Чемодан

Татьяна Алексеева 2
Старый потрепанный чемодан пролежал без движения всю осень и зиму, почти до самой Пасхи Христовой. И так уже не первый год он, затаив дыхание, тихо покоился под широкой кроватью в маленькой спаленке городской квартиры.
Интеллигентная пара, обитающая в этой квартире, давно жила вдвоём. Их ненаглядная единственная дочка уже лет пять как была в Европе. Катенька, так звали их родную дочь, — закончив институт, удачно вышла замуж, обзавелась семьей и постоянно проживала за границей.
В чемодане были заперты поношенные вещи, нужды в которых у хозяев дома давно не возникало.
Чемодан слышал немало историй их семейной жизни, ведь он был невольным слушателем всех разговоров перед сном. На широкой кровати, под которую он был запрятан, спали супруги, живущие в браке без малого тридцать лет.
Чемодан грустил вместе с ними, когда муж и жена обсуждали печальные вести или безмолвно радовался за них, когда те были чем-то довольны.
Каждый вечер, ближе к полуночи, привычно устроившись в кровати, немного поговорив, а иногда и поспорив, они мирно засыпали. А неравнодушный свидетель-чемодан старался представить услышанное и изо всех своих чемоданьих сил «включал» своё воображение.
Случалось так, что он и вовсе не мог уснуть. Забеспокоится вдруг, разволнуется из-за раскатистого храпа располневшего и изрядно потяжелевшего хозяина, из-за тягостных вздохов супруги, её беспокойного сна.
Довольно часто бывалого путешественника тревожили мысли о своей никчемности, нет, скорее всего, о своей беспомощности. И тогда у него, подстать хозяйке, без всякой весомой причины вспыхивали чувства внезапной тревоги, тоски и обречённого одиночества.
За минувшую зиму чемодан сильно запылился, а оттого, что он долго лежал без движения, прилип к рассохшемуся паркету. Из-за такого досадного недоразумения чемодан сильно страдал — ведь он не мог пошевелиться. Но зато он свободно мечтал. Мечтал съездить на бескрайнее море, как это случалось раньше в те давние времена, когда супруги были молоды и счастливы, а он был новым и выносливым. А ещё представлял он, как вскоре стряхнёт скопившуюся пыль, взглянет в распахнутое настежь окно, почувствует запах весны, вдохнёт полной грудью и выйдет вместе с ними навстречу семейному отпуску.
***
Каждый год перед праздником Пасхи, в чистый четверг, хозяйка, а её звали Пелагея, тщательно убирала квартиру: натирала до блеска полы, добавляя в воду приятную отдушку, обтирала фланелевой тряпкой двери и окна, собирала затаившуюся пыль в щелях обшарпанного паркета, смахивала с углов причудливые кружевца-паутинки.
Чистые окна она наряжала белоснежной тюлью — оттого, так всегда казалось чемодану, под кроватью становилась светлее. А ещё в этот день она всегда приносила цветы. Пелагея ходила за ними на маленький стихийный рынок, называя его старушечьим.
Добродушные бабушки подбирали в её букет разноцветные тюльпаны, дополняя его махровыми нарциссами. И Пелагея вместе с большущим букетом впускала в свой дом очередную весну. Она заботливо подрезала стебельки цветов и по одному осторожно опускала их в изящную хрустальную вазу. Затем добавляла воды, немного сахара и ставила букет на комод возле маленьких иконок.
Каждый раз она целовала образок святого Луки и с благоговением ставила его на прежнее место. Лукой звали её мужа.
Лука был человеком исключительным. Он был умён, интеллигентен, добр и хорошо воспитан. Его любили сослуживцы, а у друзей он был всегда душой компании. На чиновничьей службе Луку уважали, ценили его за профессионализм, спокойный нрав и преданность делу.
Словом, редкий был человек.
Накануне за ужином, в последний четверг Великого поста Лука и Пелагея повздорили. Недовольна была Пелагея. Чемодан слышал, как она упрекала его в непорядочности. Она громко и сердито говорила с ним и при этом сильно нервничала.
Пелагея, в отличие от Луки, была человеком эмоциональным, легко возбудимым, очень ранимым и порой даже мнительным. А вот в семейной жизни они удачно дополняли друг друга. У друзей и знакомых их союз всегда вызывал уважение.
Лука молча слушал возбуждённый монолог жены, не возражал ей, не оправдывался, не спорил. Иногда он, с присущим ему чувством юмора, отшучивался в ответ на претензии в его адрес.
Бой ходиков прервал Пелагею на полуслове.
— Уже одиннадцать вечера? — спросила она с изумлением.
— И в этом я виноват? — съёрничал Лука и встал из-за стола.
На кухне воцарилась тишина. Лука молча ушёл в спальню, закрыл за собой дверь, громко включил звук у телевизора и, не раздеваясь, лёг на кровать. Немного погодя он задремал, тихонько захрапел, чуть присвистывая.
— Наверное, опять поссорились, — подумал чемодан и сразу же насторожился. Прислушиваясь к звукам за прикрытой дверью, чемодан надеялся, что вскоре всё уладится. Так и раньше бывало не раз: они немного посердятся друг на друга, потом непременно помирятся, простят обиды и всяк по-своему переживёт их.
Программа новостей была короткой. Громкая реклама разбудила Луку. Он встал, не раздумывая, выключил телевизор, разделся и лёг спать.
А чемодану вдруг почудилось, что хлопнула входная дверь. В квартире стало тихо. Настенные часы пробили полночь. Разгневанная Пелагея в спальню так и не пришла.


***
На следующий день она вернулась домой, когда Лука уже был на службе. Тихо вошла в квартиру, переоделась. Немного погодя приняла ванну, сварила чай, нехотя позавтракала. Чуть слышно зашла в спальню, села на кровать и заплакала. Потом прилегла и до самого вечера провалялась в кровати.
Паша лежала и думала, что же на самом деле случилось? Она никому не звонила, не поднимала трубку, не открыла дверь, когда в неё кто-то стучал. Ей было жаль себя, и в этот день она чувствовала себя самой несчастной. Пелагея ждала звонка, но Лука не позвонил ей в течение дня.
Направлялась на кухню, чтобы вновь заварить себе чай, она остановилась у большого настенного зеркала, обрамлённого в тяжёлую чугунную раму. Пелагея смотрела в чистое полотно, будто видела своё отражение впервые. Рассматривая мелкие морщинки на лице, она еле слышно шептала: «Значит, ему всё равно… Его не волнует, где и с кем я была, что сейчас происходит со мной…»
Слова Пелагеи привели чемодан в волнение. Он изо всех сил заёрзал по паркету, протяжно заскрипел, стараясь отвлечь её от тягостных мыслей.
Пелагея прислушалась. На мгновенье притихла, задумалась, удивляясь своему отражению в зеркале. Поправляя сбившиеся волосы, расстроенная женщина не могла не заметить, как изменилось её лицо за пережитую ночь. Большие ясные глаза были полны печали, грусти, душевной боли и накопившейся усталости.
Она промокнула салфеткой лицо, связала волосы в пучок, смахнула накатившиеся слёзы. Тревога, обида, сомнения, разочарование вломились в её страдающее сердце, острой болью обжигая его. Она тяжело вздохнула и безразлично промолвила: «Жизнь притворяться научилась, а правду знали зеркала».
***
Лука пришёл домой как обычно. В этот вечер Пелагея не встретила его у двери. Да и Лука не звонил в дверь — он открыл её своим ключом.
— Ужинать будем? — виновато спросил он, отыскав её в спальне.
— Ужинай без меня, — тихо ответила Пелагея, не подняв на него глаз. Она уставилась в экран телевизора.
Лука поспешил из комнаты, оставив дверь открытой. Прошёл на кухню, достал из холодильника пиво, сделал бутерброд, включил телевизор. Немного погодя в столовую зашла Пелагея.
Паша мельком взглянула на мужа, взяла чистый стакан, наполнила его до краёв пивом, села напротив и потребовала от него объяснений.
— Ты не хочешь извиниться и понятно объяснить мне, каким таким делом ты был занят, что не смог позвонить мне ни тем вечером, ни сегодня днём?
Лука молчал. Он исподлобья посмотрел на жену, затем отвел взгляд на экран телевизора.
— Я никак в толк взять не могу, — продолжила она, — неужели тебе совсем всё равно — волнуюсь я за тебя или нет? Ты же сказал мне: «Я вечером тебе позвоню». И не позвонил. А мои многочисленные попытки до тебя дозвониться ты игнорировал целый вечер. Что, по-твоему, я должна была думать? — спросила она, негодуя.
— У меня телефон разрядился, — нашел ответ в оправдании Лука.
— И больше ни у кого из твоих командировочных сотрудников мобильных телефонов не оказалось? — не унималась она, пытаясь выяснить истину.
— Я поставил его на зарядку, а сам лёг спать.
— В девять часов вечера и лёг, — иронизировала Пелагея. — Видимо, лёг не один, а с подружкой, а отвлекаться на звонок тебе было неудобно…
— У тебя всегда только такие мысли и приходят в голову, — рассерженно парировал он. — Я не хочу отвечать на твой дурацкий допрос.
— Это не допрос, – вспыхнула Пелагея. — Это решение нашей с тобой дальнейшей судьбы. Сейчас, именно сейчас, при выяснении этих досадных недоразумений. Если тебе абсолютно безразличны мои волнения и переживания за тебя, то, может быть, нам будет лучше вообще избавиться от них. Раз и навсегда. Я не буду переживать за твоё больное сердце, волноваться, уж не случилось ли что-то непоправимое, а тебе не надо будет оправдываться и выворачиваться из-за своей тупой дурости. Ты, оказывается, просто глупец. Прожив со мной столько лет, ты так ничего и не понял. Но как вообще можно быть таким бездушным?
Она налила ещё пива.
— По телефону, хочу сказать тебе по большому секрету, вообще ничего не видно. И если бы ты позвонил тогда вечером, как обещал мне, даже если ты слишком был занят, сегодняшних выяснений могло и не быть.
— Что ты хочешь услышать от меня? — вспылил Лука.
— Я хочу услышать правду. Но я точно знаю, что всё равно её не услышу, потому что ты трус. Трус и предатель. Ты безответственный человек, неспособный подумать о близких. Мне жаль, что столько лет я безоговорочно верила тебе и всегда считала, что на тебя во всём и всегда можно положиться и что тебе можно доверять. Я не могу поверить в то, что мой любимый и самый дорогой мне человек, которому я посвятила всю свою жизнь, так мог со мной обойтись. Мне стыдно за тебя и обидно за себя. Я больше не хочу обсуждать это, и если ты так поступил, то ты совсем меня не уважаешь. Ты умудрился своей глупой выходкой унизить меня так, как никто не унижал меня раньше. Как можно тебя за это простить? — безапелляционно спросила она и вышла из кухни. Она зашла в спальню, села на кровать и включила телевизор.
Спустя несколько минут Пелагея услышала, как хлопнула входная дверь. Теперь Лука, не сказав ей ни слова, ушёл из дома.

***
Раздавленная и опустошённая своими же словами, она ходила из комнаты в кухню, садилась, вставала, искала себе место для утешения. Её сердце разрывалась, сжималось и замирало от боли, а голову одолевал настигающий хмель.
Пелагея достала из холодильника недопитую водку, вылила её в стакан, и залпом выпила всё сразу. Безутешные слёзы омывали раскрасневшееся лицо. Бессилие и необъяснимый страх превратились в непреодолимое мучение. Её сильно знобило, тело не слушалось, ноги становились ватными. Пелагея, слегка пошатываясь, дошла до кровати и рухнула на неё ничком. От выпитого алкоголя её тошнило, нервный спазм сковал тело. Она лежала, боясь пошевелиться. Голова опустела от мыслей, и в этот момент ей показалось, что она умерла. Под действием алкоголя она вскоре крепко заснула.
Ранним утром Пелагея проснулась от неутолимой жажды. В висках монотонно стучало, голова словно вросла в подушку. Паша с трудом приподняла голову, посмотрела на часы. Большая стрелка настенных часов показывала начало пятого.
— Всё сходится, — вслух произнесла она. — Как настоящий алкоголик. Видимо, сейчас настало время опохмеляться. Как они так пьют? – подумала и, вспомнив выпитую водку и пиво, её чуть не вытошнило. Она встала, засунула ноги в стоящие рядом с кроватью тапки, открыла форточку и вышла на кухню, предварительно заглянув в большую комнату.
Луки дома не было. Острая боль молнией пронзила сердце, когда она увидела, что диван в гостевой был пуст. Лука не ночевал дома, а это значит, что неожиданно разразившийся конфликт между ними явно усугублялся.
Пелагея подожгла газовую горелку, набрала в чайник свежий воды и поставила его на огонь. Быстро приняла душ, надела свежий халат. Ей стало значительно легче. Физически легче, а вот с душевным своим настроем она никак не могла совладать. Тревожное состояние хозяйничало во всем теле — с головы до ног. Пелагея неторопливо выпила чай, потом долго смотрела на часы, туго соображая. Она решила, что звонить сейчас Луке она не будет в любом случае, в пять утра это слишком рано.
— Где он сейчас может быть? — думала она с тревогой. — Лишь бы ничего не случилось. Может быть, он у друзей, а может, на вокзале, а может быть… Лука дважды не прав, сам во всём виноват, а из меня кретинку делает. Сам меня обманул, сам предал, опозорил меня перед незнакомыми людьми. Но как он мог? — вновь и вновь задавалась она одним и тем же вопросом.
Непережитая обида, женская ревность, бессилие приводили её в исступление.
— Он изменил мне. И как его можно за это простить? — искала она ответ. — Кому же тогда в этой жизни можно вообще доверять? Самый близкий, родной, любимый и дорогой человек забыл своё обещание, солгал и не извинился. Выходит, верить никому нельзя. А как же вместе жить, если пропала вера?
Маясь переживаниями, с трудом дождалась девяти утра.
— Теперь уже можно позвонить, — сказала она вслух и присела на край неубранной кровати. Она взяла телефон и решительно набрала номер Луки. Длинные гудки испытывали Пелагею. Лука не отвечал. Она вновь и вновь набирала номер, злясь на него, сердито причитая: «Ну, хватит, Лука, возьми же наконец трубку».
— Алло, — еле слышно ответил он.
— С тобой всё в порядке? — устав от волнений, тихо спросила Паша.
— Почти всё, — ответил Лука и отключил связь.
— Чёрт, — выругалась Пелагея и вновь набрала номер.
— Что ты хотела мне сказать? — отстранённо спросил он.
— Я хочу сказать тебе, Лука, — твёрдым голосом и торопясь, произнесла Пелагея, если ты сегодня до двенадцати дня не вернешься домой, то у порога будет стоять чемодан с твоими вещами. Заберешь его тогда, когда меня не будет дома. Подумай и прими решение, у тебя ещё есть немного времени. И она тут же повесила трубку.
***
Затаившийся под кроватью чемодан обмер, услышав о себе. Он не очень понял, что сейчас произошло, и радоваться ему случившемуся или горевать. Что он должен сделать? И зачем ему надо стоять у порога? Он понимал, что Паша очень сердится на мужа и сама же безмерно страдает.
— Я не дам вам расстаться, — твёрдо решил чемодан и так сильно напрягся, что металлический замок, выскочив из запора, громко ударил о край.
От почудившегося непонятного щелчка Пелагея вздрогнула. Она прислушалась. Пронзительная тишина заполняла квартиру.
— Что это было? — испуганно спросила она и насторожилась.
Паша вышла в прихожую, подошла к двери, посмотрела в глазок. За дверью никого не было. Вернулась в спальню, села за письменный стол, посмотрела на часы. Стрелки лениво спускались и поднимались по циферблату, приближая назначенный срок Луке. Пелагея изводилась в томительном ожидании. Собственные мысли и принятое решение пугали её. Она знала наверняка, что сделает так, как сказала.
— Любовь — это болезнь, это же слабость. Любовь — это страдание и боль. Любовь — это награда, за которую надо биться и сиюминутно подтверждать ей своё соответствие. Для того чтобы стать счастливым в любви, надо сделать счастливым другого, и этот жизненный путь любви никогда не бывает легким. И у каждой большой любви большущие глаза одиночества.
Часы пробили полдень, застав Пелагею за размышлениями. Размеренный и спокойный бой часов почему-то перепугал её. Она смотрела на стрелки часов, слившихся воедино, и не хотела им верить. Лука в обозначенный час не пришёл, и значит, предположила она, он для себя принял решение.
Пелагея бросилась к кровати. Она опустилась перед ней на колени и вытащила из темноты чемодан. Открыла его, вышвырнула на пол всё содержимое. Взяла влажную тряпочку, тщательно обтёрла чемодан снаружи и изнутри. На секунду присела на стул, что-то судорожно соображая.
— Видимо, мир так устроен. Счастье одних возможно только при несчастье других, — бормотала она, складывая в чемодан носки и галстуки мужа.
— Так…
Пелагея задумалась. Добавила пару рубашек. Положила бритву, зарядное устройство для телефона.
— Самое необходимое я собрала, за остальными вещами придет, как понадобятся. — Она закрыла застежки чемодана, проверила их надежность и поставила его перед выходом. Быстро оделась, оглянулась на чемодан и ушла из дома.
***
Пелагея вышла наружу. Оказавшись на улице, ей показалось, что она даже чуточку рада, что несчастье случилось с ней именно весной, а не хмурой осенью и не холодной зимой. Ведь не поспоришь с этим, что весна во все времена и почти для каждого человека — это пора перемен, надежд, любви и ожиданий. Пережить разрыв с мужем весной ей, конечно же, будет легче.
Пелагея завернула на безлюдную улочку в надежде случайно не встретить знакомых. Субботний майский денёк был полон шума, движения и весенней суеты. Пелагея ничуть не спешила, просто шла бесцельно вперёд, оглядывая знакомые фасады домов, приютившиеся гаражи-ракушки, пробудившиеся деревья, тонко и точно отмечая происходящие вокруг изменения.
— Жизнь — это не то, что происходит с нами, жизнь — это то, что мы о ней думаем.
На зазеленевшей лужайке возле красивого дома из жёлтого ровного кирпича гуляли две птицы. Пелагея остановилась напротив. Думая о Луке и вспоминая своё счастливое время, она смотрела на них, любуясь.
Птицы, похожие на скворцов, напомнили ей молодую семейную пару. Упитанные грудки, ухоженное оперение, проворность клювов, заигрывание, забота и помощь друг другу в поисках подходящего пропитания.
— Они ищут витамины счастья, — подумала Паша, и комок горечи подкатил к самому горлу. Слёзы медленно стекали по щекам, закрывали пеленой глаза. Пелагея ещё долго бродила по улицам, перебирая в голове события совместно прожитой жизни.
Счастливого времени было так много, что мелкие огорчения по разным пустякам вдруг показались ей просто неумными. А сколько рубцов на сердце, душевных ран от всего этого осталось – ужасалась она. Ведь, наверняка, нет таких совершённых грехов, которые нельзя искупить. И совсем не важно, что говорят женщины, важнее то, о чём они молчат.
***
Смеркалось. Пелагея направилась домой. По дороге она зашла в супермаркет, купила бутылку дорогого шампанского, плитку любимого шоколада и преодолевая захватывающий её страх, подошла к парадной дома. В окнах квартиры горел свет.
С замиранием сердца Пелагея поднялась на свой этаж. Достала ключ и попыталась вставить его в замочную скважину. На площадке к этому времени было уже мрачновато, и она чуть-чуть замешкалась. Дверь отворил Лука.
— Привет! — тихо и приветливо сказал он. — Ты вся продрогла никак? — забеспокоился он и продемонстрировал свою готовность помочь ей раздеться.
— Я сама. Обойдусь без твоей помощи, — отрезала она, давая понять, что свою обиду она до сей поры не пережила, а боль огорчения пока ещё не утихла.
Паша сняла куртку, скинула туфли и быстро прошла в комнату. Лука молча последовал за ней, остановившись подле закрытой двери. Она переоделась в домашний костюм и направилась в ванную комнату.
Лука, хитровато улыбаясь, опять пошёл за ней. Пелагея вымыла руки, ополоснула лицо тёплой водой и потянулась за полотенцем. Лука держал его уже наготове.
— Пойдём поужинаем вместе? — предложил он. — Я приготовил уже всё, тебя ждал.
— Давай, — согласилась Паша.
Они вместе зашли на кухню, минуя стоящий в прихожей чемодан.
Лука и впрямь постарался — красиво сервировал стол, не хуже, чем в дорогом ресторане: большие винные бокалы стояли возле белоснежных тарелок, намёкая, что шампанское, а может быть, отличное вино лежит в холодильнике.
— Присядь, — попросил он жену. — Давай поговорим.
— Давай.
Пелагея села на привычное место.
— Ты хочешь объясниться? — и она вопросительно подняла на мужа глаза.
Лука достал шампанское. Шампанское «брют» купила и она.
— Наверняка и он там покупал, — подумала Паша, ожидая его разъяснений.

***
Лука ловко открыл бутылку. Как это он обычно делал под самый Новый год. Холодная пробка освободилась из заточения, издав при этом громкий хлопок. Он разлил шампанское в высокие бокалы, добавил в него кусочки сочного грейпфрута. Это был их любимый напиток.
— За тебя. Я люблю тебя. — И Лука поднял бокал.
— А объяснить? А попросить прощения? — настаивала она.
— Давай сначала выпьем.
— За меня, — согласилась она и выпила шампанское до дна.
Лука вновь наполнил бокалы.
— Прости меня, — сказал он, сменив игривое настроение. — Я тебе говорил и сейчас вновь повторю, что очень тебя люблю. Ты мой самый дорогой человечек. Ты есть я — и это правда. И без тебя мне всегда очень грустно. Я не хочу потерять тебя. И никто другой мне не нужен. Твоя богатая фантазия, твои подозрения и сомнения…
Неожиданно в прихожей раздался какой-то шум.
— Что это? — удивлённо спросила Пелагея.
— Не знаю, — недоумевая, протянул Лука.
Они вышли вместе в прихожую и, переглянувшись, рассмеялись.
Чемодан почему-то открылся. А сложенные для Луки вещи лежали на полу.
— Чертовщина какая-то. И это всё, что я заслужил? Так вот как ты меня любишь, — и он поцеловал жену.
— А хочешь свежий анекдот? — Про жён новых русских.
— Рассказывай, согласилась Паша, запихивая назад в чемодан носки и галстуки мужа.
— «Встречаются две женщины. Одна другой говорит: «Ты знаешь, а я твоего мужа видела с любовницей. — Да, теперь мы можем себе это позволить».
Лука рассмеялся, а Пелагея печально ухмыльнулась.
На кухне зазвонил телефон.
— Междугородка — определила Паша и бросилась к аппарату.— Алло, это ты дочка? — Как ваши дела? Мы с папой очень скучаем без вас, — тараторила она. Приедете? Мы ждать вас будем. У нас все хорошо, ты не волнуйся. Сейчас я трубку папе дам.
И она, не скрывая радости, вручила мужу трубку.
— Катюшка, я всё слышал. Когда? Конечно, встречу. Целуем вас. До скорой встречи.
Лука повесил трубку.
— Вот радость-то, — сказала Пелагея. — Хороший повод нам напиться вместе.
— Так что, бежать мне в магазин?
— Не стоит суетиться.
Пелагея достала из сумки бутылку, шоколад и маленькую книжечку-толстушку в дорогом переплёте.
— Я хочу, чтобы ты послушал поучение святого отца — и, не дождавшись одобрения Луки, открыла заложенную страничку.
«Если кто-либо в начале смущения, когда оно начинает дымиться и бросает искры, поспешит укорить себя и поклониться ближнему, прося прощения прежде, нежели разгорится раздражительность, то он сохранит мир».
Чемодан с облегчением выдохнул. Он ничего не понял из того, что прочитала Пелагея, но от души порадовался за них.
— Мы все такие разные, но всё-таки мы вместе — подумал он и привалился к дверце шкафа.