Реабилитация

Галина Куковенко 2
Когда меня водрузили под лампы, вколов в вену сразу две иглы, успела подумать: «Ну вот и началось. Хватило бы сил.»
 Провалилась куда-то. Заснула. Что  делали врачи, осталось тайной.
 Очнувшись, увидела те же лампы, а потом женское лицо в маске, скорее глаза. Звук голоса: «Вошла в сознание. Операция закончена»  Господи,- подумала, неужели? Мне почему-то захотелось наговорить врачам в операционной много добрых слов, в поле зрения попал  хирург, без колпака сидевший на стуле.
 - А где мой камень? - произнесла бодро и даже как-то с вызовом.
 - Что? - откликнулся он, – камень… В палате отдам.
   Я лежала в палате с совершенно ясной головой. Вставать не разрешали: из моего правого бока выходила трубочка, к концу которой был прикреплён прозрачный пакетик. В голове кружились слова песни Сергея Никитина: «Ёжик резиновый шёл и насвистывал дырочкой в правом боку» Ёжику, вероятно, было комфортней, потому что он дырочкой насвистывал, а из моёй дырочки текла вязкая жидкость. Камень, величиной с большую оливу, лежал на тумбочке. Он был твёрдый, как пуля. По мобильнику ясным бодрым голосом сообщила родственникам, друзьям, коллегам, что операция прошла без осложнений. Три дня медсёстры второй клинической больницы делали со мной всё, что должны были делать в этом                случае. А на четвёртый день ( третьего октября) старшая медсестра, зайдя в палату спросила: 
 -  Кто здесь у нас учитель?
 - Я вроде бы»,- ответила, смущённо улыбаясь.
 - Значит, День Учителя будете отмечать в Сестрорецке,- весело произнесла добрая фея. Оказалось, что больница выделила реабилитационную путёвку на 18 дней в Сестрорецкий курорт. Это было так кстати, потому что перед выходом в школу, надо было окрепнуть.
 И вот я уже в курорте. Первый день реабилитации прошёл в спокойном ритме. После завтрака вышла в сосновый парк. Природа имеет удивительное свойство: она отбирает немощность, наполняет энергией, утешает. Шелестящие над головой сосенки, белочки, синички, вороны говорят о том, что в суетной жизни наступила приятная пауза.  А ещё через три дня я уже бодро шагала в составе экскурсионной группы по тропинке к железной дороге, потом между сосенок к Финскому заливу. Экскурсовод, поджарый интеллигентный мужчина, по имени Борис Еремеевич, с упоением рассказывал историю Сестрорецкого курорта.
 … Всё началось с Петра. Сначала возник Оружейный завод на реке Сестре, а затем город Сестрорецк. А уже после Петра здесь побывали все цари и царицы. Борис Еремеевич смачно глотнул сигаретный дым и продолжал: Иван Шишкин рисовал с натуры эти сосны. Иван Шляпкин учил здесь русской словесности Блока… А Пётр Авенариус построил железную дорогу. И чтобы эта ветка приносила прибыль, начал хлопотать об устройстве курорта. Обивал кабинеты чиновников целых 5 лет и,наконец, Пётр Ермолов дал разрешение: устроить курорт в устье реки Сестры на берегу Финского залива. Борис Еремеевич ещё долго рассказывал и о деревянном курортном зале, со стороны моря напоминающим птицу на взлёте, и о симфоническом оркестре графа Шереметьева, и о дачах Д.С.Лихачёва…
   Реабилитационные дни проходили с пользой. Я сразу поняла, что лечебное дело здесь поставлено на высокий уровень. Впечатлило всё, но больше всего бассейн, внешне напоминающий большую дворцовую комнату с красными колоннами. Наполняли бассейн минеральной водой.
 Каждый новый день начинался с беготни. После завтрака бегом в лечебный корпус. Поднимаясь по старинной лестнице, кланялась скульптуре Авенариуса и по голубому линолиумному полу в спортивный зал. Статная женщина-инструктор чётко и уверенно проводила с группой дыхательную гимнастику. А потом 45 минут наслаждения в бассейне. До обеда оставалось ещё одно дело под названием «Галотерапия». Облачённая во всё белое(халат, бахилы, колпак),я проходила в совершенно белоснежную ( словно ледяную ) комнату, где на креслах, удобно откинувшись, сидели отдыхающие люди-гномики.  Опускаясь в свободное кресло, закрывала глаза и замирала. Гаснул свет, звучала приятная музыка, и с организмом что-то совершалось. Я могла бы так сидеть бесконечно долго, но свет зажигался, гномики медленно неохотно вставали с кресел и толкали меня, уснувшую было. Было ясно, что пора уходить. Скинув белую одежду, все спешили на обед.
                Часть вторая
         Встреча  в барокамере
   
 Оставалась ещё одна, пока неизведанная, процедура: барокамера. Узнав о том, что в начале сеанса болят уши, решила запастись леденцами, чтобы создать имитацию взлёта на самолёте. В местном магазинчике купила карамельки с названием: «Поэма Гоголя в сливочном вкусе». Остановившись перед большим «взлётным» агрегатом, положила в рот карамельку. Поэма Гоголя в сливочном вкусе уже растворялась, когда начался сеанс, и в камере стали напрягаться баллоны. Вот уже сдавило ушные перепонки, но, заглянувшей в иллюминатор медсестре, я бодро улыбнулась, показав ладонь с выставленным вверх большим пальцем. Прошло минуты две, но агрегат вдруг застопорило. Снаружи отчётливо слышались голоса:
     - Да ведь она в первый раз, а я уже заканчиваю.
     - Садитесь смело,- эта пациентка уже ничего не боится.
 «В чём дело, почему на земле базар?» - подумала между прочим.
 Вдруг дверь кабинки открывается, и на сидение рядом усаживается второй пилот, да ещё и мужчина. Я даже возмутиться не успела, дверь захлопнулась, и насосы стали надуваться с новой силой.  Уже, не обращая внимания на боль в ушах, стала возмущаться вслух:
     - Издеваются как хотят, не успела взлететь, так уже опустили.
     - Это из-за меня,- сразу откликнулся напарник,- пришёл не к своему времени,- вот они и впустили меня к вам.
 Я уже со всем смирилась и посмотрела на него дружелюбнее.
     - Давайте познакомимся,- предложил второй пилот.
     - Галина,- произнесла я.
     - Тарас,- ответил он.
     - Тарас? А не Бульба ли?
     - Нет, не Бульба,- Тарас Гладков,- улыбнулся подсадка.
 Мне ничего не оставалось делать, как предложить ему «Поэму Гоголя в сливочном вкусе».
 В барокамере стало холодно. Кабина медленно заполнялась кислородом. Сеанс подходил к концу. Когда открылась дверь, и нас выпустили, худой бородатый врач, хитро улыбнувшись,
 произнёс фразу, относящуюся ко второму пилоту:
     - Молодеть, Тарас Тимофеевич,- молодеть Вам!
     - А алименты Вы будете платить?- парировал не Бульба.
 Выходим из лечебного корпуса, я с улыбкой говорю Тарасу:
     - Вот Вам ещё карамелька на прощание. А он улыбнулся так загадочно и ответил:
     - Послушайте, Галина,- мы так трогательно встретились, наверное, не для того, чтобы тут же распрощаться.
     - Вот это уже, Тарас, совсем не входило в мои планы.
     - А планы могут поменяться. Ведь, правда же?
     - Могут, конечно.
     - Тогда я сейчас перепишу номер Вашего мобильного и после обеда пойдём кормить чаек на залив. Договорились?
     - Ай, летать, так летать. Договорились.
 Последняя неделя реабилитации прошла в гоголевском стиле. Тарас был похож, ну если не на Бульбу, то на запорожца точно: небольшого росточка, кряжистый, седой с правильными чертами лица. А в общении он оказался очень обаятельным и добрым человеком. Украина, а именно оттуда исходили его корни, наложила отпечаток и на внешность, и на говорок, и на характер. Я узнала, что в своё время он закончил юридический факультет ЛГУ, потом аспирантуру. Долго, до пенсии, работал следователем, а, уже будучи пенсионером, переквалифицировался в адвоката. Прогуливаясь по заливу, Тарас часто рассказывал мне интересные факты из его жизни. А вот факт из детства его просто взволновал меня:
    - Меня в шестом классе исключили из школы,- сказал он как-то между прочим.
    - За что?
    - А не за что!
    - Так не бывает.
    - Сочинение на тему: «Мой любимый герой» я посвятил Остапу Бендеру.
    - Ну и правильно,- ведь Бендер, судя по всему, Ваш любимый герой и есть…
    - Не иронизируйте.
    - Да, какая ирония. Вы похожи, как две капли воды.
    - Может и так, только учителя в украинском селе «Малиновка» Ильфа и Петрова не читали, а, если и читали, то непременно занесли Бендера «в контру».
     - Это же литературный образ.
     - Вот именно. А мне вспомнили и деда-махновца и ещё много всего.
 Мы остановились, и Тарас высыпал на берег оставшиеся крошки белого хлеба. Тут же стая чаек спустилась на землю, отхлынувшая волна обнажила гладкий, как масло песок…
     - И долго Вы были исключённым,- продолжала я прервавшийся диалог.
     - Месяца два поболтался.
     - А что потом?
     - Потом мама обратилась к деду одному, старому адвокату. Он и доказал мою невиновность.
     - Как же доказал?
     - Написал бумагу в Министерство просвещения. В конце концов оттуда поступила резолюция.
     - Разобрались всё-таки и реабилитировали.
     - Да! Школьное руководство извинилось перед мамой и меня восстановили.

 Вернувшись в свой номер, увидела, что на периле балкона сидят четыре голубя. Голубиная стража дружно смотрит вниз. Я давно заметила, что птицы в курорте какие-то особенные. Они совершенно не боятся людей. В открытую форточку вдруг залетит маленькая пичужка. Посидит на форточке, посмотрит на меня, а потом прыг и уже на кровати, на моих руках, на спине.  Заглянет и в шкаф, пройдётся по столу, а потом « фьють» и улетит на простор. Во время наших прогулок Тарас любил кормить птиц с руки. Они охотно садились на ладонь и клевали предложенные лакомства.
   Отдых и лечение закончились. Собраны чемоданы. Электропоезд по железной дороге, построенной Авенариусом, увёз Тараса в Петербург. За мной приехали друзья на машине днём позже. Началась привычная обыденная жизнь. Школа, подготовка к урокам, хлопоты по хозяйству, заменили собой всё, что было ещё месяц назад. Прогулки по заливу, встреча в барокамере, остались в памяти светлым воспоминанием.

             ЭПИЛОГ

 В один из воскресных вечеров я работала над статьёй в журнал к 30-летнему юбилею гимназии имени Сервантеса, как вдруг внезапно зазвонил мой мобильный. Машинально хватаю телефон и, не глядя на экран, нажимаю на зелёную трубку, по привычке думая, что это звонит кто-то из детской редколлегии. Вдруг слышу в трубке голос Тараса:
     - Шеф,- действуем по вновь утверждённому плану без шума и пыли,- весело сообщил великий комбинатор, подражая голосу Анатолия Папанова…