Костюм на выход

Лида Гаврилова
Костюм на выход.
 
        Осужденный общего режима Олег Кириллов  собирался на волю. По такому случаю, он  решил справить себе выходной костюм. Ходу до его родительского гнезда было  час езды на машине.  У Олега была мечта выйти из ворот учреждения непременно в парадном костюме, хотя, после его освобождения, счастливые родители были бы рады докатить  любимого сыночка с ветерком на своем авто в любом прикиде.

    - Дарья Милановна, - обратился он к мастеру пошивочного цеха. – Не могли ли Вы принести мне выкройку пиджака? Классный лавсанчик  мне из дома прислали. Брюки я уже сварганил, а для пиджака лекал нет.

      Дарья Милановна большую часть своего времени проводила на работе, то и журналов натаскала из дома целую кучу.
 - Кириллов, к сожалению, современные журналы больше рассчитаны на женщин и выкроек мужских пиджаков там точно нет.  Я посмотрю  дома в старых, советских. Может, найду.

     На следующий день, едва завидев мастера, Олег с нетерпением подскочил к Дарье Милановне.
   - Кириллов, тебе повезло. Бери журнал, только в отряд не носи, а то все фотографии красоток выдерут, – предупредила Даша осужденного, показывая ему как правильно переснять нужные лекала. - За пару дней справишься?
   - Не вопрос, Дарья Милановна, - счастливо засиял Кириллов, как ребенок, получивший на день рождение долгожданный подарок. 
    Современные журналы с фотографиями полуобнаженных красавиц считались запрещенной литературой и безжалостно изымались. Но Дарья Милановна отвоевала себе право использовать журналы мод в учебных целях, после проведения собственной цензуры.


     Кириллов был балагур и весельчак, любую работу выполнял легко и с охотой. В цехе шили спецодежду. При  очередной проверке готовых изделий, Даша обнаружила, что  рукава у куртки смотрят назад.
    -  Ну, надо же, так аккуратно втачать два рукава, и ни разу не запнуться на контрольные рассечки! – возмущалась она. - Похоже работает на автопилоте. Вызывай.
    - Кириллов накосячил, – пробурчал недовольно   стоящий рядом  бригадир цеха Назаров Николай, прочитав фамилию исполнителя  на тряпичной бирке, пришитой в боковом шве куртки. - Сегодня что-то много переделок, весна на мужиков плохо действует, от плана отстаем.
       - Кириллов! –  гаркнул Назаров, стараясь перекричать монотонный гул работающих швейных машин.   
         - Не вопрос, исправлю, Дарья Милановна, замечтался, – как всегда, беззаботно улыбался Кириллов, забирая куртку на переделку.

        Посвистывая себе под нос какую-то незамысловатую мелодию, он вернулся на  рабочее место. Бракодел, дурачась,  нацепил  куртку на себя и демонтстрировал свой «шедевр» ребятам.  Смех и хохот доносились с правого ряда швейных машин, где в основном обосновались молодые. Сотоварищи по цеху,  угомонились нескоро, оживленно и бурно комментируя  творение Кириллова.


      Даша взяла под свой контроль пошив выходного костюма Кириллова. Ей очень хотелось, чтоб праздник освобождения состоялся.  Пошив мужского костюма без специальных машин и утюжильных прессов – процесс трудоемкий. Но Кириллов не унывал. Под присмотром Дарьи кропотливо осваивал сложнейшие  операции, которые требуют мастерства и опыта.    Терпеливо на тряпочках учился шить прорезные карманы. Потом с таким же старанием осваивал  втачивание воротника. Только после одобрения Дарьи Милановны,   приступил к пошиву пиджака.

    Даша  ненавязчиво направляла энергию Кириллова в нужное русло.   
   - Торопись, не спеша,  - притормаживала его буйный порыв Даша. 
   - Ты все успеешь. У тебя еще есть время.  И, вообще, у тебя за воротами целая жизнь. Другая жизнь, Олег! Помни, она у тебя одна.

     Он загадочно ей улыбался, согласно кивал стриженой головой,  предвкушая счастливую жизнь там, на гражданке. Кириллов относился к своему заключению как к  временному недоразумению и не портил свое тело тюремными наколками. Многие его сотоварищи в жаркие дни, сбросив ненавистную черную робу, выглядели  как  расписные игрушки «Гжель» в сумрачном свете. Наколками были расписаны все видимые части тела, даже веки. Только эти узоры совсем не радовали глаз Дарьи Милановны. Однажды, увидев свежие росписи на руках молодого осужденного, бахвалящегося новой наколкой, она высказала:
   - Не каждой женщине захочется идти по жизни, взявшись за такую руку. Что ответишь, Зуев, своему малолетнему сыну? Ведь он обязательно спросит, почему у тебя такие руки, папа?


      Наконец пиджак был дошит. На стройной высокой фигуре Кириллова костюм смотрелся замечательно. По случаю показа Олег даже нацепил начищенные туфли, на время, скинув вьетнамские шлепанцы, в которых обычно ходил по цеху в теплую пору. Застегнутые  пуговицы блестели в лучах солнца, подчеркивая матовость добротной материи. Прохаживаясь по кабинету мастера походкой манекенщика,  Кириллов демонстрировал новый наряд Дарье Милановне. Ей придраться было не к чему. Костюм был старательно отглажен и сидел как влитой.
   - На свадьбу готовишься что ли? –  удивленно покачал головой, сопровождающий Дашу офицер.
    - Скоро домой, гражданин начальник – сиял от удовольствия Кириллов.
    - Ему только цилиндр на бошку и кружевной платочек в нагрудный карман. Конкретно жених! – похихикал уборщик Петрухин, любопытно просунув голову в приоткрытую дверь кабинета.
      Даша осталась довольна. Она радовалась вместе со своим учеником. Ей казалось, что, уходя за ворота в таком костюме, Кириллов просто обязан стать другим,  лучшим.


     - Кириллов, что уже к банкету готовится? – спросила Даша  у хмурого бригадира в следующий понедельник, не увидев Олега на рабочем месте.    
    - Не в курсе, – подозрительно отвел глаза  бригадир Назаров и, сославшись на какие-то срочные дела, быстро выскочил из цеха. Курившие в углу осужденные, как нашкодившие старшеклассники, побросали свои сигареты и разошлись по рабочим местам.
  - Наверное, магнитные бури, – подумала Даша. - Что-то народ сегодня смурной. Никто не гогочет, и с вопросами не лезет. Молодежь усердно за машинками строчит.

      Закройщики, изредка перебрасываясь словами, наносили обмылком на ткань новую карту раскроя. Даша задумчиво проверяла приготовленный к пошиву крой. Уборщик Петрухин, бестолково путаясь под ногами, веником собирал с пола окурки и разбросанные остатки материала в мешок.
   - Дарья Милановна, вашего любимчика Кириллова-то того, опустили, – как  шакал, испытывающе заглядывая в глаза Даше, злорадно процедил Петрухин. - Все уже знают, кроме Вас. Только Вам боятся говорить.
     - Не поняла, Михаил Петрович?  – обратилась, опешившая от услышаного, Дарья к сидящему невдалеке капитану Любимову. – Что он сейчас сказал?! 

       Тот  расположился за пустой швейной машинкой и неслышно о чем-то шептался с осужденными.
    -  На сегодня все, Дарья Милановна, уходим, -  вдруг неожиданно засобирался капитан Любимов. -  По дороге все объясню.   
      Капитан Любимов до службы в колонии долгое время проработал участковым милиционером. Это был  справедливый руководитель и порядочный человек. Работники деревообрабатывающего цеха, где он был мастером, относились к нему с большим уважением,  за глаза называли «наш Петрович». Петрович сегодня дежурил по промышленной зоне и сопровождал Дашу.

      Проводив Дашу в ее кабинет, Любимов рассказал, что  осужденные уличили Кириллова в крысятничестве, т. е. в краже и в наказание опустили. На все ее расспросы Петрович отвечал скупо   и, щадя Дашу, сказал, что подробностей не знает.
    Даша была в шоке.  «Он мудрый лис и знает все, – решила Даша. - Расстраивать не хочет». Она никак не могла успокоиться. Раз, за разом прокручивала в голове услышанное. 

      На следующий день, зайдя в цех, Даша сразу подошла к электрощитку и решительно вырубила электричество. Шумные моторы машинок, прокрутив последние обороты, затихли. Осужденные, недоуменно поглядывая на своего мастера,  замолчали. В цехе наступила оглушительная тишина. Только слышно было, как за окнами чирикают беспокойные воробьи.
  - Всем подойти ко мне! – приказала она.
    Мужики нехотя подтягивались к столу, где Даша обычно принимала готовые изделия.
  - Я хочу узнать от вас, что произошло в нашем цехе, – вглядываясь в знакомые лица, твердо сказала она.
      Осужденные, собравшиеся  вокруг большого квадратного стола, молча отводили глаза.
    - Что произошло, Хайруллин? – спросила Даша  самого старшего из бригады, подходя к нему близко и пытаясь поймать  взгляд  матерого зека, прошедшего не одну зону.
       Хитрый как лис, татарин Марат Хайруллин считал себя выше всякой этой мелюзги, как он называл большинство молодых первоходок. Он  нагло ухмыльнулся и, глядя в окно,  небрежно процедил:
   - Вам это не надо знать. Мы тут сами.  Вам не понять.
Остальные молчали. Как партизаны на допросе.
   
    Дарья Милановна в бешенстве готова была вцепиться в наглое лицо этого зека, живущего по тюремным понятиям. У Хайруллина не возникало ни капли сомнения в справедливости самосуда над глупым парнишкой.
 
   - Кто это сделал? Кто-то из вас конкретно? Или измывались над Кирилловым коллективно? – дрожащим от возмущения голосом продолжала Даша.  – Молчите? Тогда я скажу, все, что думаю о вас.

      В цехе висела гнетущая тишина. Только редкие вездесущие комары зудели над собравшимися, подыскивая себе очередную жертву, да уборщик Петрухин шоркал по бетонному полу резиновым тапком, пытаясь запихнуть валяющийся окурок под стойку машинки.

    - До сегодняшнего дня я к вам всем относилась как к людям! Как к мужчинам! По мере моих возможностей старалась облегчить вашу нелегкую жизнь. Сейчас все изменилось. Как мы дальше будем работать  вместе,  я не знаю. Каждого из вас лично я буду подозревать в этом мерзком поступке, – с горечью говорила она. -   Даже если это произошло без вашего участия, но с вашего молчаливого одобрения,  то грош вам цена. Мне очень обидно за вас. Да, Кириллов виноват. Каждый  в этой жизни может ошибиться.  В конце концов, Кириллова можно было проучить  по - другому,  просто, по-мужски набить морду. В этом мире, кроме ваших тюремных извращенных понятий существуют нормальные, человеческие отношения. Вы нелюди.

     Выдержанная по характеру, Даша, никогда не повышала голоса. Спокойным и мягким голосом незаметно, как мать неразумное дитя, успокаивала распсиховавшегося ученика, когда тому требовалось в который раз перепарывать неправильно сшитое изделие. Даже самый ничтожный по местным понятиям зек, опущенный, уборщик Петрухин не слышал от нее оскорблений, когда она выговаривала ему за беспорядок в цехе.   
      
      В таком состоянии Дарью Милановну работники цеха видели впервые.
От волнения у нее горели щеки, голос дрожал. Возбужденно расхаживая по цеху, Даша пыталась донести свои мысли до подопечных, искала в застывших лицах хоть  какую – то каплю милосердия. Впервые за время службы  Дарья осознала, что все ее старания создать коллектив в цехе с треском провалились. Ее последние иллюзии о человечности рассыпались в прах.

    - Вы люди конченые.  Неуправляемая толпа озверевших самцов, – гневно продолжала Даша. – А я ведь в каждом из вас старалась увидеть что-нибудь хорошее. Опекала, помогала, прощала ошибки и промахи. Радовалась вашим успехам.

       Сопровождающий ее молоденький лейтенант с нарастающей тревогой на лице, слушал, как  ее подопечная швыряет в лица зеков обвинительные  речи, будто раздавая каждому хлесткие пощечины.

     - Вы разочаровали меня! Вы показали свой звериный оскал и животное нутро!  Вы искалечили жизнь и насрали в душу не только Кириллову, но и себе!  И сами вы не святоши! Практически все вы тут воры! На его месте  мог быть каждый из вас.  Сейчас я не в состоянии не только работать, но и дышать с вами одним воздухом! Все, расходитесь! За работу!  Назаров, командуй.

      Покидая цех  на ватных от бессилия ногах,  услышала, как  нехотя загудели моторы швейных машин. На душе было мерзко и пусто. Не радовали яркое солнце и теплый летний день. Она все  представляла невинное чистое лицо Кириллова и думала о его изломанной судьбе. Каково будет молодому человеку дальше жить с пожизненным клеймом «опущенного» она была наслышана.   

      С Кирилловым Даша не смогла проститься. Ее напутственные слова ему уже были не нужны.  Сердце сжалось от нестерпимой  боли. Глядя в окно, она увидела, как Кириллов вышел из зоны. Он, в обычном спортивном костюме, направлялся к автостоянке, унося свой выходной костюм в большом полиэтиленовом пакете вместе с личными вещами.