Все потуги понять объективность мира и жизнь людей, в особенности же свою жизнь, всегда заканчивались не то чтобы ничем, а какая-то грустная неопределенность, легкая оторопь и едва уловимая печаль охватывали все мое существо, и не мог я более концентрироваться на каких-либо более определенных и существенных вещах. Все в голове смутно и серо, суета и тяжесть во всем теле,– страшная озабоченность чем либо выделяет человека неряшливостью и косой походкой, отсутствующим пустым взглядом.
Шел я как всегда, - в кабак конечно! А где же еще быть человеку в таком состоянии и настроении?
В кабаке как всегда шум, гам, играет выпивший тапер, курится всюду Беломор, и я со своей гитарой и кружкой пива прислонился к засаленой стене и не хочу ничего, а ведь понимаю что над головой вечный простор небес, под ногами миллионы километров земной тверди и опять небеса, звезды, вселенная, млечный путь.
Задергало от глубины мысли веко, впал в странное изумление, словно бы случилось что, но нет, просто понимаю, что выпить захотелось чего-нибудь покрепче и основательно.
Понимаю что нельзя, что нехорошо бухать, но тянет, так тянет... И все эти мысли о вечном и бесконечном страшно утомляют, ведь совершенно ясно, что ничего не ясно, ну а раз ничего не понять в смыслах, не нужно делить жизнь на хорошее или плохое, верный путь или неверный, ведь в конечном счете ничто не вечно, и посему совершенно бессмысленно.
Стою курю, пью, хочу забыться, уже начал забываться, как вдруг ко мне подходит барменша, вся в красном. Она жена Коляна, пьяного тапера играющего за спиной. И как начала мне гнать пургу свою о любви и измене, о том как мало денег и как тяжело стало работать, а я стою насупившись, и смотрю упорно в ее глубокое декольте и мысли тяжелые рассеялись, в теле появилась легкость от алкоголя, думаю все лишь уже о ней, о том как легко ее тело, как чиста и бела кожа на ее лице и на груди. Как она хороша и мила эта барменша, как бы ее в отдельный кабинет и там свершить глубинный свой смысл над ее великолепным, нежнейшим обликом и милейшим телом. Но нет, толку мало от ее красоты, не даст она ничего, а значит и красота ее бесполезна. Отвернулся я от нее и пью горькую, как бы даю понять, что она мне совсем безразлична, смекнув все девушка отошла. Остался я по прежнему один в вечности времени и бесконечности пространства, как всегда пьяный; и пускаю в это пространство клубы папиросного дыма, и время мне не помеха, потому как кажется в такие минуты, что жить я буду вечно, на водку у меня денег полно, а значит и расстраиваться более не почему.