ГЛАВА 9
ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ ДМИТРИЯ
Светлана Петровна получила телеграмму следующего содержания:
«Приезжаю завтра. Встречать не надо. Буду в восемнадцать часов. Петр Григорьевич».
Вот те на. Отец приезжает.
О бывшем муже, то есть, об одном из бывших мужей Анны Ильиничны ранее мы упомянули вскользь. Во-первых, он был далече, уехал от буйной в области промежности супруги. Видно, боялся заразиться или наоборот, уничтожить заразу на корню. Нет, трудностей Петр Григорьевич не боялся. Но Анна Ильинична – дело особое. Мать его единственной дочери. Если помните, он хотел дочку забрать с собой, но в ту пору жива еще была Светина бабушка, которая сказала ему:
– Петенька, эту заразу (она имела в виду свою дочь) я проморгала. Но Светочку я ей не дам испортить. Пока я жива. Если бы ты был женат на приличной женщине, я бы не противилась. А так. Куда ты едешь, где жить будешь, с кем. Неизвестно. Вот устроишься, обживешься, приезжай, вернемся к этому вопросу.
Но Петр Григорьевич долго не мог устроиться. А жениться, с дрожью вспоминая об Анне, даже в мыслях боялся.
А там уж и Света выросла, и сама стала матерью. И хотя бабушка померла, в пригляде внучка уже не нуждалась.
Он узнал из письма дочки, что Анна Ильинична теперь не с нами, а в лучшем из миров, то есть проживает в государстве Египет. Тем более, что внуку исполнялось шестнадцать лет. И Петр Григорьевич, впервые за многие годы, решил приехать на историческую родину. Деньги, хоть и небольшие, он высылал регулярно. А навещать дочку и неизвестного ему лично внука опасался. Боялся, что бывшая супруга, имеющая на него незримое сексуальное влияние даже на расстоянии, затащит его в кровать. А это хоть и являлось предметом постоянных кошмарных снов, наяву же заставляло дрожать всем телом и потеть даже в минусовую температуру.
И вот, он приехал. Вошел в знакомую до боли в паху квартиру. А навстречу ему взрослая женщина, очень похожая на супругу. Петр Григорьевич даже в полумраке прихожей похолодел слегка.
И главное, незнакомый парень, которого дед представлял себе почему-то в подгузниках и с пустышкой во рту.
А оказалось, что он уже взрослый, высокий и спортивный, с серьезным умным лицом. И тоже неуловимо на кого-то похож.
– Папа, – ахнула Светлана, – а Димка-то весь в тебя. Я еще твои фотографии юношеские рассматривала, обратила внимание, как вы похожи.
А Петр Григорьевич растерялся от этого всего.
– Можно, я присяду? – жалобно попросил он. – Столько всего сразу свалилось. Что-то мне нехорошо стало.
– Может, врача? – спросила явно тревожным голосом Светлана.
– Не беспокойся, дочка. Полежу немного и в норму приду.
– Давай, бабу Таню позовем, – предложил Дима.
– Правильно, – одобрила его мать. – Звони.
– Баба Таня, это кто? – слабо поинтересовался Петр Григорьевич, уже приняв горизонтальное положение на диване.
– Да, Димкина бабушка со стороны. Ну, в общем, с другой стороны.
– А с отцом его не хочешь меня познакомить?
– С этим пока сложнее. Вот бабушек у нас даже больше, чем надо. А с отцом еще не определились.
– Света, ты меня беспокоишь. Что, и Дмитрий не знает, кто его папа?
– Папа у нас пока ты. В свидетельстве о рождении у Димки в графе «отец» ты, Петр Григорьевич, зафиксирован.
– Это, конечно, приятно и почетно, но не соответствует действительности.
Вернулся Дима:
– Мама, баба Таня скоро будет. Как узнала, что моему деду помощь нужна, переполошилась, разволновалась, про какого-то Ивана Сергеевича закричала. Типа, расстегните скорее Ивану Сергеевичу воротник рубашки и положите ему голову повыше. Я даже не успел сказать, что никакого Ивана Сергеевича у нас нет.
Светлана пожала плечами.
– Может, какой-нибудь сложный больной у нее есть с таким именем-отчеством? Вот и заговаривается.
В этот момент раздался звонок в дверь. Как только она приоткрылась, ворвалась обычно спокойная и невозмутимая Татьяна Степановна.
– Где он? – она на ходу сбросила плащ и влетела в комнату.
– Здравствуйте, – кивнул лежащий на диване Петр Григорьевич.
– А где Иван Сергеевич? – упавшим голосом спросила баба Таня.
– Извините, но я только что приехал. А вы спросите у Светочки.
– Привет, ба, – Дима обнял бабу Таню и поцеловал в щечку.
– Внучек, ты же сказал мне по телефону, что дедушке плохо. И где он?
– Так вот, лежит на диване. Вы еще не знакомы? Это Петр Григорьевич, мой дед.
– Очень приятно. Значит, никого больше не было? Ну, я пойду тогда?
– Татьяна Степановна, что с вами? – тихо спросила Светлана. – Вы же говорили, что ваш муж давно живет где-то в Америке. Что у него другая семья.
– Ой, извини, Светочка. Что это мне втемяшилось? Стоп! А куда это я собралась? Человеку ведь плохо. Петр Григорьевич? Очень приятно. Снимайте рубашку. И майку тоже. Я вас послушаю.
***
Марк Семенович примерно в это же время вызвал Сергея Ивановича на серьезный разговор. То есть, не то, что вызвал, а пригласил с Натальей Андреевной в гости. Лера приготовила обед, после которого мужчины уединились втроем с бутылкой дагестанского коньяка.
В то время, как женщины о чем-то шептались, Марк плотно прикрыл дверь и сказал:
– Серега, пришла пора расставить точки. У нас с Валерией будет ребенок.
– Поздравляю, Марик. Выпьем за это?
– А кто нам может запретить? Вперед.
– Но ты же меня не для этого пригласил?
– Нет, конечно. Я хотел поговорить по поводу Димки. Ему ж на днях шестнадцать лет стукнет.
– Да, событие. Подарок бы надо купить. Ума не приложу, какой.
– Ты не о том думаешь, Серега. Димка же паспорт должен получить. А там, помимо имени и фамилии, еще и отчество указывают.
Сергей Иванович в задумчивости достал из кармана пиджака свой паспорт и посмотрел в него.
– Да, дела.
– Ты пойми, Серега, ведь они – Света и Дима – не хотят никого из нас обидеть. Вот и тянут. А я тут подумал и решил, что, раз у меня теперь свой ребенок будет, а, может, и не один, то я на Димкино отчество не претендую. И матери своей скажу, чтобы по этому поводу никого больше не доставала. Вот так. Я решил.
– А Майя Михайловна в курсе?
– Пока нет. Я хотел с тобой сначала посоветоваться, а потом уже на амбразуру.
– Да уж, это вопрос. За шестнадцать лет Димка нашим матерям роднее стал, чем мы с тобой. И как их теперь разочаровывать? Реакция непредсказуема.
– В конце концов, Серега, разве важно, какое у парня будет отчество. Он обеих бабок одинаково любит. А мы в данной ситуации, как лишнее промежуточное звено оказались. Даже если нас из цепочки вынуть, уже никто и не заметит. А если кто и обратит внимание на наше отсутствие, только вздохнет с облегчением.
– Это ты о Светлане?
– Конечно. У нее теперь большой и лысый мужик в почете. Хотя, ради истины, надо сказать, что человек этот Попович неплохой. И ради бога. Ты не слышал, когда у них свадьба?
– Меня данный вопрос, – заулыбался Сергей Иванович, – мало интересует.
– Меня тоже, – ухмыльнулся в ответ, понимающе кивнув, Марик. – У них своя свадьба, но и мы не лаптем сборную мясную солянку хлебаем.
– Царскую уху, – сказал, подумав немного, Сергей.
– Ты о чем?
– Я говорю, что не солянку хлебаем, а царскую уху предпочитаем.
– Ну и ладно, дело ваше. Лишь бы не было войны.
– Ну что, пора и честь знать? – спросил гость. – Мы пойдем, пожалуй.
– Так, не понял. Ты ведь мне, Серега, и не ответил ничего. Что Майе Михайловне говорить по поводу моего решения?
– Я бы не стал спешить. А то твой ребенок, еще и не родившись, может остаться сиротой.
– Думаешь?
– Уверен. Это моя мать – поплачет и успокоится. А твоя – такой индопакистанский инцидент устроит, что даже Света станет Марковной, а не то, что Димка.
– Да, Серега, ты в очередной раз прав. Я и сам это понимаю, но думал, а вдруг ты что-нибудь дельное посоветуешь. Ну, что ж. Будем размышлять дальше.
– Если за шестнадцать лет ничего не придумалось, что можно сообразить за оставшуюся неделю. Я, в принципе, тоже никогда не ощущал себя Димкиным отцом. Но добровольно отказываться от него не буду. Татьяна Степановна не поймет. Уж как сложится.
– Да, Серега. Мы с тобой оба решительные такие, бескомпромиссные парни. Сказали, как отрезали. Или наоборот, режьте нас – ничего не скажем. Потому что не помним ни хрена. А говорят еще, «вспоминая эти сладостные мгновения любви». Чушь какая-то. Меня, например, много лет гложут сильные сомнения, что у нас со Светкой что-то было. Я же в таком состоянии был, что у меня даже мизинец напрячься не мог. Не говоря уже о способности к деторождению. Но, раз Светка говорит. Хотя, слушай, она ведь никогда ничего прямо и не говорила. Все какие-то туманные намеки. А тебе?
– И мне никогда ничего. Только краснела в ответ и отворачивала лицо. И я не помню ни процесса самого, ни каких-либо ощущений.
– Слушай, так, может, Димка от кого-нибудь другого родился?
– Не может быть. Он же вылитый мы с тобой.
– Ты думай, что говоришь. Тут уж или ты, или я, что больше похоже на правду.
– С чего это?
– Последующими годами жизни доказано.
***
Татьяна Степановна сделала Петру Григорьевичу какой-то укрепляющий укол. И он быстро заснул.
Домашний доктор же присел попить чайку с хозяйкой дома.
– Какой симпатичный у тебя отец, Светочка, – несколько отрешенно произнесла баба Таня. – Кого-то мне напоминает. Артиста, может, или политика.
– Димка на него похож, – ответила Светлана.
– Точно! А я измучилась вся. Так вот почему у меня к Петру Григорьевичу сразу же симпатия безотчетная возникла. После без вести исчезнувшего Ивана Сергеевича впервые за много лет. Он не женат? Твой отец, я имею в виду.
– Нет, ну что вы. Мать моя, Анна Ильинична, отбила у него всякую охоту жениться еще раз. Отец дал себе зарок, пока не встретит женщину, полную противоположность моей маман, не подходить к ней на расстояние, опасное для его нравственности.
– Молодец Петр Григорьевич. Я тоже так считаю. Чем рисковать здоровьем и нервной системой, лучше попоститься. А он еще ничего, крепенький такой. Я укол делала, полюбопытствовала.
– Татьяна Степановна, это на вас не похоже.
– Ой, ну откуда ты знаешь, что на кого похоже. Мы, врачи, народ сексуальный. Насмотришься за день органов разных, а воображение куда девать? Все ж откладывается в сознании. Энергия накапливается, выхода требует. А я женщина одинокая. Вот, давно уже выход нашла. Много пешком хожу. Общественным транспортом совсем не пользуюсь. Нарежешь за рабочий день километров пятьдесят, и на остальные глупости сил не остается.
– Да, Татьяна Степановна, никогда я не рассматривала вас в этом ракурсе.
– Ты что думаешь, что я уже старуха? Мне всего пятьдесят четыре года. Жизнь только начинается. А отцу твоему сколько? Извини за прямой интерес.
– Пятьдесят шесть исполнилось.
– Тоже еще пацан. Сердечко только надо подлечить. Последить бы необходимо за его самочувствием. Он к нам надолго?
– Не знаю. Мы это еще не обсуждали. Только приехал, и мы вас сразу же позвали.
– Ладно, у меня еще два вызова. Я вечерком подойду, посмотрю его. Что ты так уставилась. Чисто для врачебных целей. Ягодицы его я уже наблюдала. Так что ничего нового не увижу.
***
Вот кто не желал спокойно ждать манны и других небесных осадков, так это Майя Михайловна. Пускать на самотек процесс получения внуком паспорта она никак не могла. И дело ведь даже не в самом документе, как вы понимаете. «Дело было не в машине, говорит народная мудрость. Баобаб (синоним подберете сами) сидел в кабине. Не дерево, в смысле, а фраер безрукий».
Ну, и, как нормальная еврейская женщина с богатым жизненным опытом, Курляндская проводила среди внука и его матери разъяснительную работу. И совместно, и по отдельности.
Когда Дима приходил к бабе Майе на обед, та, подождав, пока мальчик насытится (нельзя же одновременно заставлять работать мозг и желудок, или несварение, или нервное расстройство заработать можно), заводила речь о наболевшем:
– Димочка, подал ли ты документы в паспортный стол?
– Неделю назад, бабуля, – отвечал парень.
– Умничка. Значит, скоро будешь совсем взрослым. Вот радость родителям.
Молчание в ответ.
– Как же теперь все мы будем тебя величать?
– Так же, как и до этого.
– А как до этого?
– Так же, как и потом.
– Шутник, – посмеивалась Майя Михайловна. – Весь в отца.
Опять молчание.
– Ну, ладно. Скоро папа и Валерия придут. Будешь их ждать?
– Бабушка. Спасибо за обед, конечно. Но что ты меня на десерт пытаешь? Я в следующий раз не приду.
– Нет! – вскрикивала Майя Михайловна. – Я больше не буду. Честное пенсионерское.
– Ладно, извини. Пирожков с собой дашь?
– Вон, в пакетике, давно приготовлены, – суетилась баба Майя. – Может, мало? Еще положу.
***
На другой день Майя Михайловна сама по какому-то поводу зашла к Светлане. Ах, да, с Петром Григорьевичем познакомиться. Димы дома не было.
– Знакомьтесь, это мой отец, – сказала Света.
– Очень приятно, – сделала чуть заметный книксен Курляндская. – А я, с вашего позволения, Димочкина бабушка.
– С какой стороны? – стушевался от неожиданности Петр Григорьевич.
– Я, – начала, было, Майя Михайловна, но увидела строгий взгляд Светланы и осеклась. – Ой, это длинная история. Ваша дочь, если захочет, расскажет как-нибудь. А вы к нам откуда?
Петр Григорьевич махнул рукой, как бы говоря, что и вспоминать не хочется.
– Ну да, ну да, – закивала понятливая Курляндская. – А надолго ли?
Гость пожал плечами, мол, как сложится.
– А хотите анекдот, – спросила Майя Михайловна, пытаясь как-то разрядить обстановку. И, не дожидаясь согласия, начала рассказывать:
– Приехал, к примеру, отец к дочке. Ну, как вы, Петр Григорьевич, к Светочке. Поздоровался, умылся с дороги, к столу присел, намекая. А она и спрашивает, мол, ты надолго ко мне. Не знаю, отвечает папаша, пока не выгонишь. А дочка ручками всплеснула и голосит, так ты что ж, родненький мой, и стопку не выпьешь? Ну, давай, беги тогда, поезд через час.
Майя Михайловна оглядела слушателей, ожидая реакции. Светлана скривилась в улыбке. А Петр Григорьевич даже начал искать взглядом свое пальто на вешалке и шляпу на полке.
– Ха, ха, ха, – отреагировала на милый анекдот сама рассказчица, как бы подчеркивая его невинность. – Заходите в гости, дорогие мои. У меня завтра щука фаршированная и соте из синеньких.
– Мне нужно в магазин, – сказала Светлана, – поскучайте пятнадцать минут без меня.
Как только за ней захлопнулась дверь, Майя Михайловна, лишь этого момента и ожидавшая, приступила к осаде Петра Григорьевича.
– Я очень беспокоюсь, – сказала она шепотом, приблизившись к гостю на минимальное расстояние. – Вы знаете, кто Димочкин отец?
– Нет, – вздрогнул Петр Григорьевич и попытался отодвинуться.
– И что, вас этот вопрос не интересует?
– Почему же. Но как-то неудобно спрашивать у дочки. Захочет, сама расскажет.
– Я ее уже шестнадцать лет пытаю, – с горечью произнесла Майя Михайловна, – но безрезультатно. Я же Димочку всегда своим внуком считала. И как бы не вышло, буду считать. Пусть это не мой сын сотворил, пусть. Но я к мальчишке прикипела всем сердцем. И он, по-моему, меня любит. По крайней мере, на обед ко мне ходит регулярно. Приходите и вы с ним. Прямо завтра.
– С удовольствием приду.
– Я вас с сыном своим познакомлю, с Мариком. Он тоже в Диме души не чает. И Димка к нему тянется всегда, мол, папка, привет, папка, как дела. Очень душевные отношения, – Майя Михайловна утерла несуществующую слезу.
– Не переживайте вы так. Истинные чувства важнее формальностей.
– Вы так думаете? Или просто успокаиваете меня?
– Успокаиваю, конечно. Но совершенно искренне.
В это время в дверь позвонили.
– Что это, Света ключи забыла? – сказала Майя Михайловна. И пошла открывать. Петр Григорьевич вышел в прихожую вместе с ней.
В дверном проеме стояла Татьяна Степановна. Она недоуменным взглядом осмотрела улыбающуюся парочку, нарисовавшуюся перед ней, слегка соприкоснувшись в тесноте прихожей.
– Вот так, значит? – спросила она. – Больной уже выздоровел и готов к новым свершениям. Вся семья у вас такая: мамаша – нимфоманка, дочка не знает, кто отец ее сына, а папаша тоже не лучше, кидается, как голодный пес, на каждую обглоданную кость.
– Таня, о чем ты? – обомлела Майя Михайловна. – Я надеюсь, что это монолог из какого-нибудь паршивого сериала? Мы с Петром Григорьевичем мирно пьем чай, мило беседуем, а ты врываешься и обвиняешь нас, черт знает в чем.
Татьяна Степановна решительно вошла в квартиру, сняла плащ, который всучила Майе Михайловне со словами: «Будьте так любезны», и подошла вплотную к прижавшемуся к стенке Петру Григорьевичу:
– Как самочувствие, больной?
– Нормальное, – выдохнул тот.
– Я вижу. В услугах врача, значит, уже не нуждаетесь?
– Нет. Ой, простите, я не в том смысле.
– Конечно, после выздоровления человек нуждается в усиленном питании. А это как раз по части Майи Михайловны. Я никогда из сырых продуктов не готовлю, а только полуфабрикаты разогреваю.
– Это ничего. Зато я люблю кашеварить.
– Это предложение? Или констатация факта?
– Не знаю даже. Но искренне.
– Я, пожалуй, пойду, – сказала от двери уже одетая Майя Михайловна, но на нее никто не обратил внимания. – Хоть в одном вопросе определенность появилась, – добавила она и вышла, плотно прикрыв дверь.
Из лифта вышла Светлана.
– Вы уже уходите?
– Симпатичный у тебя отец, – ответила Курляндская, – весь с Димку.
(Окончание следует)