материалу с огромными красными и жёлтыми тюльпанами. Бабушка шила из своей ещё совсем не старой юбки маленькие, почти игрушечные распашонки, чепчики. В семье ожидалось пополнение.
«… Отдадут те замуж,
Во чужу деревню,
В несогласну семью…»
Дверь широко распахнулась, и клубы холодного воздуха ворвались в дом, затем показался отец, поддерживающий свою грузную жену.
- Мамочка, кажется, началось, - через силу вымолвила Аграфена.
- Доченькя, Аграфенушкя, да у меня всё давно готово. Вася, веди её за занавеску.
* * *
Крестьянские женщины детей рожали в основной массе без врачей, в лучшем случае бабки – повитухи, считай, они и приняли большую часть российских детей в первой половине ХХ века. Рожали в поле на сенокосе, на косовице хлебов, зимой, осенью, весной, когда месяцами не было дорог. Врач или акушер были только в районе или в больших сёлах, туда привозили рожениц с хуторов в крайних, тяжёлых случаях, когда жизнь новорождённого или роженицы была реально в опасности. А Володю принимала его родная бабаня, она специально приехала ещё в ноябре к ним на хутор, да так осталась с ними на всю оставшуюся жизнь.
* * *
А ВОТ И ОН!
- У-а-а-я-я, - раздался громкий детский крик, извещающий, что человек родился.
Бабушка высоко подняла ребёнка над головой, осмотрела внимательно его – худенького и длинного.
- Наверное, солдатом будет, очень уж длинный.
- Какое солдатом, у нас полный дом одних баб, а у меня помощников нет, хлеборобы в семье нужны, а не солдаты, кто кормить нас с мамкой в старости будет?
- Ну, тогда Вася, принимай помощника. Как назовёте? Надо бы назвать Николаем, ведь недавно праздник Николая Чудотворца был.
- Володей назовём, мама, Володей, - тихо сказала усталая Аграфена, но счастливая тем, что угодила мужу, родив второго сына.
- Принимай, отец, сыночка – хлебороба Хлынова Владимира Васильевича!
Так он и родился за неделю до Рождества Христова 1929 года в жуткую метель на хуторе Хлынова вербочка, в 65 километрах от Быковых хуторов и в 60 километрах от уездного города Ленинска.
Зарегистрировали Володю только в начале февраля, когда стихли вьюги, успокоились морозы и наладился санный путь в уездный город Ленинск. Записали в метрики дату его рождения 1 февраля 1930 года. И он стал, как и его отец, уроженцем города Ленинска.
* * *
Работы в своём хозяйстве хватало всем, работали и взрослые, доставалось и детям, ведь на крестьянском подворье всегда, испокон веку находилась работа детям. Вначале работа была совмещающая с игрой, затем всё сложней и ответственней.
Отец распахал недалеко от хутора лощинку в три гектара, засевал немного ржи, пшеницы, ячменя. Дети вначале помогали водить лошадей, затем самостоятельно бороновали, перевозили хлеб с поля к стогу у гумна. Помогали обмолачивать ребристым каменным катком зерно, здесь работы хватало всем, кто раскладывал хлебную массу, кто собирал солому, кто метлой сметал полову, а кто и собирал зерно, а если был ветер, то тут же его пытались и провеять, подбрасывая деревянной лопатой над ворохом зерна. Это был труд, но это и был праздник, ведь зерно в крестьянском хозяйстве это достаток, это жизнь семьи.
Зерна в обычные годы хватало на сдачу продналога, хватало и себе, даже немного подкармливали коровку и лошадей, особенно во время пахоты. Семья держала пару лошадей, корову с телёнком и десяток овец, больше разводить было опасно – можно попасть в страшный список на раскулачивание. А раскулаченные за мизерную пайку валили лес в Сибири, строили Беломорканал, теряли здоровье в карагандинских лагерях для спецпереселенцев. Это было известно его отцу, ведь он закончил четыре класса Министерской школы, а по тому времени считался очень грамотным человеком, он довольно часто наведывался в уезд к своему отцу, читал газеты, обменивался новостями со школьными уездными друзьями, словом, неплохо знал складывающую ситуацию в стране. Ещё до сплошной коллективизации в Заволжской степи отец вступил в колхоз, сдав пару лошадей, лобогрейку, повозки, плуг всю упряжь, семенное зерно. В колхозе его назначили бухгалтером, четырёхклассное образование в то время было редкостью. Каждый день он с Марусей, а затем и Раей ходил в посёлок Опыт на работу, а девочки в школу. Вскоре к ним присоединился и первоклассник Павлик. Ежедневные часовые прогулки утром и вечером не были сильно обременительными для степняков.
В их отсутствие Володя с маманей, а чаще с бабаней выполнял крестьянскую работу, поил у колодца скотину, чистил базы, приглядывал за пасущимися овцами и коровой с телёнком. Проверял Пашкины капканы, собирая сусликов, и уже пробовал их свежевать. Баба Лена часто читала ему на память стихи, заставляя его заучивать их наизусть, подспудно приучала к учебе, тренировала память. Закадычным и единственным его другом в это время была маленькая светлая с тёмными «носочками» собачка Дамка. Она помогала заворачивать в степи маленькое стадо, отчаянно отгоняла настырную козу Машку с шустрыми козлятами от соблазнительного огорода. Вместе с Дамкой они бродили по степным низинкам, собирая маме и бабане букеты степных цветов, нарезал для заварки чая цветущий шалфей, его почему-то они называли васильками, чистец шерстистый, кустики которого встречались довольно редко, так же нарезался для чая.
Всё его детство прошло в степи, дети степняков жили в ней, играли в ней, кормились её дарами и выживали вместе с ней.
* * *
Ранней весной степь становилась ярко изумрудной. Истосковавшиеся за зиму детские глаза с радостью долго не могли налюбоваться яркой и свежей зеленью травы, редких в степи деревьев. С Павликом играли в детскую игру, по условию которой трава должна быть всегда в кармане играющего.
«Не взять, не сорвать,
Вашу зелень показать».
А в ответ надо вытащить из кармана лист травы, дерева и предъявить, а уж если зелёного листа не оказалось в кармане, то ты проиграл и надо выполнять его задание.
Но совсем скоро за первыми листьями появлялись первые скромные, но такие желанные первоцветы. Степь покрывалась желтым цветом гусиного лука, одуванчиков. Совсем скоро, в начале мая жёлтые вперемешку с красными тюльпаны на неделю – другую превратят степь в изумительную сказку.
Тюльпаны, или лазоревые цветы, располагались в лощинках и росли колониями, в основном это были жёлтые тюльпаны, встречались и красные, но их было намного меньше.
Володя с Павликом знали одну лощинку совсем недалеко от их хутора, где в основном росли крупные красные тюльпаны, их берегли и никогда не выкапывали их бузлики. А вообще дети не рвали много цветов, два – три букетика ставили на окна и на обеденный стол. Намного красивее смотрелись массивы живых тюльпанов по степным лощинам, россыпи жёлтых с вкраплением красных тюльпанов создавали поразительные картины степной природы.
«… Степь моя тюльпанная,
Степь моя ковыльная –
Сторона желанная...
……………………….
Степь моя бескрайняя,
Степь моя полынная,
Горизонты дальние
На рассвете синие,
Красотой неброскою,
Степь моя отрада,
Летом с зорькой росною
Дорога, как радость…»
Н. Малышев.
Вообще природа степи весной и летом изменялась быстро. Отцветали тюльпаны, а степь уже покрывалась фиолетовым цветом стрелок шалфея. Чуть попозже становилась белой от цветов степных ромашек, среди них на высоких и колючих стеблях распускались красивые, нежные красно-сиреневые головы татарника.
Перед сенокосом в июне большими площадями расцветал красивейший серебристый ковыль, даже легкий ветерок гнал по ковылю волну, создавая иллюзию морских волн. Казалось, что ты едешь не на конной телеге по степной дороге, а на морском корабле и ты на нём капитан.
В разные годы степь белела или желтела от цветущего белого и жёлтого донника.
В степи росло и цвело ещё много других растений, но они занимали меньшие площади, а некоторые росли и вовсе одинокими кустами, цвели в разное время, но от этого их цветы были не менее удивительными и привлекательными для глаз. Одни цветы были яркими, другие и цветом поскромнее, и размерами поменьше.
Праздник красок степных цветов длился совсем недолго, но сменяя друг друга, степные растения преображали и украшали нашу степь почти всё лето. Каждый год степняки не переставали удивляться разнообразию и сказочности растений родной степи.
Со временем буйство степной природы стихало, степь становилась серо-зелёной от полыни, этот неповторимый запах полыни и сейчас ещё кружит Владимиру Васильевичу голову, так же как и запах свежескошенного душистого степного сена.
А к концу августа жаркое летнее солнце иссушало почву так, что трава засыхала и степь становилась унылой, серой и невзрачной с преобладанием грязновато-жёлтого цвета пересохшей травы и с пятнами побледневшей от жары серо-зелёной полыни. К этому времени степные растения выполнили свое извечное предназначение – сбросили в почву семена и отмирали, а степь, как будь-то, погружалась в дремоту. Окончательно засыпала степь уже под снежным зимним одеялом, отдыхая и готовясь к следующей весне, к следующему пробуждению степной природы.
Намного позже, когда пришла к Володе первая любовь, они с Васькой Тарлыгиным ходили на заветную поляну с красными тюльпаны и приносили своим девочкам огромные букеты этих прекрасных и таких родных с детства цветов.
Но степь не всегда так благоприятственна к человеку, случались зимой затяжные бураны с сильными морозами, а летом пыльные бури, какая случилась в 1972 году, когда в мае по всему Заволжью сорванной ветром почвой вырезало, засыпало все посевы. В лесополосах засыпало деревья метровым слоем песка. А летняя жара в иные годы иссушала посевы так, что колос засыхал ещё в трубке, а иногда проливные и продолжительные дожди во время уборки прибивали к земле посевы, не давая возможности косить. От обильной влаги зерно прорастало в колосьях, лежащих на земле. «Дожди идут не тогда, когда просят, а тогда, когда косят» - с грустью говорят крестьяне Заволжья.
Случались неурожайные годы по три, а иногда семь лет подряд.
Не-ет, Заволжская степь не любит хлюпиков и случайных людей, в нашей степи может жить и работать только работящий, закалённый невзгодами народ, только он может оценить и понять всю красоту Заволжской СТЕПИ.
* * *
БОЛУХТИНСКИЙ ЛИМАН
В начале сентября вечером папаня объявил, что завтра он, Маруся и Павлик поедут на Булухту косить камыш. Раиска и Володя с маманей и бабаней остаются на хозяйстве. Володя очень расстроился тем, что его не берут с собой?
- Ты, Володя, ещё маленький, ещё в камышах заплутаешься, а нам следить за тобой некогда будет, надо управиться за один день.
- Не заплутаюсь, я буду вам помогать, вот когда хлеб с поля перевозили в стог, ведь помогал утаптывать в арбу? – помогал. И камыш в арбу буду укладывать и утаптывать.
- Папань, давай возьмём Вовку с собой, он со мной в арбе будет работать и никуда не будет отлучаться? – заступился за меня Павлик.
- А правда, папань, давай возьмём, он же тут бабаню с маманей за целый день с ума сдоньжит? – поддержала Павлика и Маруся.
- Ладно, пусть едет. Но смотри, Вовка, будешь баловаться – вожжи рядом и бабани, твоей заступницы там не будет.
Рано утром, ещё не встало солнце, а они уже тряслись в арбе, запряженной парой лошадей. Отец правил по еле заметной степной дороге лошадьми, а дети все трое на охапке свежего сена накрывших епанчой и тесно прижавшихся друг к другу пытались досмотреть утренние сны.
- Вовка, Вовка, смотри вон на бугорке суслик большой стоит, смотри и не боится нас.
- Павлик это не суслик, суслики уже давно спят по норам, а это хорёк, поправил папаня.
- Папаня, папаня, вот там что-то бежит, пыль поднимает, - закричала Маруся.
- Где, где? – хором кричали мальчишки.
- Э-э, да это лиса гонит зайца. Пропал зайчонок, не уйдёт от лисы.
Заяц с лисой на хвосте приближались к нашей арбе, заяц сделал круг вокруг арбы с надеждой, что лиса испугается людей. Но лиса в охотничьем азарте не обращала никакого внимания на наши крики.
- Видно, зайчонок помощи у нас просит. Павлик, соскочи с арбы и стань на дороге, протяни руки зайчонку.
Павлик соскочил с арбы, стал на дороге, а заяц сделал ещё один круг и вдруг бросился в ноги Павлику. Лиса немного отбежала и тоже села в ожидании, когда зайчонок уйдёт от человека. Павлик уже собрался взять его в руки, но зайчишка резко прыгнул в сторону и побежал от арбы. Но лиса ждала этого момента и снова погналась за ним. Заяц сделал круг и опять спрятался у ног Павлика. Он спокойно взял на руки серый клубочек, сердце зайчонка готово было выпрыгнуть из маленького тельца.
- Павлик, дай подержать серого? - попросил Володя брата. – Ну, хотя бы, дай погладить.
- Не дам и не просите, он и так напуганный, - отрезал Павлик, - я его сейчас выпущу, вот только лиса из виду скроется.
Минут через пять Павлик снова слез с арбы, напоследок погладил зайчишку и отпустил на свободу. Заяц немного посидел у ног Павлика, не веря своей свободе, и… дал стрекача.
- Павлик, я давно замечаю, что к тебе не равнодушны домашние животные, а теперь вижу, что и звери признают в тебе родственную душу. Видать работать тебе с животными. И он не ошибся, Павлик всю войну работал в колхозе конюхом.
В степи осенью ничего нет привлекательного, кругом, сколько видит глаз, до горизонта тянулась пожелтевшая трава, только на редких бугорках выделялся знакомый нам так же уже засохший курпяк с виду похожий на кустарник. Эта трава использовалась зимой овцам в пищу, они объедали верхние веточки, а уж толстые стебли использовались в печке как дрова. Скоро ребята с отцом поедут на заготовку курпяка на зиму. Заготавливать его легко, в сентябре острой лопатой он легко срубается на уровне земли, вилами забрасывается в арбу, где Вовка будет его утаптывать. Две – три полных арбы курпяка хватит на зиму для растопки кизяка, а если кизяка мало, то надо заготавливать и четыре арбы.
- Смотрите, смотрите, казара летит, вон там ещё клин, и ещё один.
«Казара, казара, лети задом наперёд,
а то мать помрёт.
Казара, казара, лети задом наперёд,
а то мать помрёт».
Хором орали мы во все свои детские глотки, искренне веря в это.
Смотрите, смотрите, казара развернулась!
- Где, где?
- Вон в том клине четвертый справа, - дурила мальчишек старшая сестрёнка.
- На лиман летят подкормиться, - сказал им папаня, - там сейчас перелётной птицы много.
- Папань, и дудаки там будут? Вот бы вблизи на них посмотреть.
- Нет, Павлик, дрофы сейчас всем выводком уже улетели на юг. А вот впереди уже и темнеется своей тёмной зеленью лиман Болухта. Слышите птичий гам?
И верно, от лимана доносился гомон водоплавающей птицы, уток, гусей, которых здесь и называли казарой. Одни косяки птиц с гомоном садились на воду, на многочисленные плёсы, другие, хлопая крыльями и лапами по воде, с разбега взлетали. Делали два – три круга над лиманом, набирали высоту, затем уходили на юг, в далёкие края.
Отец выбрал густые и ровные заросли камыша на уже сухом берегу. Камыш для стройки должен быть спелым, высоким, а ещё иметь достаточную стекловидность и прочность.
- Ну, ребята, с Богом.
Отец косой скашивал камыш, Маруся складывала его в пучки, а затем с Павликом носили и подавали Вовке в арбу. Павлик частенько залезал в арбу помочь младшему брату уложить и утоптать камыш, но всё же, Вовка помогал в работе своей семье.
Солнце поднималось всё выше и, хотя был уже сентябрь, оно припекало совсем не по-осеннему. Камыш заполнил уже всю арбу. Рабочий настрой детей понемногу улетучивался.
- Шабаш, ребята. Давайте обедать и немного отдохнём.
- Папаня, папаня, а можно мы искупаемся?
- Сейчас все пойдём купаться вот на тот плёс.
- Ур-ра-а, - хором закричали Володя с Павликом.
- А я не умею плавать, - уныло сообщила Маруся.
- Марусенька, да там воды по колено, и только дальше от берега по пояс будет, - успокоил её отец.
Вода в лимане была на удивление очень теплой, купаться было приятно и выходить из воды мальчикам совсем не хотелось.
Крестьянский полевой обед не отличается разносолами, хлеб, яйцо с зелёным луком и домашним квасом, кислое молоко с хлебом, на десерт домашняя уже немного тёплая колодезная вода. Простая еда, но до чего же, она была для крестьянских детей тогда вкусной!
- Ну, теперь отдыхать! – сказал отец.
Дважды повторять отцу не пришлось. Дети уже засыпали на епанче в тенёчке под арбой.
Солнце стояло в зените, иссушивая последнюю траву в степи, но здесь, рядом с лиманом растительность буйствовала своим изумрудным цветом, перелётная птица жировалась на воде перед долгим перелётом, но птичий гвалт не мешал детям спать крепким, трудовым сном.
- Ребятки, поднимайтесь, пора.
Мальчикам показалось, что они вовсе и не спали, однако тень от арбы переместилась, и солнце уже припекало босые ноги.
- Вставайте, надо успеть накосить камыша и доехать домой засветло.
Папаня уже поставил на арбу дополнительные стойки и теперь можно ещё укладывать камыш.
Снова пошла работа, но теперь наверху в арбе мальчики были вдвоём, камыш к арбе подносила Маруся, а отец успевал, и косить, и подавать его в арбу наверх. Работа шла медленней, но, всё же, скоро арба заполнилась доверху. Солнце уже клонилось к горизонту, когда увязав камыш верёвками, лошади потянули гружёную арбу по едва заметной полевой дороге домой. Огромные заросли камыша, птичий гам оставался позади, а дети мысленно прощались с Болухтинским лиманом, поглядывая на него с высоты гружёной арбы.
Отец всё так же правил лошадьми, а дети, после трудового дня мирно посапывали на епанче наверху арбы, доверху заполненной камышом.
Из камыша на хуторах в те далёкие годы делали щиты, которые шли и для изгороди, и для стен, а иногда из них делали и крыши сараев и даже кухонь. Камышовые щиты обмазывали глиной, отчего увеличивался срок использования щитов, коровники и овчарни становились теплей в зимнюю стужу, а заодно щиты не объедали ни овцы, ни коровы.
Щиты отец будет делать позже, когда у него появится свободное время. Володя с Павликом будут ровными пучками раскладывать камыш на две доски, отец уложит ещё две доски сверху камыша и начнёт проволокой, а если найдёт длинные гвозди, то гвоздями стягивать доски. Верхушки камыша с кистями семян подравняет острым топориком под нужный размер и… щит готов.
Болухта. Болухтинский лиман снабжал окрестных крестьян сеном, строительным материалом – камышом. А вот охота на перелётных птиц на лимане в то время не практиковалась. Скорее всего, из-за того, что лиман был далеко от хуторов и посёлков.
За камышом ребята с отцом ещё ездили в 1936 году, когда переселялись в посёлок Опыт, ездили и в начале войны, но уже со звеньевым колхозного мальчишечьего звена Рубцовым Сергеем Ивановичём.
* * *
ПЕРВОЕ ПЕРЕСЕЛЕНИЕ
1936 год. По стране проходит сплошная коллективизация. Казалось бы, Хлыновым она ничем не грозила, глава семьи уже три года работает в колхозе бухгалтером, с первым председателем Лотиковым Андреем Емельяновичем они были в хороших отношениях, не хуже отношения и с избранным два года назад председателем Зиминым Василием Дмитриевичем. На Хлыновском хуторе содержится разрешённые для колхозников корова с телёнком и полуторником - бычком на откорме, есть 10 голов овец, а огород, куры и гуси не в счёт.
В начале лета вечером отец сообщил, что хутор Хлынова вербочка ликвидируется, мешает колхозному землеустройству. Семья хуторян будет переезжать в посёлок Опыт, что находится в пяти километрах от хутора.
- Ох, отец, ну и, слава Богу. Будем жить в Опыте, детям в школу, а тебе на работу не надо будет кажный день пёха ходить. Посуху ещё и ничего бы, а осенью - весной в грязь, али зимой в пургу, ведь чистое наказание. Да и одним на хуторе уже и надоело, ну её энту жинь, как бирюки живём. Истинно – слава, Тебе Господи.
- Мамо, Елена Герасимовна, а вы как думаете?
- В народе, Василь Иосифович, говорят: «на миру и смерть красна». Как все, так и я.
- А я думал, что вы плакать будете? А оно вона как повернулось.
- Ур-ра-а, - теперь уже дети начали выражать свою радость. Павлик с Раиской и отцом ежедневно проходили пять километров утром туда и вечером обратно на хутор. С осени должен был присоединиться к ним и Вовка, первоклассник. Так что ура кричал и он вполне искренне.
Маленькая собачка Дамка, отец звал ее «Звоночек» была привязана за косилку, стоящую у колодца. При переезде она так и бежала на верёвочке за косилкой, удивленно поглядывая вокруг, и недоумевала, куда это её тащат на верёвке? На новом месте косилку вместе с Дамкой поставили у колодца, и Дамка из-под косилки облаивала всех проходящих мимо двора прохожих, видимо, удивлялась такому большому количеству незнакомых людей. Но со временем прохожие перестали её волновать, и она облаивала только входящих во двор незнакомых людей.
Приехав ближе к вечеру на новое подворье, Вовка, проведав и успокоив Дамку, тут же пошел изучать свой новый участок. Сразу за кухней стоял колодец, журавль от времени покосился, ни цепка, ни верёвки на нём не было, но внизу в глубине колодце блестела вода. За колодцем шли заросли уже засохшей травы, видимо, когда-то это были овощные грядки. Далее шла еще более высокая трава, из которой выглядывала рыжая, давно не стриженая, мальчишечья голова. Глаза настороженно наблюдали за Вовкой.
- Ты кто?
- Я Васькя Тарлыгин, а ты, я знаю, Вовкя, новый наш сосед. Тебе когда идти в первый класс?
- В энтом году.
- Значит, учиться будем вместе, а ты стрелять из рогатки умеешь?
- Умею.
- А вот в того воробья попадёшь?
- Не знаю, может и попаду.
- На, бери рогатку, а вот тебе и шпонка.
Вовка зарядил рогатку и долго целился, надеясь, что воробей улетит, но он не улетал и Вовка выстрелил. Воробей, взмахнув крыльями, спокойно улетел.
- Эх, мази-ила.
- Да ты и сам бы не попал.
- Кто? Я? Смотри, как надо стрелять.
Он сорвал и смял сухой листок, положил на то же место, где сидел воробей, забрал свою рогатку, достал из кармана своих стираных-перестираных штанов с помочами через плечо чугунную шпонку, быстро прицелился и выстрелил. Сухой листок вместе со шпонкой закувыркался по земле.
- Видал? – гордо спросил Васька. – Могу и тебя научить так же метко стрелять, хочешь?
- Хочу. А где ты берёшь чугунные шпонки?
- А вон видишь, у бабки Марьи чугунок сушится на палке? Их я и разбиваю на шпонки.
- И она не ругается?
- Да она сама их выкидывает на мусорную свалку.
- Врёшь! Чугунки не выкидывают на свалку.
- Так я его предварительно стукану железякой, и положу на землю. А уж потом она сама его за ненадобностью и выбрасывает. Уже два чугунка выбросила.
- А если узнает?
- Да-а, третий чугунок разбивать нельзя, он у неё последний. Вовкя, пойдём завтра к колхозным амбарам там и будем учиться стрелять.
- Васькя-а, Васькя-а. Где ты запропал, негодник, иди работать.
- Это моя мамкя меня зовёт грядки поливать. Ну, я пошёл, ты завтра бери свою рогатку и приготовь камешков для рогатки, да побольше. Я за тобой зайду.
Васька скрылся в густых зарослях травы. А Вовка пошёл дальше обследовать свой участок и посёлок.
Посёлок Опыт располагался на прямоугольной низине, причём домики и деревянные и саманные стояли в два ряда по длинным сторонам, а сама низина была поделена на равные участки, примыкающие к хозяйским домам. У каждого дома был огороженный камышовыми щитами двор с сараями для разной живности, от коровы до куриц, а за ним стоял колодец с журавлём, почти половину участка занимал огород, большую и дальнюю часть занимали арбузы и тыквы. Дворы почти все были огорожены, а огороды делились только палками, приспособленных под вешки. Такими же вешками зимой обозначались и дороги в степи. Все участки поселка, сходились в середине низины. Низина весной затапливается талыми водами, естественной влаги для арбузов и тыкв хватало, а огород начинали поливать только к середине лета.
В конце южной стороны улицы стояла школа, невдалеке от неё большой дом был приспособлен под колхозную контору, в которой работал Вовкин отец. В метрах пятидесяти от крайних домов стояли теперь уже колхозные амбары, ещё дальше располагался зерноток, а за ним колхозные животноводческие постройки. Всё это охранял сторож, он же и пожарный наблюдатель – дед Панкрат, как потом выяснилось, ещё и Вовкин сосед. Дед Панкрат не расставался с двумя вещами: фуражкой полувоенного образца замызганного, серо-зелёного цвета и доброй клюкой, на которой он опирался при ходьбе и мог при случае погрозить незваным гостям к амбарам и на зерноток. Было у него и ружьё, которое брал с собой только на ночное дежурство у амбаров, когда они были наполнены зерном.
На следующий день, после того, когда Васька выгнал корову, наносил в дом воды матери, позавтракал, друзья пришли к амбарам стрелять по воробьям. Но воробьи быстро разлетелись, и ребята решили стрелять по мишени. Мишенью выбрали подвешенное железное колесо. Это колесо служило колоколом пожарной тревоги.
Дзы-ынь, разносился тонкий, но громкий звук от чугунной шпонки Васьки. Тюк, глуго отдавало попадание моего камешка.
Дзы-ынь.
Тюк.
Дзынь, тюк, дзы-ынь, тюк. Васька, новый Вовкин друг, показывал ему, как правильно метиться и стрелять из рогатки. Главное в стрельбе из рогатки было три вещи: точно наметиться левой рукой с рогаткой, растянуть резинку правой рукой на нужную длину и ею же задать угол стрельбы. Всё это надо делать быстро и интуитивно, а это отрабатывается в процессе множества стрельб и доводится до автоматизма.
Вначале Вовкиных «тюков» было меньше, но со временем их раздавалось всё больше и больше. Камешки и шпонки уже заканчивались, когда из-за угла амбара на звук пожарного «колокола» вышел дед Панкрат в своей неизменной фуражке. Тюк – ударил камешек деду по околышу фуражки. Вовка застыл на месте, а Васька был уже за соседним амбаром.
- А-а, Хлыновский малец уже хулиганить. Не успел приехать, а уже бедокуришь, - кричал дед Панкрат, - вот я тебе сейчас палки задам, ты у меня клюки отведаешь…
- Но последних слов Вовка уже не слышал, он удирал от деда за соседний амбар вслед за Васькой.
Так, довольно успешно, но и печально закончилась его учёба в меткости стрельбы из рогатки.
После обеда они с Васькой собрались на Вовкином огороде в зарослях сухой лебеды.
-Дед Панкрат не приходил к родителям, Вовкя?
- Нет, не приходил, а что может и прийти?
- Может и не прийти, но при встрече опасайся, может и клюкой оперезать.
- Лучше пусть клюкой ударит, чем родителям нажалуется.
В этих кучерях друзья и просидели до вечера, до той поры, когда Ваське подошло время встречать корову из стада. А Вовка крадучись пробрался на кухню к бабушке, она – то должна знать приходил дед с жалобой или нет. Но баба Леня ничего не сказала, значит, пронесло, не приходил дед Панкрат.
Вскоре Вовка стрелял из рогатки ничуть не хуже Васьки. Как – то раз, они, спрятавшись в кучерях, на спор стреляли по бабкиному Марьиному чугунку. Спор был на пять шелобанов. Стреляем по три раза шпонками. Первым стрелял Вовка, из трех раз попал два раза, затем стрелял Васька, два раза попал, а третий попал в окно, которое с дребезгом и разбилось.
- Люды добрые, ратуйте, убивают, - кричала бабка Марья, выскакивая из дома, и тут же увидела Вовку, а Васьки, как и всегда, уже и след простыл. – А-а, это ты, соседушка, - схватив Вовку за ухо, - ну пошли к родителям, пусть они вставляют мне шибку.
Так и пришлось Вовкиному отцу вытаскивать стекло из рамы бывшего хуторского дома, и вставлять его бабке Марье.
Ребячей вольнице вскоре пришёл конец. Приехал дед Ёськя – Иосиф Михайлович Хлынов, и началась стройка нового дома.
- Вовкя, подай гвозди, Вовкя, принеси холодной воды, Вовкя, подай топор. И так изо дня в день – подай, принеси, сбегай. Он забыл о своих друзьях Ваське, Дамке и рогатке.
Немного о Вовкином деде Иосифе Михайловиче. Родился он в Царёве 1884 году в семье плотника, бондаря русского городского мастерового мужика Михаила Хлынова. От своего отца дед взял не только профессию, но и высокий рост, крепкое телосложение. В 1902 году он женился на соседской девчонке Соломониде, а в 1903 году родился мой дед Василий. Подбор имен Соломонида, Иосиф, навевают мысль, что Вовкина бабушка была из еврейской семьи, но доподлинно это неизвестно, и на скрипочке в семье Хлыновых никто не играл. Но вот дети близких родственников, умерших, погибших на войне, в их семье воспитывались и проживали вместе с ними постоянно. С ними жила мать Вовкиной матери, а после войны, когда погиб муж сестры его матери, получается, что его тётя, с тремя детьми жила вместе с ними. Жили двоюродные братья и сёстры из Эльтона.
Вовкин отец Василий Иосифович учился в Царёвском реальном училище, учился хорошо, но первая империалистическая война, а в связи с ней всеобщее обнищание народа, не дала возможности его закончить. Отца забрали на войну, поэтому после четырёх лет учёбы, пришлось уйти из училища и зарабатывать на жизнь своим трудом. Был он репетитором у отстающих учеников начальных классов, по немного плотничал отцовским инструментом, одно время был даже уличным точильщиком ножей.
«Точу ножи, топоры, пилы…
Точу ножи, топоры, пилы…».
Разносился громкий мальчишечий голос Василия на улицах Царёва.
В семнадцатом году его отец вернулся, но ненадолго, красные забрали защищать Царицын от беляков, словом вернулся, когда уже закончилась гражданская война. Вовкин отец к тому времени с Царёвской бригадой плотников нанимался строить дома, лабазы не только в Царёвском уезде, а и в самом Царицыне. Пилу на плечо, топор за пояс и в путь дорогу с ватагой таких же плотников.
Вовкин отец справа, ученик Царёвского реального училища.
Дед Иосиф в революционное время несколько лет, воевавший на стороне красных, во времена НЭПа получил от новой власти надел земли в пятнадцати километрах от Болухтинского лимана. Здесь получали земли бывшие красногвардейцы. Так и появилось в широких и бескрайних Заволжских степях красные поселения с основным посёлком Опыт, в котором впоследствии и организовался колхоз «Красноселец». К этому времени Соломонида Прокопьевна уже умерла, а сам дед Иосиф на землю «садиться» по старости лет не решился, а отдал земельный надел сыну, Вовкиному отцу. Он-то вместе со своей молодой женой Аграфеной и поставил хутор у одной из свободных лощин, так понравившейся им. Землемеры Царёва и закрепили эту землю за ним. Построили саманный домик, вырыли колодец, благо, вода верховодка была близко и с хорошим вкусом, у колодца посадили вербочку, стали учиться хозяйствовать на земле и обзаводиться всем необходимым для хуторской жизни. По той маленькой вербочке и хутор стал зваться Хлынова вербочка.
Рядом поселились хутором Петрунины (Петрунинский сад), Брызгуновы (Брызгунова верба). Но красные переселенцы не только селились отдельными мелким хуторами, всего в пяти километрах от Хлыновой вербочки на большой и длинной подине-потяжине заселился целый посёлок красных переселенцев с многозначительным названием Опыт.
Пока сын с молодой женой осваивали хуторскую жизнь, дед Иосиф взял себе в жёны молодуху, а в 1925 году у деда и у сына одновременно родились девочки и назвали их одинаково – Марусями. Так что у Вовки была сестра Маруся и тётя Маруся. Различали их по отчествам, сестра Мария Васильевна и тётя Мария Иосифовна.
В голодные 1932 -1933 года молодая жена Иосифа тоже умерла, дед остался с маленькой дочкой Марусей на руках. Когда сын Василий стал переселяться с хутора в посёлок Опыт, дед Иосиф решил с дочкой переехать жить к сыну. Так что строили дом в Опыте Хлыновы и дед, и сын вместе.
Дом на хуторе у Хлыновых был саманный, крыша была из белой полыни, поэтому, когда дом развалили, то почти не получили никакого стройматериала. А вот сараи и базы разобрали на щиты, перевезли и собрали на новом месте. Отец с дедом в сельском Совете выкупили на слом нежилой деревянный дом, оставшийся от сбежавших от произвола местного комбеда, и они стали строиться.
Хлынов Иосиф Михайлович, слыл одним из лучших плотников в Царёвском, а к тому времени уже в Ленинском районе, да и Вовкин отец, естественно, был неплохим плотником, с раннего детства умел держать в руках и пилу и топор, да и в молодости построил не одно строение.
Осенью семья Хлыновых вселилась в новый деревянный дом. В доме было три небольших спаленки, родительская, девчачья, а их вместе с бабушкой Еленой было четверо, и Вовки с Павликом и дедом Иосифом спаленка. Конечно, было тесно, особенно зимой. Зима проходила и домик пустел. Родители на лето переселялись в саманную кухню, ребята с дедом переезжали под плотницкий навес, в доме оставались одни девчата и бабаня.
Сестра Маруся в сентябре уже третий год уезжала учиться в Солдатско-Степновскую семилетнюю школу, планирует ехать туда учиться и Раиска. Построив из двух разобранных домов вместе с местным плотником Морозовым Василием Григорьевичем в Опыте сельский клуб, скончался и дед Иосиф. Это была последняя стройка плотника Иосифа. Его дочь Маруся устроится на работу телятницей на колхозную МТФ, и вместе с доярками часто будет оставаться там на всю неделю. Хлыновский дом начинал пустеть, скоро и Вовка закончит четвёртый класс и так же поедет учиться. В доме останутся родители, бабушка Елена и Павлик, который наотрез отказался учиться и уже работал конюхом в колхозе.
Но это будет ещё не скоро, а пока…
* * *
В ПЕРВЫЙ КЛАСС
Первого сентября они втроем нарядные вышли из калитки и направились в школу. Навстречу, как всегда, кривулял вездесущий сосед дед Панкрат.
- Вовкя, ты куда собрался? Неужто, в школу? В новых сандалиях, и в новой рубашке? Я её вроде бы уже видел на Павлухе? Нет? Новая? А где же картуз? Во что двойки будешь собирать? – вопросы сыпались из деда Панкрата, как из ведра, и все с подначкой, и все к Вовке. - А где рогатка? Да, та самая, из которой ты мне чуть глаз у амбара не вышиб? Теперь в учительницу стрелять будешь?
- Да не я это стрелял, и рогатку в школу я не несу, и в учительницу стрелять не буду, - и уже про себя, - ладно, в следующий раз я всё же фуражку с тебя сшибу, чтобы не спал на работе. Ишь, раскричался, только праздник людям испортил.
В школе они разошлись по классам. Павлик учился во втором классе, а Рая учились в четвёртом, они занимались в одном классе и у одной учительницы Хатко Александра Ивановна, но на разных рядах. У Вовки же учительницей была Водолазко Александра Ивановна. Она занималась сразу с первым и третьим классами. Первоклашек было всего пять учеников, а на другом ряду в третьем классе было четыре третьеклассника. Классы поселковой начальной школы были малокомплектными.
Вовка с другом Васькой сразу сели за одну парту, но через неделю Александра Ивановна их рассадила, наверное, за дело.
Солнце ярко светило в окно, зима закончилась, вот уже и муха оживает между оконными стёклами. Весна, снег усиленно заканчивает таять, через огороды уже к Ваське в поршнях не пройдёшь, нужны сапоги, а их у Вовки нет. Вот и встречаются друзья только в школе. Скоро каникулы, а завтра 14 марта - Евдошка, наконец-то, вылезают суслики. Все мальчишки завтра после школы пойдут выливать сусликов. Ох, и наедятся они все завтра суслиного мяса, а со свежим суслиным жиром мать сварит ячневой каши, она каждый год так делает. Вовка представил на столе перед собою противню с суслиными тушками, кусочками хлеба он макает в горячий, ещё обжигающий жир. Благодать. Но это будет завтра, а сейчас идёт урок арифметики, проходят сложение чисел, Александра Ивановна на больших настенных счетах объясняет, как складываются сотни, десятки.
А Вовка наблюдал за медленными движениями мухи, сейчас в школе многие ученики напоминают ему эту муху. Во многих семьях уже заканчиваются хлеб, мясо, жиры. Кормятся больше молоком, у кого отелилась корова и с надеждой ждут 14 марта. Именно в этот день ежегодно, какая бы ни была погода, не останавливает ни дождь, ни грязь, а иногда и снег, а суслик проснётся и вылезет из своей норы. Дети, начиная с этого дня, выливают сусликов, а, значит, в семьях будет мясо, жир, а там глядишь и можно сдать суслиные шкурки заготовителю и получить муку, сахар, даже деньги. На этот случай родители отдают свои сапоги – детям. Можно, конечно и в поршнях, но в них труднее, а, главное, дольше набирать холодную, весеннюю талую воду с подинок. Почти две недели каждый день они будут выливать сусликов, а когда в подинках кончится вода, начнут ставить капканы. Суслики будут их кормить вплоть до августа, когда они залягут в спячку.
- Вовкя, Вовкя, громким шёпотом призывал Васька оглянуться.
- Не Вовкя, а Вовка, - не отрываясь от доски, поправила Ваську Александра Ивановна, - и не Вовка, а Вова, - продолжила она. – Надо говорить правильным литературным языком, Василий Тарлыгин.
Да, знает Вовка, знает, о чём он хочет поговорить с ним, пока Александра Ивановна на доске пишет классу столбиком задание. О них, о сусликах, всю перемену планы на завтра строил, куда и с кем идти, где больше подинок с водой. Все Павлика агитировал идти за сусликами, но тот со школы почти каждый день прямиком на конюшню бежит. Ему не до сусликов, а есть так первым за противню с сусликами сядет. Все будут есть сусликов, только отец их не ест, его желудок не принимает суслятину, а когда все едят их, то он даже выходит из дома. От воспоминаний о жареной суслятине и слюнки начали усиленно выделяться, а в животе кишка кишке приветы начали слать.
- Та-ак, хватит отвлекаться, надо решать примеры, двойка в конце четверти мне совсем не нужна, - приказал себе Вовка.
На следующий день после школы их суслиная бригада в составе Райкя, Павло, Вовкя и Васькя направилась в поле в сторону их бывшего хутора, в руках у каждого по ведру и Павлик в дедовских, видавших виды сапогах. Остальные члены бригады были в неизменных поршнях.
Несколько слов о деревенской обуви - поршнях. В поршнях все ходили с начала весны и до поздней осени. Но летом чаще бегали босиком, от чего ребячьи ноги так грубели, что колючки не прокалывали ступни. Поршни делались из сыромятной кожи бычиной, воловьей – для мужчин, для женщин использовалась более мягкая кожа баранов, козлов, опоек (молодых телят). Для детей младшего возраста делались поршня из кожи козочек. Их и сейчас делают, а называются они пинетками. Вот, по сути, крестьянские поршни и являлись пинетками для взрослых. В деревнях редко имелся сапожник, да сапоги стоили дорого, доходили до стоимости целой коровы, а поршня стоили намного дешевле и сделать их мог любой крестьянский сын. Заранее обрабатывалась шкура забитого животного, а кожи выделывались в каждой крестьянской семье, для этого в ход шли квас, кислое молоко, пепел, словом там была целая крестьянская технология, которая нарабатывалась веками. В результате получали сыромятную кожу. Кожа получалась не ровная и плоская, а с выпуклостями, используя эти неровности, а заодно и некондиционную часть кожи, вырезали по наитию, чтобы кожи хватило закрыть ступню снизу и сверху. По краям кожи пробивались дырочки, протягивался сыромятный ремешок, и им кожа стягивалась на ноге. Поршень готов. Но чтобы в них долго и легко было ходить, поршни должны «прижиться» на ноге, В одном месте кожа должна растянуться, в другом – наоборот усохнуть, а для этого поршни мазали дёгтем, отработанным машинным маслом. В этот период ноги хозяина поршней были в мазуте, мыло в деревне было редкостью, поэтому отмывали, а скорее всего ноги оттирали землёй, а лучше получалось с древесной золой. Но когда поршня «сидели» на ногах, их носили с удовольствием и долго, как говорится: «дешево, но сердито».
Итак, компания суслоловов шла на суслиную охоту. Павла и Раиску прикомандировал к Вовке с Васькой дед Иосиф. Семья большая, сусликов пока ещё будет мало, а хочется поесть деликатеса всем, хотя бы по паре штук. Павлик в сапогах будет набирать в низинках воду, Раиска и Вовка будут носить вёдра и заливать её в нору, а Васька, как общепризнанный суслолов, будет определять жилые норки и ловить сусла, вылезающего из затопленной норы. Васькя шёл впереди и искал нужную жилую нору проснувшегося суслика, с таким расчетом, чтобы нора была недалеко от низинки с талой водой.
- Есть, есть, несите сюда воду, - скомандовал Васькя.
Павлик, бросился к низинке, а Вовка с Райкой за ним. Набирают вёдра неполные, себя не обливать, и меньше тяжести. Первое ведро ушло как в трубу, второе за ним, третье ведро принёс Павлик. Все стояли вокруг норы и ждали суслика. Вот и его мокрая голова появилась над водой, Васька схватил его сзади за шею двумя пальцами, мигом вытащил, поднял над головой и резким взмахом руки усыпил его и бросил в ведро.
- Первый пошёл! – торжественно объявил он.
- Васька, да легче суслу сердечко отрывать, смотри, как это делать надо, - и Павлик показал им этот приём. Действительно, так было намного удобней и быстрей.
Охотничий суслиный сезон был открыт!
Вечером вся семья пировала!
На следующий день в школе все друг перед другом хвастались, кто больше вылил сусликов. А Колька Матвеев в школу принёс в кармане живого суслика. Он ему сделал ошейник, поводок, на перемене он всё водил его по полу как собачонку, а когда его суслик на последнем уроке засвистел, вдруг свистом отозвались и другие суслики. Оказалось, что не только у Кольки в кармане были суслики. Все засмеялись и Александра Ивановна вместе с ними, но предупредила, чтобы больше в школу сусликов не носили.
Вскоре школьники уже не были похожи на ту сонную заоконную муху. Улучшенное питание делали своё дело.
Перед летними каникулами в школу пришёл вновь избранный председатель колхоза Матвеев Тимофей Емельянович, поздравил с окончанием учебного года, рассказал школьникам о том, где и какие работы мы могли бы выполнять на каникулах в колхозе. Работы хватало, собирать колоски на полях после лобогрейки, ухаживать за телятами, пасти лошадей и быков, а сейчас нужна особая помощь. На дальних полях одолевают посевы суслики. Женщины их травят, но не успевают. Вам с ядом работать нельзя, но капканами переловить их можете. Вот правление и просит вас помочь колхозу.
- Туда ведь ходить далеко, пока дойдём, и обед будет. И сусликов некогда ловить будет.
- А для этого мы вам выделим подводу с запасом воды на день, натянем тент для отдыха. Почти как пионерский лагерь, а вечером будете приезжать домой.
- А у меня только два капкана, - кто-то сказал с задних парт.
- Колхоз закупил и даст каждому желающему по пять капканов, а если он поймает 100 сусликов, то капканы останутся у него насовсем, в подарок от колхоза. - Урра-а!
- А кто будет считать?
- Будете представлять ежедневно готовые к сдаче шкурки бригадиру.
- А сусликов хватит на всех?
- А девочкам можно, - спросила Раиска.
- А где собираться? А кто повезёт?
- Собираться у конторы колхоза в шесть часов утра, а повезёт вас Пашка Хлынов. Вечером он же и привезёт вас с поля.
* * *
ВЫПУСКНОЙ КЛАСС
В мае 1941 Вовка закончил четыре класса начальной школы посёлка Опыт. Учился он хорошо. Родители планировали отправить его в село Солдатско-Степное учиться в семилетнюю школу. К этому времени Маруся уже закончила её, Раиса перешла в седьмой, а Павлик после четвёртого класса так вообще наотрез отказался ехать учиться и уже второй год работал конюхом в колхозе. Планировалось Марусю после седьмого класса направить на двухмесячные курсы продавцов при СельПО. Все трое будут жить на квартире у председателя местного СельПО Петра Васильевича Морозенко.
Перед войной.
Рая, Володя, Павлик и Маруся.
Но 22 июня 1941 года в корне изменил планы семьи.
- Сейчас уже не помню того момента, когда мы узнали о начале войны. Начало войны у меня ассоциируется с огоньками фар военкомовского ГАЗ-67 на степной дороге в наш посёлок. Ближе к ночи зажигались керосиновые лампы в сельском Совете и начинали вызывать повестками военнообязанных мужчин. Там вручались повестки на призыв в действующую Красную Армию. А уже утром призванных на службу, всем посёлком провожали в дальний и опасный путь. Конечно, были плач, стоны, слёзы, наши мужчины с котомками садились в повозки и уезжали в неизвестность. Вскоре очередь дошла и до нашего отца, и мы провожали нашего папаню с маленькой котомкой на войну. Но на войну забирали и колхозных лошадей с конефермы, специалисты из военкомата осматривали, измеряли лошадей и пригодных к строевой службе так же, направляли на фронт. Мой брат Павлик сильно горевал за своими лучшими воспитанниками, а в то же время гордился тем, что его лошади будут воевать с ненавистными фрицами. Он даже просился отправить и его на фронт вместе с его лошадьми, - вспоминает Владимир Васильевич то давнее время.
* * *
Продолжение в части 2.