Мозгуй давно осознал всю пользу сплетен. А если их выдает секретарша Наденька, то сразу две пользы: эстетическая и практическая. Во-первых, информация, собранная с разных источников, всегда верный путь к правильным выводам и обдуманным действиям, во-вторых, это удовольствие –любоваться хорошенькой девчонкой, разволновавшейся от важности сообщаемого и внимания начальства. Или сперва – любование, потом уже информация? Труфанов улыбнулся собственным мыслям. Надюшка улыбку словила и поправила, кокетливо сползший вырез блузки… Ха-а-арошая кофточка… вовремя она соскальзывает с юного плеча покрытого бронзой загара. Труфанов опять улыбнулся, откинулся в кресле и подтолкнул замешкавшуюся секретаршу:
– Точно дом продает? Не перепутала?
– Александр Федорович! У меня подруга в бэтэи работает, оценили в миллион четыреста!
Глаза Наденьки сейчас излучали полный восторг и трепет перед неслыханной суммой
– Представляете?
– Представляю, Надюша. – Труфанов вскинул глаза и нарочито восторженно возвестил – Целый миллион российских денег.
Надюшка прыснула, прикрылась ладошкой и стриганула живым взглядом.
Но директор уже серьезно пояснил:
– Дьяков дом на совесть ставил. Крепкий, сотня квадратов есть точно. Так что даже недооценили. Интересно, что думает? Куда перебираться?
Точного ответа секретарша не знала, потому и предположила:
– У него же новая из Сибирска, туда наверное. Только продать не выйдет.
– Почему? – насторожился Труфанов и летний вечер, нежаркий, но солнечный, точно померк.
– Несовершеннолетние прописаны и жена имеет право на половину дома. – выпалила Надюшка и сбилась… – То есть Тамара Олеговна ваша.
«Жена, ну да, еще жена» – оцарапала неприятная мысль. – «Официально»
Но все, что официально и есть подлинно. Ему ли этого не знать.
Впрочем, тут же и отпустило… «Несовершеннолетние прописаны», прописать у себя вот и всё, и пусть едет. Дорога открыта. Да, так было бы лучше для всех.
– Дьяков когда за расчетом приходил, сказал, что шофера везде нужны
– Нужны. – согласился Труфанов, – Специалисты Надя в любой отрасли нужны…Так, говоришь, настроен на город?
– Настроен, кажется, – обрадовалась она – Он сказал, молодую жену без работы не прокормишь.
– Смотря как кормить, – подмигнул Труфанов, пожалуй, больше ничего нового он не услышит. – Надюша, а сообрази-ка чаю
– Зеленого? – повернулась она на каблучках.
– Зеленого, но сперва механика ко мне отправь…
Труфанов повернулся к окну, даже в стекло лбом уперся, но высматривал не механика, нет, взгляд уцепил дьяковский КамАЗ. Тягач Он притулился рядом с ЗиЛком, под открытым небом. Видно кто-то из шоферов уже успел нырнуть в движок, да так и не удосужился опустить подъемник кабины. И «татарин» потупил тяжелую голову, всем своим существом показывая полную покорность и обреченность. Даже ЗиЛок, приобретенный в порыве неясного благородства, выглядел сейчас бодрее. Может оттого, что старый «труман» и не такие передряги переживал? А вот КамАЗ, рабочий, терпеливый, как крепкая деревенская коняга у доброго хозяина, сник разом, точно душу потерял, вместе с Мишкой. Так сникает полный сил мужик, оказавшись без любимой работы, вышибленный на обочину жизни, и еще не решившийся ни скатиться на самое её дно, ни выкарабкиваться к свету. И Труфанов почти жалел сейчас ни в чем не повинную машину. Не любил он вида бесхозной техники, разом вспоминались развалины СХТ, и дьяковская рожа с красными от усталости глазами.И бесшабашное Мишанино: «Ни черта, шеф! Выплывем!»
Выплыли… каждый к своему берегу.
– Вызывал Федорыч?
Труфанов вздрогнул. Степашин – главный механик «Алтрана» протиснул за стол грузное тело, не ожидая приглашения.
– Вызывал, что с дьяковским КамАЗом?
– Как? Что? Стоит…
– Вижу. Почему не в боксе?
– Так говорят, ты его на запчасти хотел?
– Кто говорил? Я?
– Нет. – Степашин вскочил и виновато заморгал и спешно заменил «ты» на «вы» – От вас распоряжений не было.
– Так какого черта начали разбирать? Вернуть все, что сняли. Продавать будем. Хватит.
–Дьяков был… Александр Федорович Спрашивал, купить в рассрочку или так.
– Чего-о-о-о? Дьяков? Разбогател что ли?
– Дом продает же. Хочет выкупить машину.
Мозгуй пытался понять логику Дьякова и не понимал. Продать дом, чтоб «ведро с болтами» приобрести.
– А жить он где собирается?
– Ну так-то, его – Степашин ткнул пальцем за окно – сейчас дороже чем за пятьсот – четыреста не скинешь. Дом у Мишки хороший, я приценивался, полтора бы отдал… Ему еще лимон останется. Хочет какую-никакую избу здесь купить.
– Здесь? Точно?
– Ну так сказал. Спрашивал, как вы…
– Я сказал, продать! – рубанул ребром ладони Труфанов, – и не Дьякову! Ясно?!
Механик коротко кивнул, но все же продолжил
– Мишка бы пятьсот дал, если прижать и шестьсот, другой может, цену и сбить.
– Степашин! Я уже все сказал! Будут брать за триста, отдам за триста.
Степашин прищурился, пожевал невидимые крошки:
– За триста? У Агафонова сын искал недорогой тягач…
– Михалыча?– обрадовался Мозгуй – Зови!
Да, всё решалось так, как и должно было решаться. За Дьякова он словечко замолвит, порекомендует, хорошие шофера на дороге не валяются… Но в Сибирске, в Березовом Дьяков Труфанову не нужен. Все равно, что с взведенным ружьем спать укладываться, когда-то и бабахнет. Сам Мишка, видимо, не решиться уехать, крестьянин, твою мать.
И старику неплохо бы помочь. Труфанов отчего-то вечно чувствовал перед ним непонятную вину. И самое странное: ему необходимо ощущать эту виноватость. Старик был для генерального директора вечной напоминалочкой о забытом уже Саньке-шофере. И только он и роднил Труфанова с прежним собой, юным и чертовски счастливым, вот вспомнить бы сейчас, а что составляло тогда его счастье?
«Что-то тянут там…» - мелькнуло
Мужики будто услышали, появились в дверях и направились к конторе. Михалыч не спеша, а Степашин торопливо, поминутно забегая вперед и опять возвращаясь.
«Колобок» – усмехнулся Мозгуй не идущему, а точно перекатывающемуся Степашину, весь он был круглый, мягкий, и вместе с тем услужливо подвижный… Он суетился, размахивал руками, видимо, объясняя Михалычу, зачем он понадобился начальству. А старик похоже отмалчивался и даже бровью не повел…
– Ну? –сторож глянул чуть исподлобья, и остановился на пороге, проходить дальше он не собирался.
– Что ну? Степашин объяснил?
– Объяснил! – выскочил вперед «колобок»
Труфанов поморщился:
– Ты вот, что Николай Андреич, займись машиной, мы тут сами.
Колобок выкатился поспешно.
– Стара-а-ательный у тебя механик.. – толи похвалил, толи осудил Михалыч.
– Так что берешь?– поторопил Труфанов – Машина в отличном состоянии
– Была, пока не раздербанили – сторож похлопал себя по карману и Труфанов пододвинул пепельницу.
– Что раздербанили, ты не досмотрел. Кто у нас сторож?.
–Так ты сам видел, как Гошка турбину снимал. И ничего, промолчал. Чего же я буду поперек начальства прыгать. И из бокса его ты выгнать велел.
– Я? – опешил Труфанов, он вообще не помнил, что давал какие-то распоряжения насчет дьяковской техники.
– А кто ж еще? Так и сказал, когда пригнали: брось, где хочешь. Вот и …
– Ладно, – оборвал старика Мозгуй, – Не о том речь. Машину восстановят, надо докупим чего. Ты скажи сын, когда забрать сможет?
– А что так торопишь? Место он не простоит.
Труфанов крякнул, уже досадуя на вечную свою мягкость со стариком, да и на то, что Михалыч куда более остальных понимал с чего так не терпится Труфанову избавиться от машины.
– Чего ей зря стоять?
– Так и вели Дьякову отогнать. Он её, если по совести, давно у тебя отработал. И заплатит щедрее Темки. Сыну больше трехсот тысяч не дадут. Опять вопрос, что быстрее дом продать или ссуду взять…
– Михалыч, не финти, говори прямо, машину берешь?
Михалыч тщательно вдавил окурок в хрустальное дно.
– Спасибо Александр Федорович за предложение. Но только не возьму.
– О, как! – присвистнул Труфанов, для проформы больше присвистнул, он другого ответа не ждал.
Ничего выгода есть выгода, Михалыч не дурак, он понимать цену технике должен. Ломается старик…
– Что лучше вариант есть? – поинтересовался насмешливо, – За триста твой Темка лошадь еще купит, а тягач не возьмет.
– Ну, что, лошадь в хозяйстве тоже нужна. – протянул Михалыч так равнодушно, что Труфанову вдруг захотелось взрвать это спокойствие.
– Ты сперва сыну скажи, – усмехнулся – Ему кататься, ты своё отъездил.
– А отъездил, так об чем разговор? Ему и звони! – сторож даже голоса не повысил. Толкнул дверь директорского кабинета…и обернулся, точно главное забыл, самое важное, даже поискал глазами, воздуха набрал и выдал так, точно в бой шел:
– Александр Федорович, ты же Дьякова под корень рубишь. Моему Тёмке – это железка на колесах. А Дьяков там все болты в лицо знает. Родная. Ты сам водитель, должен понимать. А сыну закажу, если отец ему что-то да значит, а…
Махнул рукой…
– Ты же сам водитель, Саня, ты же понимать должен…
Труфанов от собственного имени смешался... Понимал он, понимал! Потому и спешил продать.
– Дьяков в город намылился. – попытался объяснить.
– Он намылился или его намылили. Уедет и приедет, только уже на пустое место. Ни дома, ни машины, ни семьи.
– Семьи? Так ты… – с языка уже рвалось мол сам ты изо всех сил подталкивал к Томке и рад был, но замолчал. Высказать – признать, что его Труфанова надо было подталкивать. – Ладно, иди.
– Пойду. Насчет семьи, не спорю, сам он её на девках пролюбил. Но только добивать его зачем?
– Да почему ж добивать-то?! – взорвался Труфанов, – В Сибирске обоснуются, жена молодая, детей нарожают, работать он умеет. И город – не наша дыра. Там деньги другие.
– Там и люди другие. Не горожанин Мишка. Не то сразу бы сбежал. Еще когда тут все разваливалось на хрен. Но мы деревенские, дураки. Мы выгоды как не знали, так и не знаем. У нас душа еще новорожденная…
– Какая? – чуть не расхохотался Труфанов внезапной стариковской философии
– А глупая душа, детская, внук мой говорит «травке больно, не рви». Нам все мерещится, что во всем жизнь есть, даже в железяке на колесах. И держимся до последнего за дыру, за железяки, за людей… В городах-то такие не живут. Так что пошел я, Федорыч? Вон Тимурка пришел с Богучан, надо ключи принять….
И Труфанов вновь смотрел, как неспешно шагает старик к воротам…
«Душа у них новорожденная…» – и с обидой вспомнил, как подбирал он шоферов, старательно, как копался в каждом и искал среди десятков одного не спившегося. Или пьют тоже от новорожденности души? И воруют тоже, вон машину за месяц разобрали? Младенцы!
«Но ведь подобрал же людей» – кольнуло, металлической занозой…
Подобрал. Один к одному, и всегда знал, что даже если разориться в пух и прах шофера его до последнего будут работать. И машины свои вылизывать, и в рейсы уходить, и даже матом кроя от беспросветности, все равно не бросят и пройдут с ним до конца, до того момента, когда уже не станет ни базы, ни машин, ничего. И пока будут они держаться непонятно за что, надежда будет устоять. Вон совхоз примером. Сколько уже помирает, и помереть не может. Не дают колхознички.
Вот только вся штука в том, что давным-давно выросла у Саньки Труфанова душа из младенческих пеленок и розовых иллюзий. Окрепла, затвердела, сталью налилась…. И «татарина» он продаст. Или на запчасти разберет, а раму, да хоть на свалку. Нет у него выбора. И Дьякову он выбора не оставит.