ПОПУГАЙ ЕГО ПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВА
Есть у меня один хороший товарищ, Сашкой его зовут. Он мог бы даже претендовать на то, чтобы называться «очень хорошим», если бы не один пунктик: как примет лишка на грудь, так и начинает утверждать, что он-де, граф. Граф Орешкин – ни больше, не меньше, только вот дворянская грамота сгинула в пучине гражданской войны, и доказать подлинность сего факта нам, простолюдинам, он может, только лишь начистив оппоненту морду. Чтобы в ней, как в зеркале, до последних мелочей отражалось Его графское превосходительство, значит.
А что? Он могёт, он большой, и удар у него ого-го. От трех бортов свояка в лузу – кто из нас может? А он – может. И даже не морщится: плевое дело, мол. Тут я вам, как на духу, поведаю: совсем это даже не пустяк - такой кунштюк сыграть, у самого всего пару раз получилось. Да и то: «Дурак это у тебя, Димка, завалился, и пофиг, что ты тут лузу нам указывал: кишка у тебя тонка на такое». Мне – не верят, а графу – верят, и это немного обидно: и что с того, что шары он колотит так, что лузы трещат? А для этого ой, какой удар нужен, и испытывать его на собственной физии – ну никакого желания. Так что пускай Сашка будет у нас графом.
Но да я немного отвлекся: не о бильярде же разговор, а о попугаях, и простом человеческом доверии. Итак, работает наш граф инженером-теплотехником, но ремонтирует отчего-то кондиционеры и холодильники. Всякие: бытовые, магазинские, и даже промышленные. Малый бизнес, так сказать, и Сашка в нем директор. А где должность – там и обязанности, и прочие обременения: зарплата сотрудникам, подношения налоговой, и мерзкие до скрежета зубовного клиенты.
Но, видимо, Сашке всего этого мало, и оттого у него аж две дочки (старшая, слава Богу, уже замужем), а также целых три попугая. Причем не этих, простых, по сто рублей за килограмм живого веса, нет: здоровенных, хвостатых, а один из них и вовсе говорящий. На чистом русском, хоть родом и из…. а, пускай Венесуэлы: там все тоже безбашенные, и правду-матку режут. Вдоль и поперек кромсают, и оттого у некоторых в жизни происходят всяческие неожиданности.
Нисколько не вру: болтал попугай у Его превосходительства также превосходно, невпопад, и от души, невзирая на личности. К примеру, когда я в первый раз зашел как-то летом к Сашке в гости (почти соседи: квартала четыре), то эта наглая морда (да не, не та, что седая да голубоглазая, а та, что с хохолком!), взлетев на гардину, объявила мне: «Гриша – хороший! Чо приперся?».
-Слышь, Иваныч, а ведь Гришка еще никогда так, сразу, при чужих не заговаривал, - уставился на меня небесно-голубым граф и, пошарив в моей сумке, извлек оттуда пиво. – Опять Жигулевское? Да ну тебя: «живое, живое». Какое оно у тебя живое?
-Живое – живое, - подхватило с верхотуры.
-О! – поднял я палец. – Устами младенца глаголет истина! – и я принялся рассматривать пернатое чудо.
То, в свою очередь, принялось изучать меня, по ходу дела пробуя клювом на прочность кольца, на которых висят шторы. Что он там обо мне думал – не знаю, ибо он заговорил лишь о себе, любимом:
-Гррриша – хороший. Дай печененку. Гриша – хороший. Почему какашка? Дай печенинку! Почему какашка?
Причем передать интонации удалось у него настолько на славу, что я расхохотался:
-Саш, ты его что, одним дерьмом кормишь? Или…?
-Или, - кивнул тот головой, наполняя кружки. – Как покормишь – так ходи за ним, да смотри, чтобы на самого тебя сверху что не упало. Вот я в дочкину комнату его и подселил: нехай она за этим засранцем убирает. «Хороший Гриша, хороший», - передразнился он, показывая попугаю язык. – Какашка ты хорошая, а не попугай!
Грише его слова показались, по всей видимости, обидными, и он, повернувшись к нам подхвостьем, уронил на пол жирную кляксу.
-Сволочь, - равнодушно прокомментировал Сашка, - хорррошшая сволочь. Хоть мимо газет никогда не промахивается, и то ладно.
Я оглядел пространство комнаты: и вправду, везде по периметру шкафов, стола, и вдоль окна были разложены газеты, сплошь и рядом засвидетельствованные отношением крылатых пересмешников к паяцам от журналистики.
-И что, часто он так? – кивнул я на птичьи автографы.
-Если бы только так, - и граф накрепко прильнул к кружке. - Дрянь пиво, но всё равно спасибо. А Гришка и вовсе мразь конченая.
-Это отчего же такое? – закурив, любопытствую я.
Может, оттого, что Сашка и на самом деле из «этих», а может – из чисто российской врожденной вредности, но он зачастую обожает потянуть с ответом: и так на тебя посмотрит, и этак, затем – словно и вовсе тебя тут нет, и ты лишь один из призраков сэра Френсиса Бэкона. Солипсист-недоучка. А мне такое отношение иногда обидно:
-Сейчас уйду, и всё пиво заберу.
-Да…, - вздохнул тяжело Сашка, - тебя хоть понять можно, а вон его? – скосил хозяин глаза на гардину, - его и не поймёшь вовсе. Чего он делает? Зачем? Он же, собака, давеча чуть работу у меня не отобрал.
-Как это?! – хохотнул я. – Вместо тебя холодильники чинить научился, да клиентов отбивает?
-Чинить, конечно, не научился, - равнодушно пожал граф плечами. – А вот клиентов отшивает запросто. Телефон видишь? – кивнул он на стол.
И что? Телефон, как телефон, «Панасоник», и чего? Ну, грязненький такой весь, но по нему же не разговоры о большой, но чистой любви, разговаривать? Об этом самом только на ушко шептать, и при чем здесь этот пыльный телефон?
-И чего? – нажимаю я на спикерфон, и выключаю после гудка. – Работает. Исправно. Связь есть.
-Вот она-то как раз всегда и есть: что тут, что там, - философично замечает мой друг. – И надо когда, и не надо. Не понял? – я отрицательно помотал головой. – Не понял, значит… Дочкина же эта комната, и ей вечно по вечерам хахали еённые… недоросли всякие…. Звонят, значит.
-И чего? – машинально повторяюсь я.
-А ей лень трубку поднимать, вот чего! – вспыливает граф. – Вон, как тебе, прямо! Включит этот матюгальник, в комьютер свой уставится, и вслух базарит! А мне всё слышно! И этому – тоже!!! – гневно тычет он на попугая пальцем.
Я перевёл взгляд на нахохлившуюся сине-зеленую птицу, и в ее глазах не прочёл ничего такого особенного, чтобы её за что-то, кроме какашек, обвинять.
-А дальше…чего?
-Вот заладил: чего, чего?! – сердито налил по-новой Сашка. – А я тебе скажу, чего: этот прохвост научился, как разговаривать надо!
-Ну? – слегка изменил я формулировку вопроса.
-Ну! – столь неожиданно рявкнул граф, что я аж вздрогнул. – Слышит, гад, звонок, и лапой прямо на этот твой спикерфон давит! Поговорить ему не с кем, видите ли! Гад! Убью!
-И чего? – вернулась моя пластинка на заезженную колею.
Посидели, покурили в молчании. Может, оно и вправду – золото: вон как злобно Сашка на телефон глядит, словно бы змеюку какую у себя в доме узрел. Гремучую причём.
-Чего…, - затушил хозяин бычок в пепелке, - расскажу, чего. С утра приехал я к одному… не важно, к кому: лицей один на обслуживание брать, короче. А чего такого особого? Бог-то, он троицу любит, а два я и так уже обслуживаю. Договорчик, мол, сейчас, подпишем, да всего делов-то. Мне – денюшки, им – холодильнички, да кондишены, какие проблемы? Чего ты на этого Гришку глаза пучишь? Дело-то не только в нём одном! Нет, он и виноват: выучил лишь… А, по порядку: захожу я к директору, а мне чуть ли не от ворот поворот, даже присаживаться не предлагают.
-Почему? – не понимаю я связи, но уже…, - Чего, и даже не объяснили ничего?
-Объяснили… Эх, Димка, ну и дурь, а? Говорят, раз я сына собственного не могу должным образом воспитать, то и мне самому делать в учебном учреждении нечего: безответственный, дескать, и пошел я туда-то и не забудьте забрать с собой ваше то-то. Прямо так и сказали, веришь? А ещё педагоги! Я, как обос…ый, развожу руками: нет у меня сына, дочери только, да и то одна замужем. Внук ещё, но он ещё даже на ножки не встал. С чего сыр-бор, господа хорошие?
И что за манера у Орешкина? Раздразнит разговором, а затем, покуда сигарету не докурит – язык на замок, только одни глаза и выдают, что с сапиенсом общаешься: обезьяны, вон, тоже порой покуривают. Разве что от приматов вербального ответа можно ждать, по Дарвину, сотни тысяч лет, от Сашки же - гораздо раньше. Сейчас досмолит цигарку, и продолжит.
-Вот я и говорю: хорошие, - вздохнул он.- А он – козел. Понял, Гришка, кто ты такой? – обратился он к попугаю. – Козёл! Натуральный!
-Ты ж его только что собакой называл? – не удержался я от шпильки.
-Что?! Да, если хочешь знать, то если уж человек может быть козлом, то собака – тем более! – сказал Сашка, как отрезал. – Чего ты меня перебиваешь?! С моё сперва поживи! Ой, извини, Дим, это я чего-то… Да, вот и я говорю: воспитали тут! Я – дочку, она своих дружков, да попугаев, а мне – за всех расхлёбывай! Звонят мне, а отвечают – они! – метнул он молнию взгляда на птицу, от греха подальше залезшую на самую верхотуру.
-Он? – указал я глазами на антресоли. – И чего он там такого ответил, что тебя контракта лишили?
Сашка пожевал губами, и засмеялся:
-«Пошел ты на хер, козёл! Папа уже спит!!!». Хорошо хоть, одну только эту фразу Гриша заучил, а то эта молодёжь так сейчас разговаривает… У тебя самого сын-то как?