...Мне вспоминается девочка, которую мать часто привозила в гости к бабушке в деревню. Бабушка жила в обыкновенной крестьянской избе с русской печью, с чуланом, сенями и двором, находившимися под одной крышей. Она очень любила свою внучку и постоянно опасалась, как бы с ней не случилось чего-либо плохого.
Вечером, накормив девочку и уложив её в кровать на пуховую мягкую перину со множеством подушек, бабушка плотно занавешивала маленькое оконце переделанной из чулана комнатушки, жарко топила печь, а управившись, запирала дверь на внушительный крюк, привязав к нему для прочности мешок с положенным туда тяжёлым камнем. Затем она садилась на постель рядом с девочкой и начинала вести разговоры, которые, как казалось бабушке, могли уберечь внучку от возможных неожиданностей,
«А знаешь, Тонечка,— говорила она, — в каждом доме, да и в нашей избе, живёт домовой. Это хитрющий старик с длинной бородой, вечно одетый в тулуп и войлочную шапку. На ногах у него мягкие валенки, поэтому и ступает он неслышно. Днем домовой спит, а ночью ходит по избе — наводит порядок. Не дай Бог попасться ему на глаза в это время! Ты-то его в темноте не увидишь, а он смотрит зорко. И как рассердится! Возьмёт и толкнёт изо всех сил. И отлетишь ты в угол али о стол ударишься. Очень он сердится, когда ему мешают гулять по избе. Ну ладно, заговорилась я. А домовой-то уже проснулся. Слышь, половице скрипнула? Это он по большой избе ходит. Скоро и сюда заявится. Стало быть, и нам пора спать. Спи, с Богом, внученька, ни о чём плохом не думай, спи!» И бабушке приваливалась своим тёплым боком к худенькому тельцу внучки. А та, напуганная рассказом и находясь под его впечатлением, не только не могла долго заснуть, но даже не решалась пошевельнуться, боясь навлечь на себя гнев страшного домового.
Как-то по деревне пополз слух, что появились две женщины-грабительницы, которые для того, чтоб их не узнали, натягивают на голову и лицо тёмные капроновые чулки. Бабушка, вечно боявшаяся воров, стала впускать со двора в сени козу.
Однажды бабушка крепко спала, а внучка бодрствовала, не в силах побороть в себе ночной страх не только из-за домового, но и из-за появившихся в деревне грабителей, о которых вечером очень подробно рассказывала ей, правда, никогда не видавшая их сама, бабушка. Внезапно в сенях раздался сильный грохот, дребезжащий звук опрокинутого ведра, топот и отчаянное блеяние Маньки. Девочка, помертвев от страха, что есть силы уцепилась худенькими ручками за платье бабушки, а та, приподнявшись на локте и прислушиваясь к происходящему в сенях, сдавленно произнесла: «Пришли! Боже, спаси и сохрани нас!» Резво соскочив с кровати и строго приказав начавшей было плакать девочке молчать, она босиком прошлёпала к двери и стала тонким голосом причитать: «Воры! Дорогие воры! Уж не грабьте вы нас! Здесь и взять-то нечего: одни старые да малые! Не уводите козочку — единственную нашу кормилицу! Уж я вам опосля низко в ножки поклонюсь!»
Несмотря на увещевания бабушки, в сенях что-то продолжало греметь и падать, рассыпаясь по полу. Дробные шаги то приближались к двери чулана, то удалялись от него: создавалось впечатление, что волокли что-то тяжёлое, которое сопротивлялось как только могло. Коза Манька жалобно блеяла: «Ме-е-е!» «Режут!» — возопила бабушка и начала поспешно срывать с двери крючок, но тот, отягощённый привязанным к нему камнем, не поддавался. В сенях ещё что-то раз грохнуло, куда-то покатилось пустое ведро и, тупо ударившись, остановилось. Затем наступила зловещая тишина.
Утром бабушка, наконец-то справившись с крючком, осторожно открыла дверь в сени: в уголке на привядшей кучке травы мирно жевала свою жвачку Манька. Недалеко от дверей валялось цинковое ведро, а по всему полу раскатилась вывалившаяся из него картошка.
...Прошли годы. Девочка выросла, вышла замуж, обзавелась семьёй и детьми. Из неё вышла хорошая хозяйка, любящая мать, заботливая жена. Всё бы хорошо, да не хватало ей весёлости, жизнерадостности, уверенности в себе, смелости, умения отстоять свои убеждения и взгляды. Была она робка, молчалива, всегда чего-то боялась. А вечерами, когда муж уезжал в командировку, оставшись одна с детьми, она проверяла каждый уголок (а не забрался ли кто?), не могла уснуть по ночам, тревожно прислушиваясь к звукам во дворе и в доме. И тогда скрип рассохшейся половицы, стук ветки дерева в окно от поднявшегося ветра, шорох летучей мыши, поселившейся на чердаке, казались ей зловещим предзнаменованием того, что должно случиться что-то страшное. И у неё замирало сердце. Особенное напряжение чувствовала она между двумя и тремя часами ночи, в самое глухое время, подобное тому, когда взывала о милости к ворам давно ушедшая в мир иной горячо любившая её бабушка. Но женщина переживала всё это одна. Она не позволяла себе рассказывать своим детям истории о домовых и ворах, особенно по вечерам, ибо уже давно поняла. что ядовитые зёрна, посеянные в её душе ещё в детстве, дали свои всходы, от которых она не могла отрешиться до сих пор.
...Прошло ещё несколько лет. Выучились и вышли замуж её дочери, уехав в другие города. Умер любимый муж. И женщина осталась одинокой вдовой. Ночные страхи, внушённые ей с детства, усилились, и она уже не могла больше жить одна в своём доме. У неё развилась тяжелая гипертоническая болезнь, стало постоянно ныть изношенное сердце. И однажды врачи поставили ей диагноз: «Гипертонический криз. Предынфарктное состояние». Дочери, узнав о случившемся, увезли её из родного города. И она поселилась в многоэтажном доме, в семье младшей дочери. Там ей стало покойно и уютно. Но, несмотря на ласку и заботу, которыми окружили её родные, на доброжелательность соседей, у пожилой женщины ночами, когда она оставалась одна в комнате, продолжал возникать порой животный страх. Ей казалось, что кто-то притаился за шкафом, спрятался за трюмо или шторой. И тогда она, собрав все свои силы, вставала с постели и зажигала свет: в комнате, кроме неё, никого не было. Она выходила в коридор, открывала дверь в спальню внуков и, посмотрев на них и послушав их ровное и спокойное дыхание, возвращалась к себе. Крепкий сон детей, тишина в квартире, тёплый свет ночника и даже шорох за стеной, у соседей, дарили ей спокойствие и уверенность в том, что всё хорошо. Она ложилась и засыпала. Во сне она видела маленькую тонконогую девочку с козой, старенькую деревенскую избу и бабушку в тёмном платочке, которая, конечно же, хотела ей только добра.