Елене Филипенко и все тем, кто сумел сохранить на губах сладкий, розовый вкус детства.
Шёлковые косички.
Эта маленькая девочка, что сейчас скачет по комнате, моя дочь,
зовут её Оля, ей пять лет. В пять лет всё время хочется скакать,
а с тех пор, как научишься говорить, ещё и говорить, не умолкая.
Мысли переполняют маленькую голову, а вопросы без конца крутятся
на кончике языка, и с этим ничего не поделаешь. Окружающим
остаётся только согласиться и вступить в диалог.
-Когда ты был маленький, ты умел скакать через верёвочку?-
- Да - отвечаю я.
- А, сейчас?
- Надеюсь, что и сейчас умею - Я не подозреваю, куда она клонит, и
в голосе моём нотка сомнения.
Оля протягивает мне скакалки. – Научи меня.
- О, нет! Думаю, такие уроки не понравятся нашим соседям, тем,
что живут под нами.
- А на улице научишь?
- Конечно! - говорю я, облегчённо вздыхая, и, надеясь, что она
забудет.
Однако время идёт, и по желанию её мамы, мы с Олей должны
пойти гулять, а заодно купить молока.
Мама говорит ей,- Оля, иди сюда, я заплету тебе косички.
Нет,- говорит Оля,- пускай заплетёт папа. Она любит, когда
это делаю я, и мне это тоже нравится. Детские волосики такие
пушистые, мягкие, держать их в руках большое удовольствие.
- Папа, пожалуйста, три косички!
-Хорошо, хорошо!- Я плету три, старательно вплетая один хвостик
в другой, потом в третий, опять в первый, и так получается
косичка, затем то же самое со второй косичкой и, наконец,
принимаюсь за третью. Её головка так чудесно пахнет.
Все три косички соединяю в одну.
- Мама, красиво?
- Очень, моя милая. Ты самая красивая!
Мы уже в дверях, вдруг Оля останавливается, - А скакалки?
- спрашивает она.
- Может быть в следующий раз? - говорю я, понимая безнадёжность
попытки.
- Ты же обещал! -удивляется дочка.
Жена, сочувственно улыбаясь, протягивает мне скакалки.
До гастронома метров триста, хорошее расстояние для прогулки.
Мы идём рядом, её тёплая, нежная ладошка в моей руке.
Вот и детская площадка.
-Ну, давай показывай!
Я неуклюже пытаюсь перепрыгнуть через детские скакалки.
Раз, ещё раз, ещё. Всё напрасно. Дочь удручённо смотрит на меня.
-Что-то, папочка, не очень то у тебя получается, - говорит она деликатно.
Мой рейтинг резко падает, и, чтобы он окончательно не свалился
до нуля, я неожиданно говорю, - Смотри голуби! Они же голодные!
- Пойдём скорее кормить, - говорит Оля. Я быстро сворачиваю
скакалки.
По асфальту расхаживают важные, неповоротливые голуби в своих
серо-сизых, перламутровых мундирах. По всему видно, что одёжка им
мешает, но положение не позволяет быть попроще и разоблачиться.
Вокруг них скачут жизнерадостные воробьи, всегда готовые ухватить,
крошку из под носа.
Я достаю из кармана чёрствую горбушку и протягиваю её Оле.
Она отщипывает кусочек и бросает его птицам.
От неожиданного движения голуби на секунду отпрянули и
этого было достаточно для ловкого воробья, подхватившего
добычу. Ещё раз, - то же самое. Я отламываю кусок и стараюсь бросить
его под нос голубю, но каждый раз воробьи оказываются проворнее.
Тут голуби вместо того, чтобы объединить свои усилия против
пронырливых воробьёв начинают оттеснять и даже клевать своего
сородича только за то, что цвет его оперения не такой как у всех.
Я бросаю кусочек этому пятнистому бедолаге. Но нет, опять неудача.
Трудно быть чужим среди своих. Дочка крошит остатки хлеба,
что-то всё же достаётся голубям. Все довольны, особенно мы.
Идём дальше. Вот и качели, Оля устремляется к ним и остановить
её уже ни что не может. Если скакалка для ребёнка любовь, то
качели это страсть. Скользить вверх, вниз, вверх, вниз по одной
и той же траектории она может часами, днями, неделями, и увести
её от них можно только, пообещав что-то более привлекательное,
а так как ничего достойнее качелей на свете не существует,
остаётся одно,- ждать. Для этого, заметьте, рядом с качелями всегда скамейка.
- Папа, раскачай меня - просит Оля. Качели издают жуткий звук,
по всему кварталу несётся «ююю-иии, ююю-иии, ююю-иии».
- Папа, сильнее!- кричит она восторженно. «Ююю-иии» достигает
кульминации. Так проходит полчаса. Наконец я напоминаю ей,
что мама поручила нам купить молока. Мои слова спускают маленькую
девочку с подоблачной выси, куда её занесли музыкальные качели, на твёрдую землю.
Она понимает, что мама всех главней и перечить, при упоминании о ней не следует.
Мы направляемся в сторону гастронома.
- Тебе нравится моё платье,- спрашивает Оля?
- Да, по- моему такого ни у кого нет.
- Это мне мама сшила!
- Твоя мама самая лучшая мастерица,- соглашаюсь я.
- А туфельки? Мама купила их в Детском Мире.
Розовые туфельки с бретелькой поперёк и голубеньким цветочком её гордость.
- В каком это Детском Мире? - спрашиваю я наивно.
- Ты, что не знаешь, где Детский Мир? Мы уже сто раз с мамой там были!
И она рассказывает мне про поход в Детский Мир, про удивительных, сказочных персонажей, которых ей удалось там увидеть, про башню с часами и петухом, который поёт каждые полчаса, про чудесное мороженое в стаканчике, очень вкусное.
- И очень жаль, папочка, что ты этого ничего не видел, - говорит Оля, не умолкая, - пока мы стояли в очереди, петух три раза прокричал.
- Да? - удивляюсь я, - Это значит, что тебе достались сказочные туфельки.
- Ну, конечно! - радуется она.
Так за разговорами мы подходим к гастроному.
Над входом висит огромная растяжка. На красном фоне большими
белыми буквами написано: "НАШЕ ПОКОЛЕНИЕ БУДЕТ ЖИТЬ ПРИ КОММУНИЗМЕ!"
Дочка читает по слогам. Молчит, пытается понять. Потом спрашивает,
- Папа, что это коммунизм? - Я готов к вопросу и пытаюсь попроще передать суть, но невольно вылетают казённые, стандартные слова.
- Коммунизм, - это наше светлое будущее, когда все мы будем жить счастливо, не будет войн, не будет денег, всего будет достаточно и девиз наш будет:
"ОТ КАЖДОГО ПО СПОСОБНОСТИ, КАЖДОМУ ПО ПОТРЕБНОСТИ!"
С этими словами мы входим в гастроном.
Большой магазин, очень большой, и по всему его периметру прилавки, на которых под толстым, сияющим, витринным стеклом аккуратно уложены плавленые сырки "Волна".
Маленькие серебристые квадратики в фольге с сине-жёлтой этикеткой покрывают всё пространство витрины, и отражаясь в её зеркальной поверхности, создают иллюзию плавленой волны морского прибоя.
И больше ничего во всём магазине. Ничего кроме этой "волны".
- Смотри, как красиво! - воскликнула Оля. Я промолчал, впервые не разделив её восторга.
Но тут нас ждёт главное разочарование, - молоко кончилось, всё раскупили.
- Надо было приходить раньше, - говорит нам продавщица, и, видя нашу растерянность, добавляет, - Теперь только завтра.
Что поделаешь? Мы вышли из магазина, но вот приятный сюрприз!
Рядом с гастрономом в книжном киоске продают сказки, чудесные детские сказки.
Мы покупаем две книжки, Андерсена и Пушкина.
Идём весёлые домой.
Мама немного огорчилась, увидев нас без молока, и грустно сказала: "Когда же настанет время, что можно будет купить в магазине без проблем и молоко, и масло, и мясо?"
- При коммунизме, мамочка! - утешила её дочка.
Кашку пришлось сварить на воде.
Ну, ничего! Зато на ночь мы почитали такие хорошие сказки.
Я пожелал Оле спокойной ночи, поцеловал её и сказал, - Пусть тебе приснится самая добрая сказка.
- И тебе, папочка!- ответила она.
И действительно, только я закрыл глаза, как на меня навалился сон:
будто наступил коммунизм, и я стою в очереди за докторской колбасой.
Все что-то волнуются не понятно от чего.
Вот и подошла моя очередь. За прилавком продавщица в милицейской форме.
-Мне, пожалуйста, - говорю я, - полкило докторской колбасы.
- Ваш литер номер «восемь», - отвечает она, - Вам положено только триста грамм.
- Ну, как же, - удивляюсь я, - ведь уже коммунизм? А я так люблю эту колбасу!
- Товарищ, Ваши желания превышают Ваши потребности, и я удивляюсь, товарищ, Вашей политической безграмотности!
- Послушайте, кто же установил для меня такие потребности? - пытаюсь добиться я.
- Кому надо, тот и установил. Вы чем-то не довольны? - в голосе её слышна медь.
- Нет, нет, - поспешил заверить я, вовремя заметив, что в стороне двое в штатском уже готовы отделиться от стены.
Тут я проснулся в холодном поту.
Утром дочка спросила меня: "Папа, какая сказка тебе приснилась?"
- Про коммунизм, - ответил я угрюмо.
- А мне только про разбитое корыто, - сказала она со вдохом.
На следующий день иду я с работы, а навстречу мне соседка с третьего этажа, вся светится от счастья, лицо пурпурное и улыбка до ушей. Думаю, чтобы это значило?
В руках у неё сумка с чем-то довольно увесистым.
Здороваюсь. Она мне вместо ответа полушёпотом, - Бегите скорее, колбасу дают, докторскую.
Ну, думаю, - " Сон в руку!" Спохватился, помчался всё в тот же гастроном.
На ходу прикидываю, - хватит ли мне денег на два батона, или только на один.
Домой уже нет времени подниматься, когда ещё такое счастье привалит.
Прибежал. Успел. Только занял очередь, продавщица кричит: " За мужчиной в синей рубашке (то есть за мной) не занимайте, колбаса кончается".
Люди в очереди заволновались, кто стоит в конце стали кричать: "Отпускайте по одному батону в руки!"
Те, кто в начале возмутились: "Мы отстояли такую очередь,
и теперь вы будете диктовать сколько нам брать. Надо было не спать!"
- Я то, - думаю, - не спал, на работе был.
Отстоял все "положенные" сорок минут. Денег хватило только на полтора батона.
Дома все были счастливы, особенно дочка, она так любит докторскую колбасу.
Я отрезал большой кусок, на срезе он блестел и на нём выступила слеза, в комнате повеяло чесночком и сытой жизнью. Я положил его на хлеб.-Кушай, моя милая!
Сам я предпочитаю жареную, и жена тоже.
Не долго думая, два куска на горячую сковороду. Ух, как они зашкворчали, а потом надулись от сознания своей важности и аппетитности!
Аккуратненько подцепляю и переворачиваю, чтобы была корочка и с другой стороны.
Опять пыхтят. Всё, готово! Два горячих куска на хлеб.
Мы сидим, пьём сладкий, цейлонский чай, и счастливее нас нет никого на свете.
Что может быть вкуснее докторской колбасы, разве что баварские сосиски?
Так ведь их же нет.
Юрий Петров. Март 2012 года.