ППКС подписываюсь под каждым словом. Мелодрама. 7

Татьяна Бондарен-Ко
Глава 7
Готовить ужин сегодня не имело никакого смысла. « Денис ночью есть не захочет, обойдусь и йогуртом с парочкой зеленых яблок. Мне и впрямь похудеть не мешает»-  я тяжело вздохнула и удрученно сжала двумя пальцами складочку, образовавшуюся над ремнем офисных брюк. Теперь мама даже с натяжкой не упрекнула бы меня в коже-да-костости.  Она никогда не сидела на диетах - лишний по современным меркам вес гармонично распределялся по её формам, еще  выгодней подчеркивая соблазнительную для мужчин разницу между талией, бедрами и пышной грудью.
Я гордилась своей мамой,  и искренне не понимала, что же такого нашел отец в отвратительной тощей версте коломенской, которую мне «посчастливилось» как-то увидеть рядом с ним. Ничего особенного они не делали - просто шли по бульвару под руку, но отец выглядел таким счастливым, что я сразу поняла - вот к кому он ходит ночевать ровно три раза в неделю. Я ничего не рассказала маме, да и перед отцом делала вид, будто бы ничего не видела, но точно помню, что в тот день во мне родилась ненависть к версте и острая жалость к маме.  Отца я любила без меры, обвиняя в его слабости исключительно худосочную  брюнетку. 
Наверняка она была ведьмой и приворожила папу. Да - примерно так я и думала классе в восьмом. И не просто думала, я как могла пыталась «расколдовать» папу, а вместо маминой благодарности получила отменных тумаков  за испорченную фотографию  с родительской свадьбы. А что мне было делать, если для магического «ритуала» требовалось разрезанное пополам яблоко, нитка, да две маленьких фотографии мамы и папы?
Рецепт действа я прочитала в дневнике одноклассницы. Тогда почти все девчонки вели «дневники друзей», в которые помимо затейливо составленных анкет для девочек и  мальчиков вписывали разную дребедень - от небольших рассказов про любовь, до анекдотов, гаданий и прочей подростковой чепухи. Как выяснилось, заставить папу бросить черноволосую худышку и снова влюбиться в маму крайне просто: надо разрезать яблоко пополам, положить на каждую половинку фотографии мамы и папы, сложить и крепко перевязать веревкой, чтоб не распадалось. Само «заклинание» я не вспомню даже примерно, но вся соль была в том, чтобы яблоко засохло. И вот, когда яблоко с мамой и папой внутри должно было превратиться в один большой сухофрукт,  папе ничего бы не оставалось кроме как всем сердцем полюбить маму и бросить ненавистную ведьму. Но мама не оценила стараний - и наказала недельным домашним арестом за испорченный фотоальбом. Я приняла приговор достойно: не плача и не признаваясь в истинных причинах поступка. К концу «срока» яблоко засохло, но папа так и не перестал уходить из дома по понедельникам, средам и пятницам…
Переодевшись в уютный флисовый домашний костюм, я сложила свой скромный ужин на большую тарелку. Достала из сумки один из купленных в ларьке журналов, и развалилась на диване в надежде чтением и разглядыванием картинок прогнать из головы неприятные воспоминания.
Зеленое яблоко хрустело и беспардонно плевалось капельками сока в красавиц-моделей, радостно и почти естественно улыбающихся мне со страниц «Космо». Их белоснежные улыбки обещали небо в алмазах, если ты сможешь позволить себе купить вооон то платье, или вооон ту тушь для ресниц, которая непременно сделает их похожими на накладные. Чтобы окончательно обратить читательниц, падких до косметических новинок, в свою веру, в некоторых местах журнала были приклеены пробники с кремами.  Одним из таких пробников оказался тональный крем, способный, якобы за пять минут даже бабу Ягу превратить в Белоснежку.  Завороженная такими чудесами, я оторвала пакетик от странички, мысленно извинившись перед  нарисованной красавицей Белоснежкой за проделанную моими неловкими пальцами дырку в голове, и пошла в ванную.  «Мда… не баба Яга, конечно, но Белоснежка даже с дырой выглядит куда лучше»,- дала я честную оценку отражению.  Мои волосы не могли похвастаться недавним походом в салон красоты, а кожа лица, несмотря на ежедневные вынужденные прогулки, не стала розовей. Но самым неприятным фрагментом отражения были глаза. Я всматривалась в них и не могла узнать. Даже цвет из серо-голубого превратился в блекло-асфальтовый.
 А ведь когда-то именно эти глаза привлекли внимание шебутного балагура-заводилу всей нашей группы Деньку Старостина. Девчонки долго шептались потом, что у него явно с головой что-то не так, если он западает на таких как я-  неформалок в рваных джинсах, огромных тяжеленых ботинках Доктор Мартинс и с короткой стрижкой, выкрашенной в несколько цветов радуги сразу.  Меня и по имени то никто не звал, прозвище «Дрюся», в чем- то созвучное с фамилией прочно приклеилось до тех пор, пока я не стала Старостиной Натальей Ивановной.  Мамина «хворь» особенно участилась, после того, как я впервые пришла домой из института в новом образе.  Она явно пожалела, что переборола свой материнский эгоизм и устроила меня в общежитие - дорога до ВУЗа занимала больше трех часов на электричке, и на семейном совете папа выдвинул предложение дать мне, повзрослевшей, ощутить вкус свободы. Мама колебалась недолго- волноваться каждый день минимум по шесть часов: как я добралась до института и как я вернусь домой, было гораздо тяжелее, чем звонить по вечерам вахтерше институтского общежития. Мама специально накупила разного дефицита и приехала к ней знакомиться. О чем они договорились – точно не знаю, но с того дня Нина Петровна исправно интересовалась у меня куда я иду и когда вернусь. Нина Петровна… золотой человек.  За «Марс», или «Сникерс» она была готова сказать моей маме, что я сплю, или что я ушла в библиотеку, когда на самом деле я пила пиво на Арбате у стены Цоя…