Щеголь

Дмитрий Бирман
Вы когда-нибудь пробовали организовать свадьбу?
Заказать ресторан, согласовать меню, пригласить тамаду и артистов?
Не приходилось ли вам делать это году так в 1985, когда места в ресторанах всегда заняты, меню очень скромное, а свадьбы разрешаются только безалкогольные?
Приходилось? Тогда вы меня поймете!
Нет? Тогда вам будет интересно!
Самостоятельный и половозрелый, я объявил о своем желании сочетаться законным браком «счастливым» родителям, и попросил папу договориться с каким-нибудь рестораном (в то время в нашем городе-миллионнике их было целых шесть) о проведении знаменательного торжества.
Папа, в майке и трико, курил сигарету, улыбался с прищуром и молчал.
Когда сигарета была докурена до самого фильтра, он внимательно посмотрел на меня и сказал:
– Сынок, ты уже взрослый, самостоятельный мужчина! Попробуй сначала сам, в жизни пригодится.
Я гордо вышел из кухни, зашел в свои восьмиметровые апартаменты и задумался.

Поразмыслив, я остановил свой выбор на ресторане «Москва».
Во-первых, звучит неплохо, а во-вторых, он находился в самом центре города.
Именно там, в ресторане с названием, характерным не только для провинциальных городов огромного СССР, но и для самой столицы нашей великой Родины, подавали блюдо с волшебным названием «строганина».
Из медвежатины! По цене сто четыре рубля за порцию!
Я работал мастером на стройке, получал сто пятнадцать рублей в месяц, и поесть «строганину» для меня было все равно, что слетать на Марс!
В то время как страна развитого социализма распевала песню о том, «что на Марсе будут яблони цвести», я мечтал, «что нарезанное соломкой, выдержанное в специях, замороженное и поданное к столу сырым чудо-мясо» будет таять у меня во рту.

Ресторан «Москва» я выбрал еще и потому, что там был уютный банкетный зал, вмещавший до сорока человек.
Так как ни у меня, ни у моей будущей жены не было желания любоваться большим количеством жующих и пьющих родственников, часть которых, как правило, впервые можно увидеть именно на свадьбе, то нас этот зал вполне устраивал.
Оставалась сущая малость – договориться. Вот только с кем?

Конечно, я решил идти к директору ресторана и в простой, доверительной беседе, обаяв (если женщина) или попросив понять (если мужчина), решить эту несложную задачу.
Потом я задумался о том, какой же из двух имеющихся у меня костюмов выбрать для такого серьезного разговора.
Я надел темно-коричневую тройку из микровельвета (невообразимая красота!), привезенную за три года до этого из туристической поездки в Болгарию (завидуйте!), под жилетом которой красовалась кремовая рубашка из той же Болгарии.
На ногах – беспроигрышная немецкая обувь «Саламандер» черного цвета (Германия! Только по блату!)
Посмотрел на себя в зеркало. Я был сверхнеотразим!
Однако для того чтобы сразить наповал директора ресторана была нужна еще какая-нибудь деталь, мелочь, аксессуар…
Хочу обратить ваше внимание, что  должность директора ресторана тогда была не ниже генеральской, а иногда, особенно в преддверии праздников, и повыше.
В общем, надо было что-то добавить к моему неотразимому виду, чтобы меня пустили в заветный кабинет и не отказали.
Тут меня осенило! Я открыл  ящичек секретера, достал картонную коробочку и, секунду поколебавшись, надел на безымянный палец левой руки…папину печатку.

Для тех, кто не знает: печатка – это вид перстня, который был тогда в моде. Их гордо носили начальники и подчиненные, досрочно освободившиеся и несудимые, инженеры и таксисты…
Пожалуй, таксисты особенно их любили – печатка была их корпоративным знаком.
Чем крупнее была печатка, тем, соответственно, ты был солиднее.
Кучерявые и длинноносые мастера колдовали над принесенным золотым ломом, создавая истинные «произведения искусства» с головами львов, быков, змей или инициалами будущего владельца.
Вот и моя мама, несмотря на то, что «согласно мнению» носить печатку было неинтеллигентно, все же купила ее папе на день рождения.

Итак, образ был создан.
Проехав пять остановок на трамвае, я оказался у служебного входа в ресторан «Москва» и уверенно зашел внутрь.
Этакий Ален Делон, случайно попавший в российскую провинцию,  подошел к двери с табличкой «Директор», выдохнул и дернул ручку на себя.
В небольшой приемной, за печатной машинкой, сидела сиреневая секретарша. На ней были сиреневое платье и сиреневые бусы, сиреневая помада лежала на ее чувственных губах, сиреневые тени украшали глаза.
Излишне говорить о том, что маникюр и волосы тоже были сиреневого цвета.
Она оценивающе взглянула на меня. Я подарил ей лучезарную улыбку.
Ее взгляд остановился на печатке. Я открыл рот, чтобы сказать что-то, типа…
– Подождите за дверью! – резко бросила она, не дав мне вымолвить ни слова.
– Да я… – попытался проблеять я, но она оборвала:
– Сан Саныч сейчас выйдет!
Я неплотно закрыл за собой дверь, чтобы слышать, видеть и понимать происходящее.
«Ну, допустим, Сан Саныч –  это директор. Хорошо. Почему он выйдет ко мне? Чего мне ждать? Да еще за дверью?» –  примерно так рассуждал я, находясь в полном недоумении.
Подслушивать и подглядывать пришлось недолго.
Через минуту из кабинета в приемную вынес свое уважаемое тело розовощекий господин неопределенного возраста с узкими щелками вместо глаз.
Сиреневая секретарша вскочила и пропела:
– Машина уже пришла, таксист только что заходил, я велела ждать вас за дверью!

Свадьбу в ресторане «Москва» мы все же справили. Папа договорился.






Перевалив экватор неудач,
скажу, что солнце светит по-другому,
когда все просто-напросто здоровы,
когда не лают псов дешевых своры,
не слышен громкий или тихий плач.

Как часто мысли вязнут в паутине,
что ткали темной ночью пауки,
уносит прочь течение реки,
без возгласов, протянутой руки,
всех тех, кого мы знали и любили.

Что Судный день? Развязка? Все? Финал?
По девяти кругам поход в ничто?
Босые ноги, рваное пальто,
уже нигде, а значит, и никто?
И душу навсегда ли Бог забрал?

Я расскажу присяжным анекдот,
я судьям принесу не чай, коньяк,
все рассмеются, надо же, дурак,
весь в ранах от давно забытых драк,
устроивший в своей душе бардак,
одетый в то же старое пальто…