Налюбовавшись чудесами человеческого гения, бесчисленными пирамидами всех размеров, скульптурами, стелами, и пообедав в переполненной харчевне с тентовым навесом из пальмовых листьев, переправились на камышовой ладье на восточный берег, чтобы увидеть знаменитый храмовый комплекс Карнака, где ранее поклонялись Атону, Геметпаатон (Атон обретен) а потом Амону.
Карнак с Фивами соединяла церемониальная аллея сфинксов, вымощенная базальтом, где при XVIII и XIX династиях были построены храмы с высоченными обелисками, пилонами, колоннадами и аркадами, в честь Амон-Ра, Мут и Хонсу.
Можно представить, какие чувства испытывали простые египтяне, проходя мимо этого впечатляющего великолепия. Снофрет вцепилась в мою руку и, чуть ли не прижималась плечом, пытаясь найти защиту от влияния всех местных богов.
Мы так и не успели всё обойти и осмотреть, багровый закат заставил спешно искать ночлег, густая чернота ночи опускает на Египет стремительно, словно коршун на добычу.
За щедрое подношение нас приютил жрец храма Хонсу. Мы поужинали в компании большой семьи и запросились на покой, слишком много впечатлений и информации получили за день. Дошли до комнатушки и с облегчением свалились на циновки, лежащие на земляном полу. От усталости не сразу смогли уснуть.
— Не знала, что наши строители умели возводить столь красивые храмы, — сказала Снофрет. — Я слышала рассказы жрецов о Фивах, храмах Карнака, Абу-Симбела, но не могла представить насколько это величественно. Я заметила, что и тебе понравилось? У вас умеют так строить?
— Нет. Времена изменились. У нас строят иначе. Но наши храмы, как и жилые дома тоже по-своему красивы.
— Как же я хочу их увидеть! Расскажи о них. Какие они?
— Словами трудно передать своеобразие наших зданий. Зачастую дома — многоэтажки в десятки и даже сотни, тысячи локтей. Некоторые упираются в облака, и даже выше. Их так и называют — небоскрёбами.
— Сколько же времени вам понадобиться, чтобы забраться на верхний этаж? Вы умеете летать как птицы?
— Нет. Но к этому дело идёт, скоро научимся. Птицы в своём процессе развития ведь тоже не сразу взлетели, до этого бегали по земле.
— Это моя мечта — летать. В детстве я часто летала во сне. От восторга кричала, и просыпалась.
— Мне это знакомо. Я тоже парил во сне. Многие люди летают.
— Нет ничего приятней. После пробуждения пыталась снова заснуть, чтобы снова увидеть чудесный сон, и не удавалось. Наступал рассвет, а с ним и начало бесконечных работ по хозяйству. Лишь во времена праздников можно было немного дольше отдохнуть, но почему-то уже спать не хотелось.
— Ну, теперь у тебя начнётся новая жизнь. Сама станешь приказывать слугам, покрикивать на нерасторопных.
— Не представляю, как это делать. У меня не получится.
— Захочешь — научишься. Было бы желание.
— А ты оставайся со мной. Подскажешь.
Промолчал, невольно раздумывая над такой возможностью. Хорошо бы… И оба незаметно провалились в хаотичные сновидения.
Утром мы объехали северную часть Карнака, на которую вчера не хватило времени, и, не задерживаясь, повернули на юг, вдоль нескончаемых, сейчас опустевших огородов в ожидании спада большой воды.
Над восстановлением заилившихся каналов работали сотни феллахов в схенти, схваченным на талии верёвкой.
Снофрет притихла, вглядываясь вдаль. Передал ей полонез Огинского «Прощание с родиной». Даже самому взгрустнулось. Как там, дома? Что ждёт меня после возвращения? Часто ли буду вспоминать Снофрет? О чём она сейчас думает? Сохранила ли обиду на родителей, которые пожертвовали ею во благо остальных членов семьи? У них другой менталитет, который мне не понять. Осуждать их нельзя.
«Дорогу знаешь?»
Кивнула. «Найду. Нужно доехать до рукава Бахр-эль-Юсуф. Хотя тогда мои глаза были в тумане от слёз, но мне кажется, что я с закрытыми глазами смогу найти дорогу домой. Я ведь думала, что никогда больше не смогу сюда вернуться, снова увидеть Нил, камышовые заросли, цветы лотоса. Чудо, что это произошло, как и твоя волшебная музыка. Она такая разнообразная! Вызывает уйму мыслей, воспоминаний. Можно ли потом когда-нибудь ещё раз услышать то, что я уже слышала?»
«Можно, Снофрет, бесчисленное количество раз, но уговор, никому не давай прикреплённую у тебя на ухе горошину, даже на короткое время. Нельзя. Вообще-то мне и тебе нельзя было давать. Это тайна. Секрет будущих поколений».
«Почему? Я не собираюсь даже на короткое время расставаться с твоей музыкой, никому не отдам горошину. Даже ценою своей жизни. Я понимаю насколько это важно. Об этом могут мечтать все люди и, тем более правители ойкумены, но они представления не имеют, что подобное возможно. Если узнают, то нам не сдобровать, все захотят услышать волшебную музыку богов. Удивлена количеством мелодий. Они не повторяются. А так хочется снова их услышать, может быть, даже запомнить».
«Это просто. С самого начала? Хорошо же, слушай. Это армянский дудук. Похож на большую флейту. Я понимаю тебя. От непривычки и разнообразия мелодий голова может вспухнуть. Ты должна знать, если тебе что-то, или кто-то будет вдруг угрожать, достаточно мысленно позвать меня, я приду и спасу тебя».
«Даже если будешь на небе?»
«Нет. С моим уходом горошина перестанет звучать. Она связана со мной, но на очень большом расстоянии не действует».
«Жаль, мне бы хотелось продолжать общаться с тобой. Мне кажется, что мы стали одним существом. Нам даже разговаривать не надо, так славно и легко понимаем друг друга, я не могу поверить, что мы скоро разлучимся».
Застоявшаяся лошадь и жеребец бежали по протоптанной дороге в охотку, без понукания. Мы тоже рады новым впечатлениям, пейзажам, ощущениям, однообразие надоедает.
Десятки голопузых малышей возле невзрачных домов играют на серой земле, в пыли, кричат. Чуть повзрослее, бегают друг за другом, борются, лазают по деревьям. Нянек не видно, как и старших сестёр. Все заняты делом. Выживанием.
Редкий взрослый поднимет голову, чтобы взглянуть на проезжающих по дамбе. Молча и тяжело очищают деревянными лопатами заилившийся канал, вываливая ил на дамбу, которая с годами становится всё выше. Нет сил и возможностей перевезти ил на поля. Где вода, там будет и жизнь.
«Ты знаешь историю про Иосифа Прекрасного? — спросил я, чтобы отвлечь девушку от горестных размышлений. — Нет? Я так и думал. Почему-то арабы считают, что канал к Файюмскому оазису вырыл Иосиф, когда он был визиром при дворе Рамзеса».
«Иосиф — это знаменитый египтянин?»
«В том-то и дело, что — нет. Это довольно интересная история, которая вдохновила многих людей на её пересказ в различных вариантах. Я тебе расскажу, как помню из книги Томаса Манна «Иосиф и его братья». Это две огромные и многословные книги, хотя в Библии история о братьях изложена на нескольких страницах. Яркий пример пустословия и графомании, — этим словом у нас называют нестерпимое желание писать, всё равно что. Правда, он эту книгу надиктовывал секретарше».
«У нас такие тоже встречаются. Едва научатся писать, как исчёркивают иероглифами все стены храмов и даже своих домов».
«Примерно так. Этот зуд, наверное, генетически заложен в человеке, и временами вырывается из него бурным фонтаном».
«Ты тоже графоман. Говоришь очень много слов, которые я не понимаю. Лучше расскажи об Иосифе. Кто он и как попал в Египет?»
Как мы ни спешили, но лишь к вечеру, незадолго до заката солнца добрались до деревни Магдола невдалеке от города Шедит, расположенного невдалеке от плотно населённого Файюмского оазиса со многими городами и поселениями, когда каналы окрасились в кровяной тревожный цвет, постепенно темнея и приобретая стальной оттенок рапир.
Меридово озеро египтяне вырыли 12 веков назад, чтобы аккумулировать избыточную воду наводнений Нила для плодородных земель оазиса. В хорошие года вода поднималась на четыре метра выше ординара. Построили дамбу до Гераклеополя, плотины, шлюзы, соединили каналом с водами Нила и заполнили водоём оазиса. Ирригационные работы позволили осушить значительную часть Файюмского оазиса и наладить правильное орошение до этого непригодных земель.
В Египте во времена греческого влияния на ирригацию перестали обращать внимание, и всё начало приходить в запустение, уровень воды в озере снизился настолько, что земли вокруг заболотились. Цари из династии Птоломеев приложили много усилий, прежде чем эти земли осушили и смогли расселить на них греческих и македонских ветеранов, прошедших с Александром не одну тысячу вёрст.
Постепенно здесь построили города Кахун, Шедит, который позже греки назовут Крокодилополис, Арсиноя. Возвели знаменитый Лабиринт, долгое время служивший для совершения культовых обрядов жрецов, неподалёку от пирамиды Аменемхета III, общей площадью в 72 тысячи квадратных метров. Место известное во всём мире, первое в таком роде.
В его подражание, якобы для Минотавра, сооружён лабиринт на острове Крит, как утверждают мифы — Дедалом, изобретшим топор и бурав, и крылья, скреплённые воском, для сына Икара.
Последнее — уже издержки мифотворчества, не мог умнейший муж не сообразить, что от солнечного жара воск растопится. Да и воск не тот материал, которым можно скреплять перья и удерживать на основе, вполне мог бы сварить прочнейший клей, рецептура которого известна всем мастерам и плотникам. Это ярчайший пример, когда мифы отставали от реальности.
Волнение Снофрет почему-то передалось и мне. Она уже, почти не слышала музыку Чайковского из цикла «Времена года», и не среагировала, когда я приглушил, а потом и совсем отключил трансляцию. Всё внимание на лачуге, к которой мы подъезжали, едва ли не древней лабиринта; стояла у дороги за маленьким двором с дырявым сараем, в ней было темно и тихо.
Невольно сжалось сердце от тревоги, не хватало девчонке новых переживаний. Воображение услужливо подсказывало разные варианты трагических событий — здесь люди выживают любой ценой. Болезни косят людей не хуже нищеты и голода.
Я снял Снофрет с лошади и оглянулся, ища хоть какую-нибудь ёмкость на земле, в которой могла быть вода, чтобы напоить лошадь и жеребца, как это часто было в Иудее, но ничего не увидел. Во дворике мусорно, но ни одной древесной щепки, голо и неуютно, как и в сараюшке с полуоткрытой дверью на кожаной петле.
Живности здесь не было. Бедность давно и надолго на этом месте поселилась.
В наступившей ночи от озера приглушённо распевал неугомонный хор лягушек, на все лады стрекотали сверчки, цикады. В пустыне драли горло гиены и шакалы.
Девушка осторожно отворила тяжёлую дверь из трёх, переплетенных верёвками, потресканных досок со скрепляющими перекладинами по диагонали. Дверь, со змеиным шипением, протащилась по песчаной земле, и Снофрет, пригнув голову, уверенно скрылась в непроглядных потемках.
Какое-то время длилась напряжённая тишина неизвестности. Я успел продумать несколько вариантов дальнейших печальных событий, и наши действия. Но вот, в домике послышались удивленные и радостные восклицания.
Снофрет, размазывая по лицу слёзы, вышла в сопровождении охающих родителей и брата Маху, тощего двенадцатилетнего подростка сонно протирающего глаза, и, казалось, не понимающего из-за чего возник шум, бросилась ко мне и потянула за руку в дом.
— Малышка Нубнофрет заболела, уже неделю не поднимается с ложа. У отца ничего нет, чтобы пригласить жреца для лечения и принести жертву богам. Сами сидят голодными. Днём отрабатывают долг номарху на расчистке канала. Удивительно, как они ещё живы! Ты сможешь помочь?
«Где она? Проводи».
— Проходи, Нуби здесь, у дальней стены на тростниковой циновке.
В кромешной тьме ничего не разглядеть — включил инфракрасное зрение.
Десятилетняя обнаженная девочка в беспамятстве лежала на спине и тяжело часто дышала, приоткрыв рот. Тело горело жаром. Крупозное воспаление лёгких. Кризисное, пограничное состояние. Где умудрилась подхватить? Ещё часа три и до утра могла бы не дожить.
Краем сознания подумалось: случайно ли здесь наше, моё появление? У девочки, вдруг, появился реальный шанс на выживание. Кому и зачем это нужно? Вот так и зарождается неосознанная, подсознательная вера в высшие силы, в Создателя. В последний момент приходит неожиданный спаситель, чтобы продлить жизнь некоему существу для последующих деяний.
Но что же мне делать? Бежать в храм с девочкой на руках? Жрецы не помогут, даже если сильно захотят. Их настойки и мази окажутся бессильными, болезнь зашла слишком далеко. В моём походном снаряжении лекарства не предусмотрены. Моя миссия не приспособлена для лечения и какого-либо спасения людей в прошлом. И я не должен этого делать во имя сохранения нынешней Реальности. Хотя никто не знает, насколько Нубнофрет впаяна в неё?
Нельзя равнять жизнь феллаха и фараона, бедной девочки из провинции и блистательной Нефертити, повелевавшей не только подданными, но и мужем. И как можно не спасти малышку? Подвергнуть новому горю и без того уже отчаявшихся людей, дошедших до края нищеты? Какими глазами смогу потом на них смотреть? До утра сгорит. Последуют похороны, слёзы, потеря драгоценного времени.
Я не в силах оставить Снофрет в столь отчаянном состоянии и одному уйти по своим неотложным делам. Почему? Ей будет не до меня. Легче просто незаметно исчезнуть, тем самым вернуть всё на свои места. Сглажу все последствия от моего незапланированного вмешательства, или же сведу к минимуму. Круги от брошенного камня в озеро сами собой затихнут и забудутся.
Присел рядом с нею. В темноте никто не видел, как я приподнял безвольную левую руку девочки, на подушечке среднего пальца ножом проделал неглубокий разрез, то же сделал и со своим пальцем, и приложил ранки друг к другу, давая возможность моим нанотерапевтам со свойствами ассемблера (устройство наноразмеров, способное собирать из отдельных атомов или молекул сколь угодно сложные конструкции по введённому в него плану. Его также можно запрограммировать как репликатор: устройство, способное производить собственные копии.)проникнуть в новый кровопоток, размножиться до нужной концентрации и начать работу по устранению дефектов в заболевших клетках.
Конечно, надо бы сделать инъекцию, чтобы ускорить процесс выздоровления, но не та эпоха, о шприцах и об ударной дозе нанотерапевтов запаянных в ампулу, можно только мечтать.
Через десять минут ожидания, под негромкий плач Снофрет, лёгкий зуд на пальце сообщил, что ранки затянулись. У девочки на месте пореза виднелась тёмная полоса, кровь уже не просачивалась. Всё нормально, нанотерапевты принялись за размножение и работу. Лишь вначале три капли крови сорвались с наших пальцев на впавший живот девочки.
— Дайте ей пить, — спокойно сказал в темноту и стёр ладонью уже свернувшиеся капли крови, чтобы утром не возникло ненужных домыслов о колдовстве.
Сельма, наощупь, нашла кувшин, глиняную пиалу, отлила воды и протянула в мою сторону, не видя моей руки.
Я приподнял невесомое тельце девочки, попытался напоить, и это удалось. Она жадно выпила всю пиалу, правда, треть воды пролилась на шею и остро торчащую ключицу, не стал промокать платком, который ещё нужно достать из внутреннего кармана костюма.
Из прошитого узкого кармашка брюк достал последний тюбик калорийного питания, будто знал, что пригодится, а ей нужны силы. Приложил к губам девочки и осторожно выдавил до конца. Она бессознательно проглотила и, кажется, стала ровнее дышать, или мне так показалось.
При необходимости нанотерапевты размножаются в геометрической прогрессии, а потом уже, не отвлекаясь, стремительно принимаются за лечение. Положил девочку на циновку и поднялся, невольно наклоняя голову — потолок очень низко нависает, — подобно атланту легко упереться ладонями и приподнять камышовые циновки с поверхностным слоем глины, который защищал кровлю от ветра и всепроникающего мелкого песка ливийской пустыни.
— Утром Нубнофрет будет здорова. Не беспокойтесь, — проговорил я. — Сельма, накрой дочку покрывалом, скоро может появиться озноб — следствие выздоровления. Пусть спит, пока сама не проснётся.
Мы все вышли во двор, где наши тела приобрели очертания под звёздным и лунным светом. Я с усилием разорвал использованный тюбик и отбросил в сторону сарая: при дневном свете он быстро разложится в безвредную бесформенную массу. Родители Снофрет поверили моим уверенным словам, расслабились, всё восторженное внимание обратили на новоявленную дочку, которую до этого и не чаяли вновь увидеть.
Маху с любопытством, чуть застенчиво посматривал на меня и ласкал шею жеребца, привязанного к стволу пальмы.
— Умеешь ездить?
— Нет. Но на осле катался. У нас в Шедите ни у кого нет лошадей. Даже номарх Нофферех разъезжает на осле. Ты новый хозяин Снофрет?
— Нет. Твоя сестра вольная птица. Сама себе хозяйка. Завтра я научу тебя ездить, а сегодня нужно их напоить. У вас есть вода?
— Только остатки в кувшине для питья. Принесу из озера.
Он дёрнулся в черноту дома за кувшином. Я придержал за худое плечо.
— Не спеши. Воды нужно намного больше. — Разговаривая, я снимал с крупа поклажу, попону. — Почему у вас нет огня в печке, как в других дворах?
Окрам услышал и грустно, оправдываясь, произнес:
— Нам нечего готовить. Кувшины с зерном опустели, корзины без овощей. Дров тоже нет. Камыш быстро прогорает, не успеваем носить. Путь не ближний от озера. Вечером съели последние корни заготовленного лотоса. Жевали сердцевину стеблей папируса. Пытались заснуть, чтобы не думать о еде.
— У нас с собой есть продукты. Ломай сарай на дрова. Завтра он вам не понадобится.
Окрам благодарно кивнул и кинулся к сараю крушить ветхие глиняные стены: выдирать, ломать сухие палки, служившие основой.
«Снофрет, готовь ужин. Я с Маху поедем к озеру — напою лошадей. Дай свободный кувшин, привезу воды. Куда это Сельма направилась?»
«К соседям за углями. У отца нет кремня, трута. Костёр нечем зажечь».
«Верни мать. Не стоит привлекать внимание соседей. Огонь будет. Это не самая большая проблема, из-за которой нужно беспокоить соседей. Чем меньше будут знать о нашем приезде, тем лучше. И матери скажи, чтобы в последующие дни не слишком охотно делилась новостями с соседями. Случайно может наговорить лишнего».
Снофрет убежала за матерью, растворившись в темноте, а я расщепил ножом палку на лучины, настрогал щепы и поджог коротким импульсом бластера. Маху не успел сообразить и понять, откуда и как возник огонь, восторженно переводил взгляд то на меня, то на костёр.
Сухая древесина занялась мгновенно. Помог Окраму наломать палки подходящего размера. Двор сразу же преобразился. Огонь придал двору уютный жилой вид. На серой стене дома появились колышущиеся причудливые тени.
Сельма вернулась и начала помогать Снофрет, которая яростно опустошала наши сумки, выкладывая продукты на нашу дорожную скатерть. На закопчённую бронзовую треногу, объятую пламенем, поставили медный чан, вылив из кувшина последнюю воду. Я добавил из своего водосборника, — к утру снова будет полным.
Подсадил Маху на лошадь и дал поводья. Держится уверенно, не трусит. Но худющий: скелет, обтянутый кожей.
— Показывай дорогу к озеру. Ты здесь хозяин. Командуй.
Мальчик протянул руку на восток.
— В конце улицы, там…, за поворотом. В ту сторону города Шедит, где высятся пять пальм. За ними озеро.
Я снял ботинки, носки, костюм положил на мешки с золотом, и в одних плавках, с глиняным кувшином в руке, вскочил на жеребца, и мы тихим шагом поехали к озеру. Лишь звёзды и молодая луна освещали посёлок и пыльную дорогу с редкими сорняками и репейниками по обочинам.
Маху держался мужественно, не сползал с широкого крупа, даже иногда громко пришлёпывал комара на своём теле. Меня комары не доставали, я с вечера включил ультразвук, который разгонял их на расстоянии трех метров.
— Ну как, не страшно упасть?
— Нет. Я бы так до утра ехал. Никакого сравнения с ослом. Мальчишки обзавидуются, когда расскажу, — бодро отозвался Маху.
— Рассказывать не придётся, днём сами увидят. Крокодилы нас не съедят, если войдём в воду?
— Они разве ночью не спят, как мы? — неуверенно спросил мальчик.
— Тебе лучше знать. Это ваши крокодилы, а не мои. Во всяком случае, не стоит производить лишнего шума. Они реагируют на всплеск. Захочешь привлечь крокодила, похлопай чем-нибудь по поверхности воды, хотя бы ладонью.
— Нет. Я не стану этого делать. Мне нечего ему сказать, предложить.
— Ты прав. Обманывать не надо.
продолжение следует: http://proza.ru/2012/05/09/485