Станица расположилась на огромной, как мне тогда казалось, территории. Невозможно пройти от одного края до другого, устанешь. Всюду хаты с зелеными, небольшими участками, деревьями, много жердёл.
Улицы узкие, пыльные. Остановились на постой в обычном доме, каких полно вокруг. В семье дети, поэтому всегда тесно, невозможно уединиться, всё время на людях. Это непривычно. Я дичок, мне нужно время, чтобы освоиться, привыкнуть к людям.
Неприятно удивил вкус воды, до такой степени мерзкий, что пропадало желание пить. Всё, сваренное на этой воде, приобретало отчетливо выраженный привкус, невольно исчезал аппетит.
Более отвратительной воды я больше нигде и никогда не встречал. Поэтому, в последующем, стал ценить хорошую воду. Когда приезжали на новое место, в первую очередь, отмечал вкус воды, и радовался, если вода была вкусной. А если неприятной, утешал себя, что это ненадолго, скоро мы снова уедем. Но хуже этой воды мне так и не удалось встретить.
За хорошей водой, то есть без столь отвратительного вкуса, ходили в конец улицы, к далекому артезианскому колодцу в закрытом помещении, похожем на мельницу. Там всегда людно и прохладно.
Очередь движется быстро. За каждое ведро плата в десять копеек. Прикидываю, сколько ведер понадобится в месяц. Приличная сумма. Легкое недоумение, что надо платить за воду, которая везде бесплатна. Неужели и мне придется носить воду из этого колодца на столь огромное расстояние? Матери будет некогда, она работает.
Не пришлось. Вскоре мать сняла у казачки комнату в деревянном доме, типа грузинского: сваями приподнятого над землей на метр. Зимой в таком доме холодно. Снизу будет поддувать сквозь рассохшиеся доски пола. Зато удобно подметать, весь мусор и пыль пролетает в расщелины.
Дощатые ступеньки вели на узкую веранду, и сразу дверь в маленькую комнату с единственным окном, но у нас нечего ставить, даже кровать и стол хозяйские. Они живут рядом в хорошем, кирпичном доме, а этот построен как летний домик, который нам и сдали. Во дворе пышные кусты шиповника. Впервые попробовал кисловатые плоды, выплевывая мохнатые, колючие семена. Голод не утолишь при всем желании.
День солнечный. Через дорогу огороды, за ними большое побеленное кирпичное здание средней школы. Но там нет начальных классов. На огородах много людей, убирают урожай.
Мне разрешили сорвать коробочку мака с очень вкусными зернами – тоже впервые пробую. Промелькнула мысль, хорошо бы и нам иметь такой огород, где бы рос мак. Зеленого горошка позволили набрать полную пазуху. Пришел домой и, сидя на веранде, с удовольствием съел. Мне начинала нравиться нынешняя жизнь.
Кажется, мы приехали с опозданием, не успели к первому сентябрю. Начальная школа, состоящая из одного третьего класса, расположена в обычной сельской избе с крылечком. В единственной, полутемной комнате парты стоят в три ряда. Два обычных окна за спиной и одно слева. Учеников около 15-ти.
Как-то, прочитав интервью со «звездой», который рассуждал о первой, второй любви, я подумал, а была ли у меня первая любовь? И можно ли считать за любовь юношеское буйство гормонов, когда готов влюбиться в любую девушку, лишь бы она ответила взаимностью? То же самое было у Ромео.
Когда Розалинда не ответила на его любовь, он тут же переключился на Джульетту, которая оказалась более покладистой. Конечно же, это не любовь. Взрыв гормонов, требующих выброса энергии. Но в моей жизни была девочка, которая произвела огромное впечатление.
Учительница лет за тридцать посадила меня на вторую парту от себя, в среднем ряду, с очень красивой девочкой. Пожалуй, красивее не доводилось видеть, и потом тоже. То ли такое впечатление было от неожиданности.
Учительница, видимо, разговаривала с моей матерью, и, конечно, её выбор, где мне сидеть, не был случайным. Она понимала, какое впечатление девочка произведет на меня. Хотя это был возраст, когда мальчики не любили, ненавидели девчонок за их визг и суматошность, за их мерзостный характер, чуть что бежать к взрослым, ябедничать, или же этим шантажировать.
Уже на втором уроке, когда я только робко начал приглядываться к соседке, единственной в ученической форме, тогда как остальные девочки одеты в домашние, неказистые, повседневные платья, учительница вызвала её к доске рассказывать наизусть басню «Лисица и виноград».
Более сильного заикания я больше никогда не услышу, сплошные спотыкающиеся согласные, прорывающиеся сквозь судорожные вздохи.
Зачем она её вызвала? Так нельзя мучить человека! Это издевательство! Как можно из всего этого, понять, выучила она урок или нет? – думал я, отводя взгляд от девочки, пытающейся показать, что она выучила эту проклятую басню. С таким же успехом, она могла бы и не учить, а просто запомнить первые строчки, которые и вымучивала бы несколько ужасающих минут.
Пожалуй, это было большим потрясением для меня, чем для девочки, которая понимала, кто был причиной вызова. Я должен был узнать о её дефекте, прежде чем бы начал приставать, как обычно поступают с соседками по парте.
Я не мог смотреть на её лицо, искаженное немыслимым заиканием. Не глядел и на других учеников, которым она была привычна, своя, - я мог выдать своё замешательство.
Уставился в парту и не понимал, что учительница поступает мудро, отсекая, тем самым, мои поползновения, заговорить с девочкой, ставя её в затруднительное положение. Девочка мужественно и стойко перенесла экзекуцию. Учительница похвалила:
– Молодец. Садись. Пять.
Раскрасневшаяся девочка села за парту, так ни разу не взглянув на меня, на мою реакцию. Возможно, и посмотрела, когда я отвел взгляд, не знаю.
И все последующие уроки она игнорировала моё существование в классе, словно меня там и не было. Я не знал, как реагировать. Понимал или догадывался о её душевном страдании?
На её месте, я бы, вообще, не вышел к доске. С какой стати я должен демонстрировать свой физический недостаток?! Это бестактно!
Единственное, что я мог сделать – это не приставать к ней. Мы сидели рядом и делали вид, что каждый сам по себе. Хотел посмотреть её имя в тетради, но она отодвинула на свою половину, и закрыла руками.
Позже, спустя годы, узнаю мнение врачей, что столь сильное заикание почти невозможно вылечить, и ни в коем случае нельзя заставлять ребёнка говорить, вымучивать какие-то слова.
На переменах, разговаривая с мальчиками, краем глаз наблюдал, что она рядом с двумя девочками. Когда же мы все играли в «ручеек», я не видел её, не мог выбрать, схватить за руку, хоть как-то показать, что она не безразлична мне.
Все ребята приняли меня за своего, лишь она не хотела со мной общаться. Попробовал заговорить, но она лишь строго посмотрела и отвернулась. И я боялся лишний раз взглянуть на неё, понимая, что моё любопытство может быть неправильно истолковано, как любопытство к её дефекту, а не к ней лично, она же не знает мои дружелюбные намерения.
Может, думает, что я собираюсь над ней посмеяться, как, вероятно, было с другими, менее тактичными мальчиками. Вполне возможно, что и я ей понравился, иначе бы не стала так игнорировать, защищая себя от моей возможной бестактности.
Конечно же, она вырастет красивой девушкой. Возможно, вылечится от заикания. Хочется в это верить, но не получается. Уж слишком сильно заикалась. Скорей всего, замкнется. Может быть, и замуж не выйдет. Очень гордая, сильная духом. Представляю, сколько надо мужества, чтобы выйти к доске и отвечать урок перед взглядом мальчика, который понравился. Я бы так не смог.
И, гораздо позже, досадовал на свою застенчивость, что не смог найти подход к девочке, которая нуждалась в общении со сверстниками, не только с девочками. Но и остальные мальчики не имели представления, как с ней общаться, натыкаясь на её ледяной взгляд, и тоже, как бы игнорировали её. Так проще.
Не проходило и года, чтобы я не вспомнил её. Конечно же, это не детская любовь. Но лишь память о удивительно красивой девочке, лицо которой не запомнилось, потому что избегал смотреть на неё,чтобы моё любопытство не было неправильно истолковано. Я её жалел. В народе говорят: Жалеет, значит, любит. Не знаю.
В 70-е годы по телевизору показывали документальный фильм о лечении заикания, ни у одного не было столь сильного дефекта. Я с жадным интересом смотрел передачу и вспоминал эту девочку. Как сложилась её жизнь?
Даже с новыми друзьями не мог заговорить о ней. Кажется, однажды новый друг показал мне на большой, добротный дом, в котором жила моя соседка по парте.
На миг представил себя в этом дворе, отгороженным высоким забором, её красивую мать, девочку. Возможно, если бы у нас было время, мы смогли подружиться.
Мы прошли мимо, за станицу, на простор, где стояла нескошенная пшеница, грунтовая дорога вела мимо зеленого ряда деревьев к пруду, настолько неухоженному, что желания искупаться не появилось.
Вдали виднелись крыши домов. Бескрайнее голубое небо с посвистом мелькающих жаворонков. Мальчики что-то наперебой рассказывают. Мы долго гуляем. Но это наш последний выход вместе.
Со школы приходил довольно рано. Яркий солнечный день весь в моем распоряжении. Дефицит информации и впечатлений. Скука. Залпом проглатываю книгу Мазурука про полярных летчиков. Вот бы ещё такую прочитать! Но в сельской библиотеке выбор очень скуден.
Библиотекарша не разрешает проходить к книжным полкам, не доверяет, и самой лень встать. Берем лишь то, что у них под рукой, а там выбор скуден. Редко удается перехватить действительно интересную книжку, как про барона Мюнхгаузена, которую залпом, с восторгом прочитал. Сказки уже надоели, но адыгейские прочитал с удовольствием.
Хозяева целый день на работе. Я их и не успел толком рассмотреть, только хозяйку, казачка лет тридцати, у неё пятилетняя дочка, которая в воскресенье напросилась со мной пойти в кинотеатр на детский сеанс. Я согласился, и был наказан. Девочка ничего не понимала в происходящем, и, отвлекая меня от экрана, постоянно спрашивала:
— А почему? А зачем?
Я не мог коротко и доходчиво объяснить, злился на себя, зарекшись ходить в кино с маленькими детьми.
На большую станицу, где более десятка тысяч жителей, единственное помещение для показа фильмов всегда забито до отказа. Детские сеансы переполнены малышней. Стараюсь не пропустить ни одного фильма. Единственное, доступное развлечение.
Здание без сцены. Экран на стене. Голые побеленные стены с высокими потолками и потрескавшейся штукатуркой. Деревянные стулья, сбитые рейками. Почему-то ни один фильм не запомнился так, как скучнейший двухсерийный фильм «Любовь Яровая» по пьесе Константина Тренёва. Фильмов мало, а этот часто показывали тем, кто не имел возможности выбирать – солдатам.
Сплошная несуразица - в жизни такого не бывает: красавец офицер влюблен в толстую, некрасивую тетку, которая всё время помыкает им и недовольно выговаривает свои претензии, а под конец фильма, стреляет в него.
Фильм Бориса Тренева насквозь пропагандистский. Женщина приносит в жертву свою любовь, ставя общественное, выше личного. Политикам выгодно, чтобы жены убивали своих мужей, близких, если те против коммунистов. Павлик закладывает отца. Корчагин жилы рвет, гробит свое здоровье, чтобы коммунисты потом стали банкирами и смеялись над идиотами, вроде него.
Режиссер, не мудрствуя лукаво, снял театральную постановку спектакля, с теми же декорациями, вызывающими скуку. На протяжении фильма можно смотреть только на актеров, которые вызывали недоумение, как этого красавца угораздило влюбиться в толстую бабищу, которая постоянно недовольна и командует, а он в отчаянии от любви к ней.
Позже стал догадываться, особенно, когда видел 50-летних старух в роли 18-летних, режиссер ублажает свою возлюбленную.
(Странный вкус. Мог бы помоложе выбрать, и зрители бы не страдали от скуки.)
Позже прочитаю в воспоминаниях Маргариты Волиной:
«Зиночка Карпова. «Манон Леско» студии недолго царила в БДТ. Переходя из рук в руки, пересаживаясь с колен на колени, она приучилась пить: под сухую поцелуи уже были не те! Снялась в фильме «Любовь Яровая», но её очарования экран не передал. Водка сушила кожу, прокладывала ранние морщины. Зину уволили из БДТ – «по собственному желанию». Некоторое время она работала табельщицей: днем сидела в проходной, а вечерами выходила на Московский вокзал и за пол-литра предлагала себя желающим. Но и их с каждым годом становилось всё меньше и меньше. Семьи нет. Детей нет. Одна утеха – водка. Частичная потеря зрения. Слепота. Смерть в доме инвалидов.
Такой же бабищей выглядела и Татьяна Окуневская в своих фильмах, которая была тогда замужем за Борисом Горбатовым, и в своих воспоминаниях презрительно о нем отзывалась и признавалась, что вышла за него лишь потому, что у него были деньги.
Хорошая характеристика человека.
Артистка Нина Архипова позже вышла замуж за Б. Горбатова и написала о нем: «замечательный был человек».
Две правды, и каждая характеризует сказавшего: какой сам, таков и отзыв.
От новых знакомых мать принесла «Сонник», толкующий сны. Я часто слышал, как мать рассказывала свои сны подругам, и они долго толковали, что же сие означает. В памяти-то, на уровне подкорки, сидела давно читанная история о Иосифе Прекрасном, толкующем фараону его сновидения, и для верующих было аксиомой, что сны о чём-то вещают. Иногда и я рассказывал матери свой наиболее интересный сон.
Некоторое время она раздумывала, потом отмахивалась:
— Воскресные сны не сбываются.
Я, с любопытством, начал рассматривать тонкую книжицу, полистал, и быстро потерял интерес: даже мне было ясно, что всё это — большая глупость. Все слова приведены в алфавитном порядке, но, чтобы из них составить весь волшебный сон, нужно проявить китайское терпение и усидчивость. Лошадиная голова никак меня не касалась. Потеря бумажника мне не грозила, за неимением оного.
И я отложил сонник в сторону. Скоро его мать унесла и больше не вспоминала. Возможно, и она пришла к такому же выводу.
продолжение следует: http://proza.ru/2012/07/06/1129