Психотропные вещества или синергия у лютеран

Константин Матаков
   ...Критики протестантизма неоднократно отмечали, что учение католической церкви об eх opere operato, т.е. о действии благодати таинств независимо от свободы воли человека «бессознательно» весьма повлияло на реформаторскую доктрину оправдания: все таинства сведены к одному таинству спасения, которое действует тоже независимо от нашей свободы и потому раз и навсегда спасает человека (только протестанты при этом подчеркивают индивидуальную веру в противовес универсальной вере церкви у католиков, которая могла игнорировать наличие личной веры даже у взрослого человека, поэтому-то концепцию eх opere operato небезосновательно упрекали в «магизме»). Естественные ссылки оппонентов на то, что многие «спасенные» реализуют свою свободу (которой вроде бы нет, вернее есть, но только не духовная, в области спасения, а мирская, которая потом позволит построить капиталистический рай) противно воле Божьей, и, следовательно, какое-то это странное спасение, - протестанты парировали так: раз уж человек совсем себя плохо ведет, то, значит, он и не был спасен, не получил спасения изначально. Аргументы по поводу того, что вера может быть поначалу искренней, а потом «увянуть», протестантов, особенно, кальвинистского толка, не убеждают..
Эта позиция, согласно которой можно признать, что спасение изначально не было получено, напоминает католические представления о таинстве брака. Как известно, католическая церковь отрицала расторжение брака, и поэтому брак мог быть только один и навсегда, от него нельзя было отпасть, почти как от протестантского спасения. Т.е. фактически отпасть было можно, но «метафизически», сакраментально, нельзя. Но в экстренных случаях, особенно, если дело касалось известных «персонажей», можно было признак брак недействительным, т.е. изначально несостоявшимся: какой муж, какая жена – может, никакой жены и мужа не было? Протестанты точно так же поступали в случае плохого поведения «спасенных»: спасен по вере? А, может, никакой веры и не было?! Похожие аналогии можно провести и с католическим таинством священства: в отличие от православия, католичество отрицало, что священник может потерять присущую ему благодать священства. Он может вести себя плохо, жениться и попрать ногами целибат, его можно запретить служить, но он все равно будет совершать таинства, пусть и «незаконные». Т.е. священство нельзя потерять, как и спасение у протестантов (не у всех, конечно). Однако, как и в случае с браком, можно признать посвящение в сан недействительным. Итак, мы можем сделать вывод, что католическое учение о таинствах действительно и в немалой степени повлияло на протестантские представления о спасении, ибо полностью или частично отрицало свободу принятия благодати, а, значит, и ее отвержения.
Напомним, что лютеране отрицали только духовную свободу воли, но могли признавать «материальную» или мирскую свободу. Однако эта свобода, позволяющая делать нечто праведное в рамках «праведности дел», все равно рассматривалась как нечто греховное (в смысле результата), противное воле Божьей: внешне это может быть добром, но внутри это все равно скрытое безбожие (у православных иная точка зрения: «..человек по природе может делать добро .. сделанное человеком добро не может быть грехом; ибо добро не может быть злом. Будучи естественным, оно делает человека только душевным, а не духовным, и одно без веры не содействует спасению: однако же не служит и к осуждению.. В возрожденных же благодатно, оно, будучи усиливаемо благодатью, делается совершенным и соделывает человека достойным спасения» (Посл. Восточ.патриархов о вере,1723г., член 14). Как видим, и невозрожденный человек в православии не творит зло по необходимости, как у лютеран; поэтому у нас благодать преображает то природное добро, которое есть и очищает его от зла; у лютеран же добро приносится извне – человеческое зло не может в этом участвовать, благодать извне насильственно его пресекает). Так, или иначе, но свободу участия человека в спасении лютеране отрицали. Проблема тут еще в том, что благодать для лютеран – внешняя сила, которая как бы добавляется к человеческой природе и дает ей спасение помимо добровольного согласия самого человека. Для православных же благодать всегда сопровождает человеческую природу, но от человека зависит – принять ее, или нет. Лютеранство же всегда категорически отвергало «синергизм». Они могли говорить о «взаимодействии» Бога и человека в процессе спасения, но человек оставался лишь пассивным объектом этого взаимодействия. Маттиас Флаций, критиковавший «синергетические» тенденции в раннем лютеранстве, говорил, что взаимодействие Бога и человека в спасении не есть общение Бога как Личности с человеческой личностью . Т.е. спасение рассматривается как нечто обезличенное. Исследователь раннелютеранских догматических дискуссий С.А. Исаев описывает это так: «Имеет место воздействие исходящей от Бога безличной силы или энергии (благодати) на безличный объект (человеческую природу). Ведь личность человека, человеческая воля, направленная к Богу либо против Бога, возникает лишь после, в результате описанного воздействия!» . Нельзя не сказать, что для православия человеческая личность и воля, направленные к Богу или против Бога, конечно, не могут возникать только в процессе спасения или оправдания человека. В православии человеческая личность и ее свободная воля существуют всегда, хотя и в сильно искаженном виде под действием первородного греха. Поэтому спасение не может рассматриваться как некий обезличенный процесс взаимодействия. Спасение – это всегда встреча двух личностей, - Бога и человека.
Тем не менее, Исаев настаивает, что синергизм у лютеран все же есть, но только.. безличностный, и потому они, дескать, тоже синергисты – почти как православные. Он объясняет это так: «Чтобы полностью прояснить ход мысли Флация и разницу между межличностньм и безличностным синергизмом, возьмем ситуацию из копилки печального опыта XX века. Агент, располагающий секретной информацией, попал в руки вражеской контрразведки. Агента подвергают воздействию психотропных химических веществ, чтобы “разговорить”, и он действительно выдает тайны. Можно ли рассматривать такую утечку информации как результат синергизма контрразведчиков и агента? Можно: ведь если бы агент не располагал информацией или контрразведчики не пытались ее получить, утечка не произошла бы. Но это синергизм не межличностный. Свободную волю агента контрразведчики к предательству не склонили, его свободная воля не участвовала в выдаче информации. Это синергизм безличностный: он осуществился по воле только одной стороны – контрразведчиков, через воздействие химического вещества на нервные центры агента, его волей не контролируемые. В описанной ситуации межличностный синергизм – через подкуп, угрозы, даже физические пытки – было бы правильно квалифицировать как предательство. Но безличностный синергизм – это не предательство, а только несчастье. Ведь предательство – это поступок, а поступок невозможен без участия личности. Агент может быть виноват, что живым попал в руки врагов, но это другой вопрос. Итак, Флаций отверг синергизм как учение, что человек как личность может содействовать Богу как личности в обращении своей личности к Богу. Кассиан же, Досифей и последующие православные богословы никогда не уточняли, является ли православный синергизм межличностным или безличностным. Против безличностного синергизма лютеране никогда не возражали по существу ..  Можно ли сказать, например, что часы показывают время вследствие синергизма пружины завода и стрелок (приводимых в движение только этой пружиной)? Если можно, то лютеране в этом смысле синергисты. А если нет, то нет» .
Конечно, св. Иоанн Кассиан и иерусалимский патриарх Досифей (имеется в виду его Исповедание веры 1672г.) не говорили о синергизме слишком детально, поскольку в православном богословии никогда не было таких серьезных и продолжительных дискуссий по поводу соотношения божественной и человеческой воль, как в богословии протестантском. Однако из «духа православного богословия» со всей очевидностью следует, что «восточный синергизм» может быть только личностным, и никаким иным. Если до «встречи с благодатью спасения» человек не являлся личностью со свободной волей (искаженной, но личностью), то он вообще не являлся человеком. В послании восточных патриархов о вере1723г., которое является лишь отредактированной версией Исповедания патр. Досифея, мы читаем: «Веруем, что человек, падший через преступление... не лишился той природы и силы, которую получил от преблагого Бога... Ибо в противном случае он сделался бы не разумным, и, следовательно, не человеком. Но он имел ту природу, с которой сотворен, и природную силу, свобод-ную, живую, деятельную, так, что он по природе может избирать и делать добро, убегать и отвращаться зла» . Т.е. православным важно подчеркнуть, что и после падения «человек остался человеком», т.е. и личностью, ибо может ли быть человек самим собой, если он не является личностью? Только такой синергизм и возможен в православии: человеческая личность либо отвергает общение с личностью божественной, либо принимает его: вся наша жизнь и проходит в метаниях между одним и другим, между ненавистью и любовью к Господу нашему.
Приводимые Исаевым примеры «безличностного синергизма» категорически не могут быть приняты православием: разве можно спасение человека сравнивать с воздействием «психотропных химических веществ»? Тогда ведь ясно, что никакого синергизма нет, а есть только «насильственное воздействие», помимо воли субъекта, где важно только то, что одна воля (божественная) подавляет другую (человеческую). Аналогично и в примере с часами. «Синергизм» пружины и стрелок – это не синергизм двух сознательных и свободных существ – Бога и человека. Если лютеране – синергисты только в этом смысле, то они не синергисты вообще. Часы – это обезличенный механизм, а человек – нет. Да, во вселенной Ньютона Бог «заводит» часы вселенной, и это было бы еще не оскорбительно, т.к. речь идет о неживой материи. Но говорить так о спасении человека – значит превращать его в «механизм», что кощунственно применительно к Богу, приписывая Ему «тоталитаризм» и тиранию по отношению к человеку, с которым Он, если следовать богословию реформации, обращается как с «винтиком», или, как говорили сами лютеране, - как с бревном..