Одно из наиболее светлых воспоминаний моего прошлого – детский туберкулёзный санаторий, что под Ялтой.
Память о нём воскрешает пожелтевшая, с оторванным уголком, фотография довоенных лет: на фоне стройного кипариса — три наголо остриженных девочки от восьми до десяти лет. В середине – самая маленькая, улыбающаяся, c отпоровшимся подолом ситцевого платьица, я — Дундич. Рядом со мной мои самые близкие подруги – Лиза Зверькова и Гутя Киселёва.
Санаторий находился возле моря. Один небольшой двухэтажный светлый корпус, с длинной верандой, широким двором и выкрашенными в зелёный цвет скамейками и лежаками, с квадратной площадкой под высокими магнолиями и эвкалиптами. Территория санатория была обнесена забором, из-за которого доносился шум морского прибоя, запах водорослей, нагретого жарким солнцем песка и терпко-солёной воды.
Во дворе санатория была много цветов: стройных, на тонких стеблях касмей, красных и ало-багряных гладиолусов, нежных, с загнутыми лепестками лилий, мохнатых сиреневых астр, ярких, словно маленькие огоньки, настурций, пурпурных и рдяных роз… Они росли на ромбовидных и круглых клумбах, по краям которых лежали в форме низких барьерчиков серые и зелёно-синие круглые камни с гладкой поверхностью, отполированной морской волной. Аллея, что вела в столовую, полыхала ярко-розовым цветом олеандр и крупного махрового шиповника.
Кругом необычайная чистота, свежий морской воздух.
И доброжелательность, – доброжелательность во всём, начиная от сторожа, сухонького старичка, постоянно сидевшего у ворот санатория, у проходной будки, до проворных и ласковых нянь, чистоплотных и вежливых санитарок, добрых и искусных поваров, и, конечно же, до тактичных, серьезных, хорошо знающих детскую психологию и своё дело врачей.
Каждый ребенок, попадавший в санаторий, оказывался в атмосфере искренней заботы и ласки; ни единого грубого замечания или окрика, – всё объяснялось добрым внушительным, словом. И даже горькие лекарства, которое принимали дети, не казалась им таковыми, а девочки, рьяно защищающие свои косички дома, спокойно расставались здесь с ними: нужно, так нужно! Лечение детей в санатории было поставлено таким образом, что каждый ребёнок убеждался в его необходимости, потому что оно было ненавязчивым, хотя и вполне целенаправленным. И несмотря на то, что здесь жили больные дети, они чувствовали себя полноценными и старались в каждом удобном случае проявить свою активность. К их услугам была и спортивная площадка, и библиотека со множеством интересных книг, удобные качалки и гамаки; и массовик, умело организовывавший досуг детей. Но особенной признательностью и любовью пользовался музыкальный руководитель, игравший чудесные песня на баяне, например, «Эх, в гавани, в далекой гавани», а также бодрые марши и задорные мелодии по утрам во время зарядки, или вечерами возле костра.
Мы любили ходить к морю, на солнечный пляж, где купались в отведённое нам время, играть в мяч и принимать воздушные ванны в тени темно-зелёных туй. Ну а если кому-то всё же становилось грустно, он мог написать (или ему помогали) письмо домой и собственноручно опустить его в синий почтовый ящик, прибитый к небольшому столбику возле проходной, куда ежедневно подъезжала машина, на кузове которой было написано «Почта».
Но больше всего нас увлекала художественная самодеятельность, благодаря которой многие из нас обрели уверенность в своих силах, убедились в том, что могут быть полезными и нужными.
Руководила ею врач Галина Александровна, пожилая полная женщина, очень энергичная, предприимчивая и неутомимая. Несмотря на свою комплекцию она была отличным постановщиком танцев, организатором занимательных игр, умелым аккомпаниатором на рояле. Эти вечера ждали все с большим нетерпением: душевное, внимательное отношение к каждому ребёнку позволяло открыть ему свой талант, проявить имеющиеся у него возможности, выложиться, как говорится, во всём.
И какие это были вечера! К ним готовились загодя, продумывая и обсуждая каждую деталь. На этих вечерах дети с упоением исполняли танцы народов мира, читали стихи и басни, пели хором или вокалом, представляли небольшие пьесы я миниатюры.
Я очень любила петь. Когда я училась в первом классе, наш учитель пения Петр Николаевич, прекрасно владевший скрипкой», разучил с нами песню о герое-югославе Дундиче: «Дундич – брат мой незнакомый, к нам в страну решил бежать. Он друзей оставил дома, к нам приехал воевать». Эту песню в классе мы пели хором, а здесь, в санатории, я рискнула спеть её одна.
Галина Александровна, прослушав моё пение, одобрила его. И я, подбадриваемая ею и оглядываясь на неё, вышла на сцену, к большому роялю... Первые аккорды вступления, сделанные Галиной Александровной, наполнили мою душу чем-то торжественным, возвышенным и создали необходимость рассказать о Дундиче всем, кто находился в зале. И вот сначала робко, а потом всё смелей и смелей зазвучал мой голос. Мелодия рвалась ввысь, повествуя о героическом подвиге легендарного Дундича, который, увы! был убит на поле брани. Мой голос задрожал, и на глазах выступили слёзы, когда я произносила слова песни: «Дундич! Дундич! Что с тобой? Почему ползёшь с седла? Или душно перед боем? Или пуля грудь нашла?»
Кончилась песня, и в зале раздались громкие рукоплескания. А Галина Александровна вышла из-за рояля и поцеловала меня в обе щёки. А я, этакая маленькая девулька, в сером ситцевом платье-форме санатория, в брезентовых белых тапочках с голубым ободком, едва достававшая стриженой макушкой до крышки рояля, разрыдалась от нахлынувших на меня дотоле неизведанных чувств...
«Дундич! Дундич! – кричали дети. – Спой ещё раз!» Но я не могла выполнить их просьбы и убежала за кулисы, где ещё долго всхлипывала, вытирая глаза мокрым кулачком.
А Галина Александровна, обратясь к слушателям, объяснила, что сейчас я петь не могу, так как очень волнуюсь, но непременно спою потом и не раз. И действительно, песню «Дундич» я пела затем неоднократно, меня вызывали «на бис», и я уже не пряталась за кулисы, хотя, разумеется, всякий раз волновалась.
Именно с тех пор меня и стали называть «Дундич», и я стала откликаться на это имя, отнюдь не приписывая себе заслуги героя. Ребята лечившиеся со мной, просто перенесли название песни на меня, и я не противилась этому, лишь гордилась тем, что моя песня им понравилась.
И вот пришло время моего возвращения домой. Ребята, прощаясь со мной, сообщали дру другу: «Наш Дундич уезжает!»
«До свидания, Дундич!» – кричали они, когда довоенная полуторка увозила меня навсегда от ворот санатория.
Прошли годы. И хотя я не стала профессиональной певицей, я по-прежнему люблю петь и с глубоким чувством благодарности вспоминаю детский туберкулёзньй санаторий, подаривший мне здоровье, щедрую доброту, веру в свои собственные силы, которая живет во мне всю мою нелёгкую жизнь.
(Впервые опубликовано 10 декабря 1993 года в газете "Перекоп", Красноперекопск, АР Крым)
Автор - Вера Михайлова (Миреева) на фото в центре