Ведьмин остров

                ВЕДЬМИН   ОСТРОВ
                (повесть)

                «В крови горит огонь желанья…»

1. СВОБОДА

Наша маленькая страна, расположенная в центре Европы, но вместе с тем тихая и неприметная, – настолько неприметная, что на карте и искать ее не стоит, и настолько тихая, что и спрашивать о ней бесполезно, – лет так около двух десятков назад неожиданно обрела независимость. Растерявшись от такой находки, она не знала, что делать с этой непонятной субстанцией?

Прорвавшись наружу, свобода овладела людьми. Но они совершенно по-разному отнеслись к своей, давно забытой, а теперь внезапно явившейся матушке.

Одни приняли свободу за вседозволенность. И теперь каждая уважающая себя газета пестрела броскими заголовками и колкими заметками о том, как плохо нам живется, какой нехороший сосед, и какой гад – начальник. Человеческое воображение оказалось настолько необузданным, что среди множества мнений о политике, экономике, нравственности, вере и так далее были не то что диаметрально противоположные, но порой просто фантастические, если не сказать – глупые. Каждый мало-мальски заметный политик считал своим долгом вылить ушат грязи на соперника, а каждая партия хаяла другую и била себя в грудь: мы самые хорошие и правильные!.. Повсеместно создавались частные предприятия, большей частью, имеющие задачу быстрой наживы. Многие, внешне неприметные, крохотные кооперативы по своей скрытой деятельности запросто заткнули бы за пояс знаменитое бендеровское «Черноморское отделение Арбатовской конторы по заготовке рогов и копыт». В страну что-то непонятное ввозили, что-то непонятное вывозили; каждый что-то покупал за бесценок и старался продать втридорога. А если вдруг на этом фоне всеобщей «деловой» суматохи находились те, кто никак не связывал себя с предпринимательской деятельностью и жил, довольствуясь минимумом, то на таких людей смотрели, как на ненормальных, безвольных и никчемных.

Во всей этой вырвавшейся на свободу человеческой деятельности просматривался такой хаос, что несколькими годами ранее и представить подобное было бы невозможно.
Встречались и такие, кто обалдел от неожиданной свободы, растерялся и не знал, что делать.

Человеку необходима определенность. И все годы, когда ему со всех трибун разъясняли: вот это – белое, а вот это – черное… и как ему, человеку, хорошо живется… – все эти годы люди чувствовали уверенность и надежность. Сейчас же, привыкшие, что за них думают, такие особи не то что ленились – не могли, в силу своих атрофированных думательных способностей, определить: что есть что на самом деле?.. где их ласкают, а где подгоняют кнутом?.. в чем правда, и где – кривда? Таким оказалось сложно приладиться к новым социальным отношениям, и долгое время они чувствовали себя, словно выброшенная на берег рыба, которую жарит нещадное солнце и лишь изредка окропляет живительный дождь.

Среди немногочисленного, но, как оказалось, такого разного населения нашей маленькой и тихой страны появился отдельный слой, по-своему понимающий свободу. Это были люди без определенного места жительства – бомжи. И хоть в процентном отношении их было немного, но своим характерным видом они бросались в глаза, и человеку непривычному к подобному зрелищу виделась исключительно негативная сторона нашей жизни. Опустившиеся, грязные, небритые, без дома, без адреса, в старых одеждах с чужого плеча, с вечно набитыми всяким хламом сумками за спиной, бродили бомжи по городам, портя настроение всему честному люду. Спонтанно они образовывали кланы, которые имели «свои» территории со «своими» мусорными бачками и «своими» местами для ночлега. Впрочем, последние были неприметны и не бросались в глаза: бомжи появлялись на улицах города ранним утром – неизвестно откуда, и к вечеру исчезали – неизвестно куда.

Как-то, гуляя вдоль реки, в заросшем овраге я заметил темнеющую провалом дыру в старой бетонной стене. Когда-то это был, по-видимому, чей-то погреб, а сейчас его облюбовали бездомные.
Перед входом – примятая трава, посередине грязной поляны – кострище с остатками головешек, рядом – приспособления из гнилых досок, вроде скамеек. Тут же валялись кости, консервные банки, пластиковые бутылки.
Некоторые бомжи обитали в канализационных люках, отогреваясь в холодные зимние ночи.

А однажды я нашел логово в самом центре города, возле центрального стадиона. В заброшенном углу парка росли старые липы, нестриженый кустарник бирючины. И среди них, под низко свисающими ветвями разместилась настоящая берлога из старых одеял: можно пройти в двух шагах – и не заметить.
Время от времени, нет-нет да и появлялись в местной газете натянутые статейки, старающиеся обелить и поднять в наших глазах некоторых бомжей. Людям предлагалось войти в их положение и понять, как сложно выжить человеку, потерявшему по какой-то причине прописку. И читатели верили, что среди этого невзрачного люда попадались такие, кто ранее был полезен и значим в обществе.

Не знаю, но мне всегда казалось, что подобных – единицы. Все же остальные – просто спившиеся личности, не желающие жить нормальной, привычной для всех жизнью. Я не возносил их, но и не относился к бомжам как к никчемным двуногим. И даже больше: старался видеть в каждом человека, ибо тот, кто родился человеком, ни при каких обстоятельствах не сможет вернуться к полностью животному существованию. А как же можно не уважать подобного себе!.. Главной же причиной их необычного образа жизни я считал одну: своеобразное представление о свободе – настолько своеобразное, что нам, живущим хоть и в меняющемся, но все же закоснелом, обществе невозможно принять этот вид свободы.
Впрочем, мне кажется, они и сами не осознавали своей вольной свободы.

Об одном таком человеке я и хочу рассказать в своей истории. В истории, после которой я понял: не знаешь, где встретишь ожидаемое; не ведаешь, что ожидает тебя. И еще: раз человек существует, значит, существует отдельный мир, который мы должны уважать, а по возможности – оберегать от посторонних, поспешных мнений.


2. ВО   ДВОРЕ

У нас во дворе жил бомж. Его так и называли – Дворовый Бомжик. Был он не совсем обычным бомжем, а как бы прописавшимся к нашему дому.
Утром, когда я шел на работу, он уже стоял на своем излюбленном месте – возле ивы или топтался с ноги на ногу на углу дома. Он часто именно переминался с одной ноги на другую: зимой – я думал – от холода, но затем заметил, что и теплым летом он проделывает те же движения. Только позже я узнал, в чем дело...

Внешне мужчина походил на любого бездомного: заросшая, всклокоченная шевелюра, такая же неухоженная борода, помятые одежды, растоптанные ботинки. Частенько возле него стояла промасленная, выцветшая сумка, из которой он время от времени доставал оставленную кем-то недопитую бутылку вина и, прикладываясь, отпивал несколько глотков. Затем из сумки же вытягивал кусок хлеба, найденный в бачках для пищевых отходов, как-то скромно откусывал и долго-долго жевал, задумавшись о чем-то. Казалось, все это он проделывает машинально, не ощущая особого удовольствия от спиртного и не питая отвращения к пищевым отбросам.

Была еще одна особенность у нашего старика: в то время как от большинства бомжей исходил неприятный запах, проходя рядом с ним, я никогда не ощущал подобного, хотя имел острое обоняние и чутко реагировал на любое неблагоприятное изменение в воздухе.
Ростом он был довольно высок, с прямым, утонченным носом. В общем-то, этот нос только и являлся привлекательным. Он выдавался из густых волосяных покровов, ноздри нервно вздувались, когда старик глубоко вздыхал. И напоминал нос, что обладатель его, возможно, некогда был довольно привлекательной особой. Сейчас же он превратился в ссутулившегося престарелого человека лет семидесяти.

Никто не помнил, откуда и когда появился этот человек в нашем дворе. И почему именно в нашем?.. Он никуда не отлучался и ночевал, по-видимому, на чердаке дома, а может – в подвале. Я, впрочем, никогда не интересовался этим, как и не задумывался особо над судьбой этого человека.
Постепенно старик стал чем-то вроде талисмана. И я заметил – не только для меня.
Выходя утром из подъезда, я привык проходить мимо «живого оберега», мысленно отмечая про себя: все нормально – на месте… а значит, и работа моя будет спориться сегодня… Вот так, в свете своих личных интересов, воспринимал я его, и если вдруг старика не оказывалось на привычном пятачке, начинал беспокоиться: что-то случится сегодня!.. А потом заметил, что одни соседи кивали ему, здороваясь, другие проходили мимо, словно не замечая, но почти все растерянно осматривались по сторонам, когда его не было на углу.

Мы никогда не здоровались со стариком, но я всегда мысленно приветствовал его. Мне казалось, что и он замечает меня, хотя и делает вид, что не обращает внимания.
Водился он все больше с дворниками. Часто можно было видеть, как собравшиеся вокруг него несколько человек в оранжевых жилетах, опершись на метлы, распивали бутылочку. А иногда он проводил время в компании с безработными «дворовыми мальчиками», которые днями ошивались на скамейках и вели пустые разговоры.

Странно, но в стельку пьяным я его никогда не видел. А если он и был «под градусом», то держался достойно, по-прежнему переминался с ноги на ногу, и только по глазам, неожиданно заискрившимся каким-то детским, открытым блеском, можно было определить изменение в нем.

Однажды я сильно удивился. Старик сбрил бороду, кто-то коротко постриг его. Где-то он, видимо, принял ванную и в придачу накинул на себя другую, более свежую одежонку, хранившуюся в его чердачных закромах. В мгновение ока он преобразился: сутулость исчезла, греческий, тонкий нос заострился еще больше, а в глазах читалось спокойное достоинство. Передо мной предстал не семидесятилетний старик, а мужчина примерно пятидесяти лет, но потрепанный жизнью и потому довольно изможденный.
Наши взгляды встретились, и я понял, что был прав: что-то привлекало нас друг в друге!
Но мы так и разошлись, даже не кивнув приветственно.
_____

Как-то раз, когда я возвращался с работы, старик, вновь заросший, ссутулившийся и какой-то потерянный, переминался на своем обычном месте.
Проходя мимо, я почувствовал необычную странность в его поведении, а, поравнявшись, услышал его глухой голос. Он, словно к старому знакомому, обратился ко мне:
– Извините!..
Я приостановился.
– Извините… Я не знаю к кому обратиться?.. Мне кажется, что вы поймете. Я вижу вас… Вы не такой как все. Понимаете в чем дело – хочу посоветоваться.
Нельзя сказать, что его слова были неожиданны. Мне просто стало любопытно.

– Знаете, – продолжал он, – ситуация у меня простая: документов нет, прописки нет. Но я не жалуюсь. Все это неважно!.. Тут приходили с домоуправления и из «Красного креста», предлагали сделать паспорт – оформиться законно. И определить… – он нервно затоптался, – и определить меня в приют… на полное обеспечение… Вот я и думаю что делать? Нужно ли это мне?.. Вы, мне кажется, можете что-то посоветовать.

В его голосе слышалась неуверенность. Он словно уговаривал себя, зная наперед, что никакой приют ему не нужен, но в то же время был не в силах разминуться с идущей навстречу судьбой.
Я поразмыслил с минуту. Понимая суть нынешнего вольного, на природе, существования старика, возможно, так идущего ему, я все же смалодушничал и свернул на логически вроде бы верную колею.

– Вы знаете, – обратился я к нему на «вы», – думаю, ничего плохого не будет, если у вас появится паспорт и постоянное место жительства… Приют?.. Да, я понимаю, что это не совсем то, что нужно вам. Но все же там забота! Вовремя – питание, вовремя – отдых, лечение – если понадобится…

Подумав немного, добавил:
– А если что не так уйти всегда можно, дорога назад не заказана. – «А есть ли она – дорога назад?» – подумал про себя. – Впрочем, конечно, решайте сами. Не спешите.
Мы с ним еще поговорили немного и разошлись.
И уже дома, сидя в любимом кресле перед телевизором, я подумал: «Вот она – наша свобода: одни неосознанно хотят обрести ее любым путем, другие, называя это заботой о людях, стараются ее пресечь. И все ради величия нашей маленькой, тихой и незаметной страны».
_____

Прошло около месяца с момента нашего разговора.
Стоял жаркий августовский вечер. Я вышел на улицу проветриться: в сени деревьев легче переносилась духота.
Отойдя вглубь двора, туда, где росли посаженные когда-то новоселами молодые березки, клены, рябины, – а теперь это были могучие, взрослые деревья, – я увидел нашего дворового старика, задумчиво сидящего на толстой чурке, приспособленной как сиденье под «его деревом».

Мы поздоровались, и я присел рядом.
Посидели молча… И чувствовалась как в эту минуту установилась между нами некая невидимая связь.
– А как вас зовут, кстати? – поинтересовался я.

Он как-то странно посмотрел на меня, затем ответил:
– Просто человек я… Какая разница – есть имя или нет его! А впрочем, как хотите… Можете звать меня Джоном – Джо.
– Почему – Джо? – не понял я.
Человек промолчал.

Потом заговорил вовсе о другом:
– Наверное, все же надо определяться в приют… – грустно так, с потухшими глазами, сказал.
В это время откуда-то с балкона донесся сердобольный зычный голос заботливой мамаши:
– Пе-е-тя-а… домой!.. Петя, домой!!! – повторила-прокричала она.

Старик глубоко вздохнул; ноздри его прямого носа раздулись, как паруса, и вновь опали.
Он заговорил своим тихим, глуховатым голосом, неспешно и безразлично повествуя свою, довольно странную, жизнь… И для меня, особо не вдававшегося до этого в некоторые нюансы нашего бытия (оттого, что считал подобное если и не полностью выдумками, то уж точно историями с большой долей фантазии)… для меня открылась совсем иная сторона существования, в которую действительно поверить было трудно.
Я во все глаза смотрел на нашего Дворового бомжика и передо мной представал совсем другой человек.


3. РАССКАЗ   ДЖО

Я не хочу пошатнуть чью-то веру… или безверие. Но хотя бы иногда человек должен оставаться чистым и честным перед собой. Перед собой, а значит перед той действительностью, которая существует… Я говорю не про то наше существование, которое мы называем «жизнью» – видимой глазами и, вроде, неоспоримой; я имею в виду наши чувства, ощущения, тайные мысли, скрытые от всех побуждения, которые незаметно строят нашу внешнюю жизнь.

Мы мало задумываемся над этим. И только когда судьба прижимает нас к стенке, заставляя, все же, подумать над тем, что мы все долгие годы гнали от себя и не замечали, – только тогда мы иногда позволяем себе скромно обдумать свою истинную жизнь. И тогда, если мы относительно честны перед собой, встают перед нами настоящие причины наших плохих и добрых дел. И, будет наше усердие напряженным, – сможем мы увидеть всю последовательность своих деяний и результатов и составить из них логическую цепочку своей судьбы.

В юности я был симпатичным молодым человеком – высоким, статным. Многие девушки неравнодушно смотрели в мою сторону… Но я оставался безразличен к их вниманию. Такое чувство как любовь было неведомо мне и потому казалось неосуществимым. Только потом, через годы я осознал, что лишь окунувшись во что-то, человек сам может по-настоящему познать нечто.

Но зато я находился в плену одной-единственной страсти, которая была для меня превыше всякой любви. С детства я бредил морем, хотя никогда в жизни не видел его. Малышом я собирал все, что связано с этой стихией: открытки, иллюстрации, картинки, вырезки из журналов, фотографии… Особой ценностью в моей коллекции были гладкие морские камушки, маленькие и большие ракушки, матросские ленточки и прочие подобные вещицы, обмененные у мальчишек. Верхом же всего стал настоящий морской секстант. А история его приобретения долгое время оставалась для меня необъяснимым чудом. Хотя как сказать!.. Теперь-то мне ясно главное: возможно, каким-то образом секстант должен был направить мои действия – и не столько в открытом водном океане, сколько в океане жизни. И последнее куда более важно!

Однажды (мне тогда было лет пятнадцать) в дверь постучали. Дома я и малышом часто оставался один и никого не боялся, но тут, подойдя к двери и еще не открывая ее, почувствовал дрожь в теле, ноги не хотели слушаться, и я чуть не осел на пол. Тем не менее, решительно распахнул двери, предчувствуя, что сейчас произойдет нечто значительное.

На пороге стоял высокий человек. Такой высокий, что я, в то время уже довольно вымахавший подросток, уперся взглядом ему в грудь.
Я медленно поднял голову и посмотрел на него. У мужчины оказались настолько гармоничные черты лица, длинные черные волосы, что я не в силах был отвести взгляда от него и, словно завороженный, с трепетом любовался этой красотой. Во всем поведении человека чувствовалось высшее достоинство; кто-то, увидев, сказал бы даже – высокомерие. Но это была, как я понимаю, полная уверенность в себе и пренебрежение любым посторонним мнением.

Сердце мое колотилось. Мне захотелось опуститься на колени перед этим человеком, и я едва удержался от своего порыва. Хотя и случись бы это, мне нисколько не было б неудобно за свой поступок.
Мужчина поздоровался неописуемо бархатным, приятным голосом. В тоне его чувствовалась уверенность и превосходство, но не примешивалось при этом и грамма снисходительности.

– Ты, говорят, собираешь все, что связано с морем, – сказал, а не спросил, он. – В свое время я тоже имел отношение к нему… Я давно слышал о твоей страсти и сейчас хочу подарить тебе навигационный прибор, он будет кстати для твоей коллекции. А может, пригодится и в жизни, – добавил человек загадочные слова и пронзительно посмотрел мне в глаза – словно в саму душу.

С этим он вынул из своих одежд (никаких сумок при нем не было) чудо-секстант и протянул мне. И прежде, чем я успел опомниться, удалился. Больше я никогда его не видел…
Прибор действительно оказался великолепным инструментом. Ежечасно я брал его в руки, поглаживал, любовался шкалой с делениями, оглядывал систему зеркал, а затем, с трепетным религиозным почитанием прикладывался к окуляру.

Вскоре, ознакомившись со специальной литературой, я научился пользоваться им. Днем и ночью бесчисленное количество раз выходил на улицу, направлял на выбранное небесное тело, а затем записывал и все высчитывал свое местонахождение в этом бескрайнем мире. Это, последнее, оказалось любимым моим занятиям, хотя всегда предполагало один и тот же результат.

Морские карты, атласы, книги о путешественниках были смыслом моей жизни в то время. Я постоянно бредил морской стихией, но хорошо понимал, что никаких средств моих родителей не хватит, чтобы осуществить мою мечту – побывать на море: слишком скромно мы жили.
И вот в этих условиях, когда девчонки неровно дышали мне в спину, я вздыхал о море, даже представить не умея, что может быть что-то иное, ради чего стоит жить.

Оканчивая школу, я страстно мечтал поступить в мореходку, хотя заранее знал, что меня туда не возьмут: в детстве я переболел серьезной болезнью, которая дала осложнения на ноги, и теперь мне трудно было выстаивать долгое время в одной позе, и я часто переминался с ноги на ногу, давая отдых натруженным мышцам.

По той же причине меня не взяли в армию. И, получив далекую от своей мечты, сухопутную профессию автомеханика, я работал на предприятии по ремонту машин и копил деньги для осуществления своей мечты – поездки на море.
Наверное, она когда-нибудь исполнилась бы, и я даже был близок к ней однажды, когда насобирал нужную сумму. Но тогда я подумал: «Ну, а что дальше?.. Увидишь ты море, поплескаешься в нем и вернешься… Нет, все это не то!» И где-то глубоко во мне жило мистическое чувство, что я все же добьюсь своего… что все еще впереди у меня.

Не знаю, откуда такая уверенность?.. Убежденность, которую я чувствовал с детства, и которая время от времени подымалась во мне, была непонятна уму. Я не мог сказать точно что именно произойдет... но почему-то был уверен, что «что-то» случится, и потому всегда был настороже, поджидая будущее.

А потом жизнь моя неожиданно изменилась. Вначале мне казалось – на время, но дальнейшие события показали иное: полностью и безвозвратно!.. Еще раз я убедился, что  чего так страстно жаждет человек, он получит… вот только какой ценой?!
Когда мне было двадцать четыре, в нашем относительно небольшом городке (а родом я не отсюда) появилась девушка. Впервые я увидел ее на центральной площади. Та случайная встреча запомнилась мне, хотя не было в ней ничего необычного, и я только мельком бросил на нее взгляд… По тротуару шла среднего роста брюнетка, худощавая, в короткой юбчонке, легкой кофточке... но такая стройная, что на фигуру ее нельзя было не обратить внимание. Ее черные волосы перебирал ветер, в руке она держала сумочку, которой беспечно помахивала, а каблучки лаковых туфель выбивали бодрый ритм.

Я заметил, что парни – завсегдатаи площади, – с интересом оглядываются на нее, не решаясь, впрочем, подойти и заговорить: слишком чарующей и недоступной казалась ее красота!

Не могу сказать, что я потерял голову при виде незнакомки, я просто запомнил эту встречу. Не знаю, как развивались бы события дальше, если бы однажды эта девушка не появилась в городском морском клубе, в который я записался в детстве, и который, в общем-то, был сегодня бесполезен для меня: морские узлы, оснастки, лодки… все это я давно прошел и теперь знал и умел делать намного более серьезные вещи. Но дух клуба все же был напитан любовью к морским пространствам, и я иногда посещал его.

Незнакомка, заглянувшая в клуб, оказалась стреляным воробьем в морском деле. Выяснилось, что ее отец, военный моряк, служил на флоте, и семья продолжительное время жила в портовом городе, а затем по каким-то причинам переехала.
Для меня оказалось неожиданностью встретить человека не пустого, а увлеченного и знающего; знающего и любящего то дело, которое было мило мне. Она жила той же тайной страстью, которая к этому времени созрела у меня: совершить одиночное путешествие.

Наши разговоры взахлеб поначалу носили профессиональный характер: я неплохо знал теорию морских путешествий, она – практику этого дела, и мы как нельзя лучше подходили друг другу в своем увлечении. А потом я постепенно понял, что этот человек стал необходим мне настолько, что даже мое хобби временно отошло на второй план. Как ранее я не мог представить собственную любовь к противоположному полу, так сейчас без памяти был влюблен в Нину – так ее звали.

Довольно странно получилось, что в моей жизни вдруг совпало все так, как редко совпадает: я безумно любил Нину, она любила меня, и у нас была общая любовь – безбрежный океан. И хотя я по-прежнему не видел еще глазами этот манящий простор, он уже мерещился где-то невдалеке; я чувствовал: еще немного и свершится то, к чему я шел все годы. От близости чуда голова шла кругом, шестым чувством я ощущал как мощно, оказывается, наше молчаливое, затаенное желание: ничего не надо делать, нужно только страстно желать и ждать!

И тогда что-то и произошло… Что-то дьявольское восторжествовало во мне в тот момент, и я разразился неудержимым беззвучным хохотом в предвкушении близкой добычи. Во мне словно проснулось второе «я» – желающее, жаждущее, неугомонное.
«Сила мысли – вот в чем настоящая жизнь! – осенило меня. – Жизнь нашей мысли неподвластна внешним обстоятельствам. Нужно только сильно мечтать!.. Все есть в нас. И с божьей ли помощью, или с помощью дьявола (это сейчас не имело значения) я добьюсь того, чего хочу, о чем мечтаю всю сознательную жизнь».
_____

Как-то раз, когда волна оптимизма отступила, я лежал на диване и просматривал газету объявлений. Мною владели безразличие и лень. «Куплю… Продаю… Дарю… Требуются… Нужна помощь…» – объявления почти не касались моего сознания. – «Квартиру… Машину… Ковер… Мебель б/у… Девственность… Кинокамеру…»
«Что такое? – встрепенулся я. – Какая еще «девственность»?»

Я вернулся на несколько строчек назад… Так и есть… «Продаю девственность» – прочитал шокирующие слова.
«Ничего себе объявленьице!» – вначале удивился, а затем развеселился я. И тут… тут во мне в мгновение ока – так быстро, как может это делать только мысль, – пронеслась изумительная идея.

Весь вечер я обдумывал, анализировал, строил планы… Нет, я не грезил, я уже жил своей великолепной догадкой!
В несколько дней у меня созрел дерзкий план. Он был как коварен, так и почти невыполним. Но мое второе «я» идиотски смеялось над всеми «невозможно», для него не существовало ничего неосуществимого.

Через неделю я решился раскрыться Нине. К тому времени мы уже превратились в неразрывную спайку двух страждущих людей, безумно жаждущих одного. Мы были не просто влюбленной парой, и не только преданными друзьями, но нами владело нечто большее, что негласно связывало и превращало две жизни в одно общее существование. И, по крайней мере, я мог не бояться высказать свой дерзкий план вслух, Согласится ли она на него – вопрос второй. Но и тут меня подстегивала уверенность, исходившая от внутренней (дьявольской или божьей?) силы, о которой речь еще впереди.

Теперь мы оба стали заговорщиками. Поразмыслив над планом действий, мы добровольно шагнули в очерченный круг, пути назад из которого не было. Страстно желая сладкой жизни, мы уже почти жили ею, хотя для любого здравого ума этот план был заранее обречен на провал. Здравого, но не нашего… То состояние, которое владело нами тогда, невозможно описать. Зараженный сам когда-то темной мистической силой, жаждой любым способом добиться желаемого, я сейчас заразил ею и свою девушку. Она оказалась на редкость податливой.

Из прессы я недавно узнал, что к нам в город приезжает один очень богатый господин из-за границы. Оставалось непонятным, что ему понадобилось в нашей глуши?.. Но это дела не касалось. Наш план состоял в том, что Нина должна была дать объявление в местную газету о продаже собственной девственности. (В наше «свободное» время напечатать это было – раз плюнуть!) Нужно было сделать так, чтобы объявление попалось на глаза миллионеру. А там, если даст бог, увидев неотразимую красоту девушки, он окажется не в состоянии устоять перед искусом сатаны и выложит кругленькую сумму за один вечер утех с нею. Сумма эта будет каплей в море для него, а нам обеспечит безбедное существование надолго. Вот тогда и свершатся все наши мечты, думал я.

Надо сказать, что Нина не познала еще мужчины к описываемому времени, а я – женщины. И если в моем случае это было понятно: я оставался довольно холодным и безразличным по отношению к девушкам, то за моей возлюбленной вереницей вились ухажеры. Но я втайне боготворил и благодарил ее, что она смогла сохранить себя для единственного – для меня.

Но даже не это было главным… Весь наш план, от начала и до конца, являлся блефом – рискованной игрой, осуществление которой я брал на себя. Как говорится, и волки должны быть сыты, и овцы целы.
Дальнейшее шло как по маслу. Меня несколько настораживало сплошное везение, но, пребывая в сладкой эйфории в предвкушении лакомого куска, я отгонял тревожные ощущения. «Вот уж, действительно, человек сам творец своего счастья! И надо не упускать момент, а ловить его, пока судьба сама идет навстречу!» – думал я.

Богатый иностранец, как и предполагалось, приехал вовремя: педантичность – хорошая черта! Он поселился в номере гостиницы, где его уже поджидала газета с местными объявлениями, предусмотрительно подложенная моей знакомой горничной. К счастью, он знал русский язык: у него были русские корни по матери, – это я тоже узнал из прессы.
Через пару дней рыбка клюнула на наживку – раздался телефонный звонок… Вначале мы говорили «ни о чем», а потом приступили к делу.

– Вы же понимаете, – ответил я на его закономерный вопрос о личности претендентки, – серьезные дела просто так не делаются, у нас добротная фирма, в которой девушки – только исполнители. Да и денег это будет стоить немалых: каждая ведь из них – эксклюзив, работает только один раз. А искать новых все труднее… Кстати, у нас одно небольшое условие: в целях нашей и вашей безопасности это должно произойти в строго указанном нами месте... – и я вкратце описал его.

Старик изумился, несколько раз переспросил название местности, как будто это о чем-то говорило ему… Впрочем, его осторожность была понятна нам… Он посопел в трубку, но потом все же согласился на предварительную встречу, в которой мы должны более подробно обговорить условия. Мне показалось, что он даже обрадовался необычному повороту, «По крайней мере, оригинальность описанного места увлекла его», – думал я.

А еще через несколько дней мы с моей неотразимой Ниной полностью завладели вниманием толстого и богатого старика. И тут уж ошеломил он нас: запрашиваемая нами сумма была добровольно утроена им самим. О такой удаче мы и не смели мечтать!
–  Завтра в три часа пополудни мы заедем за вами. Ехать придется долго.

Машина уносила нас все дальше от города. Глаза иностранца горели в предвкушении.
Я искоса поглядывал на мужчину и усмехался: «Матерая акула прочно загарпунена!»

_____

– Здесь я временно прерву повествование, – задумчиво продолжил Джо, –  и вернусь в свое далекое детство для того, чтобы объяснить еще одну сторону моей личной жизни. Для полного понимания дальнейшего пришло время рассказать то, что я тщательно скрывал от всех, и что только в намеках разрешал себе в своем рассказе, но что играет наиважнейшую роль в описываемых событиях.


4. ДЕТСТВО

В детстве я рос не совсем обычным ребенком. И об этом говорю не потому, что думаю так сам, но так говорили многие взрослые, глядя на меня.
Дело в том, что я некомфортно чувствовал себя на людях и всячески старался избегать их общества. Играя во дворе нашего дома (а тогда мы жили в частном секторе) и завидев приближающегося по улице человека, я убегал на огород и прятался за старую толстую грушу, и выглядывая из-за дерева, страстно желал, чтобы прохожий проследовал мимо нашего дома. Когда путник удалялся, не заходя во двор, я был на седьмом небе от сознания того, что «своим желанием смог отвадить его от нашего дома».

Может показаться, что никому и дела-то не было до нашего двора и меня за грушей. Но я-то чувствовал… я знал: были случаи, когда человек отворял калитку и направлялся к крыльцу явно с какими-то намерениями: то ли это были соседки, пришедшие по делу к матери, то ли незнакомые, желавшие уточнить адрес. И тогда моя детская воля вся напрягалась, и я с удовлетворением наблюдал, как человек останавливался на полпути и, словно вспомнив о чем-то, разворачивался и удалялся восвояси.

А иногда я наблюдал другую картину: заглянувшие к нам соседи, разговаривая с моими родителями, внезапно притихали, останавливая взгляд на мне, явно что-то думая при этом, а затем продолжали беседу, сбиваясь и нервно поглядывая в мою сторону.
Тогда мне уже начинали сниться странные сны, в которых звучали таинственные голоса, непонятные обрывки фраз, но самих людей, кому принадлежали эти голоса, я не видел. А с возрастом они становились все яснее и отчетливее. По-прежнему «героев» своих сновидений я не видел, но души их незримо присутствовали в каждом таком видении. Уже не бессвязные обрывки, а целые предложения откладывались в моей памяти. Они походили на колдовские заклинания, передать которые другому человеку будет сложно для его понимания. Но это и не нужно… Чревато!..

Иногда же на меня находило нечто необъяснимое: в меня словно вселялся демон, и тогда – не я, а мое второе «я» – со злорадством и насмешкой над миром проверяло свою силу на людях.
Это были безобидные мысленные повеления, которые на поверку часто оказывались действенными. И я оставался весьма доволен, что мог воздействовать на психику людей, не затрагивая их ни рукой своей, ни даже произнесенным словом.

В общем, годам так к тринадцати-четырнадцати я осознал присутствие в нашем мире необъяснимой духовной силы, которой могу в какой-то степени управлять.
Теперь-то я понимаю, почему именно в это время ко мне был направлен человек с секстантом – прибором, определяющим наше точное местоположение. Видимо, это была попытка направить мои духовные силы в верное русло – с помощью секстанта «задать правильное направление». Но тогда я, конечно, не мог объяснить этого.

В то время на летние школьные каникулы меня частенько отправляли в деревню. Это была маленькая деревушка, домов в двадцать, и называлась она довольно странно для несведущего – Чертова Борода. Да и я не сразу узнал, откуда пошло такое название.

Говорили что давным-давно, несколько веков назад, ту местность испещряло множество больших и малых озер разной, порой неожиданной формы: то неестественно вытянутыми и похожими на змею, то неожиданно расширяющимися с одной стороны. Обрамлявшие их берега были подстать водоемам – такого же непредсказуемого очертания: то высокими и голыми, то низкими и заросшими лесом, то заболоченными. Иногда береговая линия какого-либо озера казалась ровной, словно отрезанная по линейке гигантским острым ножом, а в другом месте наоборот – изламывалась, как надломленная краюха хлеба. Некоторые озера простирались на несколько километров и имели множество островов, другие оказывались крохотными и глубокими, иногда нанизанными на вьющуюся речушку, словно бусины на нить.

Один такой берег клином вдавался в озеро и напоминал бороду, заросшую деревьями. Его так и называли – Чертова Борода. Отсюда и пошло название деревеньки, которую кому-то взбрело в голову построить именно здесь.
Край этот был лесистый, глухой, с редкими поселениями. Берега озер все больше и больше заболачивались, неиспользуемые людьми, и со временем озера превратились в болота. Столетиями накапливался на поверхности бывших озер слой черного торфа, нарастали трава, кустарники, деревья… полыхали пожары, оставляя очередной слой перегноя. И к нашему времени местность превратилась в огромные, на много километров, болота, с толстым, в несколько десятков метров, слоем почвы… Давно уже об озерах никто не вспоминал. А в мох (так называли местные жители заболоченный подлесок) ходили по грибы да по ягоды – клюквы, брусники, голубики здесь рассыпалось немерено.

На то время на всю округу осталось несколько деревень, далеко отстоящих друг от друга, и среди них крохотная Чертова Борода, в которой мне нравилось проводить лето.
Не могу сказать, что именно влекло меня туда, ведь места были гиблыми, непроходимыми, безлюдными... Может, именно этим и нравились они мне, что можно было жить незамеченным, никем ненаблюдаемым со стороны?..

Чем я становился старше, тем сильнее манило меня необычное заболоченное пространство. Когда мне хотелось побыть одному, я брал корзину для грибов и уходил в болота: «в прочки» – как однажды метко высказался мой дед.
К тому времени я довольно неплохо изучил прилежащую на несколько километров к деревне местность, и не боялся заблудиться, а природная тяга к картам морским дала возможность изучить и карты сухопутные. И даже заблудившись, я не раз выходил на ту или иную тропу и уже по ней добирался до более крупных проселочных дорог.

Но существовало еще что-то необъяснимое, что тянуло меня в мох. В этой таинственной местности, испещренной бесчисленными кочками, поросшей багульником, невысокими березками и осинами, казалось, таилась неведомая мощь, которая, при случае, могла открыться жаждущему. И в своих одиночных прогулках временами я ощущал, как сливается моя внутренняя воля, способная воздействовать на людей, с необузданной и непроявленной волей топких болот, словно были они живыми всезнающими существами.

Часами я мог бродить знакомыми, еле приметными тропинками, петляющими между черными провалами окон с темной водой. Мне казалось забавой вспугивать диких, непривыкших к людям куропаток, стая которых, выпорхнувшая из-под самых ног, однажды так напугала меня. Иногда я встречал пробиравшихся сквозь кусты грациозных косуль, или мощных лосей: они, – как говорили взрослые, – часто перебираются из одного бора в другой, а прямая дорога лежит как раз через мох.

Несколько раз попадались мне дикие кабаны; однажды – с большим выводком полосатых поросят. Свинья недовольно захрюкала, учуяв человека, но затем благополучно свернула в сторону и удалилась. Мне показалось: не последнюю роль в этом сыграл я, мысленно стараясь убедить животное, что мне нет дела до ее детенышей.

Здесь часто попадались змеи, в основном – серые гадюки. Но и они спешили скрыться в норах, но иногда, под моим психическим воздействием неподвижно замирали, уставившись на человека. Я приближал к ним руку, стараясь отвлечь внимание, но в то же время пристально глядя прямо в их немигающие зрачки. Казалось, загипнотизированные, они не замечали руки.

Серые коршуны с цепким взглядом кружили над безлюдным простором. А в кустах иногда мелькала рыжая шуба лисицы или скакал вспугнутый заяц.
Я бродил по мягкому мху и представлял, как глубоко под моими ногами спят большие и малые озера. И они, словно услышав меня, возносили вверх, сквозь толщу напластованной веками земли, свою невероятную мощь.

Местами на поверхности земли оголялись толстые останки могучих деревьев – свидетельство того, что в девятнадцатом веке здесь стоял дремучий лес, который потом выгорел.
Но не только все это влекло меня в ту местность. Как рассказывали старожилы, где-то в этих болотах затерялся Ведьмин Остров – небольшой островок плодородной суши, когда-то возвышавшийся над гладью одного из озер. По байкам стариков, никто не знает, где он находится, никто никогда не бывал там, а если и забредал кто в прежние времена, то никогда не возвращался.

– Как же может так быть, – насмешливо возражал я деду, – что  все говорят про остров, но никто не знает, где он? Какие же вы старожилы, если не знаете своей местности!
– Это деды наши знали, – возражал он. – А нам вовсе не нужно знать это дьявольское место.
– Почему дьявольское, и почему Ведьмин? – не унимался я.
– Почему… почему?.. Да потому что ведьмы и всякая нечисть собрания там по ночам справляет. А шабашей у нас и так предостаточно.

Честно говоря, я не верил (ну или почти не верил) всем этим сказкам, хотя к тому времени достоверно убедился в существовании силы, присутствующей в природе вообще, и в природе человека в частности. Вовсе не пустыми, иносказательными словами стало для меня выражение «продать душу дьяволу». Все это я испытал на себе.
_____

Однажды погожим летним днем я беспечно бродил окрестностями деревни по знакомым тропинкам. И вдруг среди привычной монотонной пустыни поросших травой и ягодником кочек увидел плотную стену из высокого кустарника акаций. Она уходила в стороны – влево и вправо, образуя дугу.
Я прошел несколько десятков метров вдоль зарослей, предусмотрительно сохраняя безопасное расстояние. Стена все закруглялась, похоже, описывая, таким образом, окружность. Ничего подобного раньше не встречалось здесь.

Решившись пробраться сквозь заросли, я неожиданно оказался у подножия живописного холма, круто поднимавшегося вверх. Это был настоящий оазис среди однообразного серо-зеленого болота. Стебли высокой сочной травы покрывали место, где я стоял. Чуть выше разнотравье перемешивалось с множеством полевых цветов, над которыми стоял гул от летающих пчел и шмелей. Местами росли небольшие рощицы из деревьев – осины, березы, тополя. Пахло знойным лугом. И над всем синело высокое чистое небо.

Я прошелся по загадочному острову среди бескрайних болот, дивясь на маленькое чудо. Он оказался небольшим – всего метров четыреста в диаметре. Кое-где были протоптаны тропинки, переходящие в неширокую аккуратную дорожку. Но как ни искал, я не смог найти здесь никаких следов пребывания человека. Природа оставалась девственно-нетронутой: ни спички, ни какого-либо клочка бумаги, ни оструганной палочки я не увидел. Тем более, ни тогда – в первый раз, и никогда после (а посетил остров я несколько раз) я не встречал здесь людей. И все же атмосфера этого места казалась напитанной разумной жизнью.

В тот день, испытывая неимоверное блаженство и не в силах покинуть, я пробыл на острове до вечера. Но как только солнце начало склоняться к закату, все вмиг переменилось. Исчезли пчелы, умолкли птицы, перестали порхать бабочки и носиться стрекозы. Но самое главное: меня объяла неописуемая тревога. Дневная жизнь словно растворилась в воздухе, а на смену ей пришло нечто неприятное, мерзкое и даже страшное.
Я поспешил покинуть это место.

Когда же, через несколько дней, решил наведать Ведьмин Остров (а что это был именно он, я уже не сомневался), то не смог найти его сразу. Запомнив, в каком направлении от деревни нужно идти, устремился я на поиски его, но там, где по моим предположениям он должен находиться, простиралось болото.

Пропетляв окрестностями, неожиданно, как и в первом случае, я все же набрел на знакомую стену кустарника, но подошел к ней совсем с другой стороны – не там, где в прошлое посещение. И так повторялось всякий раз, когда я искал это заколдованное место. Вновь и вновь я шел, казалось, верным направлением, и снова остров словно уплывал от меня. Каждый раз я находил его лишь после того, как достаточно поплутал вроде бы давно знакомыми тропами, и за все время так и не смог определить приметы, которые бы указывали точную дорогу на Ведьмин Остров.
_____

Как-то раз, – дело было под осень, – валяясь на шелковой траве Ведьминого Острова и нежась в последних теплых лучах августовского солнца, я незаметно для себя уснул крепким сном и проснулся, когда уже зажглись звезды.
Шел двенадцатый час ночи. Поразмыслив, я решил остаться здесь до утра, чтобы не заплутать в болоте.

В это время внезапно поднялся сильный ветер. Он склонял макушки деревьев к земле и, казалось, еще немного – переломит их и разнесет в щепки. Небо затянуло огромной грязно-серой тучей, сверкнула ослепительная молния, и раздался оглушительный треск грома. Молния пронзала тьму еще и еще, гром громыхал. Но странно – не выпало ни одной капли дождя!
Через пять минут все стихло. А потом я услышал звук шагов, словно по тропинкам, по траве кто-то бродил. Затем до моего слуха донеслись еле слышные голоса, смех, окрики. Они становились все громче, но при этом оставались невнятными, и разобрать о чем говорят, было невозможно.

Меня охватил ужас. Я забился на край острова, под сень старых лип, и, затаив дыхание, внимательно всматривался в темноту перед собой.
Странное дело: голоса, шаги слышались совсем близко, но я так и не смог никого рассмотреть. Тем не менее, никаких сомнений в том, что рядом находились неизвестные существа, у меня не оставалось.

Но я был так утомлен и так хотел спать, что, даже не глядя на всю жуть происходящего, в один момент умудрился задремать, прислонившись спиной к стволу дерева, и только потом, спустя время догадался, что мной манипулировали и специально ввели в полузабытье… Сквозь дрему услышал, как ко мне кто-то подходит, а затем ощутил на голове холодное прикосновение чьей-то руки.

Негромкие голоса переговаривались между собой. А затем послышались четкие, внятные слова: «Теперь ты наш! Сегодня уходит один из нас. Покидая, он должен найти себе достойную замену. Он сделал это». И потом я провалился в беспробудный, тяжелый сон… Я долго спал, позабыв обо всем и ничего не чувствуя, пока сознание мое не прояснилось, и я увидел начертанные на бледном небе огненные буквы – тусклые, неяркие, некрасивые. Буквы складывались в слова, слова – в предложения. И затем в моем сознании запечатлелась формула заклинания, которую я не имею права произносить вслух, писать или передавать кому-то. Мне было сказано, что я могу неограниченно пользоваться ею в своих личных целях, мысленно направляя на кого-либо, но как только хотя бы одно слово будет произнесено моим языком, формула навсегда потеряет для меня всякую силу.

Наутро я проснулся лежа ничком на земле, уткнувшись носом в траву. Вновь ярко светило солнце, благоухали цветы. Ночного видения словно не было.
Я покидал остров в полном понимании – что происходит здесь. Да, я действительно нашел существующий в сказаниях стариков Ведьмин Остров – остров, на который каждую ночь слетается на шабаш нечистая сила.

После той ночи меня больше не тянуло в те места: я всего пару раз побывал там за последние годы. Остыл к острову видимо потому, что уже получил то, к чему неосознанно стремился, и к чему вела меня судьба – силу, способную парализовать человека или заставить действовать в моих интересах.
Также, мною больше не овладевала жуть, когда я приближался к загадочному месту, но зато глубоко в душе поселился зародыш страха за самого себя. С другой стороны, обладание новой мистической силой затмило тревоги. Я жил дальше, изредка применяя свои способности, и свято верил, что настанет день, когда они смогут послужить мне по-настоящему.


5. ПРОДОЛЖЕНИЕ   РАССКАЗА   ДЖО

– Теперь, когда вы в общих чертах знаете две стороны моей жизни – ту, что связала меня однажды с дьяволом, и ту, что зародила во мне не совсем здоровую страсть к морю, – вам легче будет понять последующее, – продолжал бомж Джо, сидя во дворе под деревом. – Два жаждущих человека, не имея возможности отказать себе в исполнении щекотливого желания, слившись воедино и уже сами собой образовав конгломерат некой силы, да еще подпитавшись моей оккультной мощью и понимая, что их час пробил, были готовы со всей страстью молодых сердец воплотить задуманное в жизнь.
_____

Мы увозили богатенького дядюшку Сэма по направлению к Ведьминому Острову. План наш состоял в том, чтобы по дороге Нина еще сильнее вскружила ему голову своими ласками, а я посредством психического воздействия усыпил бы его бдительность. В таком состоянии, – думали мы, – он охотно последует за своим вожделением даже дьяволу в лапы, не то что на какой-то островок среди болота. А там, уже более обстоятельно применив свою магию, я смогу внушить ему, что он действительно позабавился ночь с моей невестой и лишил ее девственности. Надеяться на свои чары у меня были основания: не однажды я проверял их воздействие на людях – и каждый раз безотказно.

В крайнем случае, если уж старик опомнится среди болот и решит повернуть обратно, у нас имеется запасной вариант. Правда, здесь мы могли потерять нечто, а конкретнее – невинную девственность Нины, которую обманным путем продавали по объявлению. Но наш откровенный разговор с девушкой разрешил эту проблему: мы опустились до того, что готовы были пожертвовать совестью ради дальнейшей безбедной жизни. Игра стоит свеч, думали мы тогда!..

Странно, но когда мы вышли из автомобиля и пешком отправились к черту на кулички, наш господин и на этот раз не стал задавать лишних вопросов. Он совершенно спокойно шагал по зыбкой тропе, ведущей в направлении Ведьминого Острова и, казалось, даже не удивлялся гиблому, неожиданному месту.
Вначале я подумал, что перебрал в своем усердии, и старикашка, зачарованный красотой Нины и моим колдовством, ничего больше не видит вокруг, но, внимательно присмотревшись к нему, понял, что мужчина находится в здравом рассудке и даже с интересом рассматривает местность. Не больше ли он интересуется ей, чем девушкой?
Тогда я не придал этому значения, и лишь чуть позже мне все стало ясно.

Как и все предыдущие попытки выйти к острову, так и эта не сразу увенчалась успехом. Мы шли в знакомом мне направлении, долго плутали, ходили кругами. И наконец-то Ведьмин Остров соизволил предстать перед нами!
Пробравшись сквозь стену акаций, мы оказались на райском холме. Я заметил, как в это время загорелись глаза иностранца. Они, как мне показалось, пылали тем тусклым дьявольским огнем, которым были начертаны буквы заклятия в моем давнем сне, привидевшемся здесь. Но поглощенный до предела реализацией нашего плана, я и этому не придал значения.

И только вечером, когда смерклось, а время приблизилось к полуночи… когда старик, согнувшись и пыхтя, стал неуклюже забираться в палатку, предварительно пропустив мою невесту… когда я услышал его шероховатый смех, так похожий на смех невидимых существ, слышанный мной при давнем посещении острова… только тогда я осознал, что мои чары не действуют на него и что сейчас случится непоправимое.

Мало того – меня самого сковало оцепенение. Странное безразличие и леность мысли овладели мной, я хотел и не мог воспротивиться действительности и потому пустил все на самотек. И только потом, задним числом понял, что старик оказался сильнее меня в магии… Но не смотря ни на что, где-то глубоко-глубоко во мне тлела надежда: мне казалось, что все у нас получится и мы завладеем большими деньгами. И потому (признаюсь) мне не хотелось останавливаться и прекращать начатый эксперимент. Щекотливое гадкое удовлетворение владело мной. И это был маленький, но сознательный шаг навстречу вершащемуся. Я до сих пор ощущаю это чувство. И теперь точно знаю: не согласись я тогда в душе, склонись только в другую сторону (а для этого нужно было совсем небольшое усилие воли), и все сложилось бы иначе. Я имею в виду всю нашу дальнейшую жизнь.

Полночи меня раздирали два противоположных чувства: с одной стороны – отчаянная досада за погубленную девственность моей подруги (а в большей степени, как мне кажется теперь, обида за обманутого себя), с другой – жажда наживы. Я зверем метался вокруг палатки и несколько раз готов был ворваться внутрь и растерзать ненавистное жирное существо, но так и не посмел этого сделать. Упав на землю, свернувшись в клубок, я катался по ней, не в силах заглушить раздирающую боль. А потом, когда силы покинули мое тело, я лежал, распластавшись, без чувств и без мыслей и, словно в кошмарном сне, маялся под стоны и хохот невидимых существ, сопровождавшие похабное действо. Ноги их топотали по острову с большей, чем когда-либо, силой, а в воздухе раздавалось клацанье ударяющихся друг о друга рогов. Трава шуршала и ходила ходуном. Над островом стоял смрад нечистых испражнений. Но мне уже было все равно…

Вторую часть ночи я провел в апатичном состоянии. Все смолкло. Установилась тишина. И в этом безмолвии из палатки доносился громкий храп иностранца.

Утром старик с голым, брюхатым торсом лениво выполз наружу. Огляделся. Зевнул. Блаженно потянулся.
– Да, – обратил он внимание на меня, – подойди сюда. – Толстыми короткими пальцами он выписал чек и подал мне. – Сумму я еще раз удвоил: стоит того!.. Вы честно заработали… А теперь вези меня обратно. – Он помочился прямо на палатку, еще раз зевнул, с удовольствием оглядывая холм своими крошечными глазками. – А что привез сюда – спасибо: я давно искал Остров. Звали сюда… – И он грубо хохотнул. Видно было, что это человекоподобное существо полностью удовлетворено.

Теперь я начинал понимать, что он один из тех, кто был позван на остров и, как и я однажды, достиг его, заменив кого-то ушедшего с физического плана существования. И все это с нашей помощью.
«Куда же деваются испорченные души тех, кто добровольно ступил на Ведьмин Остров… кто всю жизнь нес тяжкий грех в своей душе, а затем умер в своем физическом теле? – мысленно вопрошал я. – Может он навсегда становится одним из развоплощенных темных духов, которые каждую ночь собираются на свои демонские сборища в условленном месте? И есть ли при жизни возможность выйти из этого заколдованного круга?»

Я держал в руках чек с совершенно непостижимой для меня суммой и впервые в жизни не радовался скорой возможности исполнения своего желания. Все, к чему я так стремился все свои двадцать пять лет, вот-вот готово было предстать передо мной, но никакого удовлетворения от этого не чувствовалось. На смену явилось отвращение. И постепенно ко мне пришло осознание реалий нашей жизни, и даже, можно сказать, смысла ее.
И вот теперь, с этой минуты, когда по инерции я еще продолжал двигаться в направлении своей детской мечты, моя жизнь полностью изменилась… Так легко было упасть! И так сложно оказалось подниматься! Так сложно, что до сего дня я, кажется, не продвинулся ни на йоту.


6. ЗА   ГРАНИЦЕЙ

Став обладателями баснословной суммы денег, которая предполагала не только исполнение заветной мечты – жить у моря, но и вообще приобретение всего того, что можно купить за валюту, мы потеряли главное – взаимопонимание.
Год не могли смотреть друг на друга и почти не встречались. Я знаю, что каждый из нас маялся и переносил боль по-своему. Иногда, просыпаясь среди ночи, меня охватывала безысходность, темнота давила и, казалось, она взяла верх во всем мире: никогда больше не рассветет, не наступит день.

Паршиво… так паршиво было на душе, что выть хотелось! К физической боли примешалась душевная; а может это была одна и та же – я уже ничего не разбирал и ничего не понимал… Когда тебя предает кто-то родной, кому ты полностью доверился когда-то, то возникает чувство, будто от тебя по живому оторвали кусок. Не стало вдруг того, кому ты верил – не стало частицы тебя, а в образовавшийся вакуум потоком хлынула невыносимая боль… Вроде вот он, человек, перед тобой; но он – не с тобой! Его оболочка, его тело – не он; тебе больно, что она пуста. И что же после этого есть «человек»?.. Но гораздо более мерзко, когда предаешь себя сам, тем белее – сознательно. Видно, оставалось во мне еще что-то человеческое, что давало возможность мозгу осознавать предательство, а сердцу – испытывать муки.

По истечении времени взбудораженные чувства несколько успокоились, и мы, закрыв глаза на случившееся, поженились. Жили на удивление мирно, без ссор, легко договаривались в спорных вопросах, но не было в наших отношениях полного откровения – той изюминки, единственно которая по-настоящему сближает людей и делает их счастливыми.
Вскоре мы уехали за границу. Но ни в одном, ни в другом месте, где поселялись, не могли прижиться, пока, наконец, не осели в Америке, в Сан-Диего, – чем-то привлек нас этот южный город на берегу Тихого океана. Но только океан, яхты да беспечное существование в какой-то мере удовлетворяли нас. Покоя в сердце не было.

Я часто уединялся, уезжая в недалекую отсюда Мексику. Часами бродил безлюдным берегом, а потом подолгу засиживался в местных питейных заведениях. Мне нравилась бесхитростная провинциальная жизнь мексиканцев – немного наивная и простая.
Через какое-то время на целый год мы уехали в Австралию – в гости к моим старым знакомым. Купив там шхуну, мы все это время готовились к путешествию. Руки наши пребывали в работе, а вот души томились от постоянной ноющей боли – вины перед самими собой.

Наш союз с Ниной походил на сожительство двух чужих людей, внезапно обнажившихся донага друг перед другом: знание самой сокровенной, причем некрасивой тайны, живущей в сердце друга, непомерной тяжестью легло на каждого из нас.
Не могу сказать, что моя страстная любовь к этому человеку исчезла. Я чувствовал, что она по-прежнему живет во мне, но закрыта такими искусными замками, что ключи к ним не подобрать…

Через год все было готово. Мы распрощались с друзьями и отчалили от берега Австралии, чтобы пересечь океан и пристать в порту Сан-Диего.
Плавание сразу захватило. Когда мы вышли в открытый океан, что-то изменилось – мы почувствовали сближение наших душ. Здесь, в полном одиночестве, где были только вода, небо да ускользающий горизонт, два крохотных несчастных существа, затерявшихся между двух безбрежных стихий – водой и воздухом, ощутили некое подобие настоящей жизни.

Через две недели мы пересекли экватор и оказались в Северном полушарии, где нас подхватило попутное экваториальное течение и понесло в сторону Латинской Америки. Таким способом мы думали пройти часть пути, а затем свернуть на северо-восток, к берегам Северного континента.

Несколько счастливых, наполненных дней подарила нам жизнь. Она словно сжалилась над никчемными слабыми людишками. Уже сам факт пересечения условной линии – экватора, привнес возвышенные эмоции, и мы по крупицам собирали и впитывали их, благодаря бога даже за эти малые крохи… По очереди мы стояли у штурвала, дежурили по каюте. Вместе удили рыбу. К нам словно вернулась юношеская безмятежность. Впервые за все последнее время мы искренне наслаждались близостью друг друга. Притихли и не напоминали о себе глупые затеи прежних лет, стало мирно и спокойно на душе. Вечером, перед сном я нежно целовал Нину, и этого оказывалось достаточно для поддержания высокого чувства, все еще живущего в нас.

О борт плескалась волна, шхуну слегка покачивало. Рядом со мной была любимая женщина. Что еще нужно для полного счастья?..
На двадцать первый день плавания, включив радио, чтобы узнать очередной прогноз погоды, я услышал сообщение, что в западной части Тихого океана зародился мощный шторм и быстро продвигается на восток.
Еще через несколько часов я уточнил его координаты, направление и скорость движения. Она была в два раза выше нашей, а шторм следовал прямо за нами.

Это не на шутку обеспокоило меня, и теперь каждые три часа, как только обновлялись метеосведения, я вслушивался в сообщения, наносил на карту наше местонахождение и следил за штормом. Быстрое продвижение его настораживало, а все нарастающая мощь разбушевавшейся стихии заставила принять некоторые меры.
Мы свернули к северу – почти под прямым углом по отношению к прежнему пути. Через несколько часов шторм свернул за нами.

Несколько раз я менял направление движения, но шторм словно охотился за нашей шхуной: он шел буквально по пятам и всегда сворачивал туда, куда плыли мы. Но накрывать нас не спешил, а испытывал нервы, будто живое, злобное существо.
Мне стало жутко. Я продолжал маневрировать, направляя шхуну к побережью Канады. Но шторм не оставлял нас.

Ночью океан вспенился – нас наконец-то настигли. За пару часов среднее волнение возросло, и вскоре перед нами предстала ужасная картина: волны высотой в пятнадцать метров нагоняли и как коробок подбрасывали судно. В мгновение ока мы взлетали на гребень волны – почти к небу, как казалось мне, а затем со скрипом и почти живым визгом шхуна падала вниз, в пропасть.
Какое-то время мне удавалось держать корабль кормой или носом к волнам – что было менее опасно, но потом все мои усилия стали напрасными – суденышко крутило, словно щепку, оно не повиновалось больше мне. Я понял, что теперь в любой момент нас может поглотить волна.

– Нина, в каюту… быстрее спускайся! – сквозь грохот закричал я. Но она отказалась и до последнего находилась рядом со мной, помогая удерживать штурвал. Наши мокрые руки соприкасались, дрожащие тела на мгновение льнули друг к другу, и это были минуты самой откровенной близости между нами.

В ее влажных глазах – то ли от воды, то ли от слез? – я вдруг прочитал обреченность. Отгоняя дурные мысли, в одно время я ясно осознал, что это наши последние с ней минуты на земле.
Неожиданно слева накатил огромный вал. Я посмотрел снизу вверх на него, и сознание мое помутилось – мне стало так жутко, как не бывало еще никогда!
Страшный удар пришелся прямо в середину борта – шхуна словно налетела на что-то твердое. Раздался треск. Меня швырнуло на палубу, ударило обо что-то, и я потерял сознание.


7. В   ДРЕЙФЕ

Когда я очнулся, море уже успокоилось. День клонился к закату. А шхуна, с изломанным оборудованием и порванной оснасткой парусов, качалась на воде, как податливый стихиям плот.
Я огляделся: где Нина?.. Ее не было видно. Один конец страховочного каната державший ее, был прикреплен к железной стойке на палубе, второй уходил за борт. Сердце мое екнуло, появилась надежда… Я вмиг подскочил и потянул веревку – она легко поддалась: второй ее конец был пуст, а железный карабин, болтавшийся на ней, был раскурочен неведомой силой.

Тогда, в полном отчаянии, я закричал… Я стал оглядывать шхуну, океан вокруг нее, снова шхуну… Все напрасно!
Сломя голову я бросился вниз, в каюту. Она оказалась полузатоплена. По темной воде плавали исписанные листки блокнота, коробка из-под чая, дамская сумочка, глобус, куски разломанных стульев и прочая мелочь. В панике я стал шарить руками под водой. Но Нины и здесь не оказалось.

Тогда я поднялся наверх и стал бесцельно шнырять по маленькой палубе разбитого судна – туда-сюда, словно зверь в клетке. Я не находил себе места. Вновь и вновь всматривался в воды океана, звал, кричал… Голос казался мне чужим, незнакомым. Дикая мысль постепенно наползала на меня, охватывая цепкими пальцами все мое существо: я остался один, Нины больше нет!

Совершенно не представляя, что делать, наверное, впервые в жизни я полностью отдался своей душевной боли. Не оставалось ни одной маленькой моей клеточки, которая бы не чувствовала ее. В эту минуту я остро ощутил, что мы – это не мы, не тело: не может оно так страдать! Моя разбитая голова, вывихнутое плечо казались сущим пустяком, в сравнении со случившимся.

Всю ночь я просидел на палубе, на поломанном ящике из-под консервов, а под утро понял, что все это время оставался в одной позе – согнувшись, обхватив голову руками.
Так я оказался совершенно один среди безбрежного океана – стихии, которой бредил всю жизнь.
_____

Прошел еще один день, и одна ночь прошла в мучительных терзаниях. Ближе к утру, измучившийся, я забылся на некоторое время, а когда проснулся, с новой силой ощутил, что больше не будет рядом со мной самого дорогого человека. Никогда!!!
Чтобы хоть чем-то заняться, я начал осматривать шхуну. Она оказалась полностью неуправляемой: мачты сломаны, навигационные приборы не работают, радио и рация выведены из строя. И как ни пытался я наладить хоть что-то, ничего не подлежало ремонту.

Вручную я очистил шхуну от заполнившей ее воды. У меня оставалась небольшая часть продуктов – все остальное смыло волной. В баке плескался пока еще достаточный запас пресной воды. Насколько хватит его?.. И какой смысл моего дальнейшего существования, если неуправляемое судно предоставлено на волю океана, а я – на волю жестокой судьбы?
И все же, в этой безысходной ситуации, когда самому жить не хотелось, по чьей-то невидимой указке я начал борьбу за выживание. А в голове вертелся вопрос, который всегда ставил меня в тупик: почему, чем безнадежнее положение человека, тем сильнее ему хочется жить?..

Я залатал кусок разорванного паруса, укрепил на палубе что-то подобие мачты. И – о чудо! – шхуна пришла в движение, подчиняясь штурвалу. Она двигалась медленно, всего несколько узлов в час, но все же уже не плескалась, как безвольная пробка на поверхности воды. А в перевернутом шкафу я неожиданно обнаружил целый и невредимый секстант – единственное, что затем спасло меня. Как было не вспомнить при этом человека, который в детстве подарил мне его?..
Каждые несколько часов я снимал показания с измерителя и тщательно высчитывал свое местонахождение, нанося его на морскую карту. Любая оплошность, ошибка, неверный расчет могли стоить мне жизни.

Плыть дальше, к западному побережью Америки, не было смысла: ни провизии, ни моих сил не хватит на такой дальний путь. И я решил рискнуть и пойти к Гавайским островам, к которым ближе всего находился.
Чтобы двигаться быстрее, я решил свернуть немного в сторону и найти обратное экваториальное течение. Оно шло с востока на запад и находилось севернее того потока, по которому мы шли с Ниной.

Вскоре я действительно достиг его. Скорость шхуны заметно увеличилась, что придало надежды и некоторые силы. Но в другие дни руки опускались. Смысл дальнейшего пребывания в этом мире ускользал от меня, я не представлял его без своей жены и подруги.

В эти дни одиночного скитания по океану я с новой силой ощутил приступ любви к человеку, которого не мог по-настоящему любить там, на суше. Мои размышления подтверждали догадку: «Любовь сильна только тогда, когда она чиста и незапятнанна грязными стремлениями. Да, мы были вместе, но в каждом жило ощущение неисправимой ошибки, содеянной с обоюдного согласия. Каждый знал свой грех и грех друга, и потому настоящей любви у нас просто не могло быть… Но вот одного человека не стало. Не стало его ошибки. И этот человек уже не знал о грехе другого – моем грехе. И я, все еще знающий свою непростительную оплошность, все же смог почувствовать силу любви… Какова же тогда она может быть, если избавиться от всего прошлого?!» – размышлял я.

Раз за разом я мысленно углублялся в себя, стараясь рассмотреть себя изнутри. Меня мучил вопрос: откуда пришла ко мне идея получить за чужую невинность свою выгоду?.. что подтолкнуло к дикому поступку?.. В подробностях я вспоминал минуты, когда лежал с газетой на диване и без всякой цели читал объявления. Ведь я не хотел, совсем не хотел так поступать! Я просто лежал и читал… Кто же тот, кто направил меня на ложный путь? Дьявол, сидящий во мне?.. Мое второе «я»?.. (Или оно – первое?) Да и вообще, что такое – это «я»?.. Ни на один из вопросов не находил я ответа. Затем я погружался в себя с вопросом: почему я так поступил? Вначале это казалось стечением обстоятельств. Затем, сдернув как покрывало, эту неудовлетворяющую причину, я находил следующую: мне казалось, что виной всему моя жажда морских путешествий, и что я просто не смог устоять перед забрезжившим исполнением мечты. Но и это удобное покрывало было безжалостно сорвано мной… Так, постепенно я стал оголяться сам перед собой, пока не остался один на один со своею собственной чистою сущностью. Каким-то немыслимым, несказанным чувством я ощутил вдруг СЕБЯ. И это не было похоже на меня – того меня, каким я был, каким чувствовал себя до этого, каким – думал – что являюсь… Дальше не было смысла ни задавать вопросы, ни обманывать себя: нагой, я стоял перед собой. Ответ, в несколько ином виде ясно предстал перед моим сознанием: я, и только я виноват в том, что содеял! Множество искусов встречается человеку, и единственно его свободная воля решает, как поступить. Много вопросов ставит перед нами жизнь. В разной форме преподносятся они. И только два выбора есть у нас: в добро или во зло… Никакая сильная рука другого существа – будь то дьявол или Бог, – ни одна чужая сильная воля не могут управлять нами. Все решаем мы – один на один с собой: «да» или «нет»?

Двоякое чувство владело мной: с одной стороны, под слоем темных напластований появилась крупица удовлетворения; с другой, я приходил в отчаяние после таких размышлений посреди пустынного океана.
В эти дни два раза я видел теплоход. Выпускал сигнальную ракету, но меня не замечали. Людям было не до меня… И снова опускались руки.

Вычисления секстанта могли оказаться ошибочными, и я мог пройти между островами, даже не заметив их. По моим расчетам они давно должны были появиться.
Продовольствие мое давно закончилось, и я варил похлебку из кожаного ремня. Изредка вылавливал рыбину, и это был праздник! Питьевая вода, которой оставались крохи, давно протухла.

Заметив как-то днем на горизонте очертания острова, я возликовал, но когда он оказался проплывающей тучей, во мне все оборвалось.
Тогда я спустился в каюту, зарядил пистолет и приставил к виску. Мгновение, и я нажал на курок… В это время шхуну качнуло, пистолет увело в сторону… Пуля пробила линзы моего любимого секстанта. Он вышел из строя.

Ошалелый от злобы, я выскочил на палубу, глянул за борт: что за черт… что помешало мне?.. Шхуна задела подводную скалу – та медленно проплывала под тонким слоем воды, царапая днище.
Я глянул вдаль. Небольшой туман, стоявший с утра над горизонтом, рассеялся. Впереди, ниже проклятой мною тучи, увидел землю. Это был один из Гавайских островов.


8. ОКОНЧАНИЕ   РАССКАЗА   ДЖО

Я вновь обрел жизнь. Я не пропал, не исчез навсегда в океанской пучине. У меня было все то, чего так хотелось ранее: богатый дом в Сан-Диего, рядом с которым плескал волнами мой любимый океан.
Но не было рядом человека, одному которому я мог довериться. Оказывалось, что моя полная свобода в действиях на поверку была несвободной. Я не мог исправить страшной ошибки, совершенной несколько лет назад. Я даже не мог смягчить своей вины перед Ниной, потому что ее, моей Нины, больше не существовало.

Похоже, жизнь завершила очередной виток: ко мне с новой силой вернулись назойливые сновидения, и время от времени продолжали сниться демонические формулы воздействия на человека. И хотя я их никогда не применял больше, все же не мог вырваться из круга, в который когда-то ступил. Ведьмин Остров напоминал о себе то холодным потом среди ночи, то мистическими явлениями злобных существ, которых я видел в своих галлюцинациях, то строкой в газете, рассказывавшей об успехах богатого иностранца, так щедро наделившего нас своими долларами. А однажды я увидел его выступающим по телевидению – он баллотировался в сенат и успешно прошел предвыборную компанию. Я глядел в его безжизненные глаза и недоумевал: почему никто не замечает их бесовства?.. Как может дьявольское отродие руководить людьми?..

Хотя я никогда больше не был ни в своей деревне Чертова Борода, ни на Ведьмином Острове, он все же цепко держал меня в своих железных объятиях и, похоже, не собирался отпускать.

Жизнь моя после чудесного спасения в океане превратилась в сущий ад. Не раз я жалел, что не затерялся навсегда вместе с Ниной в водной пучине или не нажал вовремя спусковой курок пистолета тогда, на шхуне. Я стал догадываться, что судьба хочет, чтобы я до конца своих дней нес в себе боль, которую заслужил, может быть только этим смогу в какой-то мере очистить свою грешную душу.

Ни моя любимая когда-то стихия – океан, ни материальный достаток не приносили больше удовлетворения. Три раза я менял место жительства, но и это не помогло: нигде не находил я успокоения.
И тогда я перечислил все, до цента, свои деньги на благотворительные фонды и, оставшись ни с чем, начал скитаться по штатам Америки. Но скоро понял, что жизнь странника с сумой за плечами – не для этой страны. Самое большее, что можно было сделать в моем положении, это вести оседлый образ бомжа в каком-либо городе.

Так за пятнадцать лет в этой стране я превратился в ее отброс. Но это не смущало меня, так как в жизни, по сути, я и был никто.
Несколько лет назад я сумел накопить денег на билет, мало-мальски привел себя в порядок и вылетел на родину.
Передо мной предстала совсем иная страна. Моих родителей давно не было в живых, многих друзей – тоже. Но были ли они у меня – друзья?..

Я не смог прижиться и здесь, и снова встал на путь бродяжничества. Меня никто не узнает, и не только потому, что ношу бороду да одеваюсь в тряпье, которое меняет любого человека, просто я быстро постарел и для моих пятидесяти выгляжу стариком.
В своем родном городе я побывал только раз: не хочется жить там, где каждая улочка напоминает о прошлом. Так я попал сюда.

Меня по-прежнему тяготит страшная ноша – вина перед Ниной. Но, даже в большей степени – вина перед званием «человек». И теперь я точно знаю, что до конца дней своих мне не отделаться от нее. Но, думаю, не долго осталось…
А недавно мне привиделся сон, в котором мне напомнили, что каждый уходящий из островитян должен предоставить себе замену: одного человека, добровольно пожелавшего шагнуть в круг Ведьминого Острова. Не знаю, что произойдет в случае отказа выполнить это условие... но я уже ничего не боюсь. Думаю, там (и он посмотрел вверх) не будет тяжелее, чем было на этой земле, где я так и не смог найти себе места.

* * *
Давно уже не светились окна в нашем доме. Была поздняя ночь. Только августовские звезды ярко пылали, освещая двор, дерево, под которым мы сидели, и нас двоих: бомжа Джо – человека с тяжелой судьбой, и меня – вроде бы благополучного гражданина.
Мы долго молчали. Я слышал, как тяжело вздыхает мой собеседник.

Затем он произнес:
– Эти годы отобрали у меня все: молодость, надежду, любимую, здоровье… Вы думаете, я переминаюсь с ноги на ногу от холода? Нет, это последствия детской болезни, которые усилились после шторма, в который попала наша шхуна… Ноги болят – не могу долго стоять в одном положении, – повторился он. – Но есть две вещи, с которыми я никогда не расставался и которые дороги мне. – И он достал из сумки старенький, простреленный пулей секстант.

– Он оказался бесполезным для меня. Я не смог воспользоваться бесценным подарком, предоставленным в далекой юности щедрой рукой того, кто знает, что кому нужно в этой жизни… Я хотел бы подарить его вам. Пусть он хранится у человека, которому доверяю. Поверьте, у меня нет больше никого более близкого, чем вы, хоть мы вовсе не знакомы.
Не посмев отказаться, я взял прибор и заверил, что сберегу его.
Тогда Джо достал сложенный кусок материи.

– А это – старое мексиканское пончо, – произнес он смягчившимся тоном, каким разговаривают с добрым другом или ребенком. – Оно одно согревало меня все эти годы. – Он развернул прямоугольный холст ткани с прорезью в центре. – Ночью оно служило мне одеялом, а в холодные зимы заменяло пальто. – И он ловким движением надел его на себя, уютно, словно малыш, спрятавшись в складках теплого покрывала. Мне даже показалось, что он улыбнулся.
– Простите, его я пока оставляю себе. Быть может, послужит еще… – И через минуту добавил притихшим, неуверенным голосом: – А в приют, наверно, все же пойду…


9. Я   НА   ОСТРОВЕ

Прошло несколько недель с момента нашей беседы.
Каждое утро Джо по-прежнему стоял во дворе, словно дежурный на часах. Я проходил мимо, мы здоровались. Иногда перебрасывались парой фраз. И расходились.
Мне все не давал покоя его рассказ о Ведьмином Острове, и однажды я сказал ему, что хочу побывать там.

– Что вы… что вы!.. – замахал он руками. – Ни в коем случае!.. Остров потом не отпустит вас. Да вы и не найдете его… Если не суждено, – добавил задумчиво.
Я был слишком самонадеян и не верил: как это может человек не совладать со своими слабостями и добровольно остаться на Острове? И однажды я собрался. По описаниям старика Джо, нашел на карте крохотную деревушку с названием Чертова Борода. А от нее, как помнил, нужно идти к югу.

Рано утром я вышел во двор и направился к машине.
Джо, стоявший на углу дома, заметил меня. Он никогда не делал этого, но сейчас первым пошел в мою сторону. Внимательно посмотрел на меня.
– Поеду, проедусь. Друга на даче надо навестить, – соврал я.

Старик ничего не сказал, только недовольно нахмурил лоб.
– Увидимся!.. – приобнял я его.
Отъезжая, в зеркало заднего наблюдения я смотрел на одинокую фигуру человека, всю энергию своего взгляда, все внимание направившего в эту минуту на меня. Он явно понял, куда я собрался и вовсе не одобрял мой поступок.
_____

За несколько часов я доехал до Чертовой Бороды, вернее, до того, что от нее осталось. А осталось несколько полуразрушенных хат, заросших бурьяном, и только в одном доме на всю деревню обитали два престарелых человека – муж и жена.
Я поставил машину во дворе их дома и углубился в болота.
Джо оказался прав: это был особый мир, понять который можно, только увидев своими глазами.

Словно не было в сотне километров цивилизации. Мох был пустынен, одинок и холоден. Он жил своей жизнью – с растениями, насекомыми, пресмыкающимися, реже – птицами, зверьми… и это было существование чрезвычайно огромного, обособленного, почти что живого существа, неохотно впускавшего в себя человека. Создавалось впечатление, что никто никогда не ступал здесь, и оттого так одиноко было чувствовать себя в этой заброшенной местности. Да и забредший в такие безлюдные края, уходя не оставлял следа – словно его и не было; или же сам мог исчезнуть среди густой травы, трясины и бездонных черных окон.

Я петлял между тонюсеньких кривых березок, между невысоких болотных сосенок. Недалеко в стороне и не очень высоко, выискивая добычу, кружила серая хищная птица, совсем не обращая внимания на меня. В воздухе стоял пряный запах багульника. Мне всегда нравился он, но я благоразумно отходил в сторону от кустарника, стараясь сохранить голову свежей. Пушистые, белые кисточки на длинных травяных стеблях приятно оживляли унылый серо-зеленый фон. Они покачивались на ветру и напоминали маленьких, сказочных зверьков-пушистиков.

Ноги мои утопали в мягком мху, который сплошь покрывал болотное пространство. Иногда под ботинками чавкала вода, и позади меня след быстро заполнялся черной жижей. Тонкая, прозрачная паутина то и дело липла к лицу. Надоедливые мошки лезли в глаза.
– Пить!.. Пить!.. – прокричала проносящаяся птица. – Пить… пить!.. – выводила она, носясь из стороны в сторону, как будто не было вокруг достаточно воды.

Я был уверен, что иду верно, хотя и не знал, откуда взялась такая убежденность. Вспомнил слова Джо: «Я всегда знал, в каком примерно месте встречу остров, и выискивал именно там, но каждый раз он появлялся неожиданно и, казалось, совсем не там, где был раньше».
Вскоре мне показалось, что я пришел именно туда, куда нужно. Я пробирался сквозь болотные заросли в одном направлении с километр, затем поворачивал и метров пятьсот шел в сторону, опять сворачивал. Так продолжалось довольно долго… Несколько раз снова и снова находил метки, которые время от времени оставлял, и понимал, что хожу по кругу.

Когда надежда погасла, и я уже не знал в какую сторону направиться,  неожиданно передо мной выросла стена высокого кустарника. Я внимательно оглядел заросли акации. Да, это было похоже на то, о чем рассказывал старик. Но ведь я уже несколько раз ходил здесь и ничего не замечал… а кусты не такие маленькие, чтобы их не увидеть! – удивился я.
Низко склонив голову, чтобы не поранить лицо, несколько метров я пробирался сквозь плотные заросли. А когда кустарник отступил, я поднял взгляд и ахнул… Такой красоты невозможно было представить в глухом, затерянном месте! Среди бесконечного однообразного болота возвышался необыкновенный холм живого жизнеутверждающего пространства.

Все оказалось точно так, и даже краше, чем рассказывал старик Джо: великолепный запах настоя летних трав и цветов, монотонное жужжание пчел, веселые цвета порхающих бабочек, шуршание глянцевых крыльев стрекоз, вечная песня кузнечиков. Малюсенькие козявочки ползали по стеблям травы, паучки раскачивались на тонких паутинках, заигрывая с ними, щебетали птицы.

Из-за куста на тропинку неожиданно выскочил малыш-зайчонок. Острым слухом он уловил незнакомый для себя звук, вытянулся в струнку – кончики ушей его напоминали антенну, – насторожился, стоя боком ко мне. Я продвигался все ближе к нему, а он все стоял и глядел в сторону. Затем сорвался с места и полетел навстречу мне, думая, что убегает. В нескольких метрах внезапно остановился, растерянно поглядел на меня, и стремглав кинулся в сторону. Я рассмеялся – такими забавными казались его хаотичные движения.

На верхушке холма огромным голубым куполом остров покрывало небо. Солнце ярко светило. Я словно вновь попал на обжитое человеком пространство – в родной привычный мир.
«Если чего и нужно бояться в этой местности, так это самих болот, – подумал я. – Но чем может быть опасен этот прелестный уголок земного рая?»

Было далеко за полдень, когда, насладившись прелестями Ведьминого Острова, я направился назад, к деревне. Через час я буду преспокойно сидеть в машине по дороге домой и вспоминать увиденное. И ничего нет необычного в этом красавце-островке, – мнилось мне, и я уже не понимал – реален ли рассказ нашего дворового Джо или это фантазии чудаковатого старика? По крайней мере, я был счастлив, что побывал здесь и рассеял свои сомнения. Может на кого-то и действуют подобные чары, но не на меня!..

Пробираясь по направлению к северу, я узнавал уже знакомые тропки: несколько часов тому назад следуя по маршруту, как заправский путешественник, я не забывал оглядываться назад, чтобы затем, на обратном пути припоминать местность. Также, время от времени – так, на всякий случай! – я повязывал на ветки деревьев лоскутки заранее приготовленной материи, чтобы ориентироваться по ним, и сейчас уверенно продвигался в сторону деревни.
Вскоре, обойдя зыбкое место, я вдруг неожиданно наткнулся на высокую стену кустарниковой акации, похожую на ту, к которой подошел в полдень.

Интересно что они так схожи! – ухмыльнулся я. – А что там – за стеной? Еще один остров?..
Пробравшись сквозь кусты, я очутился… на знакомом Ведьмином Острове.
Это оказалось неожиданностью. Вот так незадача, – подумал, – где это свернул с пути?
Пройдясь по острову, я убедился, что это именно он: трава, где совсем недавно я лежал, была примята, а вглубь убегали все те же тропинки и росли все те же рощицы деревьев.

Выбравшись в мох, на этот раз я тщательно старался идти сугубо по завязанным ленточкам. Какое-то время это удавалось – они были повязаны довольно часто, и мне не составляло труда отыскивать одну за другой.
От сердца отлегло: все налаживалось!

И тут, также совершенно внезапно как в предыдущий раз, я вновь наткнулся на стену кустарника, заворачивающую и огибающую таинственный остров. Но сейчас я подошел к нему уже с другой стороны.
Неужели опять он?!.
Я вновь пробрался сквозь заросли и снова оказался на знакомом холме.

Не теряя времени – солнце уже склонялось к горизонту – в очередной раз я спешно направился в сторону деревушки. Но стрелка компаса, с которым только сейчас стал сверяться, плясала по кругу и не хотела успокаиваться. Я поворачивался в одну сторону, в другую, наклонялся, приседал… все напрасно – даже мой компас не хотел слушаться меня, он словно подчинился другой, неведомой мне, силе.
Через несколько минут я отыскал ленточки и – по ним, по ним, очень внимательно – удалился от злополучного места. Кажется, получилось! – сдержанно ликовал я… Но как ни старался, вскоре вновь оказался у кромки острова, у подножия холма. А между тем, начинало смеркаться.

Еще две попытки я предпринял, пока не выбился из сил, а знакомые кусочки материи не исчезли в темноте.
На сердце становилось неспокойно. Я злился не весть на кого за свое бессилие найти дорогу.
Взвесив все, я принял решение заночевать на острове: все равно в темноте заплутаю и углублюсь в болота…
Я нашел укромное местечко подле с рощицей березок, наломал веток, настелил на них травы и прилег.

Высоко в небе зажглись звезды. Здесь они казались особенными – не такими как в городе. Ночь хоть и спустилась на остров, но холодно не было: нынешнее лето выдалось жарким, и тепло сохранялось вплоть до сентября. Натруженные ноги гудели. Я сладко потянулся, предвкушая приятный отдых, и вскоре задремал.
Не знаю, сколько времени провел в поверхностном сне. Меня разбудили чьи-то шаги.

Я присмотрелся. В свете луны очертания холма хорошо просматривались. Никого кругом не было. Да и не могло быть!.. Подумав, что мне померещилось, я вновь прикрыл глаза. Но теперь весь был настороже.
Неожиданно, где-то слева раздался чей-то хохот. Это не был заразительный веселый смех, а нервный и надрывный стон… На этот раз я не мог сказать, что мне почудилось.

Вслед хохоту послышалось шуршание травы и глухие, быстрые, но отчетливые удары – словно по земле пронесся невидимый зверь. И тут я увидел как высокая трава действительно прилегает к земле под чьими-то ногами. Но никого по-прежнему не было видно.
Жуть охватила меня. Я почувствовал, как голову сжало, а тело покрылось пупырышками.
На минуту все смолкло. А затем с новой силой стали нарастать звуки шагов, голоса, крики, рев, хохот, и вскоре все это переросло в хаотичную вакханалию. Я оказался в эпицентре ее, а вокруг все бесновалось, кружилось, летало, радуясь новой добыче.

Самое страшное для человека – неопределенность. И то, что кругом не было никого видно, наводило ужас. Казалось, было бы легче, если бы я воочию лицезрел тех, кто устроил дикую пляску вокруг меня. Сейчас же я вертел головой, реагируя на каждый звук, и не мог совладать со своими нервами. Все чудилось, что меня вот-вот подхватит дикий хоровод и враз поглотит. Я почти не ощущал себя как личность, от меня остался один ужас, и в нем плавало что-то маленькое и безвольное – это был я.

Свистел ветер – так, как я никогда еще не слышал. Деревья шумели и гнулись к земле. Небо давно затянуло, изредка мерцала в черных тучах луна. Хохот, невнятные речи все нарастали и нарастали, отбивая зловещий ритм, который приводил в жуткий резонанс окружающую природу и готов был стереть меня в порошок в одну секунду.
В моей бедной голове промелькнуло осознание: еще пару минут и я не выдержу – если меня и не поглотит эта дикая свистопляска, то я просто сойду с ума.

В это время шум несколько утих, и среди относительной тишины я услышал четкие слова: «А он все-таки молодец – привел себе замену! Я уже и не надеялся». И вслед за этим раздался громогласный гогот.
Сердце мое готово было разорваться. И в этот момент запищали-завизжали остальные голоса, будто испугавшись кого-то.

Внезапно налетел порыв освежающего ветра. В долю секунды я успел уловить, что это не просто поток воздуха среди клокочущей и беснующейся нечести Ведьминого Острова, а глоток свежего, жизнедательного начала. Затем некая неведомая сила подхватила меня и подняла над островом…

Я глянул вниз с высоты двух десятков метров и охватил взором весь остров сразу. В один миг картина проявилась, и моему бедному взору предстало жуткое зрелище. Весь холм кишел от нечести. По нему бегали, топали ногами, бодались рогами, пинали друг дружку несуразные существа. Некоторые были похожи на животных: кто с копытами, кто с многочисленными кривыми пальцами на лапах, у других вместо носов – свинячьи пятаки. Выдранная клоками шерсть летала по воздуху, свистели длинные хвосты, которыми отдельные особи стегались как плетками, злобным огнем горели маленькие глазки, пылали красным – выпученные, большие, круглые. Все это наводило жуть. Было среди них много людей: если можно так назвать всевозможных уродцев – карликов и гигантов, скрюченных и двугорбых, ползающих и прыгающих. Одно человекоподобное существо – маленькое, толстое и круглое как пузырь, с широким лицом в бородавках – подскакивало, словно мяч, а затем с размаху запрыгивало кому-нибудь на голову. Тот, другой, падал, корчился от боли, а Пузырь с заливистым смехом скакал дальше, выискивая очередную жертву… Еще одно кривоногое отродье, с длинными руками, длиннющими черными пальцами и густым волосяным покровом на лице, восседало на кочке – нога за ногу – и задумчиво ковырялось в носу. Подле него два тощих скелета обмахивали его опахалами, а перед ним, преклонив колени, полулежали распростертые выродки – его подчиненные. Волосатый был несказанно горд своей властью. Он что-то выговаривал им своим писклявым голосом, а иногда вынимал грязные пальцы из носа и методично, с наслаждением размазывал густые сопли о тела своих рабов… Какой-то крохотный черный чертенок, быстрый, ловкий и непоседливый, подскочил сзади к верзиле с непропорциональным туловищем, задрал ему хвост и громко крикнул в отверстие между ног. Верзила неуклюже обернулся, замахнулся здоровенной лапищей и с размаху опустил ее на землю: если бы чертенок не был так проворен и не отскочил вовремя в сторону, от него бы ничего не осталось… Одни уроды катались друг на дружке, погоняя раскаленными розгами, другие строили дурацкие рожицы, третьи проводили эксперименты, протыкая члены своего тела железными спицами, а потом гордо ходили по острову, демонстрируя себя – похоже, это было модным и очень ценилось здесь… Где-то пели песни собравшиеся в кружок карлицы, но песни эти больше походили на вой сиплых волков. Затем они взялись за руки и стали водить хоровод, посреди которого, в короткой несуразной юбчонке выделывала «па» толстая тетенька – крохотная, бородавчатая и кривая… В одном месте дрались около двадцати существ. Они переплелись в такой клубок, что нельзя было разобрать – где их лапы, где тела, где хвосты?.. И всей этой безобразной нечести собралось так много, что свободного пятачка на бедном острове я не видел…

В следующий момент я ощутил, как чьи-то сильные руки понесли меня над болотами. Ведьмин Остров стал быстро удаляться, и вскоре остался далеко в стороне. Внизу мелькали спящие елочки, блестела темным отливом болотная вода, мирно дремали ягодные кусты.
Показалось, что меня подхватили руки моего знакомого – Джо.
Через несколько минут они мягко опустили меня на окраине деревушки.

Я встряхнул головой, не в силах поверить в чудо. Здесь было тихо и безопасно. Пробравшись по заросшей улочке к дому, где стояла моя машина, я спешно забрался в нее, вырулил на проселочную дорогу и, нажав на газ, стал быстро удаляться от заколдованного места.

Ночь стояла темная – без звезд, без луны.
Проехав сотню километров, я остановился на обочине центральной улицы небольшого городка, залез на заднее сиденье, скорчился и, странно, уснул крепким безмятежным сном.
_____

Проснувшись утром, я дальше покатил по шоссе.
Несколько опомнившись от ночного приключения, мне уже трудно было поверить в его реальность.
Включив приемник, краем уха слушал я новости, обдумывая ночное приключение. Диктор рассказывала о странной переменчивой погоде на территории страны, а затем сообщила потрясающую новость: «Впервые за всю историю наблюдения, на территории страны зафиксирован торнадо. Смерч прошел по западному району, над территорией болот, – и она назвала уже знакомую мне местность, – и был сфотографирован на мобильную фотокамеру случайным свидетелем. Как нам сообщили – этот ролик обрабатывается и вскоре будет показан по телевидению».

От неожиданности я затормозил и остановился. В спешке достал карту, развернул и еще раз просмотрел место, где только что побывал.

К дому я подъезжал во второй половине дня. Информации в голове накопилось – хоть отбавляй, она перемешалась, и мысли мои хаотично перескакивали с одного на другое.
Поставив машину, я хотел было войти в подъезд, но вдруг понял, что чего-то не хватает… Оглядел двор – старика Джо не оказалось на привычном месте. И нигде его не было… Это показалось странным.

Я спросил у проходящих мимо соседей.
– Не видели сегодня его. Сами обратили внимание, целый день с балкона посматриваем.
Зайдя в квартиру, я плюхнулся в кресло. «Все-таки решился уехать в приют, – подумал. – А зачем, собственно, ему никчемная, ограниченная забором, жизнь?» И я еще раз убедился, что старику Джо всегда была нужна свобода.

Скребанула метла дворника по асфальту – мужчина делал вечерний обход двора.
Неожиданно для самого себя мои ноги понесли меня во двор. Я подошел к дворнику.
– Не знаете где Джо… то есть, наш Дворовый? – исправился я. – Неужели все-таки в приют уехал! – был убежден я.
Дворник неспешно оперся на метлу – видно было, что это доставляет ему удовольствие, – глянул мне в глаза и как-то буднично ответил:

– Умер старик... Вчера с вечера подходил к нему – винцом угостить хотел. Отказался… Странный был какой-то. Притихший. Наверно болело что-то… А сегодня утром заглянул к нему – а он не дышит… Вот такие вот дела!.. Увезли его.
Я молча побрел домой. Не включая света, сел на кухне, растерянно размышляя о случившемся.
Именно в эту проклятую ночь, когда я побывал на Ведьмином Острове, умер Джо. Именно в эту ночь меня подхватили и спасли его крепкие руки. Именно этой ночью прошелся над болотами торнадо.

Я размышлял о жизни человека, решившегося довериться мне. Он, которому в юности были даны необычные возможности, и который направил их в нежелательное русло… он, который понял это и затем всю жизнь терзался и так и не смог успокоиться… – этот человек последним усилием воли все же направил свои помыслы против нечисти. Он смог выдернуть из бездонной пропасти меня, безрассудного, и попытался разорвать замкнутый круг, в котором находился сам. Я очень надеюсь, что ему удалось это сделать. А если и нет, то он, по крайней мере, предпринял смелый шаг вперед. И это, думаю, ему зачтется.
               
17-20 августа 2010