Ambrose Bierce.
A Diagnosis of Death.
Перевод с английского.
- Я не настолько суеверен как некоторые из Вас, докторов – людей науки, как Вам нравится, чтобы Вас величали, - ответил Гоувер на утверждение, которого никто пока не произнес вслух. – Некоторые из Вас, я признаю, только некоторые, верят в бессмертие души и видения, которых Вы не имеете достаточно честности назвать призраками. Я же не иду дальше убеждения в том, что живых людей можно встретить там, где их в настоящее время нет, но только там, где они когда-то бывали. Причем провели там достаточно много времени, насыщенного событиями настолько, что оставили свой отпечаток на всем, что окружало их. Я уверен, что обстановка вокруг человека может настолько пропитаться его духом, что после, гораздо позже, она способна воспроизвести образ этого человека перед глазами других людей. Разумеется, человек этот должен быть соответствующим, как и глаза тех людей должны быть нормальными, как мои, например.
- Да, глаза должны быть нормальными, - согласился доктор Фрэйли, улыбаясь. – Передавая восприятие больному мозгу.
- Благодарю: мы любим, когда наши ожидания оправдываются, - это относится к реплике, которую, как я полагал, у Вас достанет мужества произнести.
- Простите, вы употребили слово «уверен». Это уже кое-что значит, не правда ли? Может быть, Вам не трудно будет обосновать свою уверенность.
- Вы назовете это галлюцинацией. – Сказал Гоувер, - но, да это и неважно. - И вот что он поведал.
- Как Вам известно, прошлым летом, спасаясь от жары, я уехал в маленький городок Меридиан. Мой родственник, у которого я хотел остановиться, заболел, и мне пришлось искать другое жилище. После нескольких безуспешных попыток мне удалось снять дом, который ранее занимал эксцентричный доктор по имени Мэннеринг. Но он съехал за годы до моего появления, и никто не знал, куда он переехал, даже его страховой агент. Этот дом он построил сам и прожил в нем вместе со своим слугой около десяти лет. Пациентов у него всегда было немного и, в конце концов, он совсем забросил практику. Более того, он перестал появляться в обществе и превратился в отшельника. Одним из тех немногих, с кем Мэннеринг поддерживал хоть какие-то отношения, был деревенский врач, который и поведал мне, что в течение своего затворничества доктор занимался одной-единственной темой, которую и раскрыл в своей книге. Книга не имела успеха в кругу профессионалов, которые, надо сказать, не считали его совсем полоумным. Сам я не держал в руках эту книгу и не могу припомнить ее название, но мне говорили, что она обосновывала пугающую теорию. Автор доказывал, что во многих случаях он способен точно, за несколько месяцев, предсказать дату смерти вполне здорового человека. Думаю, 18 месяцев были пределом его предсказаний. Я слышал несколько историй, связанных с его прогнозом или, как сказали бы Вы, диагнозом. Говорили, что каждый раз человек, друзей которого он предупреждал заранее, умирал внезапно, по неизвестной причине, и точно в назначенный час. Хотя все это не имеет отношения к тому, что я должен Вам рассказать; просто я подумал, доктору будет любопытно.
Вся мебель в доме оставалась нетронутой. Я - не отшельник, не грызу твердь наук, поэтому мне все здесь казалось мрачным. Я мог судить о жилище и, возможно, о характере его прежнего владельца, потому что меланхолия не покидала меня, что, несомненно, было чуждо моему характеру; к одиночеству я тоже привык. У меня не было слуг, которые оставались бы на ночь, но, как Вы знаете, я люблю уединяться и много читаю; хотя и не философические труды. Итак, какова бы ни была причина, я находился в состоянии уныния и предчувствия беды. Особенно усиливались подобные ощущения в кабинете Мэннеринга, несмотря на то, что эта комната была наиболее просторной и светлой. Портрет Мэннеринга в полный рост, выполненный в масле, висел в этой комнате, и, казалось, заглядывал во все ее углы. В картине не было ничего необычного, - явно симпатичный мужчина, 50-ти летний, со стальной сединой в волосах, гладко выбрит, глаза темные, серьезные. Что-то в этой картине всегда удерживало мое внимание. Внешность этого человека казалась мне знакомой и «манила» меня.
Как-то вечером я проходил через кабинет в спальную; в руке я держал фонарь, - в Меридиане не было газового освещения. Как обычно, остановился перед портретом, лицо на котором, мне показалось в свете лампы, изменило выражение, - оно стало неопределенное, но явно мрачное. Это заинтересовало меня, но особо не встревожило. Я водил лампой из стороны в сторону перед портретом, наблюдая за игрой света, как вдруг почувствовал желание обернуться. И я увидел человека, идущего через кабинет прямо на меня! Как только он подошел достаточно близко, в свете лампы я узнал его: это был доктор Мэннеринг собственной персоной. Будто сошедший ко мне портрет!
- Извините, - сказал я холодно, - я не слышал, как Вы постучали.
Он прошел мимо меня на расстоянии вытянутой руки, поднял вверх указательный палец, как бы предупреждая о чем-то, и, не сказав ни слова, покинул кабинет. Но я не заметил, каким образом, как не видел и того, как он вошел. Конечно, нет нужды говорить, что это Вы называете галлюцинацией. Я называю это видением. В комнате было две двери, одна из которых была на замке, другая вела в спальную, из которой не было выхода. Что я почувствовал, осознав эти обстоятельства, - не важно.
Вне всяких сомнений, все это Вы представляете обычной сказкой о призраках, основанной на законах, созданных мастерами жанра. Но если бы это был призрак, я никогда не поведал бы эту историю, даже если бы она действительно произошла. Дело в том, что Мэннеринг жив, - я встретил его сегодня на улице Юнион Стрит. Он прошел мимо.
Гоувер закончил рассказ, и оба сидели молча. Доктор Фрэйли барабанил пальцами по столу с задумчивым видом.
- Он сказал что-нибудь? – Спросил он. - Из чего Вы сделали вывод, что он не мертв.
Гоувер вытаращился и не отвечал.
- Возможно, - продолжал Фрэйли, - он подал знак, жест, - поднял вверх палец, как бы предупреждая? У него была такая привычка, когда он говорил что-то серьезно, - например, когда объявлял диагноз.
- Да, он сделал жест. Так же, как его видение тогда в кабинете… Но, Боже милостивый! Вы тоже были знакомы? – Гоувер сильно занервничал.
- Я знал его. Прочел его книгу, а это рано или поздно сделают все доктора. Она – важнейший вклад ученых людей нашего столетия в медицинскую науку. Да, я знал его. Три года назад я навещал его во время болезни. Ее он не перенес.
В сильном волнении Гоувер выскочил из кресла. Заходил по комнате взад-вперед, затем подошел к своему другу и ослабевшим голосом спросил: «Доктор, Вы что-нибудь можете мне сказать, - как врач?»
- Нет, Гоувер. Вы – самый здоровый человек из всех, кого я знал. А как друг, я советую Вам вернуться в свою комнату. Вы играете на скрипке божественно, - сыграйте на ней, сыграйте что-нибудь легкое, живое. И выбросьте всю эту чушь из головы.
На следующий день Гоувер был найден в своей комнате мертвым. К щеке он прижимал скрипку, на струнах покоился смычок. Нотная тетрадь была открыта на Похоронном Марше Шопена.