ПРОЛОГ
Вездехорошо, где наснет
Марин Третьякова
Я буду долго жить, Успею стать и старой, Даже страшной, с позиции стандартов красоты, Но ты, останешься таким же, Саша, И через много лет, увидимся однажды, И не узнаешь милые черты
На небе, места хватит всем, И даже кошкам, Они должны там быть, Чтобы мурлыкать, рядом с ухом, на груди
На небе нет нужды, Нет горя, нет проблем, Там манна, и родные лица, И будет - это длиться Вечность
На небе хорошо, Но там не место мне, Ведь я не птица, И не Ангел - белокрылый, Я человек обычный, С пороками, с грехами. Я жить хочу внизу, Где реки и озера, Леса и горы, а Райские сады, Дарю тебе, мой Саша
Памяти друга
4 марта, 25 год
МОЙ СЫН САША
Полковник Чечель
«То подчёркнуто немногословно, то восторженно, не по летам,
Ты зовёшь меня в небо, полковник... Я давно уже мысленно там.
Не случайно мне дарит сюрпризы этот сектор на звёздных часах...
Видно, все свои прошлые жизни я бессменно провёл в небесах. (Из песни Константина Фролова)
А теперь попробую поведать, почему погиб мой сын, с которым мне удалось то, о чём мечтает каждый отец - сын стал мне другом, а я ему. Я уже писал, что ничего не делал специально, чтобы Саша полюбил Небо также сильно, как выпало мне от Бога, что я, как только стал себя опознавать, знал, что буду летать. Я никогда не брал его на аэродром, но во всех 4-х гарнизонах, где мы служили: Храброво (Калининград), Быхов (Белоруссия), Чкаловск (Калининград), Остров (50 км южнее Пскова) над домами или рядом летали самолёты.
Я никогда сыну не рассказывал о полётах, что чувствует лётчик, видя северное сияние или обалденно красивые закаты с неба, или китов в океане, ни разу не делился переживаниями после той или иной опасной ситуации в воздухе, которых у меня было предостаточно. Я уходил на службу – дети ещё спят, приходил – уже спят. Максимум, на что меня хватало – это поиграть с сыном в футбол по воскресеньям, или зимой 20 – 30 км пробежаться на лыжах…
Саша даже на тренировки ко мне не ходил ни разу, а ведь я 5 лет в гарнизоне вёл секцию каратэ, как и Тимур Апакидзе до меня, с которым мы подружились ещё в Чкаловске, и я ходил на его тренировки. Впоследствии Апакидзе, во время учёбы в ВМА, три года ходил в закрытую секцию каратэ КГБ в Ленинграде и стал одним из сильнейших каратистов Морской авиации СССР, но у Тимура в отличие от меня хватило ума не участвовать в соревнованиях.
В итоге, он стал командиром 100 киап, потом к-ром дивизии, получил звание генерал и погиб на СУ-33 в должности зам. Командующего по корабельной авиации 17 июля 2001 г на аэродроме Остров у всех у нас на глазах…
Но вернёмся к сыну. Когда служили в Чкаловске, на школу пришла одна путёвка в Артек, и учителя, чтобы избежать «пересудов», сказали: «Кому ехать, пусть решат сами ребята!» Провели тайное голосование, и 90 % голосов отдали за Сашу, а ведь он учился всего лишь в 8-ом классе… но успел завоевать авторитет своими качествами друга и лидера, который всегда готов прийти на помощь. С Артека он вернулся повзрослевшим на порядок, но девушек стеснялся по-прежнему…
Меня перевели на новое место службы гарнизон Остров, с «иллюзией» повышения – был замом к-ра полка по безопасности полётов, стал замом по лётной подготовке, правда, это никак не сказалось на должностном окладе! Короче, я вёл секцию каратэ. Саша на тренировки не ходил, но их стала посещать моя 12-летняя дочь. И когда меня услали на 1,5 месяца в Монгохту (Д.В.) за самолётами, Оля поделилась с друзьями-каратистами – парашютистами, что у папы есть сын, (15 лет), хочет прыгнуть с парашютом.
Пацаны лейтенанты решили тренеру сделать приятный сюрприз, провели с ним недельную подготовку, и Саша с АН-2 на Д-1-5у, с 1000 м совершил свой первый прыжок. Конечно, прилетев с Д.В. и узнав, что сделали мои «засранцы» - подчинённые, для виду их поругал, но в душе был рад безмерно, т.к. тому времени у меня было около 500 прыжков, и я без парашютного спорта себя не мыслил. Хотя в авиации лётчику положено делать два прыжка в год, и на тех, кто много прыгает, смотрят косо.
Это называется «увиливание от службы», т.к. эти «сачки» иногда травмируются и даже ломают ноги, а потом «прохлаждаются» в госпиталях, пока остальные за них летают и «блюдут» службу. В общем, я Сашей провёл доподготовку, изучили десантный парашют Д-6.
После чего он сделал со мной два прыжка с АН-2 с 1200 м, причём, в первом прыжке открывал основной купол сам – сосчитав: «521; 522; 523, то второй прыжок по моему заданию он падал на стабилизации до срабатывания прибора, т.е. успел «Понюхать воздух». И вот мы идём чуть ли не обнимку к мотовозу «Люська», который возит личный состав в жилой городок, 5 км от аэродрома, Саша возбуждённо делится эмоциями, как нас догоняет УАЗик.
Водитель-матрос: «Командир, Вас Командующий на телефон требует», - прыгаю в машину, с КДП звоню: «Тов. Командующий, звоню по Вашему приказанию». Гончаров: «Как дела, ВВ?» - и чувствую, как он при этом вопросе улыбается. «Нормально, тов. Командующий, провели прыжковую смену без замечаний, согласно плану сброшено 30 человек лётного состава, травм и происшествий нет».
«И всё? А больше ничего не хочешь мне сказать?» Понимаю, меня кто-то «заложил» («партийная информация» называется) – надо «колоться»: «Ещё, тов. Командующий, готовлю смену, сын уже третий прыжок с парашютом совершил».
«Сколько ему лет?»
«В октябре 16 будет».
«ВВ, прекращай. Это называется «Использование служебного положения в личных целях. Другие отцы и их дети тоже захотят. Почему твоему ребёнку можно, а им нельзя? А вдруг травмы получат или прочие «неприятности» произойдут? ВВ, прекращай, я запрещаю твоему ребёнку прыгать».
«Есть, тов. Ком. – запретили…»
Хорошо в армии – заходишь в кабинет начальника со своим мнением, выходишь с мнением Начальника, да ещё штаны почему-то оказываются «ширинкою назад» (шЮтка). В итоге, Саша посвятил себя полностью лыжным гонкам. В 10-ом классе выполнил норматив 1-го «взрослого» спортивного разряда – и его стали каждые выходные привлекать на различные соревнования – в результате, заработал небольшой «возрастной функциональный шумок в сердце» из-за постоянных перетренировок.
Я, занятый службой, увы, не отследил этот момент. В итоге, в 24 года, отслужив срочную службу в Воздушно-Десантных войсках, погиб мой сын Саша. Полтора года я пил, настолько было тяжело. Я уже говорил - С ним мне удалось то, о чём мечтает каждый отец – сын стал мне другом, я ему. Хотя я ничего не делал специально, чтобы Саша полюбил небо, он пошёл по моим стопам. За 4 года успел сделать восемь попыток поступления в лётные училища Советского Союза и две попытки в Центры лётной подготовки ДОСААФ. Я бы так не смог.
Причина непоступления самая тривиальная, в 10-ом классе Саша выполнил норматив 1 разряда по лыжным гонкам. Его стали использовать, в основном, на соревнованиях за различные спортивные общества. Я ему говорю: «Сашка, ты же гоняешься на соревнованиях почти каждые субботу-воскресенье вместо нормальных тренировок, так можно перетренироваться». Он мне: «Папа, я себя чувствую – всё под контролем». А как можно себя чувствовать, когда азарт? В итоге, появился небольшой функциональный шумок в сердце.
Врачи сказали: «С возрастом пройдёт». Действительно прошло, когда вышел срок по годам поступления в лётное училище. Самое обидное, при заключительной попытке он прошёл медицинскую комиссию полностью. Так получилось, что после окончания школы Саша со своим другом Славой сначала поступали в Черниговское авиационное училище лётчиков, хотели стать истребителями. Когда там медицинскую комиссию не прошли, забрали документы и приехали в Оренбург, в училище, которое заканчивал Юрий Гагарин, и в котором в своё время учился я. Когда там тоже не получилось, успели приехать в Москву и успешно сдали экзамены в МАИ (Московский авиационный институт), но мест в общежитии для иногородних уже не было.
И тогда их взял к себе Харьковский авиационный институт. Саша отучился первый курс, взял академический отпуск и сделал ещё две попытки поступить в лётные училища, Харьковское и Армавирское – обе неудачно по той же самой причине, не прошёл ВЛК. Восстановился на второй курс института, на следующий год снова стал поступать в лётное училище. Не прошёл опять по медицине.
Призвали в ВДВ. Два года службы, ещё четыре попытки уже из армии. Во второй год приехал снова в Оренбургское. Там прошёл всех врачей, включая терапевта, на котором всегда «резался».
Последним из врачей проходил окулиста. Зрение 1,0 и 1,0. Врач написала «Годен», а потом увидела у Саши ниже глаза родинку, на которую до этого никто ни в одном училище не обращал внимания, в том числе и она, и говорит: «Я пишу тебе «Годен», но сходи сейчас сразу к Главврачу и покажи эту родинку. Тот посмотрел: «Нормально, годишься». И когда Саша уже выходил он вдруг вспомнил: «Подожди Чечельницкий, а ты случайно к нам не поступал уже?» (фамилия длинная, запоминающаяся).
Саша ему честно: «Да, два года назад поступал». Доктор: «А тогда почему не прошёл?»
«Терапевт срезал».
«А сейчас терапевт?» спросил доктор. «Сейчас терапевт написал, нормально, годен», - ответил Саша. Главврач посмотрел ещё раз медицинскую карту: «Нет, давай-ка съезди ты в госпиталь на обследование». Саша там пролежал неделю, его заново посмотрели все врачи, прокрутили на всех кардиограммах, и все написали «годен». Но главврач, посмотрев заключение, побоялся брать на себя ответственность. «Давай-ка съезди ты ещё в гражданскую клинику на японскую аппаратуру». Сам позвонил туда, чтобы у парня «что-то» нашли.
«Естественно» - нашли… Последнее письмо из армии от Саши пришло всё в разводах. Он написал: «Папа, не удивляйся, это мои слёзы. Неужели я никогда не стану лётчиком». А в конце письма: «Папа, не переживай за меня. Я взял себя в руки. Всё нормально. Жизнь на этом не кончается…
После армии Саша восстановился в Харьковском авиационном институте, продолжал прыгать с парашютом, выполнил более 50 прыжков. Многие прыжки мы прыгали вместе.
Как он записал в своём «дембельском» альбоме: «Десантника не может обидеть небо, десантника может обидеть земля», - так и получилось, "напророчил" - упал с большой высоты, т.к. совершенно её не боялся…
Чтобы поняли, как это «не бояться высоты» - приведу один из примеров – с 10-го прыжка он моей команде перешёл на «ручное раскрытие», т.е. прыжки в целях экономии бензина выполняли обычно так: 4 – 5 человек выскакивали в первом заходе на «верёвке», с высоты 800 – 1000 метров, т.е. через три секунды открываешь парашют сам или прибор КАП-3, если замешкался. А на второй заход самолёт уже наскребал 1200 – 1500 метров высоты, что давало возможность отработать уже 10 – 15 (иногда до 20 умудрялись) секунд свободного падения.
КАП-3 стоял на 700 метров, т.е. на 1000 – 800 метров ты должен был кольцо дёргать сам. Но Саша часто падал до срабатывания прибора, чтобы продлить время свободного падения. А приборы-то старые: то купол выскакивает на 8оо метров, а то и на 400, а это нарушение, т.к. время на приведение «запаски» в действие при отказе основного купола - могло не хватить. Когда я говорил об Саше: «Так низзя», он обычно отшучивался: «Нормально, пап, больше не буду…». А сам через 1 – 2 прыжка опять «хулиганил, тем более, я не всегда мог быть на аэродроме.
Но погиб не на прыжках, а от собственной «лихости» - больно об этом писать – несчастный случай, (так записали в протоколе милиции), но сорвался с большой высоты, как сам напророчил себе в дембельском альбоме…
Простить себе не могу, что, привив любовь к небу, я не научил его осторожности...
Когда я забирал его тело на "Камазе", провожать его вышел весь институт. Его друг Слава Зайвинь рассказал эпизод, о котором я уже писал - , когда Саша учился в 8-ом классе, на школу пришла всего одна путёвка во всесоюзный лагерь «Артек». (Я служил тогда в Чкаловске под Калининградом). Учителя сказали: «Чтобы никому не было обидно, пусть дети сами выберут, кто поедет». Вся школа единодушно выбрала моего Сашу…
Везде, где бы он не жил, ребята к нему тянулись, настолько сын был светлым человеком …
Поделюсь ещё одним моментом. Первый год Саша служил в Литве с ещё одним парнем из Николаева. Потом отец этого парня, штурман нашего Центра, подал идею попробовать перевести ребят в Десатно-штурмовую бригаду ВДВ, базирующуюся в селе Большая Корениха в предместьях нашего города. Я не возражал, т.к. сын в одном из писем написал, что за год сделал всего три прыжка: 2 с МИ-8, и один, по учениям, с ИЛ-76.
В итоге, я вышел на командира бригады в Коренихе, полковника Виктора Логвинова, переговорил с ним, объяснил ситуацию. Он послал в Литву зарос, и через месяц оба парня уже служили в ДШБ. Кстати, отмечу такой «нюанс» - когда Логвинов дал «добро на перевод», я достал бутылку марочного коньяка «КВ», и вручил ему со словами: «Спасибо, командир, поставьте сейф».
Он: «Зачем? Ставь на стол, лётчик, сейчас и выпьем!» Я поставил, он нажал кнопку звонка, и через минуту в его дверь постучали. Я мгновенно просёк, что это он вызвал солдата, как у нас на флоте говорят – «вестового», чтобы тот принёс стаканы и закуску к коньяку. Я, понимая, что сейчас войдёт солдат, увидит коньяк на столе в разгар рабочего дня – это скомпрометирует командира, пойдут разговоры…
Схватил бутылку и начал её пытаться спрятать под стол. Виктор остановил меня: «Зачем?» Я: «Так солдат же увидит!» Логвинов: «Ну, и что? Если это есть на прилавках магазинов, почему это не может стоять на столе у командира? Поставь на место!»
Вошёл десантник, молча приложил руку к голубому берету, Логвинов: «Три стакана и ещё что-нибудь». Боец исчез, а я восхитился отработкой ритуала – всё быстро, лаконично, никаких лишних слов – каждый знает, что делать. У нас в Морской авиации тоже бы всё отработано, но выучка ВДВ меня просто восхитила. Кстати, несколько раз в кабинет заходили офицеры, уточнить какие-то служебные вопросы, и было видно, что их совсем не удивляет, что их командир в 12.00 дня сидит с двумя морскими офицерами за столом, с коньяком. Раз сидит, значит, так надо. Командир - он и в Африке – командир, знает, что делает.
УКРАИНА – 1989 – 90 годы
В общем, парней обоих перевели в ДШБ. Когда Саше давали увольнение, он мог приезжать домой. И вот 18-летний парень, который уже второй год живёт в казарме, в увольнении берёт книгу, читает, и совсем не стремиться на дискотеку или просто "прошвырнуться" по городу.
Я понял, что он, несмотря на рост 1 метр 87 см и красивую внешность, очень стесняется девушек, как и я в своё время. Я понял, надо что-то делать. Позвонил в Херсон дочери, попросил в воскресенье пригласить в гости всех своих подруг под каким-нибудь предлогом, сам тоже приехал туда. Выбрал одну девушку, единственную, которая не курила из двенадцати Олиных подруг, и попросил дочь на следующее воскресенье пригласить в гости только Вику, так звали эту девушку. Сам позвонил Саше и передал, что его сестра Оля просила его обязательно приехать в Херсон, мол, она по нему соскучилась.
В общем, так Саша познакомился с Викой, кандидатом в Мастера по велосипедному спорту, очень скромной и красивой девушкой, прекрасно, как и моя дочь, игравшей на пианино. А дальше они полюбили друг друга, встречались, когда Сашу отпускали в увольнение. Вика ждала его с армии и надеялась, что после службы Саша сделает ей предложение. Они были близки как мужчина и женщина...
Но Саша считал, куда ему студенту, живущему в общежитии, жениться, сначала надо хотя бы институт закончить, в котором он восстановился сразу на третий курс после армии. В итоге, жили они и учились в разных городах, и через два года Вика вышла замуж, т.к. ждать, пока Саша закончит институт, не смогла - девушки взрослеют раньше...
Один из самых печальных моментов для мужчины, на мой взгляд, это уйти из жизни не целованным. В этом плане мне хоть немного легче. В свои 24 года Саша успел многое: прыгал с парашютом, отслужил срочную службу в Воздушно-Десантных войсках, летал на параплане и гонял со мной на горных лыжах на Кавказе, пользовался непререкаемым авторитетом в коллективе, но главное - он узнал любовь женщины...
За 4 года Саша успел сделать 8 попыток поступления в разные лётные училища и две попытки поступить в Центральный Совет ДОСАФ, там тогда летали на ЯК-18 и год на МИГ-15ути, МИГ-17; параллельно поступил в ХАИ, отучился 1-ый курс, бросил, снова две попытки поступить в лётное; два года – служба в ВДВ с 4-мя попытками стать лётчиком уже из армии. Помню его письмо из Ставропольского ВВАУЛШ ПВО пришло всё в каких-то разводах, а в конце приписка: «Папа, не удивляйся, снова не прошёл медкомиссию. Я плачу – это мои слёзы, неужели я никогда не стану лётчиком?»
А в конце письма: «Папа, не волнуйся, я взял себя в руки, забираю документы, еду в Оренбург, там буду снова поступать, вдруг повезёт?» Почему я не вмешался и не прекратил эту «экзекуцию»? Потому что, прохождение лётной ВЛК – для многих почти всегда «лотерея», и надеялся, что сыну наконец, повезёт, но, увы – не случилось…
Теперь я живу за двоих, за себя и за своего сына… Пусть каждый родитель сам извлечёт свои уроки из моего горького опыта. Жизнь невозможно переписать «набело»…
Второго августа в день ВДВ, я одеваю голубой берет сына, и знаю, что моя дочь Оля, живущая сейчас в Испании, и мой сын Саша там, наверху, вместе со мной сейчас отмечают этот праздник.
Когда однажды я покину этот мир
И лёгкий прах земли моё укроет тело,
Мой призрак иногда скитаться меж людьми
Наверно, станет осторожно и несмело.
Мне грустно будет там среди иных миров.
Я долго не смогу привыкнуть к новой сути.
И буду над Землёй искать свой прежний кров
Быстрее мысли и неуловимей ртути.
Я буду каждый раз заглядывать в окно,
Храня покой и сон людей моих любимых.
И тихо горевать о том, что не дано,
Увы, переступить преград неодолимых.
И пусть приход мой из космических глубин
Не сможет шелохнуть и самый лёгкий волос,
Но те, к кому привык, и те, кого любил
Услышат вдруг в ночи мой одинокий голос.
И взгляд усталых глаз потянется ко мне,
И в радостном волненьи грудь внезапно стиснет.
И как волшебный луч, вдруг вспыхнувший во тьме
Войдёт в меня поток их сокровенных мыслей.
Но краешек окна окрасит бирюза,
Поскольку шар Земной не устаёт вращаться.
И утренней звезды алмазная слеза
Напомнит, что уже пришла пора прощаться.
Не надо обо мне выдумывать легенд.
Я совершал свой путь совсем не для оваций.
И лишь мои стихи - мой главный документ,
И чтоб с Земли уйти, и чтоб на ней остаться...
(Константин Фролов)
Этот рассказ – дань памяти тем, кого уже нет с нами. Но они живут в нашем сердце, сверху смотрят на нас, а мы помним о них…