Утром пришел Пересимер, сын Леталуана. Я всегда сочувствовал этому бедняге. Его отец был ненамного лучше моего. Я хотел бы назвать его своим другом, но нам все время что-то мешало. Наверное, он просто не доверял мне, и поэтому не хотел пускать в душу. У него на лице был синяк.
- Отец велели вам передать, что сегодня ехать к портному, шить новый камзол. – Сима шмыгнул носом, и неуклюже поклонился.
Дотристиар выругался по-тирски.
- Я совсем забыл про этого портного!
Мы дождались, когда за Симой закроется дверь.
- Не волнуйтесь, это не должно занять слишком много времени.
- Я хотел сегодня рассказать тебе еще немного об устройстве тирского управления государством. Этого нет ни в одной вашей книге.
- Успеем. – Я взял его за руку, успокаивая. – Вместо арифметики. Никто не узнает.
Что криминального в тирской форме управления государством, и почему мы с Дотристиаром были покрыты секретами, как черепаха – панцирем? Потому что в Тирре нормальной жизнью было то, за что у нас можно было легко угодить на виселицу. Ведь в Тирре у короля была не одна, а две жены, и, если этого мало, у него также было и два мужа. И именно этот совет из всех возможных комбинаций человеческих видов партнерства управлял страной, гораздо более древней, чем наша, не говоря уже, что гораздо более богатой и справедливой.
Я стал собираться к портному, и сунул в карман статуэтку. Назвал ее «Каристаль», так как услышал это слово в сознании Ари. Когда сели в карету, я расслабился, и вслушался в голос металла. Думал, что вернусь к так заинтересовавшим меня событиям, но вместо этого оказался в комнате, где на столе лежала книга в кожаной обложке. Открыл ее, но не потому, что был в чьем-то теле, а просто подошел, и открыл. На первой странице было написано корявым, почти детским почерком:
«Я собирала на лугу щавель для супа, когда он вышел из леса. Он был нездешнего вида, и это мало сказано. Трудно описать словами его вид. Это был вроде бы человек, но у него были странные глаза, а на лбу - большая темная впадина. Он был одет в какой-то облегающий костюм, и светлые ботинки. Я тогда еще почему-то подумала – где он взял такую кожу для обуви, или ее покрасили чем-то? Что за прикид, вот незадача.
Он подошел ко мне, и я даже не успела испугаться, когда он протянул руку, погладил меня по плечу, и я услышала голос у себя в голове: «Приютите меня, пожалуйста. Если вы мне поможете, вы никогда ни в чем не будете нуждаться. Меня зовут Ари. Помогите мне спрятаться.»
Я оцепенела, но губы прошептали «Да». Не знаю, почему. Могла бы сказать нет, ведь он попросил, а не потребовал. Но он понравился мне. Он был такой... потерянный, даже где-то несчастный. Потом поняла, что еще и глухо-немой. Куда бы он пошел, если бы не я? Привела его домой, и спрятала в спальне.
Вечером вернулась мама, и схватилась за сердце при виде мужчины в доме. Я все ей объяснила, сказала, что он будет с нами жить, раз Бог его мне послал, тем более, за ним кто-то гнался, и его нужно было спасти.
К этому времени Ари завалил меня всякими подарками, хотя все вещи были такие непонятные, что я только из его объяснений поняла, что это что-то нужное для дома, а также украшения, которые служили определенную роль. Одно, если приложить к ране, ее излечивало, другое, блестящее, помогало найти того, у кого было на шее, если человек потерялся. Вобщем, нужные амулеты и талисманы.
Мама готовила ужин, и хмурилась, а мы с Ари смеялись, потому что была моя очередь показывать свои талисманы – камни и пуговицы. Вернее, я смеялась, а его смех раздавался у меня в голове. Оказалось, что он не слышал ничего из того, что я говорила, а читал мои мысли, и это было удобно – мы могли разговаривать при маме о чем угодно.
От ужина он отказался, и я сначала огорчилась, что, может, наша еда недостаточно хороша для такого важного заморского гостя, но он объяснил, что еда ему не нужна. Тогда я сказала, что отдам ему свое сердце. Вот так, сразу. И услышала в голове «Подарок принят». А на лице выражение не изменилось, это потом я научила его улыбаться.
В первую ночь постелила ему в моей спальне, а сама пошла к маме. Ну и отчихвостила же она меня за развязность. А я ответила, что Бог увидел, что умру старой девой, и подарил мне духа лесного, так какая разница. На улицу я его не выпущу, так что никто никогда не узнает. С виду человек, и ладно. И какой человек! Симпатяга и добряк. Не то, что наши деревенские.
Правда, он уходил по ночам. Я очень за него боялась. А вдруг его отследят и поймают те, кто за ним гнался? Но он меня успокаивал, и возвращался с сумками блестящих металлических штуковин, внутри которых было то, что оказалось едой. Странной на вкус едой, но очень питательной. Вскоре этими штуковинами у нас был забит весь погреб.
Я нашла старый отрез ткани, что остался еще от бабушки, и сшила ему брюки, рубашечку, и плащ. Ну, как смогла.
Обмеряла его, а он стоял передо мной, такой потерянный, и благодарный. Полюбила я его, что же таить. Явился ниоткуда, одарил нас с ног до головы, мамину язву на ноге вылечил, накормил нас, обласкал, и все, что попросил взамен – это крышу над головой. Ну как такого не полюбить? Осталась я с ним в ту ночь, и не жалею. Не должна была, и он меня не просил, и не принуждал. Но решила, что Бог простит.
Однажды проснулась среди ночи, и вижу, что он сидит на постели, и смотрит на меня. А глаза светятся изнутри. Я закричала от ужаса, он отвернулся, вроде смутился, потом погладил меня по щеке, прося прощения за то, что он такой, нездешний.
Тут-то я и набралась смелости, и спросила, откуда он. Он сказал: «Галактика Андромеда. База ретрансляции «Каристаль». Сказал, что их научно-исследовательская экспедиция потерпела крушение, и что он ждет, когда его заберут домой. Что все выжившие члены экспедиции решили дождаться помощи, поселившись среди людей, а, когда за ними прилетят, все придут в назначенное место. Мое сердце йокнуло, я не хотела, чтобы его у меня забирали, но он успокоил, что пройдет много земных лет, прежде чем это случится, и что он сделает все, чтобы я была счастлива.»
Следующие несколько страниц были наполнены наклееными засушенными растениями и непонятными рисунками, а потом добавлено совершенно другим четким, ровным, почти каллиграфическим почерком:
«Какая же я тогда была дикая дурочка, и как он терпел меня все эти годы? Ужас, какая я была глупая и необразованная. А девятнадцать лет – это невероятно мало, чтобы хотя бы даже осознать все, что он мне говорил, и чему учил. Он исчез сегодня утром. Мы оба знали, что этот день настанет. Он не стал меня будить.
Я проснулась, а на подушке рядом была металлическая дощечка. Я коснулась ее, и она засветилась следующим текстом: «Я люблю тебя, и никогда не забуду. Береги нашу доченьку. Спасибо тебе за все. Твой Арилеот.» Тут вошла Леозарит, и мы плакали с ней горькими слезами, хотя чего плакать, когда нам был дан такой подарок судьбы. Мы теперь будем смотреть с ней по ночам на звезды, и посылать папе привет. А глаза моей доченьки светятся, как две звездочки, и я ни о чем не жалею, потому что...»
Там было написано что-то еще, и я силился прочитать, но голос Дотристиара вернул меня к реальности – мы приехали к портному.
Потрясенный историей, я хотел вернуться к дневнику подруги инопланетянина, но никак не мог попасть в то же видение. Проскальзывало очень много других, но я не мог ни остановить их, ни найти те, которые были нужны. Ее дочь звали «Леозарит»? Как мою мать? Или я неправильно прочитал? Или я уже давно двинулся рассудком, и просто в принципе везде вижу свою мать, потому что она была единственным щитом, заслонявшим меня от мира в принципе, и от отца в частности, и ее отсутствие в моей жизни просто невыносимо?
Вечером отец вернулся со службы в дурном настроении, ему не понравилось, что я там что-то не то сказал, и он дал мне пощечину прямо при всех. Дотристиар увел меня, и рыдал, и гладил мое лицо, размазывая мои слезы. Он рыдал за мои унижения, но и за свои тоже – ведь выяснилось, что, подписав контракт на службу, он продал себя в рабство.
Это было очень глупо. Мы сидели, и рыдали в чулане. Я почувствовал на себе чей-то взгляд. Обернулся, и в дверях, с лучезарной улыбкой на лице, стоял Леталуан.
- Отца надо уважать, Домиарн. За дело получил. А ты, нелюдь тирская, у меня еще наплачешься!
И ушел очень спокойно.
- Что такое «нелюдь»? – Шепотом спросил меня Дотристиар.
- Я вам потом переведу. – Я промокнул слезы у него на щеках, и улыбнулся тому, каким он был одновременно беззащитным и обезоруживающе прекрасным.
- Почему он тебя так ненавидит, Деми?
- Потому что он боится меня любить. – Я встал, и протянул ему руку. Дотристиар взял ее в свою, красивую и худую.