В этот раз Темнота рассеялась плавно. Свет нежно проник сквозь веки. Он слегка приоткрыл глаза и увидел, что лежит, свернувшись клубком на теплой мягкой подстилке, в деревянном щелястом ящике. Встал, выгнул спину и потянулся всеми четырьмя лапами, прислушиваясь к телу. Тело было сильным, послушным и гибким.
Легко вылез из ящика и не спеша направился к тазику, стоявшему неподалеку в траве. Напился вкусной дождевой воды, а закончив лакать, стал разглядывать себя в отражении. Пушистый, дымчатый, грациозный, а глаза зеленые.
«Я ей обязательно понравлюсь!» — От радости он подпрыгнул на месте и припустился по гравиевой дорожке догонять лимонно-желтую бабочку. Увлекся и не заметил, как налетел на входившую в калитку Лару.
— Лара! Милая моя, здравствуй!!!.. — закричал, задрав голову.
— Ах ты ла-аапа, ах ты малыш, откуда ты взялся? Ну, иди ко мне, маленький… — Лара взяла его на руки и прижала к груди.
Он ошалел от счастья, затрясся, стал тыкаться в шею, в губы, в волосы…
— Голодный мой малыш, пойдем-ка в дом, я тебе молочка дам.
Пока он лакал из блюдца, гладила и приговаривала: «Малыш, мой Малыш… Теперь ты — Малыш. Запомнил?»
* * *
Бежали дни. Расцветали и увядали цветы. Лили ливни. Ветры ломали сучья в старом саду… А они с Ларой были счастливы как дети, проводя дни в веселых играх, лаская друг друга вечерами и засыпая в одной кровати. Он встречал ее с работы, стремглав бросаясь к двери, едва только звякнет ключ в замке, приникал к ногам, рассказывая, как он ее любит. А она кормила его вкусным ужином, и потом они играли, смотрели телевизор и ложились спать. Лара часто отвозила его на дачу, туда, в старый сад, где они встретились в новой жизни.
Лишь изредка на краю его сознания мелькала мысль, что чего-то не хватает для полноты их счастья, но он гнал такие мысли прочь. И все было прекрасно, и он декламировал ей новые стихи, свернувшись клубочком на ее коленях, а она замирала от нежности, опустив руку в густую дымчатую шерсть… Все было чудесно, но однажды в саду он увидел Голубую…
* * *
В нос ударил пьянящий аромат ее меха, и он потерял голову. Позабыв всё, рванулся к ней, ломая кусты, но путь заслонила широкая грудь Рыжего. Рыжий был в два раза больше, да и весил в два раза больше. Он был взрослее и явно опытнее — надорванное в боях ухо и покрытый шрамами нос красноречиво говорили об этом. Но Голубая ТАК смотрела, ТАК сладко пела нежную любовную песню, что он не смог отступить. Соперники приняли боевую стойку. Шерсть на загривках стояла дыбом, глаза горели как алмазы. Страстное шипение, перемежаемое резкими вскриками, нарушало респектабельную тишину сада. Вечерний воздух, казалось, дрожал от высокого напряжения любовного поединка…
Не смотря на несоответствие весовых категорий, бой длился долго. Лилась кровь, ломались когти, летели клочья шерсти. Он не отступил и тогда, когда совсем перестал видеть противника — кровь залила глаза. Она струилась из разорванных ушей, из прокушенного загривка и разодранного бока, унося последние силы… Закончить драку им помешали люди. Они разогнали их и унесли на руках Голубую. Ослепший, искусанный, он брел по саду, сам не зная куда.
—Малыш! Малыш! Где ты?! — услышал встревоженный голос Лары и, опустив голову, пошел на этот голос, натыкаясь на кусты и поломанные вчерашним ветром сучья.
* * *
— Прости, но ты мне слишком дорог, Малыш! Хорошо, что ты остался жив, и глазки целы, а если бы ослеп? — И Лара передала его в руки человека в белом халате.
Потом был укол, за ним тяжелый сон, а проснулся — от тянущей боли: саднило в паху, и саднило достаточно сильно. Преодолев вялость, он потянулся языком туда, где болело, и, внезапно поняв, что с ним сделали, вскрикнул от ужаса.
К корзинке, где он лежал, подошла Лара.
— Тебе больно, маленький? Потерпи, скоро пройдет. Зато теперь тебя не будут мучить ни кошки, ни коты… Никому не дам обижать тебя, сладенький мой. Ты мой Малыш, ты моя киса родная…
Он больше не мог слушать это неуместное воркованье, отвернулся и молча заплакал. «Что ты наделала, Лара! Зачем же ты изуродовала меня? Неужели ты не понимаешь, что теперь я не мужчина. Ты разрушила нашу жизнь… Стоп! А какая, собственно, разница? У нас и так ничего не могло быть — мы же разных видов!» — Мысль показалась настолько невыносимой, что он, невзирая на боль, выбрался из корзины и, шатаясь, поплелся к открытому балкону. Стиснув зубы, вскарабкался на перила, закрыл глаза и прыгнул вперед… и вниз.
* * *
Лара долго не могла успокоиться и все винила себя за то, что была недостаточно внимательна к своему любимцу. Ведь предупреждал ее ветеринар: единственное, что важно, так это процесс восстановления Малыша после наркоза; что кот в течение суток будет находиться в прострации, и нужно проследить за тем, чтобы он не забирался на высокое место, не выходил на балкон и не влезал на подоконник… а она не уследила!
Но шло время, и печаль постепенно утихала.