Начало смотри: http://www.proza.ru/2012/04/17/1417
- Я, вот, думаю, Прокоп, - почесал подбородок Антон Иванович, - у баб всегда перед нами преимущества. Ты хоть чё, а она, если не дура, всегда своё возьмёт. И никогда не угадаешь всю правду об ней, злись, не злись…
- Эт, так! – Прокоп сорвал черёмуховый лист, растёр в пальцах. – Хотел её сюда, а она – нет. Я, говорит, не твоя, даже не думай! А, сама то! Вот и пойми?
…На третий, последний день работы, с утра кинула в ноги свёрнутые спальник и одеяло:
- Захвати вечером. В семь на выезде… У «Прощального» подождёшь…
Весь день Прокоп ждал вечера. С печью закончил, получил расчёт у подъехавшего майора, собрал инструменты, отнёс их туда, где останавливался, приезжая работать в райцентр, и ждал, и ждал, и ждал…
Высокие белые облака медленно ползли в синем вечернем небе. Чуть щебетали какие-то птахи. Рыжебокую корову прогнала мимо баба в посёлок. Откуда они шли, светились зелёные-призелёные луга, холмы, дальше – заросшие лесом горы, белая грунтовая дорога туда и тишина, тёплая бархатная тишина вечернего лета, когда солнце начинает чуть краснеть. Прокоп сидел на корточках у изгороди последнего поселкового магазина, а она, проходя мимо, только подмигнула, ничуть не замедлив свой лёгкий длинный шаг, и ему пришлось нагонять её, удерживая за спиной поклажу.
«Вот, совсем девчонка!» - поймал он себя на восхищённом чувстве к ней, идя чуть сзади. И только удалившись за последние огороды, пошли медленнее, вровень.
- Там видишь, кладбище наше? – а на лице с хитринкой улыбка, оглядела всего, небрежно пожевывая на ходу какую-то травинку. – Много места ещё! Как думаешь, нам достанется?
- Не к спеху! – его рабочие пыльные ботинки и её голубенькие чистые кроссовки всё дальше от посёлка и всё ближе к низине, к реке.
- Прокоп! Мне тридцать шесть, а тебе, вроде, как больше?
- Вроде… Пятьдесят два. Совсем старый?
На это она не ответила. Может быть и был ответ, но она оставила его, скрыла, где-то в себе, где-то там, где хранила многие свои тайны.
- А, работаешь где? - решился он.
- Отгадай! Кто летом свободен? Как здесь говорят – училка. Русский язык и литература.
Что-то такое Прокоп и предполагал.
- Люблю с молчунами, - выплюнула травинку, - хоть сама выговорюсь. Надо же с кем-то. Не люблю с бабами, с соседками. С мужиками проще… Да? А, что не спросишь, как звать?
- Да, вот… За тобой не успеваю… Скажешь?
- Зови, как все, как дети в школе – Марина Владимировна.
- Красиво!
- Так себе… Маринка – красивая картинка! Такой и жила, такой и мучилась… - опять лукаво улыбнулась. – Прокоп, нравлюсь тебе?
- Вся!
- Это ты меня не знаешь совсем…
Она была только на пол головы его ниже. Стройная. Заправленная рубаха подчёркивала талию, которой в её годы и не бывает у баб. Так он подумал и ощутил желание прикоснуться, положить свои ладони на её подвижный плоский сильный живот и, как бы в ответ на это, услышал:
- Только у вас, мужиков, всё одно на уме, да? Мне ли не знать! Ох, Прокоп, Прокоп! Идём туда, к той заводи, за осоку…
…А ведь хотелось ему вспоминать так, чтобы никого рядом.
- Солнце высоко… Ты, Антон, когда в райцентр с прикладом?
- Может – через неделю… Лакировать ещё… Что взял в библиотеке? Про любовь, небось? – он потянулся за книгой рукой без пальца.
- Про чужую. Про меня б, кто написал… пишут про царей.
- Мы с тобой разве кому нужны? Бабам? И то, только до сель…
…Сама выбрала местечко и махнула рукой, как приказала:
- Стели!
Разулась, села в позе «Лотоса». Прокоп рядом, скинув ботинки, утопив ноги в тёплый песок.
- Если с майором не идёт, что не бросишь? – начал осторожно.
- Давно бросила. Развод не даёт. Да и куда? – сверкнула глазами на Прокопа, покачала головой. – Куда мне надо, туда дороги нет… Утром ходила в церковь, свечки поставила. С душой надо построже, а не получается…
- Кому свечки? – Прокопа удивил такой поворот.
- Отцу и маме. Да, мужу. За упокой.
- А этот? Не понял я…
- Откуда ж понять? Был самый первый. Офицер. Жили в гарнизоне. Молодые были, ждали от жизни только хорошего… В первую чеченскую он ушёл как-то на службу и не вернулся. До сих пор никто, ничего не знает. Пропал без вести. Так и стала я и не вдовой и не женой… Ждала. Убивалась сильно. Ждала... Потом уехала к маме. Ещё ждала. А потом перестала… Что с собой захватил?
- Шоколадку.
- И всё?
- Ну, пиво ещё…
- Правильно. А то, что бы я тут с тобой делала, а? – засмеялась.
- Да, найдём, что делать…
Она снова заглянула Прокопу в лицо, покачала головой, вздохнула и, затуманился её взгляд:
- Вот и снова я стала вдовой… Ты оставил меня, не прощаясь.
Хоть в петлю, хоть на стену, хоть вой, белый свет, ненавидя и каясь…
В то время одна подруга сказала: «Что ты горюешь, ничего от тебя не останется…» Говорит, мужика надо. Да как я! Просто, говорит, выпьем и осмелеем. Так и пошло. А всем мужикам - одно и тоже… Скучно с вами.
- Ты же нашла себе?
- Я? Перебирать устала… Бывает - мужики бегают по бабам, а бывает - бабы по мужикам… Мама остановила, спасибо ей. Пропала бы… А был один, нескучный, поэт. Да, мне уже не то было нужно. А теперь - совсем ничего… Где твоё пиво?
…Вопрос приятеля прервал воспоминания Прокопа:
- Видел Прокоп, на чём в деревне сейчас все помешались?
- Сенокос кончать надо?
- Нет. Антенну воткнули. Телефонная связь пошла. Сотики покупает народ. Будет у тебя – и со своей кралей хоть когда поговоришь!
- А, и вправду! – Прокоп задумался. – Возьмешь Куприна, пока меня не будет? Почитай вечерком. Книжка - сила! Про любовь… - улыбнулся. - Собираться пойду. Автобус скоро.
- Ну, давай! Ты только, Ромео, голову не сверни! Из-за бабы-то…
…Из-за бабы! Нет, не просто баба, а одна такая на весь белый свет.
- А ты, Прокоп, крещёный?
- Не-а… К чему? Так жили, и ничего… Сын свихнулся, я говорил…
- Не понимаешь? Приду под свод церковный, под образа, постою… Всё легче…
- А что легче?
- Так тебе и расскажи всё! – это она уходила от ответа. – Может, и время для тебя ещё не пришло… Должен сам понять. Необъяснимое есть… Значит, рано тебе ещё. Легче… Что легче? Грешить легче! – заулыбалась, допивая пиво. – Иди сюда!
Он сразу пододвинулся, взял рукой её за плечо. Она оттолкнула:
- Только без рук!
Расстегнула свою рубаху. Скинула. Глаза стали хитрые, весёлые.
- Я чёрное люблю. Нравится?
Он… он чувствовал себя её рабом, завороженным её красотою и… Он и белья женского такого никогда не видел и не прикасался. Не отводя глаз своих от её тела, которое было, по его теперешнему чувству, не только для того, как у других баб, а больше, как драгоценность, для восхищения и любви, и он сейчас путался в своей одежде и очаровывался всё больше и больше этой женщиной.
- У меня друг есть, столяр классный. Он читал библию. Говорит, что дело было так, - вдруг нашёлся Прокоп, впившись взглядом в её плавные движения, в изящное обнажение. – Бог сделал землю. Потом Адама. Потом Еву. Она вкусила яблоко и в райские рощи…
- Кущи.
- Ну, не был, не знаю… только Бог очень осерчал и беды на людей с тех пор насылает…
- Ну и?
Она стояла перед ним на коленях обнажённая, с лукавой улыбкой и удивлённая этим рассказом, а он не успевал себя раздеть, не отрывая своего взгляда от её тела.
- Хватит! Не болтай! Лучше займись-ка своим подобием! Только сразу уговор – не целовать, не лапать – не люблю этого. И ещё – я сверху…
…Прокоп уставился в окно автобуса, но в его глазах были не сосны, луга, сопки и околки, улетающие мимо вдаль, а одни лишь встречи с ней, то, что перебило-изменило вдруг его жизнь, его помыслы и желания. Автобус кидало и трясло на неровной грунтовой дороге, но Прокоп этого почти не замечал.
…От реки возвращались устало. Он пробовал взять её за плечи, за талию, но всякий раз она отстранялась и шла опять чуть впереди.
- Только не вздумай влюбиться…
- Уже!
- Я не разрешаю, слышал? Серьёзно! Были у меня такие, что и вешались. Зачем это тебе? Выбрось из головы… Я не разрешаю меня любить! Постарайся…
«Какие глупости она говорит, - думал Прокоп, шагая и вглядываясь в яркое звёздное небо, - разве это в моих теперь силах?»
- Одно с тобой хорошо – слушать умеешь. Видишь – Полярная звезда? А это – Млечный путь, целая дорога. Кремнистый путь, у Лермонтова. Кремнистый, сияющий, как искры – потому, что спичек тогда ещё не было. И ружья запаливали искрой кремня, и трубки зажигали. А у Печорина спички уже были…
- А дети? У тебя были?
- С кем заводить-то? Такой так и не нашёлся больше…
Они входили в посёлок, собаки лаяли, вдали играла музыка.
- Что своему-то скажешь?
- А зачем? Ну, гуляла…
Загуляла я… Ах, любимый мой!Не пускай меня, не хочу домой!
Поцелуй ещё и со мной постой. Дома ждёт меня муж ревнивый, злой…
У меня мама любила в компании петь. Хорошо, когда гости… Но это не про нас. Езжай завтра к себе. Но тосковать будешь! Верно? Брось! И хватит жить одному. Поищи себе. Всё у тебя будет хорошо.
- А ты?
- Забудь! – и, поворачивая на свою улицу, оглянулась на стоящего на распутье Прокопа, махнула рукой и пошла к себе, не громко напевая:
-Не смотри в глаза, муж ревнивый, злой! Ох, не зря ты вдруг потерял покой!
Загуляла я, только не с тобой… Отпусти меня, нелюбимый мой…
Не уехал он и на следующий день. Пошёл искать ещё работу да ходить кругами у её дома. Зайти не решался, повода придумать не мог, а только, проходя мимо раз за разом, вглядывался в золотистые с белым шторы на окнах да в огородную зелень. Но не видел её. И от того потерял совсем покой и, даже, поймал себя на том, что стал разговаривать сам с собой и с ней. Кладя печь, объяснял, как это делает и почему, рассказывал о своей жизни и своих заботах. Он говорил это женщине, которая наверняка его понимала, терпеливо слушала и всегда была рядом. Ни с кем он не был так откровенен и словоохотлив. Теперь он не был одинок. Но только через неделю, зайдя в магазин купить себе чего-нибудь на вечер, увидел её там, у прилавка с большим пакетом продуктов. Увидел и замер, впитывая взглядом её черты, её движения, мимику. Она закончила разговор с продавщицей, повернула голову в сторону выхода, их взгляды встретились. Она даже не моргнула, даже не кивнула, а чуть задержала взгляд и взмахом руки подозвала к себе.
- Возьми. Поможешь отнести, - и это так буднично, так спокойно, словно он пришёл с ней и только ждал, чтобы сделать это.
- Привет! – Тихо буркнул Прокоп, взял ношу и, они вышли.
- Проводи, тяжёлая покупка… Что попусту возле дома бродить…
Он оглядел её – тёмные брюки, светлая рубашка с коротким рукавом…
- Красиво! – даже головой покачал.
- Спасибо!
- Ты никогда не красишься?
- Чтобы слушать, как обалдевшие мужики сзади грохаются оземь? Я – скромница! – Улыбнулась, а в глазах заиграли хитринки.
- Ага! – Согласился он иронично и вдруг выпалил:
- Будь моей женой! Марина, я серьёзно…
- Прокоп! – она только нахмурилась, продолжая идти рядом. – Я не могу быть женой. Мне скучно быть женой, ты разве не понял? Это уже улетело. Считай, что меня здесь нет. Так проще.
- Я после тебя не могу смотреть на других. То есть, смотреть то могу, но их – не могу, - выдавил Прокоп, тоже хмурясь, и это её рассмешило.
- Давай, давай! Клянись в любви! А это, знаешь, совсем не плохо… Вот, смотрю – ботинки чистишь, брюки глаженые, и руки… Я говорила, что у мужиков на руки смотрю, когда знакомлюсь? Стараешься! Хвалю! Это – правильно. А тосковать по мне –ты брось! Может, покрестишься? Помогает. Сходи…
- Сама ходи! Видел я тебя, набожную! – сказал и осёкся.
- Всё! Хватит на этом! – одёрнула и оба замолчали.
И чего ей теперь говорить, Прокоп не мог придумать, а ведь чувствовал, что дойдут они до её калитки и не увидит он её больше, и их отношения ни на каплю не продвинутся к лучшему.
Заскрипели тормоза и, догнав их, остановился рядом милицейский уазик. Рядом с водителем сидел её майор.
- Давай, подвезу? – он открыл дверцу машины.
- Нет. Спасибо! У меня есть провожатый. Справится…
- Провожатый? Ему же печи класть надо.
- Успеет. Это тоже занятие важное, – сказала неприязненно ему и пошла вперёд, а Прокоп с тяжёлым пакетом за ней.
Дверка хлопнула, взревел мотор, и машина пролетела мимо, только пыль по дороге.
- А будет тебя доставать, справишься? – спросила она.
- Ну… попробую. Как-нибудь… - но в его душе уже кошки скребли, - одно дело с бабой любиться, а другое – муж между стоит, да ещё он милицейский начальник.
Дошли до её калитки.
- Всё! Дальше тебе нельзя. Спасибо! Иди печи класть.
Он передал её пакет и выдал напоследок, уже через калитку:
- Маринка! Я тебя хочу! И не могу без тебя, хочь что делай!
Она задержалась, повернулась к нему. В глазах танцевали искорки.
- А я нет. Я отдыхаю.
- Это - как?
- Догадайся! Взрослый уже…
- Так… Ну, наверное… - до него кое-что медленно доходило. – А я буду ждать!
- А, зачем? – Хитро улыбалась и отходила в глубь двора.
- Да не мучай ты меня! Покоя совсем нет!
- А, где печь то кладёшь?
- На Рабочей, в сорок восьмом. А, что? – и до него дошёл её вопрос. – Ещё два дня буду там, хватит?
Она уже заходила в свой старый дом, и уже через плечо, улыбаясь, кивнула. Прокоп даже растерялся. И был он уже на седьмом небе и, одновременно, не знал, что от неё теперь ждать.
...Из автобуса Прокоп вышел последним. Огляделся. У автостанции мужичок, открыв багажник старого «Москвича», продавал цветы, небольшие бордовые розы. Можно было брать и в горшках, и саженцы.
Прокоп подошёл:
- Чего-то махонькие?
- А тебе на развод? Зимуют хорошо, - пояснил мужичок.
- Нет. Мне дарить. Подбери хоть три штучки, что-ль.
Купив цветы, направился он в один магазинчик. Там продавали электротовары, и вдоль стен стояли телевизоры, музыкальные центры, спутниковые антенны, и ещё всякая такая же всячина.
- Валера! – это он к молодому продавцу и хозяину этой торговли. – У тебя телефоны то есть?
- Да! Все ваши берут. Советую, дядя Прокоп. Связь уже к вам надёжная.
Прокопа резануло слово «дядя», а ведь раньше и не замечал. Неужели и впрямь старым стал? Не верилось.
- Покажи! Присмотрюсь…
- Вот этот надёжный. Советую. Сразу с подключением.
- Хорош. Разберусь, поди? А бывают покрасивее? Дамские, что ли…
- А зачем тебе? Бывают.
- Не спрашивай, чего не надо! Покажи!
Он выбрал и дамский, розовую «раскладушку». Ухнул в это все свои деньги и вышел довольный. Для неё был готов на всё, сколько сил хватит. По дороге взял две шоколадки, пива, апельсинов.
В небольшом домике старуха-хозяйка встречала приветливо. Он вошёл, оглядывая двор, но и бросив взгляд дальше по улице, на усадьбу Марины. Сразу приступил к печке.
- Ты будешь ремонтировать? Насилу она меня уговорила.
- Сделаем! Сейчас и начну. До вечера всё приготовлю. Завтра с утра навалюсь совсем.
Он положил инструменты в кухоньке. Осмотрел внимательно печь. Сколько уже их прошло таких через его руки! И после скольких печников переделывать приходилось.
- Понятно! Будет греть, только гудеть! А, как она?
- Кто? – старушка передвигала табуретки и половики от печи.
- Марина. Давно была?
- Марина Владимировна? Так схоронили уже…
Прокоп присел на крохотную скамеечку, обмеривая печь.
- Кого и что? – переспросил, ожидая и для себя что-нибудь от этой старухи.
- Учительницу, что просила, и схоронили позавчерась.
- Ты что? – Больше слов не нашлось. Уже опустилось всё внутри него.
- Все знают. Не слыхал?
Он наклонил голову, побелел лицом и выпустил рулетку на пол. Та упала со стуком и ещё прокатилась немного.
- Нет её сердешной уже… Поехала с мужем к родственникам, тут недалеко. А через реку, с моста, машина и сорвалась. Он-то выплыл, а её потом выловили… Что ты?
Прокопу воздуха не хватало, и ещё – эти слова казались не для него, не про неё… Он поднялся и медленно вышел во двор, на улицу, к её дому. Там было всё закрыто. На окнах ставни. На двери замок. Прокоп пошёл обратно. Это не укладывалось в его голове. Не согласен он был с этим. Не так всё должно было быть. Не прикасаясь к инструментам, забрал кое-что из сумки.
- Слушай дальше! Говорят её муж её и утопил, - старушке хотелось рассказать всё-всё. Но Прокоп уже шёл за калитку.
- Он-то пьёт у матери! А её уж нет… - доносилось сзади. – И школьники были, и батюшка, и с администрации…
Ноги сами пошли-повели на край посёлка. Зашёл в «Прощальный». Молча взял бутылку водки. Дошёл до кладбища, а руки уже дрожали без остановки. Глаза заболели.
Свежую могилку нашёл быстро. Простой крест. Ещё без оградки. Без фотографии. Маленькая дощечка с именем, фамилией, даты… Венки, цветы… Прокоп увидел себя как-бы со стороны, стоящим на коленях у холмика. Он гладил землю руками, этот бугор, это последнее место её. Положил сверху три розы и две шоколадки. Сел рядом. Пил из горла водку. Пил ещё. Что-то ожгло внутри, в груди, и всё…
…Антон Иванович закончил работу и приехал к заказчику для расчета.
- Классный прикладец! Ну, можешь! Куда б я без тебя, Антон Иванович! Осенью всех умою! Поедешь с нами в горы? Из города приедет начальство – надо же их побаловать! Молодец! – это всё восклицал начальник райотдела милиции, пока вёл Антона через свой кабинет в смежную маленькую комнатку.
Там стоял столик с компьютером и столик просто так. Ещё сейф. Сели. Из сейфа появилась початая бутылка коньяка и уже нарезанные дольки лимона на блюдечке, две стопки.
- Да! Знаешь, кого мы недавно похоронили? Помнишь Прокопа? Печника? Только училку, жену моего зама, а там и он… А нашли на кладбище, у её могилы почему-то… Пил там…
Антон отставил коньяк.
- Какого Прокопа? Нашего?
- Ну, да! Похоже, запился… Знаешь ведь, как сорвёт за работу, так и в запой…
- Как же так? Я же его неделю, как видел? Да он, второй месяц ни капли! Похоронили?
- Ну, да! Да ты пей! Прикладец знатный! А стволы лежат, как родились. Пей за свою работу, ну!
Он сам уже опрокинул две рюмки, покраснел.
- А похоронили на краю, где бездомные. У него же родственников нет. Два дня прождали и закопали…
- Так и закопали?
- Ну, да! Да ты пей! Два телефона новеньких с ним были. Вот, смотри!
- Прокопа с бомжами? Да он же всему району печи клал! Он же… - Антон потёр свой широкий лоб, вспотел. – Вы же кто? А, она?
- Кто – кто? А, - училка? Та ещё стерва! Такому мужику жизнь испортила! Говорил ему – брось! Нет, люблю! Это разве любовь? Два года спали порознь… Ты куда?
Антон Иванович уже уходил. Он схватил телефоны и только и сказал:
- Эх, вы!
На кладбище Антон сидел долго.
- Вот, Прокоп! У них всегда есть преимущества… Телефончик я ей положил, присыпал. И тебе… Может, ещё поговорите…