Наставник

      
    - Не пойму я что-то никак, Митрич, фамилия твоего соседа Ивана - Селютин, а его почему-то в вашей деревне худобородым называют да ещё и наставником?
 
    Мой собеседник - крепкий мужик с огромной седой головой вложил гранёную стопку водки в широко раскрытую пасть, вылил содержимое внутрь, крякнул, занюхал корочкой хлеба и неожиданно раскатисто захохотал. Отсмеявшись и смахнув шерстистой лапой слезу, пробасил:  - Ладно, коли интересно, так слушай. 

   Давно это было, при царе ещё. Прадеда Ваньки Трифоном нарекли. А уставно, то есть прозвище деревенское, у них было тогда «бороды». Мелки росточком мужичонки в роду селютинском,  зато все как один носили огромняшши лопаты мохнатые на грудях, бороды стричь по вере старой грехом считалось.

     Трифон тогда уже семью имел, детишек.  Но не в пример отцу и братьям  робить не шибко-то любил. Свистульки из глины лепил, обжигал да в селе на ярмарках торговал. Только на этой блажи много не заработаешь. Вот и подрядился он пастушить.

    Деревенско стадо не больно велико - бурёнок с дюжину и бык один. Управлялся он с ими легко, под кустом полёживат и на дудочке наяриват, коровушки рядом хороводятся, бычок возле травку охомякиват.

    Надо сказать, что бычаркой владел  Копалин Василий. За глаза-то его и братанов Пелушиными звали.  Толстяков у нас пелушами дразнят. Упитаны  мужики в дому копалинском без меры, цепочка от часов у Васьки не висела как у всех книзу, а лежала на брюхе встречь каждому.

    Бычка этого он купил за огромны шиши в городе. Родичи его за границей жили. И паспорт даже имелся с их именами. Чисто графья заморски!  Только далеко графьям двуногим до бычьих, в бумаге той сказано сколь коров  голанских они потоптали. В губернию нашу стадо тако не поместится.

    Ну вот, решил Васька ещё больше разбогатеть. Не было в ближней округе справных мужиков бычьих, коровёнки мельчать стали. Надея Пелушу питала  - к нему селяне за приплодом добрым кинутся.

    Иноземца Тобиком звать стали. Так-то по бумаге Тобиассом августом пятым иль как-то ещё заковыристее должны были дразнить, да поди выговори это имячко, язык сломаешь.

    Время шло, вот и силу бычок набрал. По деревням окрестным Пелушины объявили об этом и назначили первое свидание с желающими на пятницу ближайшую.
 
     Две коровёнки отозвались. Привели их хозяева во двор копалинский. А там уже станок деревянный стоит.

    Отправились в хлев за женишком. До этого дня он охотно выходил за ворота, а тут будто бес в него вселился. Упёрся и ни в какую идти не желат. Мужиков с десяток на цепях повисло. Не идёт.

     Вспомнили тогда про Трифона:  Тобик, как собачонка за музыкой его по лугу хаживал. Пусть, мол, и сейчас поманит бычка за собой.

     Отправили гонца. Спустя время вернулся он расстроенный. Послал пастух всех Пелушиных подальше, обиды какие-то старые помянул, крохоборами обозвал.
   
   Побежал тогда к нему младший брат хозяина. Бутыль оловины, самогону то есть, пообещал, ежели выведет Трифон супостата из хлева. И в этот раз оконфузился гонец. 

    Пришлось идти на поклон главному брюхану - Василию. Сторговались они за штоф казённой.

   Зашёл Борода в хлев. В дуду заиграл. …Пошёл за ним бычара. В станок даже залез. Цепями его к земле прикрутили.

    Трифон меж тем штоф казёнки подхватил и был таков.

    Первую коровку подвели под  иноземца. А он никакого интересу к ней не проявляет. Уж как его не ублажали, невестки копалински даж гладили предмет нужный. Никакого толку. Башку воротит да мычит только. Что мычит, никто понять не может. Наверно, мамзелю иностранну требует?

    Опять про Бороду вспомнили. Не иначе как заколдовал он быка? А что делать? Деньжишши-то не гребутся как задумано было. Пришлось Ваське бежать на другой поклон к пастуху. А тот уж опростал полштофа и песни проголосны волынит.

    Взмолился перед ним Пелушин, ещё один штоф пообещал, если поможет Трифон.
    За два кое-как уговорил.

   Довёл под руки шатающегося знатока скотьего до цели.
   - Раззойтись! – заорал тот,   икнул и добавил презрительно: -  Прравильники хрреновы, наставники похорукие!
   Встал на чурбак, подлез под Тобика. Шептал что-то. …Наладилось всё сразу у иноземца.  Жонки глаза платками закрывают, хихикают, а сами в щелки так и зырят.
   
    Только вот не больно умел ещё в мужских делах бычара-то. От волнения что ли попасть не мог, куда следует.  Подлез тогда Селютин под неумеху, руками стал направлять уд бычий в нужно место, бороду задрал кверху от усердия.

    …Тут бычок-то и воткнул в неё всю свою силушку накопленную. Не чёсана борода у Трифона давно, спуталась вся, повис на ней наставник, ногами засучил от боли. Тут чурка из под ног его и выкатилась. Завопил тогда страдалец криком благим с матом.

    Иноземец от вопля этого аль по другой причине в раж вошёл, прибавил в быстроте-то.

   Орёт Селютин. Бык сопит громко. Ноздри вот-вот лопнут от напряга. Трифон ногами воздух метёт, головой зад коровий милует.

     И грех смотреть. И смех поднялся небывалый. На него со всей деревни люди сбежались. За животы держатся. Падают на землю от колик.

    Слава Богу, закончил своё дело граф голанский. Трифон кулём на землю повалился. Ведро воды на него вылили. Зашевелился. Живой знать. В бороде только дыра. На карачки опустился и трезвым таким голосом спрашивает: - А где мои штофы?

    Принёс Пелушин бутыли, налил чарку, подал: - На, пей, удобородый наставник!


      Вот так-то и получил своё уставно Трифон. А с ним и внуки-правнуки. Некоторые и покрепче их именуют. Сам догадаешься как?

   Потянулся Митрич за графином, наполнил до краёв стопки  и грянул басом густейшим:

- Мы топтать того хотели, кто нас пьяницей назвал,
  На свои любезны пили, нам никто не наливал.

...Ну за то, чтобы без паспортов и наставников, но всегда по-графски!