Хула-хуп и гусиное перо

Елизавета Григ
По сказке братьев Гримм «Румпельштильцхен»


Самому Дмитрию Семёновичу вполне хватало пенсии и небольшого жалования гардеробщика в книжном издательстве, но  вот о дочке душа болела, ой как болела.  Дуне двадцать пять стукнуло, но она, как крылатое семечко - летает, ищет чего-то, а надо бы и приземлиться, корни пустить. Только где эту землю взять, если днём за грошовую зарплату - в библиотеке, а ночами – у компьютера глаз не смыкает – всё сочиняет, говорит, прозу. Странная она, проза эта, всё - задом наперёд, и слов очень много. - Чё терь делать, чё терь делать, - спрашивал себя бедный во всех смыслах отец, запивая  любопытство  чекушкой - транквилизатором.

Сама Дунечка  тоже вопросами задавалась. С одной стороны хотела выйти замуж, с другой  - войти… В  большую литературу, где  всё похоже на колдовство.  Соседи считали девушку букой, коллеги  сравнивали с кубиком Рубика, а она чувствовала себя  немного аутичной, но не потерявшей надежду  гусеницей. Стеснялась старой кофты, дешёвых серёжек и дублёнки с плеча двоюродной тётки. По правде говоря, сначала стеснялась, а потом… Потом выкинула из головы. Бергман стал её кумиром, а гусиные перья фетишем. Одно  перо недавно прописалось на старом письменном столе. Ритуал навязался серьёзный - обмакнуть  перо в чернила, задержать дыхание и вывести на бумаге изящную вязь. Если всё получалось, то Дуня исчезала. За столом оставалась пустая оболочка. Сама же она уносилась  в  мир своих героев – иногда  чуть  расползающийся по швам, но всегда новый, только примеряемый на себя – запутанный мир, который вращается вокруг Алмазного трона.

 - Зачем тебе этот вращающийся «не знамо, что»,  не поймешь, вокруг чего, -  шутила подруга. - Лучше о хула-хупе накалякай. Тоже крутится, вертится… Но ве-е-ещь!

- И без меня уже всё обкалякали, - злилась Дуня. Свои творения она любила, но увидеть их на книжных полках… Разве это возможно?

 Правда,  Дмитрий Семёнович всё более убеждался в обратном – доча его нисколько не хуже  толстых пожилых дамочек в норковых шубах,  которые приплясывали вокруг главного редактора и называли себя писателями. Он негодовал: а моя-то, моя-то что, за бортом?  Поговорить  надо с  Николаем, авось  и выгорит. Парень-то хороший.
Тревожные думы так заели Дмитрия Семёновича, что он решился.  Утром, тщательно побрившись, разыскал чистую рубашку, стряхнул кошачью шерсть с  вельветового пиджака и застегнулся на все пуговицы.  Отправился на работу с крайними намерениями – выбить удобренную  грядку для корней Дунечки.

Николай Николаевич Романов, которого за глаза называли Николаем Вторым, принял друга  покойного отца  вежливо, с чаем и печеньем. Чертыхнувшись про себя, приготовился выслушать просьбу о повышении жалованья. Крохотное издательство, полученное в наследство, нешуточно трясло из-за проклятого кризиса. Нужны были позарез романы, которые взметнут  продажи. Ничего не получалось. Интуиция, которую он считал царицей всего, продолжала играть  в испорченный телефон, а просто командовать Романов не любил и не умел.

Предлагая  Дмитрию Семёновичу сахар, главный редактор открыл рот, чтобы ласково ткнуть носом в финансовые затруднения, но услышал  странное:

- Коля, я вот что подумал.  Дуня моя писательством страдает.  А вдруг и достойна? Ну, чтобы это… На бумажном носителе...

Романов с облегчением выдохнул:

- Ну, пусть покажет, - сказал с улыбкой и подлил гостю чаю. – Сегодня вечером.

В назначенное время девушка стояла  на пороге служебной комнаты для командировочных. Романов  шумно сглотнул слюну и поправил галстук. Оказывается,  у неказистого, простоватого Мельникова  очень  красивая дочь, можно даже утверждать - экстерьеристая: белокожая, с высокими скулами и тревожными серыми глазами.
Он поднялся и втянул живот:

-   А вы, стало быть, Мельникова Евдокия Дмитриевна? Прошу!

Дуня  присела на краешек кресла. Романов ей понравился. Высокий, немного раскормленный, но как-то по-молодецки широкоплечий, с безупречным профилем и длинными ухоженными пальцами.

- Познакомился  с вашими работами. Неплохо, неплохо… Знаете, в порядке испытания… Вот синопсис. Примитивен до ужаса. Хотелось бы пощадить ваш взыскательный вкус, но что делать, что делать… Понятно, к чему я?

- Нет, не понятно, - смело пискнула Дуня и прикрыла голые колени сумкой.- Я-то здесь причём?

- При том… Останетесь, уж извините,  здесь на недельку и попытаетесь сделать из, сами знаете чего,  конфетку. Только, чур, не в вашем понимании, а для домохозяек и молодых пенсионерок, как бы…

- Молодых пенсионерок?

В голосе Романова зазвучал металл:

- Ну, да…  Вы в изумлении, а  зря. Самый читающий народ.  Потребитель номер один. А вы приступайте. Снедь  в холодильнике, компьютер на столе, удобства и домашняя одежонка  за стенкой.  Покажите, на что способны, и мы найдём общий язык, а, если не осилите, не взыщите. Профессионал, милая моя, должен уметь всё – писать на любые темы и в сжатые сроки.

Бросив в карман Дунин мобильник, Романов вышел и запер дверь. Психологические игрушки были его коньком, во всяком случае, в их кпд хотелось верить. Забавный эксперимент вырисовывался. Экстрим и вдохновение. Тема, однако. А девчонка талантливая,  это факт. Только как выкрутится? И что там можно за неделю сотворить?

Дуня не  представляла, как выкрутиться. Дверь  заперта, городской телефон не работает. Вот это да! Нужно успокоиться, нужно. Текст синопсиса показался длинной цепочкой из букв, мёртвым скелетом, который никогда  не обрастёт упругими мышцами. Прошло часа три, а на листе бумаги красовалось только два слова, выведенные гусиным пером: «жила-была». Пять чашек какого-то особо термоядерного кофе и банка энергетического напитка  бойким коктейлем ударили  в голову. Обезьяна на коврике для мыши пьяно трепыхнулась, а потом слевитировала к потолку,  показав острые клыки.  Дуня зажмурилась  – что это? Всё  на секунду замерло и тут же   наполнилось  лихим, пьянящим предчувствием  –  собственное тело, дыхание, биение пульса,  даже мебель. Раздался треск, и стены пошли волной, вспучились сахарными  глыбами мрамора, опустились низким сводом тесной пещеры.
Дуня сидела на громоздком троне посередине  пещеры, а в двух шагах от неё завис в воздухе  кривоногий коротышка в серебристых лосинах и футболке.  Нелепый человечек. Уродливый такой, хитрющий… Факел  в  руке, смахивающей на гусиную лапу, омывал  светом чёрные волосы,  стянутые на макушке  фрекенбоковским бубликом, и  круглое лицо с вмятиной около носа-баклажана, и смешные, провисшие ломтиками маринованного имбиря уши.  Бордовые блики огня кипели в  широко расставленных глазах.
Дуня  сдавленно ойкнула и втянула голову в плечи.

-   Только без истерик! – цыкнул коротышка и тряхнул головой. Розовые уши  его  нежно дрогнули и расправились крылышками. - Надоели  все, право дело. Никакого покоя.  Хочешь написать эту лажу? Могу предоставить платные услуги.

-  Кто вы?- прошептала Дуня.

-  Кто, кто…  Родился я здесь. – Можно сказать, у тебя под носом. Отвечай на вопрос, право дело. Показалось, мадемуазель жаждет славы и денег. Иначе я бы здесь не стоял.

- Я? Да как вы смеете?  Меня здесь закрыли! Убирайтесь отсюда, - вспыхнула Дуня и больно прикусила язык. – Я… Я и так боюсь.

- С чего это!  Подумаешь, неделя – для тренировки. Так ведь потом своё - как по маслу.  А про «закрыли» кому-то другому сказки рассказывай. Давай, выпущу?

-  Я хочу попробовать.

-  Вот, вот… Хочешь! Эх, люди. Вы похожи на перчатки – без руки скукоживаетесь.

- Я сама себе рука. А чтобы по маслу, нужно вдохновение, - гордо заявила Дуня и увидела себя откуда-то сверху, с потолка. Такую маленькую, занюханную букашку на троне.

-  Ой, да ладно… Вдохнове-е-е-ние, - передразнил человечек и рыбкой нырнул к ногам Дуни.-  Лодыри! Пялиться на гусиное перо, вместо того, чтобы вкалывать… Знаешь, отдай мне  его.  Зачту, как оплату за услуги.

- Перо?- спросила Дуня и стала тереть глаза.-  Да, пожалуйста.  Другое куплю.
Ушастик  оскалил жёлтые зубы и с аппетитом захрустел пером.
 
-  Люблю, право дело, закусить подобной штукенцией, - промурлыкал, облизываясь, и  приказал закрыть глаза. Она покорно замерла, чувствуя лишь одно - как  горячие гусиные лапы кружат у неё перед лицом, дотрагиваются до волос,  давят на пальцы.
 
- Всё, дело сделано, - прогундосил  он и мокрой тряпкой  впечатался в  стену. – Теперь валяй.

 - Что валять?

-  Пиши, пиши, сама себе рука, а мне надо уматывать. У нас комендантский час на носу, - закричал уродец и исчез,  похлопав на прощание крыльями- ушами.
Трон под Дуней затрещал и рассыпался алмазными осколками, а она опять   оказалась  у компьютера. Не понимая, как это   получается, понеслась по сюжету с небывалой скоростью, ни на секунду не задумываясь, словно под диктовку.

Утром, восьмого дня, попивая кофе, Дуня ждала Романова с выполненным заданием.

- Текстик – что надо, - улыбнулся он и разлил по бокалам коньяк. – Любовь, испытания, и хеппи-энд  на шикарной вилле у моря.

После коньяка Романов раскраснелся, глаза его сверкали поверх дорогих очков, кисти нервно подрагивали. Он посмотрел  на Дуню  так нежно и просящее, что она не выдержала и согласилась придумать эротические сцены.

Ночью опять явился гость, почесав длинный фиолетовый нос, успокоил:

-  Бу сделано, если отдашь мне роман. Тот, которым когда-нибудь разродишься.  Настоящий.

Какой ещё роман, подумала Дуня. Будет ли когда? Она согласилась, и вскоре текст затрепетал бабочками в животе, наполнился любовными стонами, окрасился кораллом припухших губ и бронзовым загаром бёдер.

Романов прочитал окончательный вариант и потёр руки. Вот, оно!  Это даже лучше, чем хотелось! Бестселлер! Не девочка, а настоящая золотая жила!  Развалившись на диване, он рисовал в голове перспективы  рывка к вершинам отечественного книгоиздательства. Перед глазами поплыли цифры бешеных тиражей и  картинки сладкой популярности -  с белыми яхтами, стильными шале в  Альпах и глянцевыми обложками.

Неделю он  решал судьбу книги, отключив эмоции, но, когда понял, что теперь уж не сможет встречаться с Дуней каждый день, неожиданно запаниковал. Захотелось  позвонить и пригласить на ужин. Видеть,  как она улыбается, знать, о чём думает… Что ещё нужно? Так и сделал. После десерта открыл рот, чтобы спросить  о том, как она относится к Захару Прилепину, но, задохнувшись от кома  в горле, сипло промямлил:

- Выходите за меня замуж.

Дуня не спала всю ночь, а под утро сочинила стих о седьмом небе. После свадьбы   принялась прицельно выстреливать  новые книги. Теперь  уже  не о запутанных мирах. О простых и понятных - хулахупных.  Поначалу высокая производительность даже нравилась. Грела мысль о лепте в семейное дело, а всё, что для души, откладывалось. «Ненадолго», - думала Дуня.
Издательство поселилось на Олимпе, муж чуть раздался вширь и поселился  в Италии. Сказал, на год, не больше, крошка, дела, мол, дела заели…  Так и шло бы дальше, но в один из хмурых осенних дней, она вдруг застыла у окна. Замерла, будто её выключили.   Слезливые тучи на небе всё тужились, лопаясь дождём, всё пытались закрепиться на месте, сопротивлялись, но ветер гнал их прочь, а следом, клубясь и пугая умными рожицами,  приходили другие - тугие и наполненные.  Захотелось, нет, не ветра - урагана, света, простора.  Дуня Романова   поняла что вожделенное «потом» может не наступить. Нужна перезагрузка, решила она.

Срочно купленное гусиное перо не сработало, а напиться из Кастальского источника помог пылесос. Однажды, подменив заболевшую домработницу, Дуня занялась уборкой. Пылесос засасывал в себя пыль и сор, а его хозяйка,  вспоминая Ахматову - гипербатоны и метафоры.  С того дня посторонние к волшебному агрегату более не допускались.  Дуня  стала плохо спать, потеряла аппетит, превратилась в неразговорчивую тётку с нечесаными волосами и плавающим взглядом, которой ничего не надобно, кроме махрового халата и компьютера.
Жертва была принесена. Через год распечатанные листы лежали на столе и казались ей живыми, а ещё через неделю  человек из сна, о котором Дуня думать забыла,  появился в её спальне.
На этот раз вместо футболки на нём красовался  белый пиджачок – пижонистый, но здорово помятый.
Не дожидаясь приглашения, мужичок вскарабкался  на кресло и хлебнул из Дуниной чашки:

- Должок с тебя. Помнишь? Эта новая книга  должна стать моей. Если уж рассудить, то и по праву. Кто ты без меня? Отставной козы барабанщик?

Дуня сначала ущипнула себя за  щёку, потом решила позвонить охране, но остановилась.  Лишь спокойно  спросила:

- И что будет, если не отдам? Подумаешь, обещала…

Он  прикрыл глаза и захныкал:

- Как же я устал от вас, кто бы знал.. Сначала  по пещерам шаритесь, эксплуатируете, а, как расплачиваться – в кусты. Так хочется солнца, и чтобы птички пели…

Рука Дуни  дрогнула, потянулась через стол и придвинула к гостю тарелку с тостами, но мужичок  сморщился и разразился коротким и явно заученным  монологом:

- Да я тебя в порошок сотру. Тебя и вашу поганую контору. Ты даже представить не можешь,  в какие дома я вхож.

Не сделает, поняла Дуня, не сделает. Как автомат говорит, для порядка. А глаза  усталые. И уши висят.

- Я не понимаю, - притворилась она. – Ты же мне просто снился. Хочешь, пылесос отдам?

Коротышка  погладил  круглый живот и опять затараторил:

-  Может, снился, а может, и нет. Право слово, пять лет прошло, мяском оброс, кровью наполнился.  И не желаю  ничего, кроме этого романа. Живой он.

Соскользнув с кресла, он заметался по комнате, хрустя гусиными лапами:

- Вот, подумал, если угадаешь моё имя, не отберу книгу.

- А причём здесь твоё имя? Странное условие.

Коротышка испуганно повертел головой и прочирикал Дуне в ухо:

-  Ты что, сказок не читаешь, милочка? Назовёшь меня – поймёшь. Расколдоваться, может, хочу, право дело, а мне шеф кран перекрыл. Шеф, который приказал тебе помочь. Ну, это…  Карамельку сочинить. Только  между нами. Лады?

-  Гадость какая! Что ещё за шеф? – вспыхнула Дуня.

-  Такой кот в мешке.  Жирует на мыслях да желаниях, и потом – хрясть, и золотой рыбкой обернётся, вспоможет. А желания-то, право дело, ра-а-азные. Только, ты, слышь, не смотри наверх-то. Не он это. И внизу не он.

Дуня ошарашено молчала, а он расправил розовые крылышки на голове и заорал напоказ, будто уверившись в прослушке спеслужб:

- Фигушки угадаешь!

Дуня утонула в дикой информации: шеф, имя, расколдоваться…., а гость опять зашептал в перепончатую ладошку:

- Задачка-то – для  первоклашек, которые чи-тать умеют. Дошло? Чи-тать! Эээхма…  Провалами памяти страдаешь. Ни-чё в голове не держится.
 
-  Как найти тебя, если что, - спросила Дуня

- Найдёшь, найдёшь. Когда ты роман написала, я из пещеры съехал – поближе к птичкам.
 
Сказал так и исчез. Дуня не  знала, что и подумать. Вот тебе и сон! Этот паразит играет с тобой, как кошка с мышкой?  Что он там про первоклашек?  Она прилегла на кровать и закрыла глаза. В голове замельтешили картинки: стены пещеры, освещённый факелом коротышка в грязной футболке.  Что на ней было написано? Читать, читать…Буквы пляшут, то исчезают, то появляются. В голове громко щёлкнуло и застрекотало выползающим из принтера листом. Дуня дёрнулась  и чуть не свалилась с кровати. На  белой  бумаге жирными, красными буквами пылало слово с футболки благодетеля. Теперь она знала его имя. Такое мерзкое, позорное имя. Как с такими живут-то? И где?

Через полчаса она села за компьютер и обнаружила письмо с тремя словами: «Как меня зовут», а к вечеру получила отчёт службы охраны с адресом и перепиской  взломанной почты отправителя.
Не-е-т, не буду отвечать, подумала она, в глаза хочу посмотреть. Странный он  малый и, вроде как, за дуру меня принял. 

***
Вымогатель жил в старом доме на окраине.  Дверь была приоткрыта. Дуня услышала заунывное бормотание и вошла в  хол, освещенный ядовито-зелёным  торшером. Он сидел в огромном  кресле, совсем потерявшись в бархатных складках и валиках, и  негромко пел голосом Расторгуева:  -  Позови меня ти-и-хо по и-имени, ключевой водой напои меня-я. Знаю, сбу-удется наше свида-ание, я вернусь, я сдержу обеща-ание-е.
 По небритым щекам текли слёзы.

- Я знаю, как тебя зовут, - не здороваясь, заявила Дуня. – Устинмаридонц!

Человечек спрыгнул на пол. Лицо его налилось свекольным соком,  сузившиеся зрачки  закружили по грязным белкам, как шарики рулетки.  Смахнув слезу розовым ухом, он задрал подбородок:

- Да подавись ты своим романом, гениальная Дуня Романова.

Толстые кривые ножки хозяина дома  задрыгались в вульгарном канкане. Задыхаясь и похрюкивая, он подпевал  в такт пляске:
Я - на полках книжных  шмонц. Устинмаридонц, Устинмаридонц. Кто на свете главный клонц? Устинмаридонц, Устинмаридонц. Кто  заменит тыщу солнц? Устинмаридонц, Устинмаридонц.
 
- Не отберёшь книгу, солнце ты наше  ясное, - отчеканила Дуня и сделала ему подножку. – Кишка тонка! Если что,  всех этих солнц-устинмаридонц на чистую воду выведу.
 
Устинмаридонц  будто сдулся и брякнулся на пол, чёрные глаза его повлажнели.
 
- Это хакер! Хакер тебе подсказал!  Кошмар! Шемякин суд какой-то!   Жадная ты!  А я всю жизнь – рабом. Чего изволите? Пожа-а-алуйста! Ты хоть представляешь, что у меня внутри творится? Я – пуховая подушка.
 
Дуня закивала головой и ухмыльнулась. Устинмаридонц согнулся пополам и схватился за живот.  Теперь заметная  лопоухость делала  его похожим на Чебурашку.

- И чему радуемся? Одну! Одну настоящую книгу попросил! Разве не заслужил? Скажи спасибо, что  пылесосы не ем.

С этими словами он схватился за воротник рубашки и разорвал её до пояса. Из прорехи посыпался гусиный пух,  покружил в воздухе, взметнулся к потолку, а потом лениво осел на ковёр.

- Кла-а-адбище. Кладбище  гусиных перьев, - запричитала Дуня.  Показалось, что коротышка распорол себе живот.- Бедный Устинмаридо-о-онц.

-  Это  ты у нас теперь бедная, - услышала она и заткнула  уши.