А никакой. Не было не только намёков на сон, а и вообще провалился куда-то и до утра там никто меня и не подобрал! И что интересно, сшил новый пододеяльник и напялил его на тот, что был напялен на одеяло раньше. Оказалось, что мой пододеяльник был ласковее того пододеяльника, который сшила в далёком двадцатом веке моя матушка!
Я, значит, превзошёл мою родительницу в этом искусстве? Естественно! Ведь я вшил метровую молнию, которой и пленил одеяло с пододеяльником моей мамы! И такое это получилось покрытие моего тела, что сны сразу и не нужны стали! Чёрт с ними, снами, и без снов под таким пододеяльником славно!
Я и встал в половине восьмого утра, чего со мной не случалось, не помню, с какого времени. Что значит, повозиться подле швейной машины один час! Правда, с иголкой и ниткой возиться пришлось намного дольше. Одно втыкание нитки в иголку отнимало столько же времени, сколько надо было для прошивания двух метров ткани на машинке!
Ну да время терпит, никуда не спешу. Под горячую руку дошил и брюки, которые лежали два года с прихваченными ниткой с иголкой швами. Прострочил на машинке всё без остатка, белые нитки повыдергал, примерил. В садоогороде носить, когда никто не видит, вполне можно.
Я бы не стал их хвалить, если бы китайцы шили штаны на нас, русских, то-есть, россиян, а не на себя. Мои сидят на мне лучше, чем их жутко приталенные! Если надеть китайские штаны, можно не кушать целые сутки. Выдавят с помощью талии Людмилы Гурченко всё из кишечника и в желудок не пустят даже глоток воды.
Позвонил другу в пятый раз. Телефон гнусавым женским голосом объявил, что телефон от станции отключен. Вчера я весь день психовал. За телефон плачу, а телефон отключен!
Однако утро всегда вечера мудренее. Догадался позвонить другому другу. Он меня моложе, поэтому оказался жив. Только тогда у меня мелькнула мысль, что отключен не мой телефон, а того друга, который меня на три года старше.
В Раю, что ли уже? У кого бы узнать? Я заметил, что наш брат, художник, умирает тихо, без барабанного боя и медных труб. Где-нибудь, через год узнаю, как ушёл от нас, при каких обстоятельствах. Скорее всего, по старости. Семьдесят шесть лет - не шутка.
Травил себя красками, свинцовыми тубами, водкой, спиртом. Вино не употреблял.
А где водка, там и суррогат попасть в желудок может. Это как человек прыгает из самолёта с парашютом. Прыгает и прыгает. Один только раз беде-то случиться надо. Вот и пьяница с бутылкой водки, как парашютист с парашютом. Сегодня выпил, завтра выпил. Представляете, сколько раз рискует парашютист, и сколько раз - алкоголик? Неизмеримо разные величины!
Дожить в обнимку с бутылкой водки до семидесяти шести лет это - подвиг! Столько раз рисковать!
Мы все, конечно, рискуем даже подле пакета молока! Но здесь у нас процент выживаемости намного выше. Врачи желудок промоют, клизмой вес уменьшат, опять можно пить молоко.
Что это я о грустном-то? А приходится. Скольких я уже пережил! Каждая минута грусти мне вредна, как сто грамм водки. Здоровье от этой грусти не улучшается, а грустить приходится.
А дай-ка пошучу! Нет... не получается. Видно, в следующий раз.
Ижевск, 2012 год