Петр Сергеевич Красин, застенчивый полноватый очкарик, обладатель двух дипломов, тонкой души и старой пижамы в вертикальную полоску, непьющий, некурящий, сорока двух с хвостиком лет – поссорился с женой. Жена не выдержала тягот пятнадцатилетнего семейного счастья и взорвалась, как осколочная бомба. Вышла на тропу войны. Петр Сергеевич спрятался в окопе и, прикрывая голову, размышлял о странностях бытия. Вокруг свистели пули, взрывались снаряды и лилась кровь. Петр Сергеевич изредка отстреливался из пальца правой руки и даже выбросил белый флаг, но это не помогло. Вопреки всем военным конвенциям, увидев флаг, жена пустила в ход тяжелую артиллерию и ударила по нему с воздуха. Стало ясно, что пленных она не берет, и единственная цель войны – полное уничтожение противника. Петр Сергеевич, надо заметить, противником себя не считал, а скорее даже союзником, и потому был слегка озадачен.
- Что ты мямлишь, как курица? – кричала жена, - мужик ты или нет? Или ты вообще непонятно кто?..
- Тонечка, что это на тебя нашло, не понимаю. Объясни в чем дело-то, – мямлил, как курица, Петр Сергеевич.
- Надоело! Мне все это на-до-е-ло! Тонечка, Тонечка, сюсю – пусю… К черту, к дьяволу! Нельзя так больше жить! Ты даже напиться как следует не можешь! Другие вон – все алкоголики, а он у нас, видите ли, непьющий! Апостол Павел, блин, с крыльями! Дух святой! – жена плевалась словами, кривила лицо, покрывалась пятнами и была страшна.
- Тонечка…
- Идиот!!! – взвизгнула жена и топнула ногой. – Черта лысого тебе, а не Тонечка! Вот напился бы и врезал мне. Что, слабо? Да скорей уж я тебе врежу. Баба! Что смотришь? Иди, читай свои заумные книжки! Читатель хренов!
Петр Сергеевич презирал всякое насилие. Он считал себя культурным современным человеком, толерантным и нравственным. Да, он любил читать. В уборной, например, на специальной полочке всегда можно было выбрать что-то для души. Да и в свободное время он предпочитал не пялиться в телевизор, а поваляться на диване с интересной новинкой. Еще ему казалось, что в семейной жизни у него все хорошо, и теперь он смотрел на жену с искренним удивлением. Он не просто первый раз видел ее такой возбужденной, но и не подозревал даже, что она способна на подобные импульсы. Петру Сергеевичу было очень страшно, но иногда он все-таки высовывался из окопа и стрелял одиночными:
- Тонечка, я не понимаю. Объясни в чем я провинился? Только успокойся пожалуйста, не кричи, соседи же…
- Плевать мне на соседей! - заорала жена страшным голосом, - Чтоб они сдохли твои соседи! И не успокаивай меня! Не смей меня успокаивать, скотина!
Петр Сергеевич догадывался, что это истерика, видел, что жена явно соскочила с рельс, но в то же время ему было обидно. Он, хоть убей, не понимал, что случилось. Вроде бы все было как обычно…
- Тонечка, все таки, что случилось? Ведь все было хорошо…
- Именно, что хорошо!!! – жена наклонилась к нему, опершись руками о кухонный стол. - Хорошшшо… – прошипела она ему в лицо, превращаясь в ведьму, и Петр Сергеевич невольно отклонился всем корпусом, часто моргая.
Через час он собрал вещи, запихнул их в сумку и ушел в темноту.
***
…в том, что Ирина Дмитриевна была совершенно другой. Она казалась ему несколько грубоватой и даже, временами, вульгарной, но неизъяснимым образом Петр Сергеевич чаще, чем это было необходимо, обнаруживал себя возле нее, и сам удивлялся этому обстоятельству. Ирина поводила плечами, смотрела задумчиво и событий не форсировала, прикидывая, что ей делать с Петром Сергеевичем, возникшем на ее пути вместе со своими старомодными очками и столь же старомодными манерами. Однако, он был умен, остер на язык и ухаживал ненавязчиво и даже изящно. Ирина и сама не заметила, как стала скучать без его отточенных шуток, теплых ладоней и озорных глаз. И через месяц Петр Сергеевич с бутылкой мартини в портфеле и несколько подмерзшим букетом в руке, как чертик из табакерки, возник у нее на пороге в совершенно запотевших очках.
Ирина стояла перед ним босиком, на мокрых волосах был тюрбан из полотенца. У Петра Сергеевича тут же остановилось дыхание.
- Петя, - удивилась она, - что это ты без предупреждения? А впрочем ладно, заходи.
- Сюрприз, - только и смог выговорить Петя.
- Снимай, снимай свои одежды, сюрприз ты мой… Что это - цветы? Мне? Это лишнее, ей богу… Ну, спасибо. – она бросила букет на полку и забыла о нем.
На ней была не то майка, не то платье, скорее все-таки майка и, протерев свои очки, Петр Сергеевич окаменел. У него сложилось ощущение, что под этой майкой больше и не было ничего. С каждой секундой это ощущение крепло. Он в своем костюме и при галстуке почувствовал себя, как в гробу. Ирина подошла к нему и, ослабив узел, через голову сняла с него галстук. У Пети застучало в висках и, как приговоренный к повешению, с которого в последнюю секунду сняли петлю и помиловали, он ощутил жизнь как таковую. Ирина уже снимала с него пиджак.
- Портфель поставь, - сказала она.
Петр Сергеевич вдыхал ее сложный запах и не мог говорить. Да что там – говорить, он стоял в прихожей, как большая тряпичная кукла, безотчетно помогая мелкими, нелепыми движениями себя раздеть. Его трясло, он вспотел, и в животе сладкими волнами перекатывался страх.
- Расслабься, - шепнула она, - не съем же я тебя. Ты же за этим пришел? Так чего тянуть? А вино потом выпьем, или что у тебя там?
- Мартини, - хрипло выдохнул Петр Сергеевич.
- Вот и хорошо, что мартини, - она уже расстегивала ему брюки.
Петр Сергеевич закатил глаза и стал медленно оседать, когда она коснулась его бледных губ… Он растворился в горячем, соленом поцелуе и окончательно потерял сознание.
Все случилось прямо в прихожей…
***
…проснулся и долго не мог поверить, что это он. Ирина лежала рядом, повернувшись к нему спиной, и он не удержался - поцеловал ее в лопатку. Она встрепенулась и тут же заснула опять. Петр Сергеевич закрыл глаза и стал вспоминать вчерашний вечер и ночь. Сведения были отрывочными и совершенно невероятными. Петр Сергеевич даже и не подозревал на что он способен в состоянии эротического аффекта. В груди клокотал восторг и отчетливое чувство, что вся жизнь, вплоть до вчерашнего дня, прошла впустую. Он нашарил на полу очки и повернулся к Ирине. Солнце освещало ее контур, эту сложную и прекрасную линию, и стало видно, что кожа ее сплошь покрыта мельчайшими золотистыми волосками, и они светятся. Он вспомнил, как она трепетала под его ставшими вдруг уверенными руками и снова провалился в свое счастье, как в кроличью нору…
***
…как-то работать. Получалось плохо. Петр Сергеевич был совершенно раздавлен нахлынувшими чувствами и обязанности свои выполнял лишь отчасти. В обеденный перерыв им удалось остаться наедине. Он не знал, что говорить, только прижал ее к себе, зарылся в ее волосы и все твердил:
- Господи, господи, господи…
Ирина не пыталась сопротивляться. Только сказала тихо, пытаясь скрыть улыбку:
- Петр Сергеевич, что это вы себе позволяете? Мы ведь на работе…
- К черту работу. Пусть другие работают…
Вечером он провожал ее домой. Ирина улыбалась. Он мотыльком порхал вокруг. У подъезда она спросила:
- Зайдешь?
- А я тебе… не надоел? – Петя плавился под ее взглядом, как воск.
- Не говори глупостей. - ответила Ирина, - Насколько я помню, у нас есть мартини, - и решительно взяла его за руку.
И повторилось это безумие, и Петр Сергеевич…
***
…говорила мало и всегда по делу, он же наоборот щебетал, как птенец, нес всякую чушь, хохмил и радовался, как дитя, когда она смеялась. Его прорвало и он, не замечая, все ворковал и ворковал, будто старался рассказать всему миру о своем запоздалом счастье. Когда к нему вернулась способность соображать, он стал прокручивать в голове все, что она говорила и делала. Стал задумываться почему его, как магнитом, тянет к ней с такой непреодолимой силой. И в какой-то момент понял, что она лишена всей этой словесной шелухи, в которую люди привыкли прятать простые чувства, так, что не доберешься до главного, как ни старайся. Она всегда говорила, то, что думала, прямо и без малейшего смущения. Она почти не пользовалась косметикой, хотя одета всегда была элегантно и со вкусом. Когда на работе, однажды, он обратился к ней с просьбой написать извинительное письмо поставщику и попросить о дополнительной отсрочке, она ответила:
- Я не смогу. Дипломатия – это не ко мне. Отдайте Тане, она сделает лучше…
- Господи, я только теперь понимаю, как все должно быть! – говорил он восторженно, - Полжизни мы тратим на то, чтобы снять с себя одежду. Ведь все просто: любишь – люби, страшно тебе – бойся, злишься ты – так злись по-настоящему. Весело – так веселись, хочется кричать – кричи. Какая же ты умница! А я - осел. Вернее, был ослом…
- Я рада, что ты больше не осел. – отвечала Ирина и смеялась.
Он не унимался:
- Ты проникла в самую суть! В самую суть! Каким я был идиотом! Я могу рассчитать плотность газа в центре звезды, но не могу рассчитать, что мне самому нужно для счастья! А ведь все на поверхности. Любовь! Любовь! Ты согласна?
- Любовь – это всего лишь слово. Набор звуков. Оболочка для понятия, слишком размытого. Ты ведь умный – сам подумай… Есть желания и ощущения, больше ничего.
- Желания и ощущения…
- Да. И то и другое – по сути одно и то же, только с разных сторон. Неужели ты этого не знал?
- Не знал…
- Чему же тогда тебя учили в твоих университетах?
- Вот и я теперь думаю – чему? Боже мой, - Петр Сергеевич протянул к ней руки, как начинающий актер малого театра, - а ведь ты гений. Гений!
- Перестань, - она махнула на него рукой, - я обычная влюбленная женщина...
Каждый день он чувствовал, что освобождается от оков. С него слезала старая кожа, осыпался мусор, отваливались кусками никому не нужные правила. Он вдыхал свободу полной грудью и все удивлялся – как это естественно и просто. Петр Сергеевич расправил плечи, посвежел и стал выше ростом. Хлопая крыльями, он влетел в новую жизнь следом за своим учителем, гуру в юбке…
***
…неожиданно кончилось. Петра Сергеевича увезла «скорая кардиологическая» прямо с работы. Сразу после того, как он узнал, что случилось, повалился под стол и потерял сознание. Сутки его приводили в чувство…
Авария произошла на сто двенадцатом километре трассы. Это была ровно половина пути между двумя городами. Пока приехали врачи прошло два с лишним часа. Водитель погиб сразу. Две пассажирки были еще живы. Врачу и водителю «неотложки» еле удалось вытащить их. Первая умерла у них на руках. Ирина – через полчаса в машине по дороге в больницу. Куда и к кому они ехали так никто и не узнал…
К нему в палату пришел Володя Бочкин, принес апельсины и яблоки. Петр Сергеевич смотрел на него провалившимися черными глазами. Спросил:
- Когда похороны?
Володя отвел взгляд:
- Старик, тебе не надо об этом думать. Ты лучше…
- Когда похороны? - повторил он тихо и страшно.
- Ч-черт… Завтра. В два. Тебе нельзя выходить. Тебя не пустят…
- Принеси мне какую-нибудь одежду.
- Петруха, уймись. Тебе нельзя вставать…
- Ты принесешь или нет? – он смотрел на Володю таким взглядом, что тому стало жутко.
- Дьявол! Ладно… Принесу.
***
…и не думал, что у нее так много родственников. Подойти так и не решился. Стоял неподалеку, потом упал на колени в снег…
От его длинного звериного крика сорвалась с высоких сосен и тревожно закружила над кладбищем огромная стая ворон. Люди смотрели на странного человека в белом снегу. Кто с интересом, кто с отвращением. Он был без шапки, он был седой и страшный, в куртке не по размеру. Он зачерпывал в ладони снег и подбрасывал его вверх. Он уже не кричал. Он смеялся.
- Наверное, местный сумасшедший, - сказал кто-то...