Композитор. Гл. 24-46

Сергей Бакшеев
Глава 24

Дверь камеры пытался открыть Иван Витальевич Бурмистров. Его руки, скованные нервным напряжением, никак не могли справиться с заскорузлыми замками.
- Да что тут у вас …! – ругнулся генерал и сунул ключи равнодушному охраннику. – Открывай!
Нехотя заскрежетали тюремные замки, тяжелая дверь с визгливым скрипом повернулась на давно не смазанных петлях. В душное помещение протиснулся пыльный столб электрического света. Сидевший на нарах Марк зажмурился от неприятной рези в глазах и заслонил лицо ладонью.
Первым в камеру нетерпеливо вошел генерал.
- Ну и запах. Почему не меняли постель и одежду? – грозно рыкнул он, но, вспомнив про глухонемых охранников, свой строгий приказ и конфискованный ключи, дергано махнул рукой и присмотрелся к изможденному лицу заключенного.
В темноте на нарах сидел сгорбленный худой человек, заросший грязными волосами и клочковатой бородой.
- Это он? – недоверчиво спросил Бурмистров.
Выступивший вперед охранник, к которому был обращен вопрос, сдержанно кивнул и опустил ладони заключенного на колени. Генерал приблизился. Оттопыренные уши, торчащий кадык, грубый шрам на шее и безмятежная отсутствующая поза зека напомнили ему прежнего невозмутимого агента по кличке Композитор.
Бурмистров обернулся к врачу, пришедшему вместе с ним, и вежливо приказал:
- Доктор, осмотрите заключенного.
В камеру вошел угрюмый тип в белом халате, небрежно накинутом на офицерскую форму. Его глаза тонули в тени выступающих надбровных дуг. В руке он держал маленький чемоданчик. Осмотревшись, врач брезгливо опустил чемоданчик на нары и процедил:
- Снимите верхнюю одежду.
Марк сидел не шелохнувшись, он млел от забытых ощущений. Людские голоса оживили мертвую камеру, а распахнутая дверь позволяла вновь проникнуть в безграничный эфир звуковых колебаний.
Не дождавшись никакой реакции, врач жестами показал охранникам, что надо делать. Те грубо сорвали с заключенного фуфайку и штаны. Марк только порадовался треску разорванной ткани. Он позволил прикоснуться к телу холодному стетоскопу, заглянуть себе в рот, растянуть веки, постучать по коленям и груди.
- Ну, что? – торопил генерал.
- Пациент исхудал, запаршивел, мышцы ослабли, но никакой отрицательной симпотматики я не наблюдаю. Можно сказать, практически здоров. Ему требуется хорошее питание и витамины. Глаза первое время надо поберечь, и через неделю уже бегать будет.
- Нет у меня недели! Мне он нужен завтра.
- Ну, тогда… будем использовать внутривенные препараты и стимуляторы.
- Так, решено! Капитан Трифонов, слушайте приказ. Срочно перевести заключенного в спецстационар.  Отмыть, накормить и постричь. Врач поступает в ваше распоряжение. Пусть делает, что требуется, но через два часа я буду беседовать с заключенным, и хочу, чтобы к этому времени он был похож на человека. На нормального здорового человека! Дополнительную охрану я выделю.
Последующие два часа Иван Витальевич Бурмистров курил одну сигарету за другой и думал, как выстроить разговор с Композитором. Теперь он был убежден в виновности своего сотрудника, ведь сразу после изоляции агента странные убийства с разрезами прекратились. Однако до сих пор было не ясно, зачем он это делал? В чем смысл столь изощренных убийств? Композитор, конечно, со странностями, но не душевнобольной маньяк.
Впрочем, прошлое ворошить некогда. Есть дела поважнее.
Всесильному генералу Бурмистрову Композитор понадобился для нового, можно сказать, личного задания. Речь шла о жизни и смерти сына генерала, капитана МГБ Тимофея Бурмистрова.
Пока Марк Ривун томился в изоляторе, в стране многое изменилось. В марте 1953 скончался бессменный вождь и руководитель партии Сталин. Власть подмял под себя Берия. Ради личной популярности он объявил амнистию, выпустил сотни тысяч зеков. Но неделю назад и ему пришел конец. Армейские военачальники, прошедшие войну, тайно арестовали Берию. Значит, дни его сочтены. Знающие люди поговаривают, что теперь в стране будет править Хрущев.
Но не это главное. Всё это мелочи на фоне семейной драмы Бурмистрова.
Пару дней назад его сын Тимофей отправился в командировку в Казахстан, где заодно решил навестить однокашника по военному училищу Мишку Петрова. Тот служил в одной из колоний строго режима под Семипалатинском. И вот незадача, вчера во время пребывания сына у друга, в колонии вспыхнул бунт. Заключенные, недовольные тем, что не попали под амнистию, разгромили администрацию, захватили колонию и потребовали пересмотра их дел. Младший Бурмистров и Михаил Петров оказались в числе заложников. В руки отъявленных уголовников попало оружие. Настроены они были весьма решительно. Начальника колонии и зама по оперативной работе убили сразу. На переговоры с военными не шли, требовали прокурора из Москвы. При любой попытке штурма грозились обезглавить всех заложников. И это была не простая бравада. В колонии после скоропалительной амнистии остались прожженные рецидивисты с огромными сроками, которым терять было нечего.
Если бы не единственный сын, оказавшийся в руках зеков, генерал давно отдал бы приказ на штурм. Батальон автоматчиков быстро навел бы порядок. Такое уже бывало. Конечно, будут десятки трупов, лужи крови, зато оставшиеся зеки надолго потеряют охоту бунтовать. Но в этом случае риск потерять заложников был слишком велик. Да что лукавить, в случае штурма с сыном можно попрощаться.
Это если переть силой, напролом. А если по-умному?
Надо выяснить количество вооруженных зеков, их расстановку, определить помещение, где томится сын. И первую спецгруппу направить именно туда. Тогда появлялся шанс его спасти. 
Тяжкие ночные раздумья навели генерала на мысль о Композиторе. А если попытаться использовать его уникальные способности? Уши-локаторы странного агента способны проникать сквозь толщу стен, в этом генерал уже убеждался.
То, что Композитор оказался относительно здоровым, добавило уверенности Бурмистрову. Самолет в Семипалатинск уже заказан. Теперь предстояла нелегкая задача, вновь склонить обманутого агента на свою сторону.
В палату к Композитору генерал пришел один. В маленькой комнате пахло медикаментами и свежесваренным какао. Бурмистров плотно закрыл дверь, присел рядом. Прежние страхи были напрочь отброшены - не тот случай, чтобы опасаться за собственную жизнь.
Поначалу Иван Витальевич решил покаяться, но с привычной для профессионала хитростью:
- Простите меня, Марк, не смог вас отстоять в прошлом году. Руководство догадалось о вашей причастности к гибели Ремера. К тому же, аналогичные убийства произошли в Москве и Ленинграде. А затем в Новосибирске. Вы меня понимаете?
Генерал смотрел в неподвижные глаза собеседника, пытаясь разглядеть в них хоть какую-нибудь реакцию. Подстриженный и выбритый Композитор сидел на высоком стуле спиной к окну. Летнее солнышко било из-за его спины, отбрасывая тень на лицо. Тонкие пальцы агента обхватывали большую кружку с какао, над которым поднимался горячий пар.
- Возникла угроза нежелательного резонанса, - продолжил генерал. – И, на самом верху, было принято решение вас устранить. Я, с риском для собственной карьеры, тайно спрятал вас. Другого варианта, сохранить вашу жизнь, не было. Это было не легко. И опасно. Я не лукавлю.
Последняя фраза у Ивана Витальевича выскочила непроизвольно. Молчание Композитора давило на него, заставляло нервничать и оправдываться. Марк взглянул на генерала, будто только что его заметил. Тонкие губы агента повторили с той же дикцией и интонацией:
- Я не лукавлю.
Услышав со стороны фальшь собственного голоса, генерал решил действовать напрямую.
- Помогите мне, Марк. Мой сын попал в беду. Его могут убить в любую минуту. Он в заложниках у отъявленных подонков. Вся надежда только на вас. На ваши способности. Спасите его. И тогда, я вам предоставлю полную свободу. Я сделаю вам новый паспорт, у вас будет новое имя.  Поселитесь в любом южном городе или в Средней Азии. Там есть прекрасные места. В Москве о вас все забудут, вы сможете начать новую жизнь. Сейчас время изменилось. И многое в стране теперь по-другому.
Генерал с надеждой смотрел на молчаливого Композитора. Тот прослушал, как чиркнула и вспыхнула спичка у прохожего на соседней улице. Давно он не слышал этот звук. Как и миллионы остальных, которые его ждут на свободе. Он тихо спросил:
- Что надо делать?

Военный самолет приземлился на пыльной полосе казахстанского аэродроме 29 июня 1953 года на закате дня. К открывшейся двери, едва не зацепив крыло, лихо подкатили два армейских «Виллиса». Из первого выскочил полковник, с темными кругами под глазами, и отдал честь генералу Бурмистрову, спустившемуся пот приставной лесенке.
- Полковник Кротов, командир дивизии.
- Как там? – вместо ответного приветствия озабоченно поинтересовался Иван Витальевич.
- Всё по-прежнему, товарищ генерал-майор. Мы ведем переговоры, затягиваем время, никаких действий не предпринимаем.
- А заложники?
- Пока слышим только угрозы.
- Они целы?
- Если бы заключенные с кем-то расправились, нам бы наверняка продемонстрировали результат.
- Едем. Обстановку доложите по дороге.
Генерал обернулся. У самолета, элегантно придерживая шляпу, массировал шею Композитор в длинном кожаном плаще и солнцезащитных очках. В течение долгого полета он постоянно пил любимое какао из большого термоса и чутко дремал. За спиной окрепшего агента, симметрично, как охранники, расположились два капитана МГБ. Бурмистров выбрал коренастого с цепким взглядом, который уже с утра был приставлен к Композитору,  и, перекрикивая шум самолетного двигателя, приказал:
- Трифонов! Ты за старшего. Головой отвечаешь. Езжайте за нами.
«Виллисы» сорвались с места, выскочили за проволочное ограждение и помчались по ровной степной дороге вдогонку за остывающим солнечным диском, пытавшемся спрятаться за песчаные горы. Правее, на фоне багрового заката зловеще торчали сторожевые вышки с треугольными крышами.
Когда подъехали к окруженной войсками колонии, за высоким забором длинно и хлестко застрекотал пулемет. От деревянной опоры угловой вышки во все стороны полетели крупные щепки. Столб надломился, вышка накренилась и с треском обрушилась во двор колонии. Из нее с криком выпал прятавшийся солдат. Последовала короткая очередь, и крик затих.
Солнце, словно почуяв беду, лизнуло скаты оставшихся вышек и пугливо скрылось за горизонтом.

Глава 25

Автомобили остановились около большой армейской палатки, служившей импровизированным штабом по подавлению мятежа.
- Черт возьми! Что это было? – строго спросил Бурмистров Кротова.
- У заключенных есть автоматы и пулемет.
- Пулемет?!
- В самом начале, под угрозой расстрела заложников, они захватили одну из вышек. Но большая часть персонала своевременно покинула зону с оружием и блокировала преступников по периметру. Наши снайперы зеков на вышки не пускают, блокируют предупредительным огнем.
- Как же там оказался человек?
- Я послал.
- Я же приказал, ничего не предпринимать! Не провоцировать заключенных!
- Последний ваш приказ, товарищ генерал, обязывал меня найти место, с которого лучше всего прослушивается зона. Эта угловая вышка – лучший вариант.
- Плохо работаете, не сумели обеспечить скрытность. А ваши зеки стреляют, напротив, уж очень хорошо.
- Среди них есть фронтовики, товарищ генерал.
- Догадываюсь. Кто руководит этой сворой подонков?
- Инициаторами недовольств выступили политические. Узнав об аресте Берии, они обнаглели и завалили администрацию письмами с дерзкими требованиями. Блатные воспользовались ситуацией и организовали настоящий бунт. По нашим сведениям, сейчас зоной верховодит вор в законе по кличке Кумарь. Колония обесточена, телефонную связь мы замкнули только на себя. Я разговаривал с ним.
- Что он требует?
- Всеобщей амнистии, - усмехнулся полковник. – И прокурора из Москвы.
- Где план колонии?
- В нашем штабе, товарищ генерал-майор. Прошу вас. - Кротов любезно откинул брезент над входом в выгоревшую палатку цвета хаки.
Иван Витальевич покрутил неповоротливой шеей, собираясь подозвать Композитора, но не знал, как лучше это сделать. Звания у агента нет, кличку раскрывать нельзя, а по имени обращаться, совершенно не к месту. Вдобавок ко всему, Марк Ривун стоял спиной к генералу и рассматривал темные очертания построек на территории колонии. В окружении людей в военно-полевой форме он выглядел, как свежий огурец среди пыльных картофелин.
- Трифонов! Давай сюда нашего консультанта, – окликнул генерал своего подчиненного и объяснил полковнику. – Со мной прибыл специалист по таким ситуациям. Он из гражданских, но работает на нас.
В центре просторной палатки под лампой с железным абажуром располагался квадратный стол. Полковник разгладил на нем большой лист бумаги.
- Это карта колонии. Вот здание администрации, это санчасть, внутренняя зона, бараки.
- Где сейчас находятся заложники?
- Уверен, что в изоляторе, который примыкает к зданию администрации. Там имеются хорошо оборудованные камеры, и держать в них заложников наиболее удобно. К тому же, там единственный телефон. И Кумарь разговаривал оттуда.
- Так. О каком плане вы говорили?
- Смотрите, это главные ворота, - полковник ткнул остро заточенным карандашом в карту. – Если с разгона выбить их грузовиком, то до изолятора рукой подать. Я предлагаю следующее. Сначала, путем ложной атаки с тыла, отвлекаем внимание противника. Затем, наиболее подготовленные бойцы, используя элемент неожиданности, врываются на грузовике через ворота, сходу захватывают здание администрации и освобождают заложников. Еще две роты вслед за ними проникают на территорию, отсекают внутреннюю зону, окружают бараки и производят жесткую зачистку. Оцепление из автоматчиков контролирует внешний забор и, если потребуется, уничтожает убегающих. Начать предлагаю, когда полностью стемнеет.
Генерал МГБ поморщился от бравого тона полковника. Он недолюбливал военных. Армейские командиры привыкли рубить сплеча, понятие отдельной человеческой жизни для них не существовало. Оно заменялось бездушным процентом потерь. Годы кровопролитной войны приучили их оперировать только глобальным результатом: достигнута цель или нет. Победителей, как известно, не судят. Разгромил врага, добыл победу - получи орден! 
Но Иван Витальевич сегодня прилетел не за наградой. Его интересовала жизнь одного единственного человека – любимого сына Тимофея. И в этом случае требовался хитрый подход, а не лихая кровопролитная атака. Если армейских военачальников Бурмистров сравнивал с мясниками, орудующими топором, то себя он считал ловким хирургом.
«Хорошо, хоть артподготовку не предлагает», - тоскливо подумал генерал и спросил вояку:
- Допустим, вы начнете ложную атаку с тыла. Где гарантия, что преступники сразу не уничтожат заложников?
Полковник сдвинул фуражку, поскреб за ухом.
- Если требуется, мы можем начать и без отвлекающего маневра. В этом случае, конечно, противник не будет рассосредоточен по территории, и его отпор будет сильнее, но мы справимся. У нас значительное превосходство в вооружении и военной технике, товарищ генерал-майор.
Бурмистров тяжело вздохнул.
- Для зека колония – дом родной. Он здесь каждый закуток знает. А твои солдаты сунутся туда в первый раз. Да еще ночью!
- Есть карта, товарищ генерал. Мы так пол-Европы взяли.
- А сколько могил вы там оставили? То-то! В здании администрации на окнах решетки, двери железные, в изоляторе каждый коридор перегорожен. Быстро у тебя, полковник, ничего не получится. Пока бойцы будут продираться к заложникам, их трижды успеют прирезать. А пулеметчик! Забыл, как он бревно раскрошил. Ни одной пули мимо. Сколько он твоих бойцов положит?
- У меня снайперы есть, - оправдывался полковник без прежней уверенности.
- Отсюда, из-за забора они никого не достанут!
Кротов помрачнел, насупился.
- Что вы предлагаете, товарищ генерал-майор?
- Перед штурмом надо точно знать, где находится враг, а где - заложники? Для этого я и привез из Москвы специалиста.
Собравшиеся военные с любопытством посмотрели на сутулую фигуру в щегольском плаще, всё это время равнодушно простоявшую в стороне от стола. Бурмистров вежливо спросил Композитора:
- Задача ясна, товарищ специалист? Что скажете?
Марк Ривун, казалось, только сейчас обратил внимание на присутствующих. Все ждали. Прошла минута. Смущенный генерал хотел уже повторить вопрос понастойчивее, но Композитор опередил его:
- Могу я позвонить?
- Куда?
- Туда, - Марк махнул рукой в сторону колонии.
Полковник взглянул на генерала, получил одобрение, одной рукой крутанул вертушку на телефонном аппарате, другой поднял трубку и предупредил:
- Только, если там захотят ответить.
Марк принял протянутую трубку и приложил к уху. Почти сразу на другом конце провода кто-то закричал:
- Что, козлы вонючие! Привезли прокурора? Пусть идет сюда с приказом об амнистии. Я, честный вор Кумарь, не за себя прошу. А за товарищей, безвинно отбывающих сроки. Вот мое последнее условие! Сегодня до рассвета выпускаете по амнистии двести человек. С правильными бумагами и без обмана. Тогда, к вечеру, я отпускаю заложников. Еще условие. Оставшихся ребят не трогать. Если нужен зачинщик, я готов пойти под суд. Только суд должен быть честным, открытым и проходить в Москве. Согласны? Я не слышу ответа!
Крикливый взвинченный тон мешал Марку. Когда возникла пауза, он попросил:
- Вы не могли бы говорить потише?
- Что?! Кто это?
- Потише, я прошу. Зачем кричать?
- Вот еще…   
- А лучше помолчите.
Обалдевший вор отстранил трубку и странно посмотрел на нее. Марку только это было и надо. Кумарь через минуту пришел в себя и потребовал:
- Кто там вякает? Мне нужен самый главный начальник. Соедините с ним немедленно! Где прокурор?
- Я всё передам, успокойтесь. И не брызгайте слюной в трубку, мне неприятно.
Рука вора опять опустилась. Он долго собирался с мыслями, наконец, успокоился и решил сделать заявление.
- Слушай сюда, мразь! Я буду говорить тихо, а ты запоминай. Если до рассвета вы не выполните мое требование, то, как только взойдет солнце, мы обезглавим первого заложника, а череп выставим на кол. И так будем поступать каждый час.
Он замолчал, прислушиваясь к собеседнику. Не дождавшись никакой реакции, нервно спросил:
- Ты всё понял?
- Конечно.
- Тогда - конец связи. Жду прокурора с документами. Больше ни с кем говорить не буду.
- Подождите. Вы бы муху выпустили. В соседней комнате в стекло бьется. Зудит неприятно.
Кумарь медленно опустил трубку, задумчиво перешел по коридору в другой кабинет и тупо уставился на маленькую мушку, вяло колотившуюся в грязное окно. Тихое жужжание в его ушах все нарастало и нарастало.
- Убить ее! – взвизгнул вор и ткнул кулаком сопровождающего верзилу: - Размазать стерву!
Бурмистров и Кротов, внимательно слушавшие телефонный разговор, наблюдали за притихшим Композитором. Полковник с недоверчивым удивлением, генерал вопросительно.
- Заложников в камерах нет, - сообщил Марк. Он хотел добавить «живых», но воздержался.
- А где же он... они? – сглотнув подступивший к горлу ком, выдавил слова генерал.
- Мне надо прогуляться.
Марк развернулся и беспрепятственно вышел из палатки. Он тихо шел вдоль темного забора колонии, иногда останавливался, замирал, затем шагал дальше. За ним на значительном отдалении следовал капитан Трифонов, получивший приказ генерала, не мешать Композитору, и утешавший себя мыслью, что в случае необходимости пуля достанет беглеца.
За час Композитор обошел вокруг колонии и вернулся к главной палатке-штабу. Заметно нервничавший генерал вцепился в потертый рукав кожаного плаща агента и, заглядывая в глаза, спросил:
- Ну, что?
Равнодушный взгляд Марка вяло скользнул вдоль сжатого рукава. Он стряхнул руку генерала и прошел внутрь палатки. Склонившись над планом колонии, Композитор указал:
- Они здесь.
- Кто они? – встрепенулся Бурмистров.
- Люди в форме с металлическими пуговицами. Они заперты в узкой комнате с жесткими стенами. Окон нет. Им тесно. За дверью помещение побольше, с тремя окнами, в нем много жующих людей. Там большие кастрюли на плитах, под ногами коробки. 
Генерал смотрел на схематический квадратик в центре зоны.
- Так. Что здесь?
- Позовите вохровца! – крикнул Кротов. – У нас есть сержант из охраны. Он хорошо знает внутренние помещения колонии.
Вызванный рыжеусый сержант в пыльных сапогах, с опаской глядя на строгого генерала, пояснил:
- Там это, столовая и кухня.
- Запасы подъедают, сволочи! – бухнул кулаком Кротов.
- Где входы-выходы в здание? – спросил Бурмистров.
- Там это, один вход. По центру. Но широкий. Перед ним плац для построения. Мы завсегда там перекличку делали. А по краям, вот они, бараки.
- А комната без окон с гладкими стенами внутри есть? – недоверчиво поинтересовался Кротов.
- Там?
- Ну, там, там!
- А, дак это. Кладовка для продуктов. Стены в кафеле, и без окон.
- Все коробки из нее вынесли, - пояснил Марк. – И заперли заложников.
- Быстро к столовой не подойдешь, - задумался полковник.
- А где расположены вооруженные посты преступников? – задал вопрос генерал.
- Дак, откуда мне знать, товарищ генерал, - выпучил глаза сержант.
- Не тебя спрашиваю. Ты свободен. – Бурмистров перевел взгляд на Композитора.
- В здании администрации на верхнем этаже. Там собрали самых дисциплинированных. Автоматы редко звякают. Еще есть здесь, здесь и здесь. Эти бахвалятся и всегда спорят.
- Все посты находятся далеко от ограждения, - сделал вывод Кротов. - Они держат под прицелом главные ворота, забор и плац перед столовой. Неожиданно не подойдешь, гранатами не забросаешь. Завяжется перестрелка. Как в этом случае остальные зеки поступят с заложниками – неизвестно.
- К сожалению, известно. Они уже перешагнули через кровь и теперь не остановятся, - вздохнул Бурмистров.
- Лучше всего укреплено здание администрации, - продолжал рассуждать армейский полковник. – Каменные стены, железные двери, окна в решетках. Его быстро не возьмешь. Но нам это и не требуется. Здание отсечем пулеметным огнем, и направим главный удар на столовую с заложниками. В нем длительную оборону организовать невозможно. Есть шанс – взять с наскока.
- Сколько минут тебе потребуется, полковник?
- Минут? Мои люди за полчаса здесь камня на камне не оставят.
- В это я верю. Это вы можете, - горько улыбнулся генерал. – Только за это время мы всех заложников потеряем.
- Мы постараемся быстрее, товарищ генерал. – Полковник стиснул кулак и зашипел: - Давить их надо, волков поганых.
- Это самое простое. Но…
- Если до рассвета штурм не начнем, они будут резать наших людей. Как баранов! Вы же слышали их вожака. И мы перед этой швалью на цыпочках ходим. – Полковник вытянулся, поправил френч и официально спросил: - Разрешите начать штурм, товарищ генерал.
В палатке воцарилась напряженная тишина. Бурмистров мучительно размышлял. Марк ленивым взглядом осматривал предметы, имевшиеся в штабе. Он первым нарушил затянувшееся молчание, удивленно спросив:
- Что это?
Все обернулись. Марк Ривун вертел в руках переносной мегафон на батарейках. Полковник отрывисто пояснил:
- Устройство для усиления звука. Взяли для переговоров. Если бы телефон не работал, воспользовались.
Марк поднял тяжелый рупор, щелкнул тумблером и тонко и протяжно дунул в микрофон. В палатке завыл ветер. Марк захрипел, тихо, одним горлом. Мегафон изрыгнул зловещий рокот. Молодой человек удовлетворенно констатировал:
- Они ждут прокурора из Москвы? Я готов быть прокурором.
Генерал рассматривал агента странным оценивающим взглядом.
- Вы хотите вступить с ними в переговоры?
- Я зайду к ним в гости.
- Внутрь?
- Да.
- Один?
- Если со мной пойдете вы, заключенные будут отвлекаться.
- Что это даст?
- Я поговорю с ними. По-своему.
Генерал взволнованно напрягся, мучительно осмысливая предложение. Полковник нетерпеливо заметил:
- Мы потеряем время, а у преступников появится еще один заложник. Только и всего!
Бурмистров проигнорировал слова Кротова и продолжил общение с Композитором.
- Вы хотите сказать, что сумеете нейтрализовать Кумаря?
- Сколько заключенных в колонии?
- Товарищ генерал-майор, - вновь вмешался в разговор Кротов. – Ну, что может сделать один гражданский против оголтелой толпы преступников?
- Отвечайте на вопрос, полковник! – Бурмистров жахнул кулаком по столу. – Сколько человек сейчас на территории колонии?
Кротов побагровел и нехотя процедил:
- Более трехсот. И у них около двадцати единиц огнестрельного оружия.
Композитор вертел в руках мегафон, словно оценивал его возможности.
- Я попробую.
- Когда? – расширив глаза, сдавленно выдохнул генерал.
- Мне бы какао. Сладкого, – попросил Марк. - И я готов.
Кто-то из армейских офицеров иронично хмыкнул: «Детский сад». Побагровевший генерал круто развернулся и рявкнул:
- Вы слышали? Какао!
- Да где же у нас… - начал было оправдываться полковник.
- Обеспечить!
После продолжительной суеты, в которую были вовлечены все служащие, имеющие отношение к питанию, Композитор согласился на чай с медом.

Полная луна лениво приподнялась над горизонтом и, с вечно глупой, но любопытной физиономией, нависла над растревоженной колонией. Никто из зеков не спал. Вторую ночь все ждали штурма. В общий успех не верили. Но каждый в глубине души надеялся в суматохе зацепить за пестрый хвост свою личную птицу-удачу и скрыться из злополучного места.
Однако полчаса назад прошел обнадеживающий слух, что власть, наконец, дрогнула и прислала прокурора из Москвы. Он привез долгожданное постановление об амнистии. И уже твердили, ссылаясь на телефонный разговор самого Кумаря, что половину амнистируют сразу же, а остальным скостят сроки. После смерти Сталина и ареста всесильного Берии, такие новости уже никому не казались невероятными.
Композитор допил остатки сладкого чая, подбил повыше шерстяной шарф, запахнул плащ и откинул в угол ненужную шляпу. Оттопыренные уши на фоне короткой стрижки выглядели по-детски беспомощно. Марк встал и покинул палатку. В левой руке он держал толстую кожаную папку, а в правой мегафон. Осторожно втянув носом прохладный воздух, Марк в очередной раз объяснил взволнованному генералу:
- Я войду один. Солдатам приближаться незачем. Запускайте их минут через десять.
- Знак дадите?
- Не знаю, - честно ответил Марк.
Генерал сжал худые плечи тщедушного агента.
- Если получится… Если заложники не пострадают… Я тебе…
Марк высвободился из генеральских объятий, потянулся к холодной луне, стряхнул накопившуюся усталость и бодрым шагом направился к черной стене колонии строгого режима, за которой его поджидали озлобленные на весь свет нетерпеливые уголовники.
Композитору предстояло самое сложное в его жизни, смертельно опасное испытание.

Глава 26

За высокими воротами колонии его уже поджидали. В узком окошке поблескивал колкий взгляд.
- Прокурор? Из Москвы? – недоверчиво спросил хриплый голос.
- Он самый, дружок. Он самый. Ни сна ни отдыха от вас нет. Только и заседаем по комиссиям, дела пересматриваем. Ты знаешь, сколько таких бедолаг, как ты, по огромной стране разбросано?
- Не моя забота. Не я сажал.
- Те, кто сажал, уже сами сидят. А мне разгребать за ними.
- Молодой. Несолидный, - рассматривал гостя встречающий.
- Да, молодой! – уверенно подтвердил Марк. – Потому и нет за мной неправедных приговоров. Теперь мы только по закону работаем.
- Закон, что дышло, куда повернешь, туда и вышло.
- Открывай, грамотей, хватит зыриться! Меня из теплого московского кабинета выдернули, сюда направили. А я летать на самолете боюсь. До сих пор дрожь в коленках.
Внутри шушукались. «Вроде один, рядом никого, с важной папкой». «Приоткроешь – и сразу на засов». Лязгнула железная калитка. Сильная рука дернула Композитора за плечи и впихнула внутрь. Гибкие пальцы быстро обшарили одежду.
- Полегче, – возмутился Марк. – А то обижусь.
- В папке что?
- Бумаги на ваше освобождение.
- А эта штука для чего? – кривой палец ткнул в мегафон.
- Чтобы все слышали. Вы, небось, галдите, а у меня голос слабый. Болею.
- Иди, - Марка дружески подтолкнули в спину. – Ты, начальник, не шибко обижайся. Мне велели тебя проверить.
- Я в обиде на своих начальников, которые заслали меня в эту дыру.
У входа в здание администрации Марка встречал худой мужчина лет сорока с вытянутым лицом, прорезанным глубокими вертикальными морщинами. В отличие от остальных зеков, одет он был в гражданский костюм и добротные сапоги. Колючий взгляд из-под козырька модной кепки недоверчиво прощупал Марка.
- Заходи, прокурор. Посмотрим, с чем ты явился.
По голосу Марк узнал Кумаря, с которым разговаривал по телефону. Вор открыл дверь в темное здание. Композитор остановил его.
- Нет, Кумарь, время терять мы не будем. Я пришел не к тебе, а ко всем заключенным. Вот к ним и пойдем. У меня хорошие новости для многих. Зачем заставлять людей ждать. – Марк обернулся к встретившим его зекам. – Ведь так, ребята?
Те предусмотрительно промолчали, смущенно поглядывая на вора в законе.
- Откуда меня знаешь? – спросил тот.
- Смешной вопрос. Я знал, к кому иду.
- И не дрейфил?
- Я с хорошими новостями, - Марк весомо приподнял папку.
- Сначала я сам посмотрю бумаги, - заявил вор.
- Зачем? Я прочту для всех. Но могу сказать сразу, что твоей фамилии там нет. Твоя участь будет зависеть от того, как пройдет моя сегодняшняя встреча. По-моему, это справедливо, Кумарь. Как говорится, по понятиям.
Вор молчал, карман его пиджака оттягивал пистолет. Остальные переминались, готовые согласиться.
- Люди волнуются, Кумарь. – Марк неопределенно махнул папкой в сторону столовой, на плац перед которой, как он слышал, высыпали все зеки, в ожидании важных известий. - Если провожатых не будет, то я и один дойду.
Композитор повернулся. Зеки, стоявшие за спиной, расступились.
- Собирайте всех в одно место, - уверенно распорядился Марк, чувствуя, что инициатива теперь на его стороне. – Я один раз речь толкать буду. Уже к утру многие из вас будут на свободе. Хотите услышать, кто? Тогда за мной.
Композитор шагал медленно и продолжал говорить. Спокойный уверенный голос был сейчас его главным и единственным оружием в неравной схватке.
- Хорошая сегодня ночь. Тихая, и луна светит. Читать можно без подсветки. А главное, сегодня изменится ваша жизнь. Завтра уже всё здесь будет по-другому. Представляю, сколько несправедливости вы натерпелись. Долгие годы от этого страдала вся страна. Но время изменилось. Виновные понесут наказание, а вы будете на свободе. Вам еще памятник поставят, как безвинным мученикам, а старые монументы снесут. Вот увидите.
Марк в окружении зеков вышел на небольшой плац. Сзади шагал хмурый Кумарь. Перед столовой бурлила рыхлая масса заключенных. При виде незнакомца в строгом плаще, все ринулись к нему. Композитор жестом и строгим голосом осадил толпу:
- Стоять! Двигаться не надо! Это помещает нашей беседе. Тихо! Прошу тишины! Я – прокурор из Москвы. Мы только что пересмотрели ваши дела. Все, кто несправедливо был осужден, сегодня же будут выпущены на свободу. Те, кто уже отсидел половину срока, тоже будут помилованы. Остальные могут подать заявления на апелляцию. Мы их рассмотрим в ближайшие дни прямо здесь, в вашей колонии. Все приговоры будут пересмотрены. И по каждому случаю, мы примем справедливое решение.
Толпа одобрительно загудела.
- А сейчас не будем терять время. Попрошу полной тишины! Я привез с собой списки амнистированных. Я зачту их. – Композитор потряс папкой и перешел на спокойный тон. – Если услышите свою фамилию, попрошу соблюдать спокойствие. Ваши товарищи тоже имеют право на добрую весть. Радоваться будете потом, когда я закончу читать.
- Читай, прокурор, не томи.
Марк помассировал горло под шарфом, медленно раскрыл папку и попросил стоявшего рядом заключенного:
- Подержите, пожалуйста.
Композитор подхватил несколько листков, включил тумблер мегафона и поднес рупор к тонким губам. Монотонным низким голосом он стал зачитывать длинный список фамилий.
- Емельянов Федот Кузьмич, Ширкунов Дмитрий Григорьевич, Кривошапко Николай Николаевич, Смищук Антон Пантелеевич, Шимбаев Марат Каримович…
Заключенные напряженно вслушивались в необычный голос Композитора. Он зачитывал список личного состава воинского подразделения, взятый из штаба. С каждым словом его голос становился все мрачнее и глуше, а слова неразборчивее, будто он погружался в мутную грязь и вещал оттуда. Включенный на полную громкость мегафон усиливал низкие звуковые колебания и давил на слушателей. Поначалу им стало просто неприятно. Кто-то ощутил головокружение, кто-то старался подавить мутную волну, поднимающуюся из желудка. Но никто не уходил, все даже придвинулись поближе, чтобы не пропустить свою фамилию.
Марк растягивал гласные, усиливал шипящие звуки, его горло напрягалось, речь становилась нечленораздельной, и постепенно слилась в единый жуткий вой. Он перешел в инфразвуковой диапазон и отбросил ненужный мегафон. Раскрытый рот, раздутая шея, дрожащая грудь выталкивали неслышимые звуковые волны, которые пронизывали заключенных, входя в резонанс с их внутренними органами.   
Дрожь и страх охватили толпу. Лица исказились от ужаса. Многие согнулись в пояснице и упали на колени. Другие сжимали голову, разрываемую колющей болью. Третьи хватались за сердце. У четвертых перехватывало дыхание, и они судорожно пытались заглотнуть воздух.
Композитор орал. Беззвучно и неистово. Еще никогда он не прикладывал столько усилий для нагнетания ужаса, и не тратил такое количество энергии на жуткий, бешенный вопль. Он дрожал от ярости и безжалостно надрывал голосовые связки. Его никто не слышал, но все ощущали, исходившие от него волны.
Толпа превратилась в ворошащуюся массу вялых существ, истязаемых невыносимой болью и животным страхом. Люди падали на землю. Некоторые замертво. Кое-кто пытался отползти, но силы покидали их, и они лишь корчились от невыносимой боли. Один из зеков выхватил нож и перерезал себе горло. Другой подхватил упавший тесак и двумя руками воткнул себе в живот. Люди жаждали избавления от ужаса, даже путем собственной смерти.
Марк потратил все силы на децибелы страха. Выдав последний мощный импульс, он шлепнулся и потерял сознание.

Генерал Бурмистров в сотый раз взглянул на часы. Оговоренное с агентом время давно прошло. После непродолжительного неприятного воя, от которого все солдатики в первом кольце оцепления сжались и пригнулись к земле, колония хранила гробовое молчание. Генерал с тяжелым сердцем отдал команду к штурму.
Военные выбили грузовиком ворота и беспрепятственно проникли на мятежную территорию. Бестолковый очаг сопротивления в здании администрации был быстро подавлен. На площадке перед столовой их ждал необъяснимый сюрприз. В центре на разбросанных бумагах валялся мегафон. Всё пространство перед ним было завалено беспомощными телами заключенных. Многие уже не подавали признаков жизни, остальные, как тяжело контуженные, вяло отходили от пережитого шока.
Потрясенные солдаты недоумевали. Ведь выстрелов или звуков смертельной схватки они не слышали.
Генерал ворвался на территорию зоны в числе первых. Он не стал ничего объяснять удивленному полковнику. Бурмистров бегло окинул взглядом жуткую картину, не увидел фигуры в плаще и крикнул Кротову:
- Я со своими людьми к заложникам. А вы разыщите моего специалиста! И глаз с него не спускать! Под конвой! 
Но когда живых отсортировали от мертвых, выяснилось, что Марка Ривуна нет ни среди первых, ни среди вторых.

Глава 27

Темнота его никогда не смущала. Ведь слух намного лучше зрения. Он не зависит от освещения, сканирует пространство сразу во все стороны и проникает сквозь стены. Но на этот раз мрак сковывал и давил. Голова болела от усталости, истощенное тело слушалось плохо. Композитор очнулся, лежа на спине. Руки касались земляных стен узкого прохода. Ноги располагались чуть выше головы, сзади за макушкой тихо дышал человек. Другие звуки глухо отдавались где-то над головой. Нервная острота восприятия звуковых волн восстанавливалась медленно.
Марк попытался приподняться на локтях. Шею тут же стиснула веревочная петля.
- Не дергайся, касатик, придушу. И говорить ничего не надо, не нравится мне твое воркование, - зашептал невидимый человек.
Произнесенные слова, их отражение от стен, позволили Марку быстро определиться. Он вместе с вором Кумарем находился в наглухо закрытом подземном наклонном лазе. В двух метрах сверху на территории зоны хозяйничали военные.
- Если потребуется, я разрешу тебе покалякать, - пообещал Кумарь, ослабив петлю. – А пока послушай меня. Я сразу заподозрил, что ты не из прокурорских. Стать не та. Они все отожравшиеся, а ты заморенный. И камерой от тебя несет. Я этот дух за версту чую. От него даже баня не сразу спасает. Нужно с ласковой бабой недельку на перинах проваляться, вот тогда ты будешь пахнуть по-другому. Сидел? Ты только кивни или покачай головой.
Композитор решил не отпираться, кивнул. Вор подобрел.
- То-то. Кумарь не ошибается. А когда ты, касатик, речь стал толкать, что-то мне не по себе стало. Я в сторонку, за барак и к стеночке прислонился. Еле отдышался. Потом выглянул, все уж лежат. И ты тоже. Тут вояки поперли. Я смекнул, что в этих обстоятельствах, ты – мой охранный билет. Подхватил тебя, благо легкий, и сюда, в норку.
Кумарь задрал голову и разочарованно причмокнул.
- Н-да… Братва по моему приказу подкоп рыла, да грунт в этих краях жесткий, каменистый. Без кирки или лома нельзя. А их услышат. Кум у нас был сметливый. Так и осталась моя задумка в виде короткой норки. Но вот, видишь, пригодилась.
Вор по-дружески подтолкнул Марка.
- Присядь. А то голова затечет. Нам теперь вместе думать надо. – Кумарь дождался, пока Композитор сел, обхватив колени, и легонько дернул веревку. – Мы теперь одной веревочкой связаны. Одного тебя я не выпущу. Мне нужна свобода, а тебе жизнь. Как будем решать эту проблемку?
Чуткий слух постепенно вернулся к Марку. Он уже различал шумы над головой. Отдельные звуки его заинтересовали. Он сделал движение вверх и объяснил:
- Надо подползти к выходу. Там лучше слышно.
- Муху, бьющуюся о стекло? – хитро усмехнулся Кумарь. – Ну, давай, лопоухий. Только не балуй. Горлышко вмиг пережму. Или перышком пощекочу. И волына у меня имеется.   
Марк подполз к замаскированному выходу, сдвинул плотно подогнанную доску. Вместе с зыбким лунным светом в подземелье протиснулись разрозненные звуки.
Солдаты прочесывали зону. Шумели машины, в кузова шлепались трупы, раздавались отдельные команды. А вот и взволнованный голос генерала:
- Тимофей, Тима… Мать бы не пережила. Врач нужен?
- Я в порядке, батя.
- А это? Тебя били?
- Попинали немного, не обращай внимания.
- Изверги! Подонки!
- Чем вы их так?
Старший Бурмистров повертел головой, крикнул:
- Трифонов!
В общий шум вклинились торопливые шаги.
- Я здесь, товарищ генерал-майор.
- Нашли Композитора?
- Ищем. Проверили все помещения. Его нет. Но сквозь оцепление никто не прорывался. Должен быть на территории колонии.
- Допросите, выживших зеков. Они же его видели! – Генерал понизил голос и отвел капитана в сторону. - Вот, что, Трифонов, нам этот агент теперь без надобности. Вы меня поняли?
- Но он помог подавить бунт, товарищ генерал-майор. Заложники живы.
- Видите, что тут творится? Он слишком опасен. Сегодня он расправился с бандитами, а завтра явится в Кремль на заседание Политбюро! Что тогда?
- Прикажете снова арестовать, и в ту же камеру?
- Нет. Я не могу им управлять. А неуправляемый агент с такими способностями… Найти и уничтожить! Это приказ. Сейчас самый подходящий случай. Зеков будут хоронить без разбора. И его туда же. Всё ясно?
- Так точно, товарищ генерал-майор.
- Действуйте! И не вздумайте вступать с ним в переговоры.
Майор ушел. Генерал вновь обратился к сыну:
- Сейчас поедем, Тимофей. За нами пришлют машину. В штабе покушаешь, а утром в Москву. Как я рад, что всё обошлось.
Кумарь шепотом окликнул Марка:
- Что там?
Композитор не отвечал. Он осмысливал приказ генерала и не понимал, что происходит. Он сам вызвался идти в пекло и сделал максимум из возможного: заложники живы, бунт подавлен. А вместо награды - его хотят уничтожить. В маленькой черствой душе копошились позабытые чувства: тяжелое уныние перерастало в холодную злость. Хотелось взвыть, как он умеет, и расправиться с неблагодарным генералом. Но сил на подобную атаку уже не осталось.
Тонкие губы скривились в болезненную гримасу. Кумарь, сам того не подозревая, оказался прав. Назад Марку пути нет. Он теперь такой же беглец, как и вор-рецидивист. С одной лишь разницей. При обнаружении - его убьют первым.
- Что слышишь? - настойчивее толкнул Кумарь.
- Меня хотят убить.
- Ненужных свидетелей всегда убирают.
- Я не свидетель.
- А исполнителей – подавно. Выбираться нам надо, касатик, пока не рассвело. Сейчас они территорию зачистят, а потом собак пустят. От них не утаишься. Проходили. Ты вояк можешь напужать, как нас?
- Нет. Они выстрелят сразу.
- Силой мы не пробьемся, а ждать нельзя. Может, шишку какую-нибудь схватим, и вырвемся, прикрываясь заложником?
- Далеко не уйдем. У них снайперы.
- Тогда по-нашему. Ползком и украдкой. Я тут все закоулки знаю.
- Я тоже.
- Откуда? – удивился вор.
Композитор нехотя показал на уши. В течение пустой болтовни он продолжал вникать в малейшие шумы, приходившие извне. Вскоре он уже детально представлял всё, что происходило в лагере.
- Разбежимся по одному? – предложил Марк Кумарю.
- Не-е, я в такие игры не играю. Ты птица залетная, и заложить можешь. Если я пойду один, твое тело останется здесь.
- Тогда снимай веревку, - потребовал Марк. – Есть один вариант.
- Какой?
- Недосуг болтать. Следуй за мной, а там увидишь.
Вор, удивленный начальственным тоном напарника, растянул узел и снял петлю. В его торопливых движениях чувствовалась готовность повиноваться.
Марк дождался нужного момента, выбрался из тайника внутрь барака и сразу вышел наружу. Он открыто стоял между бараками.
- Ты что? – испуганно зашипел появившийся следом Кумарь, и прильнул спиной к стенке.
Композитор никак не отреагировал. Он весь превратился в слух. Движение каждого человека на территории лагеря достигало его чутких ушей и меняло визуальную картину. Он словно парил вверху и наблюдал за перемещениями военнослужащих. Причем для него не существовало крыш и навесов, он видел всех даже внутри зданий.
Оценив обстановку, Марк спокойно подошел к углу барака. Кумарь крался вдоль стены. Оба не понимали друг друга. «Зачем прятаться, если сюда никто не направляется», - думал Марк. «Я связался с психом», - был уверен вор.
Выглядывать из-за угла Композитору не требовалось. Он постоял с полминуты и дернул за собой вора. В этот раз он быстро и бесшумно просеменил вдоль новой стены и спрятался за распахнутой дверью барака. Кумарю ничего не оставалась делать, как повторить маневр. В ту же секунду из барака вышли солдаты. Послышались голоса.
- Здесь чисто, - объявил старший.
- Куда теперь? Направо?
- Там взвод Егорычева. А мы возвращаемся. Доложим лейтенанту.
- Ну и работка, товарищ сержант.
- Основную работу за нас уже сделали.
- Да… Людишек как клопов переморили.
- Не рассуждать! За мной.
Подкованные сапоги вразнобой застучали по вытоптанному до каменной твердости грунту. Не успели солдаты отойти, как Марк увлек вора внутрь барака.
- Надо переждать, - шепнул он в ответ на немой вопрос Кумаря.
Вор с удивлением услышал новую группу солдат, появившуюся с той стороны, где они только что скрывались. У открытой двери они остановились. Желтый луч фонарика забегал по разворошенным нарам.
- Проверить? – спросил кто-то.
- Сюда Мищенко посылали. Мищенко! – крикнул в темноту зычный голос.
Кумарь вздрогнул и выхватил пистолет.
- Егорычев? – уверенно отозвался Композитор. Он в точности скопировал сержанта из предыдущей группы и легонько толкнул нары. – Здесь чисто.
- Чего в темноте шуруешь?
- Фонарик сдох.
- Мой тоже еле теплится. Ты цигарку в рот сунь.
- Луна сегодня хороша.
- Помочь?
- Да мы уже всё.
- Потопали на плац.
- Ступай. Дай человеку облегчиться.
Солдаты перед бараком дружно загоготали и пошли дальше. Вспотевший вор сунул пистолет за пояс.
- Ну, ты и артист, - восхищенно процедил он.
- Композитор, - поправил Марк.
- Бетховен, блин, - согласился вор.
Беглецы смело вышли из барака, покружились между постройками, подчиняясь указаниям Композитора, и оказались напротив двух военных грузовиков с зеленым тентом. Водители топтались между кабин, покуривали, сплевывали, изредка обмениваясь ничего не значащими фразами. Вынужденное ожидание их тяготило.
- Тищенко, мою махорку курнули, теперя своей делись.
- Щас, - хлопнула дверца ближайшей машины, чиркнули спички.
Рядом суетились солдаты и офицеры. Старший по званию, капитан, молчал. Это путало планы Марка. Но ждать бесконечно было нельзя, к плацу приближалась еще одна группа военных. Композитор принял решение и предупредил покорного вора:
- Когда дам знак, идешь к машине и прыгаешь в кузов. Там замрешь. Я следом.
Он поднял камешек и перебросил сразу через два грузовика. Камень стукнул о дощатую стенку постройки. Солдаты встрепенулись. Щелкнули затворы. Капитан скомандовал: «Проверить!». Марк облегченно вздохнул. Военные с двух сторон обогнули машины и короткими перебежками двинулись к зданию столовой. Марк подтолкнул Кумаря:
- Пошел.
Тот послушно пошустрил на полусогнутых ножках и юркнул под тент в первый грузовик. Марк степенно подошел к кабине с противоположной стороны от водителей, стукнул ладонью по стеклу и скомандовал голосом капитана:
- Тищенко! Хорош курить. На выезд.
Водитель, хорошо знавший голос командира, придавил бычок и запрыгнул в кабину. Взревел двигатель. Марк перемахнул в кузов, сбив с ног оторопевшего Кумаря.
- Здесь трупы, - шипел вор. – Ступить негде.
- Заройся в них и замри. Сейчас проверять будут.
Вор брезгливо раздвинул два тела и втиснулся между ними. Автомобиль подкатил к воротам.
- Последние? – устало спросил охранник.
- Еще у Молчанова, - зевнул водитель. – Велено до утра всех в карьере схоронить.
Охранник встал на ступеньку и заглянул в темный кузов.
- Туда им и дорога. Проезжай!
Машина выехала за ворота, свернула в степь и затряслась по пыльному бездорожью.
В тот момент, когда она покидала территорию колонии, на плац вышел озабоченный капитан МГБ Трифонов. Только что в одном из бараков его люди обнаружили открытый подкоп, который оказался тупиком. Наспех сдвинутые доски говорили о том, что им пользовались совсем недавно. Заметив военных с автоматами наперевес, Трифонов спросил армейского капитана:
- Что тут у тебя?
- Еще раз прочесали столовую. Ложная тревога.
- С чего паника?
- Ерунда. Показалось, товарищ капитан. Вроде как, камешек щелкнул.
Трифонов задумался, кивнул в сторону одинокого грузовика:
- Давно отправил машину.
Капитан сдвинул фуражку, наморщил лоб.
- Да я… Я не отдавал команду.
- А кто?! – взревел Трифонов и подозвал испуганного водителя: - Эй, ты! Ко мне. Где второй грузовик.
- Только что выехал, товарищ капитан.
- Что? Самовольно!
- Ему приказали, - промямлил солдатик и покосился на армейского капитана. – Командир приказал.
Даже при лунном свете было заметно, как на лице офицера выступили красные пятна.
- Я ни при чем, - оправдывался он. – Я прочесывал столовую. Вот, сержант может подтвердить.
Трифонов накинулся на водителя:
- Ты его видел?
- Кого?
- Того, кто отдавал команду.
- Не-е. Токо голос.
- Го-олос! – передразнил Трифонов и приказал: - За ними, срочно! – Он подтолкнул водителя и первым запрыгнул в кабину. – Давай! Не телись.
Двигатель чихнул, машина дернулась. У молодого водителя дрожали руки. Охранники на выезде попытались перегородить путь, но высунувшийся из кабины капитан МГБ внушительно погрозил пистолетом. Грузовик натужно набирал скорость. Впереди удалялись огоньки первой машины, грозя безвозвратно потеряться в темноте.
- Быстрее! – требовал капитан. – Он уходит.
- Я гружен под завязку. И двигатель барахлит.
Увидев командирские «Виллисы», Трифонов выкрикнул:
- Давай к штабу!
На шум из палатки вышел Бурмистров.
- Уходит, товарищ генерал-майор! – выкрикнул Трифонов, выскакивая из кабины. – Мне нужен «Виллис».
Опытный генерал мгновенно сориентировался в ситуации.
- Я с тобой. Где водитель? – Он сам запрыгнул в автомобиль и скомандовал: - Трифонов, за руль! Ждать некогда!
Грузовик с телами заключенных неспешно ехал по степи к заброшенному карьеру. Кумарь выбрался из-под трупов и брезгливо отряхнулся.
- Еще немного отчалим и сваливаем. До города пехом дойдем.
- За нами погоня, - спокойно сообщил Композитор.
- Где? – Вор метнулся к краю кузова, откинул брезент. Две яркие точки, синхронно подпрыгивая на ухабах, приближались к беглецам. – Черт! В степи не спрятаться. Я к водиле. Если сядут на хвост вплотную, дай знак.
Кумарь прорезал брезент и перебрался на подножку кабины. Правая рука дернула дверцу, левая сжимала пистолет.
- Гони и не задавай вопросов! – пригрозил он ошарашенному шоферу и плюхнулся рядом. – Жми, козел, а то пристрелю!
По заброшенной дороге мчались два автомобиля. Вспоротый тент грузовика раздувался и хлопал, сзади в пыльном шлейфе пристроился «Виллис». Большие ухабы по обочинам не позволяли обогнать грузовик. Вцепившийся в руль капитан предупредил генерала:
- Как только появится момент, я обхожу его слева, а вы стреляйте по водителю. – Дорога выровнялась. Трифонов выкрикнул: - Я пошел.
Бурмистров передернул затвор. «Виллис» ускорился, намереваясь пойти на обгон. Композитор трижды хлопнул по кабине. Это был условный сигнал, о котором в процессе погони он договорился с Кумарем. Вор сбил ногу водителя с педали газа и резко нажал на тормоз. Заблокировались колеса, грузовик клюнул носом. Поднявшаяся пыль не позволила Трифонову вовремя заметить маневр. Вильнув влево, «Виллис» врезался правым боком в угол грузовика. Легковушку занесло, она перекувыркнулась и, сделав полтора оборота, завалилась набок.
Кумарь вытолкнул из кабины ударившегося лбом о ветровое стекло водителя. Солдатик шлепнулся ничком на землю, по разбитому лицу текла кровь. Рядом вращалось колесо опрокинутого «Виллиса», из-под смятого капота вырывались клубы пара.
- Ну, вот и ладушки, - ласково оценил ситуацию вор.
Марк с интересом зафиксировал скрежет разбитого автомобиля, вслушался в свист горячего пара. Где-то в самой дальней глубине его памяти сохранились похожие звуки. Он с удовлетворением освежал воспоминания. Приятному созерцанию редких звуков немного мешал предсмертный хрип человека из раскуроченного кузова. Но этот стон был неинтересен. Марк пресытился подобным за последние годы.
- Бетховен, ты не заснул? Залазь в кабину, - позвал Кумарь. – Нам до города добраться, а там у меня свои люди. Помогут.

Глава 28

- Выделите мне солдат. Я выверну наизнанку этот паршивый городишко и найду преступника! - Капитан МГБ Сергей Трифонов навис над сидящим за столом полковником Кротовым и продолжал яростно убеждать. – Погиб наш генерал, я обязан поймать убийцу. И вы должны мне помогать!
Сумрачный полковник смотрел в стол, перед ним мелькала наспех перевязанная рука капитана. А в соседней палатке медики готовили к отправке в Москву переломанное тело генерал-майора Бурмистрова.
- Произошла автокатастрофа, - устало возразил Кротов.
- Какая, к черту, катастрофа. Это было расчетливое убийство. Вы не знаете, с кем мы имеем дело. Это чудовище! Видели, сколько трупов он в колонии оставил?
- Почему же этот монстр вас, капитан, не добил?
- Он спешил.
- Вы предлагаете провести в городе армейскую операцию? – уточнил Кротов.
- Да!
- Только для того чтобы изловить одного безоружного беглеца?
- Да!
- Для этого есть милиция и ваша контора.
- Мало.
- Вы отдаете себе отчет, что в городе полно бывших зеков. Они спровоцируют недовольство толпы. И что тогда? Прикажете стрелять?
- Мне наплевать, что тогда! Если понадобится, будем стрелять. Москва это так не оставит. Мне надо найти и покарать убийцу генерала госбезопасности. Иначе…
- Что? Договаривайте.
- В лучшем случае полетят погоны. Ваши и мои. А в худшем… Сами знаете.
Полковник поднялся, размял затекшие ноги. Кожаные ремни и портупея  благородно поскрипывали при каждом шаге.
- Выделяю роту. Остальными силами я блокирую выезды из города. И все это до двадцати двух ноль-ноль. Далее блокаду снимаю и увожу людей в часть. У дивизии есть и другие задачи.

Через полчаса капитан Трифонов находился в кабинете начальника местной милиции майора Погосяна. Оба стояли около городской карты, вывешенной на стене.
- Здесь преступники бросили грузовик. Начнем с этой улицы. В каких районах у вас концентрируются криминальные элементы? – Спросил Трифонов.
- Все городские окраины – их вотчина. Вечером чужие туда не суются. Еще район железнодорожной станции и рабочие общежития. Там сейчас много амнистированных осело.
- Всё обследуем. Не ускользнет. Действуем так. Блокируем улицу или квартал. Разбиваемся на группы: один ваш сотрудник и пятеро солдат. Движемся по обеим сторонам улицы сразу с двух концов. Ваши проверяют документы, военные обыскивают здание. Из оцепления людей выпускать только после тщательного осмотра. Главная примета преступника известна. У него грубый шрам на шее. Перед солдатами я инструктаж провел. В случае выявления преступника – разрешено стрелять на поражение.
- Заодно наших бандитов выловим. У нас насильник завелся. Вчера четвертая девочка за месяц пропала. И все до одиннадцати лет.
- Ваши проблемы меня не интересуют!
«А мне они спать не дают», - хотел огрызнуться Пагосян, но сдержался. Поднявшаяся в запальчивости рука поскребла щетину на подбородке.
- Второй день побриться некогда.

- С таким слухом тебе бы на шухере стоять. Хочешь, пристрою к надежной братве? – Кумарь слизнул с губы остатки квашеной капусты и покровительственно похлопал Марка по плечу. – Мы таланты ценим.
Беглецы сидели в маленькой комнате за обильно накрытым столом. Вор с аппетитом ел и выпивал, а Композитор больше слушал, чем прикасался к пище. Прислуживала им женщина неопределенного возраста с лицом, изрытым старыми оспинами.
- Да и голос у тебя крут! – вор вытянул губы и пьяно погрозил указательным пальцем. – Для такого голоса надо придумать что-нибудь этакое. Экстра… экстраординарное дельце. Это надо обмозговать. Тут перспективы открываются. Как ты подражал офицерам. – Вор уважительно закачал головой и плеснул в стаканы мутной сивухи. - Чего не пьешь? Ну, черт с тобой. А я еще жахну. Ты не гляди, что самогоном угощаю. И до ресторанов с коньяком дело дойдет.
Кумарь выпил и игриво шлепнул по заду тетку, прибиравшую со стола.
- Бетховен, бабу хошь? Да не эту каргу. Найдем лучше. Эй! Шахтер! Где ты?
В комнату вошел смуглый озабоченный мужик с волосами угольного цвета. Первым делом он прогнал тетку, а потом наклонился к вору и зашептал:
- Кумарь. Дело дрянь. В городе облава, военные с легавыми все дома шмонают. Мои люди передали, что ищут человека с кривой шеей.
Марк демонстративно спустил на грудь шерстяной шарф. На длинной шее с выступающим кадыком открылся безобразный шрам. Вор усмехнулся:
- При нем, Шахтер, можешь не шептаться. Это Бетховен. Всё одно услышит.
- Что делать-то, Кумарь?
- Кого-нибудь замели?
- Пока нет, но люди нервничают.
- А залетные в городе есть?
- Нет, к нам не суются. Только девок-малолеток кто-то насиловать начал. Попользуется и придушит.
- И братва не знает кто?
- Кабы знали, сами бы разобрались.
- Вот и передай нашим, пусть бабы крик поднимают. Житья, мол, нет честным людям, милиция детей защитить не может. Пусть мешают им, на руках висят.
- Дело говоришь, - одобрил Шахтер и выглянул во двор поверх занавески. – В этом доме становится опасно, Кумарь. Скоро и сюда заявятся. Вам лучше разделиться.
Вор пристально посмотрел в смуглое лицо и предупредил помощника:
- Этот человек нам еще пригодится.
- Тогда ему надо переодеться. В таких плащах к нам только артисты приезжают.
- Подбери ему чего-нибудь.
- Сделаем. Я вас по разным норкам разведу. Так вернее.
Молчавший все время Композитор, осторожно попросил:
- Мне нужна женская одежда.
Кумарь с Шахтером переглянулись, а Композитор, как ни в чем не бывало, перешел на женский голос.
- Юбку подлиннее, кофту под горло и платок. Все самое обычное. Чтобы не выделяться. Еще побриться мне надо. А дальше я сам... Сама.
- Он и не то может. Я же говорил – Бетховен! - одобрительно загудел Кумарь.
- Сделаем бабьи шмотки. Встань-ка, я рост прикину.

Глава 29

Высокая женщина в темной юбке, серой шерстяной кофте с отворотом и в пестром платке, завязанном под подбородком, семенила по улице среди одноэтажных частных домиков. В руке она несла авоську с десятком яиц. Авоська раскачивалась, норовя задеть колено, и каждый, кто смотрел на женщину, первым делом обращал внимание на хрупкую поклажу.
В этом и заключался расчет переодевшегося Композитора.
Он покинул дом, когда район уже был оцеплен. Излишне долго Шахтер искал подходящую одежду. В начале и конце улицы, как по команде, заголосили женщины. Они цеплялись за солдат, грудью защищали мужей и выставляли напоказ хныкающих детишек, призывая найти и покарать мразь, которая лишила их покоя. Солдаты грубо осаживали баб. Если требовалось, выбивали двери, а иногда, для острастки выпускали в небо короткие очереди. Шум и гвалт усиливался. Марк чутко прислушивался ко всему происходящему, и смело шел вперед, склонив пониже голову и надвинув платок на лоб. Его целью была железнодорожная станция.
Вдруг среди ругани и злобных окриков он уловил отголосок звука, породивший неясные и неприятные воспоминания. Прислушиваться было некогда. Улицу перегораживал военный конвой. В непосредственной близости от солдат он запричитал по-бабьи:
- Да что же сегодня такое. Кто расставил эти посты? Везде цепляются, чего-то проверяют. А мне к детишкам надо. Свежие яйца у тетки купила. А эти, с прикладами и сапогами. Эй-эй, не лягайся! Разобьешь. Подь в сторону.
Милиционеры проверяли документы у подвыпившего мужчины. Рядом солдаты сдерживали растрепанную бабу, норовившую пнуть мужика.
- Заберите его, окаянного! Чтоб глаза мои эту пьянь больше не видели! – кричала женщина. – Не нужен он мне!
Муж лениво огрызался на жену и вызывающе напирал на конвой.
- У нас теперя страна свободная. Когда хочу, тогда и пью. Пропустите. Не имеете права. Я пожалуюсь прокурору!
Взвинченный Трифонов переходил с одной улицы на другую, контролируя ход операции. Его сопровождал уставший начальник милиции Погосян.
- Этого вы хотели добиться? - зудел милиционер. – Может, вашего беглеца уже и нет в городе. Раз уж начали такую операцию, надо всю шваль прошерстить. А вы торопите людей.
- Некогда. Вот найду убийцу генерала, а дальше вы алкашей трясите и насильника ловите. Тут я вам не указ, и не помощник.
- Вы уедете, а нам останутся озлобленные люди. Они даже не понимают, ради чего всё это.
Погосян окинул взглядом высокую беспрестанно тараторящую женщину, которую только что пропустили в уже проверенную часть города. Куда она прется с авоськой яиц? Что-то не припомнит он такой в этом районе. А рост у нее заметный.
- Если вместо насильника мы сегодня найдем еще один труп девочки… Эх! Как бы и вправду отстреливаться от разъяренной толпы не пришлось. – Погосян раздраженно сплюнул и отозвал в сторону своего сотрудника. – Ну?
- Ничего подозрительного. И девочки тоже не обнаружено.
- А блатные что говорят?
- Они своими руками готовы любого задушить, но ничего не знают.
- Скажи нашим, чтобы обращали внимание на любые детали. Три предыдущих тела были обнаружены в этом районе.
- Все стараются. Но никаких зацепок.
Марк в женском платье благополучно миновал оцепление и шел на отдаленный шум железной дороги. Озабоченные разговоры начальников остались за его спиной. Теперь можно было расслабиться и не контролировать свою походку. Узкие женские туфли нещадно жали.
Сосредоточившись на болевых ощущениях, Композитор не сразу заметил, что вновь слышит те же неприятные звуки, только гораздо отчетливее, чем прежде. Вообще-то, он относился одинаково ровно ко всем звукам в мире. Самый ужасный скрип для него был одинаково ценен, как и трель соловья. Но к тому, что он слышал сейчас, примешивалось нечто личное, забытое и мерзкое.
Он замер и прислушался. И сразу всё вспомнил. Интернат. Темная ночь. Очаровательная Маруся Сиротина. Чмокающее полизывание в спальне директрисы.
На этот раз похожие звуки смешивались с тихим безвольным плачем девочки. А над ней возвышался довольный мужской голос.
- Давай, сучка, давай. Ты думала тебя найдут? Нет. У меня специальный ящик для картошки с двойным донышком для таких малявок, как ты. Ножки-ручки связывать и усыплять я умею. Давай, крошка, старайся. Твой хозяин перенервничал. Ему надо расслабиться. А сделаешь плохо - буду бить. Как вчера. Ты же не хочешь, чтобы опять было больно? Ты хочешь покушать. Вот и старайся. Активней, малявка, активней, а то я обижусь.
Мерзкие звуки исходили из подвала того дома, напротив которого стоял Композитор. Он «видел», как жирный мужик с обвисшим пузом использовал для своих сексуальных прихотей маленькую запуганную девочку.
Марк Ривун обернулся. Оцепление всё дальше уходило вниз по улице. С ними удалялся озабоченный милиционер, который говорил про насильника. Эта часть города уже проверена, сюда военные не вернутся. Любой проходящий мимо скромного тихого дома за густым палисадником ничего никогда не услышит. Жирный хозяин был очень осторожен и держал пленницу в глухом подвале с плотной крышкой. Там он ее бил, насиловал и изредка подкармливал. Когда она ему не требовалась, он усыплял девочку и запихивал в узкую нишу под картошкой. Долго такой режим маленькая пленница выдержать не могла, тогда ее приходилось менять на новенькую.
Марку вспомнилось всё самое худшее, что происходило в интернате. Он не мог больше слушать благостные стоны толстяка и всхлипы девочки. Сетка с яйцами шлепнулась на землю, белые скорлупки медленно окрашивались в желтый цвет. Композитор заткнул уши и захотел заголосить самым страшным своим воем. Но это бы не спасло запуганную пленницу.
Он развернулся и побежал в неудобных туфлях назад. Длинная юбка путалась между ног. На пятках лопнули кровавые мозоли. Рука с разбегу толкнулась в спину Погосяна. Марк выдохнул:
- Насильник и девочка там, в подвале дома с обломанной трубой. Он с ней… Он насилует ее.
Торопясь, Композитор забыл включить женский голос. Встревоженный взгляд милиционера внимательно всматривался в его лицо, потом опустился на шею, с которой сбился платок. Сбоку появились глаза Трифонова. Последовала резкая команда.
И тут же приклад автомата обрушился на голову Марка Ривуна. Пока он падал, ему показалось, что произошло самое ужасное - во всем мире отключили звук.   

Глава 30

Генерал-лейтенанту Лоськову В.М.
 от майора МВД Погосяна Л.К.
 
Рапорт
 о массовых беспорядках в Семипалатинске 30 июня 1953г.

В ночь с 29-е на 30-е июня я находился на службе. Накануне в городе пропала девочка 11-ти лет Валентина Резцова. Существовала опасность, что это дело рук маньяка-насильника, который уже расправился с тремя девочками подобного возраста. По моему указанию весь личный состав милиции проводил оперативные действия с целью обнаружения пропавшей девочки.
Около семи утра в моем рабочем кабинете появился капитан МГБ Трифонов С.В., прибывший из Москвы. Он сообщил, что уполномочен провести тотальную проверку неблагонадежных районов города силами армейских подразделений и сотрудников милиции. На вопрос, кого мы будем искать, Трифонов описал только приметы особо опасного преступника, не сообщив его имя и характер совершенного им преступления. Поэтому преступнику была присвоена рабочая кличка Объект.
Массовая проверка документов и жилищ граждан вызвала значительное недовольство среди городских жителей. Сначала люди думали, что ищут маньяка-насильника маленьких девочек. Эта версия встречала понимание, так как народ давно требовал, найти и покарать убийцу. Но когда выяснилось, что чрезвычайные меры направлены на поимку беглеца из колонии с изуродованной шеей, жители, особенно женщины, стали проявлять невоздержанность, выражавшуюся в грубых словах, блокировании входов во дворы и отталкивании военнослужащих. По мере проведения операции эта тенденция усиливалась. Задираться с военными и нагло хамить начали уже и мужчины, особенно из числа бывших заключенных.
В этот момент я еще раз предупредил капитана Трифонова, что простые жители крайне негативно относятся к тому, что власть не может защитить их детей от насильника-убийцы. Население взвинчено, и грубые действия военных могут всплеск недовольства. Однако от меня потребовали арестовать наиболее рьяных крикунов, и проверка была продолжена прежними методами.
В 12-10 на улице Коминтерна ко мне подбежал человек и путано сообщил, что насильник и похищенная девочка находятся в подвале одного из соседних домов. Его слова слышали многие. Сообщивший оказался мужчиной, одетым в женское платье. Капитан Трифонов узнал в нем разыскиваемый Объект. После чего Объект был обездвижен ударом приклада и взят под стражу.
Получив информацию о насильнике, я, вместе с сержантом милиции Хрипко В.Н., побежал к указанному дому. Военные нам не помогали, а многие гражданские, напротив, устремились следом за нами. Около нужного дома Хрипко доложил, что в нем проживает снабженец механического завода Галямов Р.А.. Утром дом проверяли, но ничего подозрительного в нем не нашли.
Я не стал рассуждать, а сразу выбил дверь и направился в подвал. Там я застал Галямова и похищенную девочку. Те развратные действия, которые Галямов при аресте совершал с девочкой, полностью изобличают его как насильника-педофила. Вслед за мной и Хрипко в дом проникли несколько гражданских лиц. Они тоже видели место преступления. Поначалу я посчитал, что в этом нет ничего плохого, и в дальнейшем мы привлечем их в качестве свидетелей. Но когда мы вышли во двор с арестованным Галямовым, там нас поджидала разъяренная толпа, которая уже всё знала.
Пытаясь утихомирить страсти, я громко объявил, что маньяк задержан, его ждет строгий суд, и попросил женщин позаботиться о девочке, которую Хрипко вынес из подвала и положил на кровать. К этому времени во двор подоспели родители девочки. Мать забежала в дом, откуда раздался ее страшный вой. После этого толпа стала неконтролируемой. Несмотря на мои призывы к разуму и угрозы табельным пистолетом, толпа вырвала насильника из наших рук. Я и сержант Хрипко ничего не могли сделать в этой ситуации. Мы получили ссадины и ушибы, мне вывихнули левую руку, которой я держал преступника.   
Галямова Р.А. разъяренная толпа забила до смерти прямо во дворе. Когда люди отхлынули, я увидел окровавленное тело Галямова и убедился, что насильник получил травмы, несовместимые с жизнью.
Но на этом толпа не успокоилась. Кто-то предположил, что Галямов и раньше насиловал и убивал девочек только в других городах во время служебных командировок. Забегая вперед, сообщаю, что эта информация подтвердилась. Мы получили сведения об убийствах еще четырех девочек. Время убийств и места обнаружения трупов совпадают с командировками Галямова.
После сообщения о проделках Галямова в командировках, тут же пополз слух, что человек, обнаруживший насильника, сам является пострадавшим. Люди говорили, что у него погибла дочь в другом городе, он долго выслеживал Галямова, и чтобы тот его не обнаружил, переоделся женщиной. И если бы не этот человек, еще не известно, сколько бы наших детей погибло. Жители все больше и больше восхваляли геройство Объекта, попутно, весьма плохо отзывались о действиях милиции и других органов власти.
Одна из женщин выкрикнула, что как только Объект сообщил о насильнике, его тут же чуть не убили военные. А арестовали его всего лишь за злостное тунеядство. Ведь он уже три месяца, как бросил работу, и всё свое время посвятил поискам насильника. Высказывались и другие версии, но все они сводились к тому, что Объект является героем, а военные и милиция ничего не сделали для поиска настоящего убийцы.
К этому времени количество людей около места происшествия значительно возросло. Военные не оценили потенциальной угрозы и опрометчиво повели задержанный Объект мимо дома Галямова. Так им было ближе к служебным машинам. Когда группа солдат поравнялась с домом, жители перегородили улицу. Отовсюду слышались требования отпустить Объект. Военные попробовали отступить. Но толпа сомкнулась и сзади. Противостояние нарастало.
По приказу капитана Трифонова военные щелкнули затворами и угрожающе подняли стволы автоматов. Это завело толпу еще больше. Раздавались крики: «Ах, так! По своим стрелять!», «Мы для вас теперь фашисты?», «Солдатики, у вас тоже есть мамки, а если в них прикажут стрелять?», «Убейте меня. Девочку мою убил маньяк, а вы меня. Вот ее фотография, посмотрите, какая она была». И еще много других реплик, которых я точно не помню.
Толпа наседала. Вперед выступили женщины. Трифонов требовал открыть огонь, но молоденькие солдатики не решались. В какой-то момент раздалась автоматная очередь. Наверное, у кого-то не выдержали нервы, и дрогнул палец. Упали две женщины. Улица огласилась негодующим ревом толпы, и дальше всё смешалось. Толпа ринулась на солдат. Звучали выстрелы, отчаянные крики. Я стрелял из пистолета в воздух, пытался урезонить людей, но мой голос тонул во всеобщем шуме.
Кто-то затащил в дом останки Галямова и поджог его жилище. Деревянный дом быстро вспыхнул. От близости огня люди еще больше озверели.
Приблизительно через полчаса на улицу Коминтерна были стянуты армейские подразделения, дежурившие на выездах из города. Первоначально они хотели блокировать район и провести жесткую зачистку. Но я убедил полковника Кротова рассеять толпу, и ни в коем случае не стрелять на поражение.
К 16-00 порядок в городе был в целом восстановлен. Погибли двенадцать гражданских лиц и пятеро военнослужащих. Количество раненых измеряется десятками. Двадцать два человека были нами арестованы.
Капитан Трифонов получил серьезные ранения и был отправлен в госпиталь. Человек по прозвищу Объект среди погибших, раненых и арестованных не обнаружен. Дальнейшие следственные действия силами моих подчиненных также не дали результата. Скорее всего, его отбили в самом начале беспорядков, и кто-то помог ему скрыться из города.
Майор Погосян Л.К.
02 июля 1953

Глава 31

В госпитале было душно, пахло кислыми щами и плохим табаком. Тяжелобольные питались в палатах, ходячие курили прямо в коридоре у раскрытых форточек, а лежачие тайно смолили сигаретки, выпуская дым под кровать. Медперсонал, еще не забывший фронтовые условия, закрывал глаза на подобные вольности. Сергей Васильевич Трифонов из-за раздробленной ступни, сломанных ребер и выбитого плеча первое время не мог передвигаться, но продолжал активно руководить поимкой Композитора с больничной койки. Сломанный нос изменил его внешний вид и тембр голоса, придав им тяжеловесную мужественность.
Пропавшего Композитора искали и в городе, и в окрестных поселках. Но поступивший сигнал из Усть-Каменогорска заставил расширить круг поисков. Осведомитель, из местных уголовников, сообщил, что похожего по приметам человека на пару дней приютили местные авторитетные воры, а затем, снабдив документами и билетами, отправили куда-то на восток. С тех пор под прицелом оперативников оказались все поезда и железнодорожные станции на тысячи километров в округе, но многочисленные грозные депеши Трифонова и усиленные патрули на вокзалах результатов не дали. К тому же бесследно сгинул и сам осведомитель.
Выздоровевший капитан Трифонов, помотавшись по Казахстанским и Сибирским городам, вынужден был вернуться в Москву.
Марк Ривун, по агентурной кличке Композитор, надолго исчез из поля зрения правоохранительных органов.

Этот день, как и многие предыдущие, был жарким и безоблачным. Под вечер яркое солнце закатилось за высокий горный склон, покрытый островерхими елями, и лишь перед самым закатом багровые лучи хищно блеснули из задымленной лощины, протиснулись в маленькое оконце низкой комнаты, заставив Марка очнуться от легкой дремы. Вот уже месяц он скитался по маленьким городам и железнодорожным станциям. Молчаливые люди с угрюмыми лицами встречали его в оговоренном месте, предоставляли жилище, и через два-три дня переправляли в другой поселок, подальше от милицейских постов и облав. Создавалось впечатление, что связи Кумаря не имеют границ.
В начале августа Марк оказался в отдаленной деревушке на Алтае. Два дня он скучал. Уханье ночных птиц, шелест листьев, журчание реки на перекате, удары топора и скрип телег ему изрядно надоели. Но на третий день после заката из лесной чащи он услышал гулкое ритмичное бумканье. Оно сопровождалось перезвоном маленьких колокольчиков, низкими вскриками и гортанными подвываниями. Необычный звуковой ряд заинтересовал Композитора. Он вышел из дома, оперся на изгородь. Вне бревенчатых стен монотонные звуки наполнились объемом, налились краской, приобрели завораживающий эффект. Не раздумывая, Марк покинул двор и направился в ночной лес.
Хозяйка дома, сухонькая старая алтайка, непутевый сын которой отбывал длительный срок в колонии, проводила молчаливого постояльца равнодушным взглядом. Пусть погуляет, здесь чужих нет.
Марк двигался напрямик по незнакомому лесу. Отсутствие тропинки и сгущающийся ночной мрак ему не мешали. Хруст веток под ногами, малейшие нюансы в распространении звука среди естественных преград помогали ему выбрать оптимальный путь. Он уже разобрался, что диковинная мелодия создается человеком на необычном инструменте и имеет определенную цель.
Вскоре любопытство вывело его на обширную поляну. В центре высился островерхий чум, рядом с которым полыхал костер, обложенный камнями. С краю к вековым деревьям прижалась большая бревенчатая изба с пристроенным сараем. У костра размеренно бил в бубен, пританцовывал и подпевал человек в просторном кафтане из оленьей шкуры. На нем со всех сторон тряслись фигурки животных, птиц, рыб, разнообразные погремушки и колокольчики, выполненные из костей и металла.
Шаман, догадался Композитор. Он сознательно использует звук для воздействия на сознание слушателей. В этом он похож на меня. А вдруг, он владеет главной тайной?
Вокруг костра на земле расположились человек двадцать. Единственная молодая женщина усердно подсыпала в огонь какие-то ягоды, поляна наполнялась опьяняющими запахами. Остальные, как завороженные, следили только за движениями шамана. Мимикой и жестами тот изображал животных, процесс охоты, обращался к богам и призывал духов. Он вихлял телом, мотал головой, крутился на месте. Жгуты с погремушками то разлетались, описывая круги, то со звоном собирались в кучу. Тональность голоса шамана менялась в широком диапазоне, расчетливые удары по бубну имели разный характер, выверенные движения заставляли громче звучать то те, то другие побрякушки.
Композитор хорошо чувствовал воздействие музыки на человека. Одурманивающий ритм, необычный деревянный бубен, обтянутый плотной кожей, с пустотелыми бугорками-резонаторами по окружности, колотушка из рога оленя, покрытая мехом, металлические и костяные подвески на бубне и костюме шамана порождали такое сочетание звуков, что слушатели погружались в гипнотический транс и подчинялись воле лесного музыканта.
Человек в оленьих шкурах не жалел себя. Темп нарастал, ритм учащался, низкий голос заметно вибрировал, движения становились импульсивнее. В один из моментов, после неистового вращения на одной ноге, шаман резко оборвал пение, изобразил с помощью бубна стук копыт, передернулся и загоготал, искусно имитируя лошадиное ржание. Его тело расслабилось, колотушка мягко ударяла по бубну, одухотворенное лицо смотрело в ночное небо.
- Учитель прибыл. Его дух во мне, - отстраненно сообщил шаман. – Спрашивайте.
Собравшиеся отреагировали дружным вздохом удивления.
- Когда будет дождь? - осторожно поинтересовался кто-то из толпы.
Шаман, закатив глаза, раскачивался на одном месте. С его губ срывались слова потустороннего голоса:
- Небо заплачет. Я вижу тучи. Они идут сюда с севера. Они появятся через два дня. Их чрево насыщено водой. Дождь будет долгим. Трава насытится, кусты набухнут, земля промокнет. Животные спрячутся в норы. Пламя потеряет силу и умрет. Огонь уйдет  к звездам вместе с дымом.
Люди одобрительно загудели. Марк припомнил, что все эти дни он ощущал запах гари и слышал треск огня, съедающего лесные деревья, а хозяйка его дома тревожно бурчала о небесной каре.
Шаман вновь перешел на обычный голос.
- Учитель слушает нас. Что еще спросить?
- Когда появится мой избранник? – торопливо выдохнула женщина, сыпавшая ягоды в огонь. Всполохи костра освещали ее прямой нос, пухлые губы и две косички, лежащие горизонтально на большой груди. Темные азиатские глаза слезились от дыма.
- Сегодня, - голосом Учителя ответил шаман.
- Сегодня? Раньше ты говорил – скоро.
- Сегодня, - уверенно повторил шаман.
Марку показалось, что лесной колдун сам удивился услышанному ответу. Он замер, опустил бубен и через минуту самым обыденным голосом устало произнес:
- Учитель покинул меня. Всё.
Народ стал подниматься и деловито прощаться с шаманом:
- Спасибо, Удаган. Хорошую новость ты принес.
- Будем ждать дождь.
- Земля истосковалась по влаге. До завтра.
Все разошлись. Осунувшийся шаман удалился в чум. У костра осталась женщина, задавшая вопрос. Она огляделась, подняла горящую палку и решительно шагнула в темноту. Композитор отделился от ствола дерева, за которым наблюдал ритуальное действо, и вышел в освещенный круг.
- Ты кто? – без испуга, с одним лишь любопытством спросила женщина. Она оказалась довольно крупной девушкой, с развитой грудью и широкими плечами. Палку она держала в вытянутой руке, стремясь рассмотреть незнакомца.
- Я Марк.
- А я Тана. Ты тот, кто три дня назад приехал в нашу деревню?
- Да.
- Слышала. – Тана стянула на шею платок, откинула косы за спину, удивленно моргнула. Из-под коротких густых ресниц жгуче блеснули жаркие звездочки зрачков.
- Я тоже хотел послушать, - решил объяснить свое появление на поляне Марк.
- Кого?
- Вот это: «Бум, бум». Мне понравилось.
Оба помолчали. Марк прислушивался, Тана присматривалась.
- Ночная земля тепло забирает. Идем к костру. – Девушка вернулась в центр поляны, нисколько не сомневаясь, что гость пойдет за ней, пихнула палку в тлеющие угли. Над костром взметнулся сноп искр. Она развела руки в стороны. - Я здесь с отцом живу. Он шаман.
- У него интересный бубен.
- Ему Учитель сделал. Из дерева, которое сожгла молния. Давно. Я еще не родилась.
- Учитель - это…
- Прежний шаман. Теперь отец вызывает его дух, и говорит с ним. Ведь с небес всё видно.
- И слышно.
- Конечно.
Марк припомнил, как шаман голосом изобразил прискакавшего разгоряченного коня. Он вытянул шею и в точности повторил ржание.
- У вас лошади так кричат?
- Да.
- А рысаки на ипподроме только фыркают. Вот так.
Композитор зафырчал как недовольный конь. Девушка прыснула в кулак. Из чума вышел удивленный шаман. Он переоделся и стал похож на уставшего пожилого мужика, лучшие годы которого уже позади. Сгорбившийся седой шаман Удаган с интересом рассматривал странного гостя.
- Тебе, мил человек, кобылиц в пору заманивать, - похвалил Удаган, хитро сощурился и неожиданно спросил: – А медведя можешь показать?
- Не слышал. Я из города.
- И то верно. А в наших лесах медведи водились.
- Покажи, отец, - попросила девушка.
- Тана, ты уже не маленькая.
- Покажи, пусть Марк послушает. Ему надо знать о лесных опасностях.
- Марк, говоришь. Ну, пусть знает.
Мужик принял грозную позу медведя, стоящего на задних лапах, и зарычал. Звуки ему давались тяжело, мышцы лица и груди напряглись, но рычанию явно не хватало внутренней звериной мощи. Когда отец закончил, восторженная Тана спросила Марка:
- Страшно?
Марк равнодушно пожал плечами.
- Я слышал, как воют волки.
Композитор, сидевший у костра, откинулся на землю, распластал руки и, без видимых усилий, завыл так, что Тана и Удаган невольно отпрянули от него. На их похолодевших спинах зашевелились волоски, тела сжались от спазм страха, оба пугливо озирались. Им казалось, что где-то рядом воет на луну стая голодных злых волков. А Марк лишь прилежно воспроизводил звуки, которые слышал в зимнем лесу во время войны, после продолжительной бомбежки.
Молодой человек взял последнюю высокую ноту и замолчал. Удаган уважительно смотрел на гостя. Опытный шаман, разменявший седьмой десяток, в последние годы не раз задавал себе вопрос: кому он передаст уникальные знания, с кем поделится секретами мастерства, для кого изготовит бубен шамана? Ведь одна из его главных обязанностей:  воспитать Ученика, чтобы самому стать Учителем.
Дочь для этого не подходила. Сельские парни уезжали в города, мало кого интересовали теперь традиции предков. Над ворожбой шамана многие открыто посмеивались, отшельническое жилище Удаган обходили стороной. Его слушатели старели вместе с ним. Из-за ремесла отца и на дочь Тану никто не обращал внимания. До тридцати годов баба в девках досидела. И вот сегодня во время комлания Учитель пообещал ей избранника.
Удаган посмотрел на вздымающуюся от частых вздохов грудь дочери и почесал жидкую клиновидную бородку. Дочь давно взрослая, свято верит словам Учителя, сама разберется, решил он.
- Ты, мил человек, хоть и не местный, а сможешь стать мастером, - честно заявил старик. – Но про то мы завтра поговорим. А пока, побудь у меня гостем. Живи здесь, сколько захочешь.
Шаман распрощался и ушел в дом.
- Я хочу потрогать его бубен? – попросил девушку Марк.
- Он в чуме. Я провожу.
Она вскочила и откинула кожаный полог с узкого входа. Свет догорающего костра выхватил на время внутреннее убранство ритуального шатра. Пол застилали шкуры диких животных, у дальней стены виднелся бубен, рядом висели одежды шамана. Девушка сжала руку Марка и остановила его на пороге.
- Сюда имеет право входить только наш шаман. – Ее искрящиеся глаза изучали удивленное лицо Композитора. – Или его близкие родственники. Ты хочешь прикоснуться к бубну?
Марк кивнул. Девушка увлекла Марка внутрь и зашептала:
- Тогда нам надо породниться. Сегодня Учитель мне обещал избранника. Это ты. Ты понравился отцу. И мне…
Толстый полог с шуршанием отгородил маленькую круглую комнатку от звездного неба. Потрескивание мерцающих головешек стихло. Марк почувствовал на своем лице большие влажные губы девушки. Он слушал и запоминал, как звучат торопливые поцелуи, сбивчивое женское дыхание и трутся о небритую щеку тугие косички. Когда молодые люди повалились на мягкие шкуры, он позволил девушке делать всё, что она захочет. Он полностью подчинился ей. Не заботясь о телесных ощущениях, он погрузился в слух. Его интересовали звуки соприкосновений обнаженных тел, трепетные движения жадных ладоней, трение мужской кожи о женскую, горячий разрыв тонкой преграды, сдерживаемые стоны девушки и почти неслышное импульсное извержение молодого организма. Он слышал это и раньше. Но в непосредственной близи плотский акт звучал несколько иначе, чем через стенку.
Утром Удаган застал разрумянившуюся Тану за стряпней, а городского гостя в священном чуме. Марк трогал костяные подвески, проводил пальцем по пустотелому ободу бубна и вслушивался в ответные звуки.
- Если хочешь иметь похожий, ты должен учиться, – осторожно предложил шаман.
- Чему?
- Слушать окружающий мир.
- Это я умею.
- Призывать нужных духов, пускать их в себя и общаться с ними.
- Если духи умеют разговаривать, я их услышу.
- Они открываются только чистой душе.
Марк молчал.
- Но наши края излечивают любого, - заверил старик.
Мужчины вышли из чума, остановились около потухшего кострища.
- Ты готов остаться у нас? – напрямую спросил шаман.
- Да.
- Тогда я сделаю из тебя Ученика.
Марк Ривун видел, как шаман силой музыки и голоса повелевает людьми. Судя по вчерашним разговорам, жители его уважают и верят предсказаниям. Для Композитора такие манипуляции тоже не в диковинку. Но он застал лишь один сеанс. Возможно, старый Удаган владеет умением с помощью звуков вселять обожание в слушателей, заставлять их не только подчиняться, но и беззаветно любить. Чтобы познать этот секрет Марк согласился бы на что угодно. Он покорно, как подобает Ученику, кивнул.
- Я готов.
- Вечером начнем, - Удаган одобрительно похлопал Марка по плечу. – Ночь – это время духов.

Глава 32

С этого дня Композитор остался жить в доме шамана Удагана. Он делил постель с его дочерью. В деревне шушукались, что Тана колдовством приворожила городского жениха.
Глухая поляна в окружении густого леса не позволяла Марку окунуться в океан новых звуков. Днем он поднимался на ближайшую гору и часами просиживал там на покатых камнях. Чаще всего он закрывал глаза, ему мешало буйство красок дикой природы, оно отвлекало от истинного кропотливого созерцания. Долгими часами Композитор с упоением вслушивался в окружающий мир. Ему было известно всё, происходившее на многие версты вокруг. Он знал, сколько людей находится в лесу, и чем они занимаются. Он различал по голосам птиц, выкармливающих птенцов в своих гнездах, и мог легко отличить залетную. Он «видел», как играют волчата около норы, а их грозная мать приносит им добычу. Каждая сломанная ветка, упавший камень, всплеск воды в реке не проходили мимо его ушей. Шелест листьев осины, ольхи, березы для него был совершенно разным, по стону елей на ветру он определял толщину их стволов и густоту хвои. Даже гул далекого водопада зависел от температуры воды. Ближе к осени, после дождливых дней он приобрел металлические звенящие нотки. Марк наслаждался чистыми природными звуками, их гармоничным сочетанием и неожиданными нахлестами, порождавшими новые эффекты. Он всё легко запоминал и многое мог воспроизвести.
Иногда он оставался на вершине до утра. Ночной лес дарил особые шорохи и шумы. Марк бережно впитывал их и накапливал, как черный камень солнечную энергию.
Тана привыкла к странностям избранника. Между ними выработался набор условных сигналов. Двумя ударами палки по торцу бревна она зазывала его на ужин. Одиночный удар бубна, говорил о том, что его ждет Учитель. Тройной удар по пустому ведру означал тревогу. Этот сигнал Тана придумала сама. Как всякая женщина, она опасалась, что счастье обретения любимого может оказаться хрупким, и найдутся те, кто этому помещает.
Однажды в жилище шамана заявился милиционер из района. Старший сержант Верстаков редко заезжал в отдаленное село, а если и бывал здесь, то лишь для того, чтобы разжиться для начальства чудодейственным горным медом, по стойкому поверью излечивающим девяносто девять болезней, а самому вдоволь напиться самогона, настоянного на лесных ягодах. В этот раз он прослышал о странном пришельце и решил проверить его документы, а заодно, пошептаться с грудастой Таной. Вдруг аппетитная девка после «замужества» стала сговорчивей.
Марка в доме шамана не оказалось. Ждать до вечера подвыпивший Верстаков не желал. Поболтав с хозяином, он собрался, было, переключить свое внимание на Тану, однако ничего не значащая пустая фраза изменила его план.
- Что, Удаган, доволен молодым зятьком? – ляпнул милиционер,  после того, как чай был выпит и тема грядущих зимних морозов исчерпана.
- Ничего дурного сказать не могу. Не балабол, почтителен и роста завидного. Кабы не шрам на шее, красавцем бы прослыл. Так девкам наши шеи ни к чему. Им другое подавай! Так ведь?
Фривольную шутку хмельной милиционер не оценил. Услышав про шрам на шее и высокий рост, Верстаков встревожился. Он сразу припомнил ориентировку на особо опасного преступника, спущенную пару месяцев назад по линии МГБ.
- Худой, небось, зятек-то?
- Жирок пока не нагулял. Так какие его годы.
- А величать его как?
- Чудно! Не по-нашему. Марк.
Приметы и имя совпадали. Милиционер нервно расправил рыжие усы.
- Повидать бы мне его, Удаган.
- Так он на горе. Всегда там сидит. Природой нашей любуется. Душу лечит и слушает. Временами я думаю, может, он поэт какой?
- Ну, ну, поэтов нам тут не хватало, - процедил сквозь зубы старший сержант, отпихнул тяжелый стул и цапнул фуражку. – Где здесь дорожка покороче?
- Так вон! Дом обойдешь, увидишь тропку. И всё время левей забирай. Она выведет.
Проходя мимо Таны, милиционер жадно цапнул ее за ягодицу и прижал к себе.
- Ну, что, ягодная, распечатали тебя. Теперь и мне можно. Пойдем в кусты. Будешь стараться, муженька не трону.
Сильная девушка оттолкнула пьяного милиционера и убежала в дом. Верстаков шлепнулся, потерял фуражку.
- Ну, гляди, недотрога. Еще пожалеешь. 
Разозленный милиционер отправился в горы. Как только старший сержант скрылся за деревьями, взволнованная девушка трижды звякнула пустым ведром.
Топать вверх по заросшей тропке, изрезанной кривыми кореньями, не самое приятное занятие для городского жителя. За час пути Верстаков несколько раз спотыкался, устал и распалился не на шутку. «Сгною гада, а потом и сучку его оседлаю, сама на коленях приползет», - строил мстительные планы Верстаков.
Марк слышал сигнал тревоги и без труда мог бы спрятаться в лесной глуши, но в этот момент он был увлечен наблюдением за беспокойной волчицей, мечущейся в поисках своих заигравшихся сосунков. Он внимал волны тревоги, исходившие от хищницы, и его забавляло то, что он знает, где находятся волчата, а грозная самка с обостренным нюхом – нет. Чуткий нос волчицы проигрывал обостренному слуху человека. Находясь на вершине горы, Марк имел преимущество перед хищником.
Когда старший сержант одолел долгий подъем и увидел безмятежно греющегося на солнце человека, его раздражение достигло предела. Верстаков недобрым взглядом изучил шрам на шее незнакомца  и грозно потребовал:
- Документы!
Марк беспомощно развел руки. Милиционер вытер пот под фуражкой, проверил влажной ладонью кобуру.
- Я тебя задерживаю до выяснения личности. Проедешь со мной в отделение. Там и поговорим.
Марк не обращал внимания на зудеж сотрудника милиции. В восторге от собственных возможностей он жадно слушал, как взбесившаяся волчица рыщет на противоположном от волчат склоне горы и всё дальше уходит от детенышей. Ветер был не в ее пользу, расстояние между матерью и заигравшимися отпрысками увеличивалось.
- Встать! – рявкнул милиционер.
Композитор пожалел волчицу. За долгие дни наблюдений он уже привык к её семейству. Вот если бы она оказалась на вершине, она наверняка учуяла бы своих детенышей.
- Ты, что, не слышишь меня? – разозлился Верстаков.
Губы Композитора дернулись в надменной улыбке. Он сжался и заскулил, как насмерть перепуганный волчонок. Он вопил по-волчьи, тонко и протяжно. Волчица вздрогнула, навострила уши и устремилась вверх по склону. Ее детеныш в опасности, он взывает о помощи.
- Психа из себя корчишь! Не пройдет фокус. – Верстаков демонстративно закатал рукава.
Марк продолжал испуганно скулить. Мощные лапы волчицы отталкивались от каменистой почвы, грозное тело стремительно неслось навстречу малышу, вытянутая морда готова была растерзать любого обидчика.
Верстаков раздраженно наблюдал за странными действиями подозреваемого.
- Не хочешь по-хорошему? Получай! – милиционер дважды ударил Марка.
Композитор взвизгнул, как щенок, получивший ранение. Волчица быстро приближалась, с ощетинившихся клыков слетала пена. Как только зверь поравнялся с ближайшими кустами, Марк выпрямился, обхватил милиционера и повалил на себя. Его крик стал особенно пронзительным, в нем не было ничего человеческого, только боль погибающего волчонка. Разъяренная самка вылетела на поляну. Ее налитые кровью глаза заметили врага, напавшего на беззащитного детеныша. Волчонка не было видно, но его беспомощный предсмертный крик из-под жестокого человека разрывал материнское сердце. Волчица прыгнула на спину изверга. Ее острые клыки вонзились в шею жертвы, мощные челюсти безжалостно сжимались, теплая кровь толчками заполняла пасть.
Когда конвульсии врага прекратились, волчица оттащила безжизненное тело. Она хотела броситься к спасенному детенышу, чтобы зализать его раны, но замерла в недоумении. Волчица часто дышала, с ее клыков капала кровь, а удивленные глаза таращились на другого человека. Он равнодушно молчал.
В наступившей тишине, на вершине горы, волчица вдруг услышала радостные повизгивания  своих малышей. Милое сердцу тявканье раздавалось в лощине со стороны ручья. Лежащий человек что-то сказал. Волчица не понимала слов, но голос был добрым и направляющим. Утомленный зверь затрусил вниз по склону к своим детенышам.
Гибель милиционера в пасти зверя лишь подчеркнула для районного начальства дикость здешних мест. Вновь назначенный сотрудник не спешил посещать глухое село. Зачем, если важных дел и так хватает.
Самые опытные местные охотники с дюжиной собак устроили на волчицу облаву. Но она заблаговременно ушла в глубь тайги. Странный обеспокоенный голос с вершины горы предупредил ее о смертельной опасности.

Глава 33

Удаган с воодушевлением обучал Марка шаманским премудростям. Тот проявлял завидные успехи. Но сразу выяснилось, что внешний антураж: диковинный костюм, хитрые телодвижения, правильный огонь, ритуальные запахи – ученика совсем не интересуют. Композитор готов был сутками напролет внимать звукам бубна, вслушиваться в особенности горлового пения, повторять вскрики и завывания Учителя и тщательно изучать звон каждой подвески или колокольчика. Он присутствовал на всех обрядах комлания, но, как с удивлением заметил Удаган, сидел с закрытыми глазами. Всполохи пламени и блеск подвесок мешали Марку сосредоточиться на необычном ритме и звуках. Глаза он открывал только для того, чтобы убедиться в воздействии звукового ряда на слушателей.
Через год Марк изучил все возможности шамана и впал в уныние. Трепетное ожидание приобщения к таинству, вселяющему безграничную любовь, сменилось разочарованием. Искусство шамана сводилось к удивительному владению ритмом, тон которому задавали удары бубна, довлеющие над прочими звуками. Колокольчики, побрякушки, гортанные возгласы лишь подчеркивали в нужных местах ритм и помогали основному тону завладеть умами слушателей, чтобы затем убедить их в чем угодно.
Удрученный Марк предлагал шаману провести обряд без костра в середине дня, гарантируя тот же результат. Удивленный Удаган отмахивался от подобного святотатства. Веками предки призывали духов только в преддверии ночи у ритуального костра с можжевеловым запахом. Так будет и впредь. Негоже ломать сложившиеся устои.
Композитор быстро разобрался, что основной целью шаманской музыки и, связанного с нею ритуала, является внушение безграничной веры и священного трепета в окружающих. Это было страшно далеко от безотчетной любви и рабского обожания. Расспросы Учителя ни к чему не привели. Удаган поделился всем, что умел.
Еще через год шаман доверил Марку провести обряд комлания. Композитор справился с заданием блестяще. Пугать и убеждать он умел всегда. Удаган был доволен и принялся за изготовление для Ученика шаманского бубна. А Марк после своеобразного экзамена замолчал, замкнувшись в себе.
Зима прошла в тишине. Марк перестал разговаривать даже с Таной, хотя она с радостью показывала ему растущий живот и просила приложить ухо. И без этой церемонии он слышал биение двух новых сердец в женской утробе, но никак не реагировал. Что здесь особенного? Он не раз встречал женщин, беременных двойней.
К весне его тоска достигла такой степени, что Марк на глазах стал чахнуть. Однажды по весне поднявшись на гору, он прилег на привычное место и долго не мог подняться. Он слушал пробуждающуюся природу, резвящихся птиц и хлопоты животных, но всё это было уже знакомо ему и не доставляло прежней радости. Обостренный слух ловил малейшие колебания на многие версты вокруг, но все долетавшие шумы, в том числе первый писк новорожденных, уже хранились в глубинах его памяти. Марк пролежал без движения целый день и ночь, и наутро ему стали противны все звуки в мире.
Он нашел в себе силы, чтобы подняться. Не обращая внимания на условные сигналы Таны, успешно разрешившейся двойней, на ослабленных ногах он спустился в ущелье и проник в узкую, но глубокую пещеру, о существовании которой давно догадались его уши. Он заложил вход сосновыми ветками и мхом, а сам забрался в самую глубь. Здесь было тише, однако проклятые уши все равно улавливали отдаленный звонкий стук на поверхности. Марк заткнул ушные раковины пластами мха и крепко натянул на голову шапку-ушанку. Стало тихо. Композитор уснул и забылся.
Он пролежал в пещере больше недели, лишь изредка поднимаясь и слизывая влагу с каменных стен. Здесь его и обнаружила отчаявшаяся Тана. Она взвалила исхудавшее тело на спину и принесла Марка домой. Отвары, колдовские снадобья и фабричные лекарства, прописанные доктором из района, не помогали. Большую часть времени Марк пребывал без сознания, температура его тела не поднималась выше тридцати пяти градусов, но любящая женщина не позволяла ему умереть.
Композитор полностью утратил интерес к жизни. Всё, что можно было услышать в подлунном мире, он уже слышал. Все, звуки, которые можно было использовать для достижения своей заветной цели, он уже испробовал. Но великая мечта оставалась недостижима. Зачем же тогда жить?
В таком состоянии: между жизнью и смертью, он провел три года.
А рядом росли его дети: сын и дочь. Крепкий малыш, как и все мальчишки, резво бегал, гонял куриц, лазил на сарай и получал ссадины. Хрупкая девочка сторонилась озорного братца. Чаще всего она молча сидела на скамеечке, погруженная в непонятное созерцание. В эти минуты Тана узнавала в ней черты Марка.
Как только внуки научились ходить, шаман Удаган зачах и тихо скончался. Перед смертью больше всего он печалился о том, что так и не сумел воспитать достойного ученика. Сельчане жалели Тану. Отец умер, муж хворый, и два мальца на шее.
А жизнь в алтайском селе шла своим чередом.
В начале 1959 года в деревню провели электричество. По этому случаю у сельсовета установили фонарный столб с единственной лампочкой под конусной жестянкой, а на угол общественной хаты повесили репродуктор. К нему подсоединили радио, которое включали по выходным и праздникам.
С приходом весны Тана все чаще открывала форточку, чтобы выветрить затхлый воздух комнаты, в которой лежал больной муж. Однажды Марк очнулся от звуков бодрого марша. Каждый аккорд был ему болезненно знаком, и будил смутные воспоминания о чем-то далеком и призрачном. Это была музыка, которую он написал для Норкина. Она звучала в записи оркестра, в котором Композитор знал звучание каждого инструмента. Патриотический марш сменился легкой мелодией нежной песенки. Проникновенный девичий голосок рассказывал историю несчастной любви.
Острый подбородок Марка потянулся вверх, исхудавшая рука откинула одеяло. Он попытался встать и свалился с кровати. На шум прибежала Тана. Она собралась уложить мужа обратно в постель, но Марк, опершись на нее, показал, что хочет подойти к окну. Он отодвинул занавеску и зажмурился от яркого света. Певица, преисполненная чувством неразделенной любви, дважды повторила последние строчки грустной песни. Марк узнал ее.
Это была та самая девчонка из генеральской семьи, Марина Васильева. Она выросла и созрела. Даже плохое качество записи не могло скрыть магическое обаяние ее чудного голоса.
Композитор открыл глаза и досадливо поморщился. Он понял, что тот путь к тайне, который он выбрал несколько лет назад в Москве, был единственно верным. Шаман дал ему многое для познания ритма и его влияния на психику, но в целом это было потерянное время. На затененной створке окна Марк заметил свое отражение. Отросшая борода отчасти прикрывала шрам на шее. Если он с трудом узнает себя в этом нынешнем облике, то остальные и подавно, с удовлетворением подумал Марк. Можно возвращаться в столицу, поближе к концертным залам, где выступают любимые народом исполнители. Сначала он изучит их, а затем настанет черед самой лучшей из всех – Марины Васильевой.
С непривычки у Марка закружилась голова. Тана подхватила его, и не могла сдержать слезы радости. Любимый человек наконец-то поднялся и впервые за три года проявил интерес к жизни.
С этого дня Марк начал усиленно питаться, совершал пешие прогулки, постепенно восстанавливая одряхлевшие мышцы. В апреле он уже уверенно колол дрова и делал большую часть мужской работы по хозяйству. Тана радовалась выздоровлению мужа. В сельсовете по ее просьбе их расписали. При регистрации брака Марк взял фамилию жены, и ему выдали новый паспорт на имя Марка Шаманова.
В мае 1959 года Композитор покинул алтайскую деревню. Как он ушел, не видел никто. Только маленькая дочь, проснувшаяся на рассвете, долго слушала мягкие шаги по старой траве в обход луж. Она знала, как звучит обувь любого жителя деревни. Ее отец уходил, но девочку это совсем не печалило. Ведь он почти не издавал звуков, и поэтому был ей совершенно неинтересен.

В начале июня на перрон подмосковной станции Литвиновка сошел высокий, немного сутулый человек в стареньком наглухо застегнутом пальто с поднятым воротником. Поправив шарф под черной неаккуратной бородкой, он спустился в дальнем конце перрона, пересек железнодорожные пути и ступил на ничем непримечательную грунтовую дорогу. Спустя полчаса он уверенно свернул в поле и вышел к крайнему дому небольшой деревни. Перед тем, как открыть калитку, молодой человек остановился и слегка приподнял подбородок. Со стороны казалось, что он на миг заслушался пением птиц. Затем сутулый бородач прошел во двор и постучал в выбранное окошко. Когда за стеклом дернулась занавеска, и показалось лицо старухи в темном платке, гость радостно произнес:
- Баба Тонь, я вернулся!
Наутро хозяйка дома скончалась. Так бывает со старыми людьми после очень сильных переживаний. Особенно, если ночью к ним добавляется тревожный вой.

Глава 34

Похоронили хозяйку, как и положено, на третий день. Из родственников присутствовал только внук Марк, сын давно сбежавшей из села непутевой дочери Настьки. Композитор подслушал житейскую историю одинокой старушки еще в 1952 году, когда выискивал подходящие жерты в Подмосковье. Тогда же он и заявился к ней, рассказал о погибшей во время войны матери, которая завещала обязательно навестить бабушку. Старушка поверила всему, что рассказал ей вновь обретенный внук. Доверительной интонацией и нотками убеждения Марк владел в совершенстве. Композитор нуждался в доме, о котором не знают вездесущие чекисты. Здесь он хранил материалы своих зловещих исследований.
Под вечер, выпроводив соседку, помогавшую провести поминки, Марк зашел в сарай. Сдвинув хлам, сваленный в углу, он поддел крайнюю доску. Рука извлекла из-под пола зеленый железный ящичек. По шороху бумаг внутри, он понял, что всё на месте. Щелкнул замочек, откинулась крышка. А вот и фотографии, которые он сделал над трупами располосованных жертв. Прошло целых семь лет, но они отлично сохранились.
Композитор вернулся в дом, аккуратно разложил бумаги на столе. Всё подписано и систематизировано. Это носоглотки, гортани, языки, горло людей с обычными вокальными способностями. Десять комплектов снимков, снятых крупным планом, сразу после разрезания, когда тело еще сохраняло природное тепло, и из тканей не успела вытечь кровь. Рядом школьная линейка, чтобы можно было измерять и сравнивать. А вот такие же фотографии Милоша Ремера. На первый взгляд отличия минимальны. Но между их голосами пропасть, разделяющая обыденность от прирожденного таланта. Чтобы понять суть и выявить закономерности надо эту пропасть заполнить. Он должен планомерно исследовать характеристики голосовых аппаратов хороших ораторов и актеров, постепенно продвигаясь к всенародно любимым певцам.
Марк извлек сверток с самого дна ящика, развернул фланелевую тряпицу. На его ладони блестели и позвякивали острейшие хирургические инструменты. Теперь ему есть чем заняться. Он прошел в чулан. Добрая бабушка сохранила фотоувеличитель в исправности.
Новоявленный «внук» на правах наследника поселился в доме покойной «бабушки». Немногочисленные жители деревни узнали, что он учитель музыки, преподает в Москве, но устал от городского шума и решил пожить на природе. Благо, домишко еще крепкий, и до столицы путь недалек. Пусть живет! Сразу видно – тихий, порядочный человек, не чета местным забулдыгам. Женщины-одиночки пробовали прибрать к рукам нормального мужичка. Но их заходы потерпели неудачу. Знать, брезгует городской интеллигент деревенскими бабами.
Композитора оставили в покое.

- Сергей Васильевич, помните, вы упоминали дело Потрошителя? – молодой и энергичный лейтенант КГБ Владимир Нестеров вихрем ворвался в просторный кабинет для нескольких сотрудников, на ходу снимая мокрый плащ.
- Джека-Потрошителя? Так это в Англии. – Подполковник Трифонов приводил в порядок бумаги на своем столе, намереваясь убрать их в сейф.
- Нашего Потрошителя. Там еще горло у трупов кромсали.
- В начале пятидесятых было несколько похожих случаев в разных городах. Но эти убийства, насколько я помню, раскрыты. А ты почему спрашиваешь?
- Я сегодня был по делам в МУРе. Так они уже бригаду сформировали. Пять убийств за четыре месяца со следами хирургического вскрытия тел.
- Какие органы?
- Лицо, шея. Однотипные профессиональные разрезы.
- Кто жертвы?
- Да, разные люди. Преподаватель института, артистка театра, диктор на радио, ресторанная певица и даже тамада.
- Тамада? У нас что, такая профессия есть?
- Спившийся артист, который на свадьбах и банкетах подрабатывал. Знаменитость, в своем роде. Недостатка в заказах у него не было.
- Какие версии? – заинтересовался Трифонов.
- Если рассматривать каждое конкретное убийство в отдельности, то версий предостаточно. А вот если все вместе – тут загвоздка. Жертвы совершенно из разных кругов общения, живут в разных районах и между собой не знакомы.
- Но убийства-то однотипные?
- Вот МУРовцы и ломают голову. Ведь как нас учили, найди мотив, он выведет на преступника. А здесь с мотивами сплошные неувязочки. Вы что-то говорили про похожий случай. В Венгрии.
Подполковник Трифонов задумчиво вертел в руке ключи от сейфа. Он припомнил разговор с генералом Бурмистровым о Композиторе во время полета в Семипалатинск. Тогда генерал говорил больше намеками, но после роковых событий в колонии, Трифонов и сам во многом разобрался. Агента Композитора с тех пор так и не нашли. А за ним должок – смерть генерала Бурмистрова, которого Трифонов считал своим наставником. 
- Не подключиться ли нам к этому делу? – неожиданно произнес он.
- Всё к этому идет, Сергей Васильевич. Вы думаете, почему коллеги с Петровки мне о нем так подробно рассказали? На уровне главков, по-моему, уже всё решено.
- Тогда ждать не будем. Затребуй копии всех материалов.

Уже целый час Композитор потягивал теплое пиво, переминаясь с ноги на ногу у высокого столика в маленькой пивной. В помещении было шумно и накурено. Это не мешало Марку следить за тем, что происходило в ста метрах на соседней улице. Он расположился у единственной открытой форточки и прекрасно слышал, как по каменным плитам мимо нужного ему подъезда проходили десятки людей. Он ждал размашистые уверенные шаги, стремительно набирающего славу, молодого поэта.
Композитор ждал его уже второй день. Накануне поэт выступал на литературном вечере в Политехническом музее. Марк присутствовал там. Публика с восторгом принимала простые, в меру наглые рифмованные строки. Поэт не упустил случая пожаловаться, что его почти не печатают. Наивный! На журнальных страницах его стихи не произвели бы и десятой доли того эффекта, как при живом исполнении. А всему виной был глубокий вибрирующий голос молодого человека, за которым сейчас охотился Композитор. Вчера поэт вернулся домой сильно выпившим, в обнимку со смазливой поклонницей. Операцию пришлось отложить.
Пиво в кружке закончилось. Брать вторую порцию нелюбимого напитка Марк не хотел, к тому же, пивная скоро закрывалась. Он вышел на улицу, расправив высокий воротник тонкого джемпера. Начало осени было теплым, но Марк всегда стремился закутать привередливое горло. На боку висела гофра фотоаппарата, а в руке болталась авоська с единственной бутылкой «Дюшеса». Сладкая вода с пузырьками гораздо лучше горького пива, но пить ее пока нельзя, бутылка может пригодиться. Композитор задержался в переулке, выходившем на параллельную улицу, ощупал большой сверток с хирургическими инструментами в правом кармане бесформенного плаща. Нужно дождаться одаренного лоботряса. Это последняя необходимая ступенька его плана, перед завершающим этапом. Вслед за поэтом он переключится на самых популярных и любимых народом певцов и певиц.
А вот и знакомый перестук туфель на тонкой подошве. Явился! На этот раз - один!
Композитор первым подошел к подъезду и стремительно вбежал на этаж выше нужной квартиры. Рука сжала горлышко бутылки. Поэт протопал на третий этаж. Звякнули ключи, щелкнул замок, скрипнула открываемая дверь. Ни мягких шагов, ни сдержанного дыхания  Композитора, витающий в облаках поэт не услышал. Что уж говорить о биении сердца постороннего человека за спиной.
Поэт привычно шагнул в темную квартиру, рука потянулась к выключателю. Бутылка чпокнула по беззащитному затылку, тело грузно осело на старый коврик.
Через пять минут раздетый до пояса молодой человек лежал поперек кровати. Ноги свешивались на пол, зато голова и шея располагались очень удобно, у самого края. Бедняга еще дышал. Удар бутылкой его лишь оглушил. Это хорошо, подумал Композитор. Чем живее тело, тем точнее исследование. Он никогда не душил будущих жертв, ему требовалось неповрежденное горло. Слабых он усыплял, а сильных бил по голове.
Чмокнули, натянутые на руки, резиновые перчатки. Справа и слева от тела Композитор аккуратно разместил скальпели, разномастные ножи, пилку и клещи. Выбрал самый большой нож. Первым будет глубокий продольный разрез шеи. Его лучше делать снизу вверх. Пусть поэт умрет быстро.
Композитор встал за макушкой жертвы, примерился и вонзил острие ножа в ложбинку над ребрами. Уверенное движение на себя, и лезвие уперлось в центр подбородка. Поэт дернулся, два толчка сердца выплеснули кровь на покрывало. И тело затихло. В дальнейшем слышался только хруст ломаемых хрящей и вязкое скольжение скальпеля по разрезаемым мышечным тканям.   
После жестоких хирургических процедур наступало самое интересное. Инструменты были убраны, рядом с жертвой появилась линейка. Щелкнул затвор фотоаппарата, блеснула вспышка. Композитор с видимым удовольствием сделал несколько привычных кадров распотрошенной носоглотки. Палец в хирургической перчатке прикрыл беспомощную челюсть, Марк перешел к снимкам горла и шеи, вывернутых наизнанку. Он уже знал, что снимать, и под каким углом, чтобы точнее зафиксировать строение голосового аппарата поэта.
Закончив кропотливый процесс, Композитор подобрал не разбившуюся бутылку «Дюшеса» и устало опустился в кресло. Рука в перчатке смахнула прилипшие волоски, чпокнула пробка, сладкий напиток после тяжелой работы был особенно приятен. Марк осмотрелся. Его внимание привлекло достаточно редкое и дорогое устройства – бытовой магнитофон. Он припомнил, что в руке вернувшегося поэта была плоская квадратная коробочка с магнитофонной пленкой. Композитор прошел в прихожую, поднял с пола пленку, вставил в магнитофон.
Тугой переключатель благородно клацнул, бобина с пленкой завертелась. Из динамика послышались звуки рояля. После короткого вступления, просто и без затей запела девушка. Композитор встрепенулся, он сразу узнал голос Марины Васильевой. Девушка напевала легко, совсем не стараясь, она практически проговаривала текст. Но даже этого было достаточно, чтобы почувствовать всю силу ее удивительного обаяния. В какой-то момент девушка запнулась, и озорно замурлыкала в такт музыке.
- Почему не поешь? – не останавливая игру на рояле, вмешался музыкант.
- У него почерк плохой.
- Я помогу. – Марк узнал голос поэта.
Зашуршала бумага. Мужской баритон осторожно затянул песню, девушка смело подхватывала окончания строк. Когда стихли последние аккорды, музыкант похвалил певцов:
- Замечательно! Мариночка, выучишь сегодня текст, и завтра мы попробуем уже с оркестром. Я чувствую – получается шлягер.
- Давай без этих иностранных словечек, - выказал недовольство поэт.
- А для тебя, блюститель русского языка, я наиграю новую мелодию. К концу недели жду стихи.
- Я справлюсь и за день.
- Не хвались. Сначала послушай.
Зазвучала музыка. Когда смолк последний аккорд, сидевший за роялем, спросил:
- Ну, как?
- Я почему-то увидел хромую собаку, которую выгнали из богатого дома после того, как она попала под машину.
- Миша, и почему тебя все время тянет на щемящую лирику? Давай на этот раз что-нибудь комсомольско-патриотическое. Мариночка должна исполнять не только лирические песни. А то ей не утвердят сольный концерт.
- Комсомольцы-добровольцы – это не для меня.
- А вот мы возьмем и обратимся к другому автору! Правда, Мариночка.
- В детстве у меня была собака. И ее сбила машина, - грустно произнесла девушка.
- Я напишу про это.
- Для своих выступлений, Миша, пиши, что хочешь. А нам надо репетировать.
Марина исполнила еще две песни. Завороженный дивным голосом, Композитор не смел выключить магнитофон. На пленке была рабочая запись сегодняшней репетиции. Поэт принес ее, чтобы поработать над текстом новой песни. Но не успел.
Покидая квартиру поэта, Марк забрал громоздкий магнитофон с собой. Пусть думают, что это ограбление. Для пущего правдоподобия он выгреб из карманов погибшего все деньги и блокнот. Хотя магнитофон и опасная улика, он хотел иметь возможность в любой момент слушать самый очаровательный голос в мире. Придет время, и он узнает его тайну.
И присвоит ее голос себе.

Глава 35

Подполковник КГБ Сергей Трифонов несколько часов рассматривал бумаги покойного генерала Бурмистрова, полученные из секретного архива. В папке содержались данные по десятку очень жестоких однотипных убийств в разных концах страны. События датировались 1952 годом. Похожим образом расправились и с Милошом Ремером в Будапеште. Во всех случаях жертвам вспарывали рот, нос и горло. Только глаза оставляли в покое. По ним и происходило первоначальное опознание трупа.
С тех пор прошло больше семи лет. И точно такие же убийства вновь стали повторяться.
Подполковник сравнивал старые и новые фотографии с мест преступлений. Лица растерзанных жертв были разрезаны одним и тем же способом. Но если раньше огласки удалось избежать, сейчас, после убийства нескольких известных людей и двух очень  популярных певиц, в высших кругах Москвы в открытую заговорили о появлении жестокого маньяка. В начале пятидесятых при Сталине обыватели боялись обсуждать непонятные убийства и исчезновения людей. С приходом к власти Хрущева начальство стало требовать найти убийцу и предать его публичному суду.
Уже месяц Сергей Трифонов входил в объединенную следственную бригаду МУРа и КГБ по раскрытию загадочных убийств. Он знал, что к расследованию привлечены десятки оперативников, опрошены сотни потенциальных свидетелей, но удивительным образом никто из них ничего не заметил и не услышал. Редкие улики, найденные на месте преступлений, не проясняли ситуацию. Лучшие ученые психиатры давали разные трактовки мотивов злодеяний и личности убийцы.
Рассматривая засекреченные материалы семилетней давности, подполковник заметно нервничал. Сопоставив старые даты из двух разных дел, он в возбуждении сжал кулаки. Стакан выпитой воды его не успокоил. Так вот почему был изолирован агент по кличке Композитор! Как только он оказался в камере – зверские убийства прекратились! Покойный генерал Бурмистров раскусил Композитора. Арестовал его, а выпустил только через год, когда возникла острая необходимость в его уникальных способностях. И Композитор исчез. А генерал погиб по его вине.
Сразу после трагических семипалатинских событий Трифонов досконально изучал досье Композитора. Первая реакция – найти и отомстить за смерть начальника – сменилась боязливым восхищением. То, что проделывал Композитор, с трудом могли объяснить даже ученые. Трифонов понял, что столкнулся с невероятным человеческим феноменом, способности которого можно использовать не только в угоду спецслужб. С тех пор он разыскивал Композитора отнюдь не для мести. Он пришел к убеждению, что природный талант этого человека должны исследовать ученые, чтобы употребить его на благо всего общества.
Но в 1953 году Композитор бесследно исчез. Постепенно Трифонов укрепился в мысли, что его покарали семипалатинские зеки. Но сейчас возобновилась серия необычных убийств, как две капли воды похожих на те, что происходили семь лет назад. Кто стоит за ними? Новый маньяк? Но это нереально, ведь даже разрезы на жертвах сделаны одним и тем же способом.
Сергей Трифонов положил перед собой фотографию Композитора. Вывод напрашивался сам собой. Пропавший агент вновь появился в Москве. Подполковник не знал, как отнестись к этой новости. С одной стороны, ужасный маньяк с феноменальными возможностями вышел на кровавую охоту. С другой стороны, появился шанс схватить уникального человека и подвергнуть всестороннему исследованию.
Определившись с личностью подозреваемого, подполковник вернулся к изучению материалов последних убийств. Что общего между жертвами? Почему преступник выбрал именно их? Зачем он кромсает им рты и горло? Ответ нашелся быстро. И он был ужасен. У всех жертв основным рабочим инструментом являлся голос, они выделялись своим обаянием и магическим воздействием на публику. Композитор же всегда интересовался уникальными звуками. Разрезая горло, он прорывался к источнику зарождения голоса. Восемь жестоких убийств. И каждая последующая жертва обладала всё более весомым вокальным талантом. Преступник планомерно продвигался к лучшим из лучших. А если так, скоро он доберется до самых знаменитых певцов и певиц.
Трифонов вглядывался в печальный лик Композитора на фотографии. Неужели ты способен на это?
Действительность подтвердила выводы подполковника.

Наутро стало известно об очередном зверском убийстве известной певицы. Ее изуродованное тело нашли в собственной квартире в престижном доме на улице Горького в самом центре Москвы. Ни консьержка, ни соседи ничего подозрительного не смогли припомнить.
Требовалось принять срочные меры. По распоряжению руководства КГБ, все знаменитые исполнители были предупреждены об опасности и взяты под круглосуточную охрану. Зная, с кем имеет дело, Трифонов добился, чтобы личную охрану певцов осуществляли самые опытные сотрудники его ведомства. Он отобрал и проинструктировал каждого из них. Вооруженные офицеры в гражданском, сменяя друг друга, повсюду сопровождали артистов. По ночам они дежурили в их квартирах.
Но и это не помогло.
Через неделю прямо в гримерной была растерзана еще одна певица. Перед тем как оставить артистку одну, охранник обследовал комнату, проверил окно. Во время переодевания певицы офицер находился снаружи. Он отлучился всего на пару минут для срочного разговора с начальником по телефону. Охранник уверял, что с ним беседовал не кто иной, как подполковник Трифонов. Он хорошо запомнил его голос и не мог перепутать. Получив инструкции, охранник вернулся и постучал в дверь гримерной. Певица ответила, что с ней всё в порядке и просила не беспокоить. Он и дальше слышал, как она напевала то одну, то другую строчку, готовясь к концерту. Когда же объявили ее выступление, певица не вышла. Прибежавший администратор вместе с охранником взломал дверь. Они увидели кровавую плоть вместо чудесного лица всенародной любимицы. Тут же раздался жуткий вопль. Крик был настолько страшен, что оба отпрянули, загородились руками и зажмурили глаза. Они не заметили, покидал ли кто-нибудь гримерку за то время, что оба пребывали в шоке. На месте дерзкого преступления, как обычно, остались заляпанные кровью хирургические перчатки и фартук.

Адъютант генерала армии Алексея Васильева распахнул высокую дубовую дверь и жестом предложил Трифонову войти в кабинет. Располневший, абсолютно лысый генерал стоял около большой карты Европы, словно намечая направления будущих главных ударов. Покосившись на вошедшего, он, вместо ответа на приветствие, хмуро сообщил:
- Подполковник, с сегодняшнего дня охрану своей дочери я взял на себя. Ваших людей сменили мои офицеры.
- Но мои сотрудники – хорошие профессионалы.
- Они уже показали себя в деле. Вопрос решен! Я пригласил вас не для этого. – Генерал вернулся на рабочее место, исподлобья указал Трифонову на стул. – Меня интересует следующее. Что вам известно о преступнике? Как он выглядит? И почему он, черт возьми, охотится на лучших певиц?
- Товарищ генерал армии, мы вычислили его. Это человек с уникальными способностями. Его зовут - Марк Ривун. Ранее он использовался нашей организацией для выполнения спецзаданий, но… отбился от рук.
- Ах, вот как. Сами вырастили маньяка на нашу голову! Почему к стенке не поставили?
- Семь лет назад ему удалось скрыться. Косвенные данные говорили, что он погиб.
- Прошляпили! Есть фотография?
- Вот. Но она датирована 1952 годом. А здесь описаны приметы преступника.
Генерал взял протянутые документы.
- Хлюпик. Поэтому он и нападает на женщин. С мужиками ему не справиться.
- Хочу заметить, что он обладает странным голосом, который позволяет ему управлять людьми и даже убивать их.
- Голос? Какой, на хрен, голос! Убивает то он ножом!
- Да. Но ранее Композитор не раз использовал голос. Я сам был свидетелем.
- Композитор? Он что, писал музыку?
- И неплохую. У него разнообразные музыкальные способности. Но его сочинения присваивали другие. Возможно, сейчас он мстит за это.
- Но при чем тут певицы! Пусть режет композиторов и музыкантов.
- Действия маньяка объяснить трудно. Может быть, он сохранил личную обиду на одну из певиц, и сейчас отыгрывается на самых лучших из них. Он выбирает народных любимцев. Ваша дочь самая популярная молодая певица. Я слышал, у Марины скоро сольные концерты в Москве?
- Да. И отменять их она не собирается.
- Девушка наверняка попала в поле зрения Композитора. Вы зря отказались от услуг профессиональных охранников.
- О своей дочери я позабочусь сам! Этот подонок, - генерал потряс фотографией, - к ней и на шаг не приблизится.
- Товарищ, генерал армии, прошло более семи лет. Мы не знаем, как Композитор выглядит сейчас.
- Человека со шрамом на шее мои люди разглядят. Всё! Вы свободны. Если будет новая информация, сразу докладывать мне.
Около выхода из кабинета подполковник обернулся.
- Товарищ генерал армии, если ваши люди заметят что-то подозрительное, сообщите, пожалуйста, мне.

Глава 36

Марк Шаманов одобрительно взглянул на афишу, предъявил билет и вошел в концертный зал. Он уже привык к своей новой фамилии. Паспорт, полученный в сельсовете на Алтае, помог ему устроиться частным репетитором по фортепьяно в две семьи, проживавшие в том же районе, что и Марина Васильева. Нужные рекомендации он сам организовал по телефону. Полученных денег хватало на непритязательную жизнь, а большего Композитору не требовалось. Его влекла единственная цель, ради которой он был готов на всё.
Марк прошел в зал и занял место в центре на одном из последних рядов. Он специально приобрел билет сюда. Ему не требовалось лучше видеть своего кумира на сцене, ему надо лучше слышать. А здесь прямой и отраженный звук накладываются друг на друга самым идеальным образом. Композитор пришел на заключительный сольный концерт Марины Васильевой. Девятое выступление в самом большом концертном зале столицы – и каждый день аншлаг! Трижды он слушал ее концерт через стену, прогуливаясь среди кучек взвинченных поклонников, которым не достались билеты. Их галдеж мешал наслаждаться любимым голосом.
Композитор поудобнее расположился в мягком кресле и, желая сосредоточиться, по выработанной годами привычке, прикрыл глаза. Он слушал, как за плотным занавесом настраивают инструменты и ворчат уставшие музыканты. Это слышали многие из присутствующих зрителей. Его уши резал скрип расшатанных стульев под грузными исполнителями и топот ног возбужденного администратора, подгонявшего за кулисами всех и вся. Эти звуки были доступны единицам, с чрезвычайно обостренным слухом. Но его чувствительность простиралась дальше, за неподвластные никому горизонты. Словно невидимый ветерок он пронесся через сцену, попетлял по коридорам и протиснулся в узкую щель под дверцей гримерной.
Там скуластенькая рыжеволосая девушка с огромными доверчивыми светло-зелеными глазами надевала концертное платье. Вжикнула длинная молния на спине, ладошки оправили расклешенный подол, босые ноги юркнули в туфли-лодочки. Девушка топнула каблуками, проверяя удобство обуви, и расположилась перед зеркалом в высоком кресле. Большой костяной гребень методично зашуршал сквозь гладкие волосы, перламутровые клипсы мягко защелкнулись на мочках ушей. Девушка придирчиво посмотрелась в зеркало и осталась довольна собой. От улыбки на ее правой щеке образовалась ямочка.
Зашуршала бумага. Девушка разгладила на столике большой лист с рукописным текстом, всмотрелась в наспех написанные рифмованные строки. Ямка на щеке исчезла, брови озабоченно сдвинулись к центру. Девушка напевала слова, плавно жестикулируя рукой и раскачиваясь в такт мелодии гибким телом.
Композитор знал, что за листок перед ней. Из карманов убитого поэта он выгреб не только деньги, но и блокнот со стихами. Там были и строки про хромую собаку, которую выгнали из дома жестокие хозяева. В последний свой вечер поэт все-таки успел написать стихи для новой мелодии. Однако она уже звучала на концерте Марины с совершенно другими вычурными патриотическими словами. Марк убедился, что для грустной истории о собаке нужна иная музыка, пронзительная и трепетная. Он быстро написал на том же листе ноты и три дня назад подкинул песню вместе с цветком в машину певицы.
Девушка увлеклась. Настойчивый стук в дверь заставил ее вздрогнуть.
- Марина! Зрители ждут. Пора, - поторопил администратор.
Певица глотнула чистой воды и побежала на сцену. Не отставая ни на шаг, за ней скрипели ботинки двух рослых охранников с военной выправкой. К этому времени зал уже несколько минут дружными аплодисментами вызывал свою любимицу. Композитор зря ладоши не мял. Он дважды хлопнул, когда каблучки туфель-лодочек с каменных плит коридора ступили на деревянный настил сцены. Охранники остались за шторой. Без объявления зазвучала музыка. Певица кокетливо взмахнула рукой и начала концерт с той самой песни, рабочая запись которой хранилась у композитора.
Марина вдохновенно исполняла одну песню за другой. Ее чудный голосок звенел, дрожал, серебрился и мягко проникал в душу каждого зрителя. Сегодня она была в ударе. Публика млела от восторга, таяла от любви и разрывалась от вожделения. Каждый, кто находился в зале, в этот момент был влюблен в нее.
Перед последней песней девушка объявила, что посвящает ее своему другу, погибшему поэту. Оркестр заиграл грустную мелодию, которую написал Композитор. Марина, склонив голову, стояла перед микрофоном. Опущенные пряди волос закрыли ее вспотевшее лицо. Она начала тихо, без надрыва, словно давая возможность отдохнуть уставшим голосовым связкам. Она просто шептала в микрофон, а зрители послушно замерли, боясь пропустить хотя бы слово. Но во время припева она тряхнула головой, воздела руки и вытянула тонкую шею. Голос, набравший силу, взлетел, затрепетал под куполом концертного зала и осыпался искрящими осколками, раня души слушателей болью сопереживания. Следующие два куплета, как раскачавшиеся качели, прозвучали на более высоких нотах, а последние строки песни Марина выплеснула в зал обжигающей волной. Когда голос стих, публика не могла дышать, у многих по щекам катились слезы. И лишь спустя минуту ошеломленные слушатели разразились аплодисментами.
Сжавшийся в кресле Композитор безмерно завидовал певице. Даже он, понимая колдовскую сущность ее голоса, почувствовал укол любви к этой хрупкой девушке. В какой-то момент он подумал, что зрители аплодируют его песне, его таланту, его мелодии. Но нет. Ни одна, даже самая чудесная музыка, не сравнится с ее удивительным голосом. Музыка – это изящная оправа, а голос – восхитительный бриллиант, сияющий в ней.
Сгорбленный Композитор покинул зал, не дожидаясь окончания поклонов. «Мне нужен твой голос. Я украду его», - стонало от вожделения его воспаленное сознание. Марк был уверен, что придет время, и он доберется до юной волшебницы Марины Васильевой. Однако ее очередь еще не настала. В его ближайших планах числятся трое других знаменитых исполнительниц. Только имея полную картину всего спектра вокальных талантов, он коснется своим скальпелем тонкой шеи рыжеволосой девчушки.
А пока он поможет ей раскрыть ее великий талант. Он напишет для нее новую песню, гораздо лучше предыдущей. А стихи он возьмет из блокнота убитого поэта.   
..................................
..............


в КНИГЕ 46 ГЛАВ.
ПОЛНЫЙ ТЕКСТ В ИЗДАННОЙ КНИГЕ