Нечистое место

Анна Боднарук
                НЕЧИСТОЕ  МЕСТО

     Знаю точно, что в тот год я в школу ещё не ходила. Тихая, застенчивая девочка, из тех детей, присутствие которых не видно и не слышно в доме. Найду себе на огороде уютный уголок, землю устелю лопухами, сверху брошу мамину старую фуфайку, сяду на неё и играю себе тряпичными куколками, пока мама не позовёт. Стала немного старше, научилась крестиком вышивать, гладью, крючком вязать. За это любили меня соседки и приглашали в гости, в надежде, что моя усидчивость передастся их дочерям. Но их дочки были старше меня, и им всё время хотелось куда-то бежать. И они убегали, искали себе более интересные развлечения, за что были не раз наказаны.
     В дом соседа, дяди Вани, я шла неохотно. Наши огороды разделял невысокий временем разрушенный каменный заборчик. Его легко было перешагнуть, но за этим заборчиком сразу чувствовалось запустение. От веку нетронутый целик, поросший диким кустарником и крапивой. С большой осторожностью я преодолевала эти несколько метров чащобы. Но была и другая причина моей «неохоты»: на огороде стояли ульи, а в них – пчёлы, которые недолюбливали в своём пчелином государстве чужака. Но хуже сердитых пчёл была сама дяди Ванина семья. Там все вопросы решались окриком, при этом не очень-то стеснялись в выражениях. А порой, для лучшей убедительности, в ход шли кулаки. И хоть меня там не обижали, но и приятного было мало.
     Однажды, чтоб не оставлять меня одну дома, мама послала меня поиграть к моей тёзке, дочке дяди Вани. Я скидала свои тряпичные куколки в подол платьишка и пошла огородом вверх. Благополучно преодолела крапивные заросли на меже и по тропинке пошла к дому соседей. Объяснила тёте Оле, что и почему, и присела на завалинку. Два хозяйских сына, носились по двору, выискивая, чем бы больнее досадить друг другу. Дочка же поманила меня за хлев. Там, на заднем дворе, царил ещё более ужасающий беспорядок, чем возле крыльца. У этих хозяев во всём был беспорядок, но то место, куда меня привела Анюта, больше походило на свалку всего отслужившего свой срок в хозяйстве: хлам, спиленные ветки, перепрелая солома с перегнившими кукурузными бодылками, какие-то старые колёса, рваные сапоги и всякое такое, чему и названия не подберёшь. При виде всего этого, я даже растерялась и недоумевала, зачем мы сюда забрели. Но девочка уверенно шла впереди, умело обходила опасные места и мне ничего не оставалось, как только следовать за нею. Наконец, сделав большой круг, мы подошли к дверям, за которыми вероятно вела крутая лестница в погреб. Дверь оказалась слегка приоткрытой, а за нею, на расстоянии полутораметрового коридорчика, была другая дверь. Именно за второй дверью и была та самая крутая каменная лестница. В этом междверьи Анюта и устроила себе хатку и, как могла обживала территорию. Анюта, на правах хозяйки, тем более старше меня по возрасту, вела себя бесцеремонно. Лопушки и цветочки, которые я собрала на этом пустыре, тут же перешли в её собственность. Этой зеленью она и стала украшать стены и пол маленькой прихожей. Я стояла за порогом и наблюдала за её хлопотами. Видно было, что стены были недавно «заштукатурены» тётей Олей или ещё кем, и темнели пятна  непросохшей глины.
     Думаю, следует объяснить читателю. Что материалом для выравнивания стен, построенных из дикого камня, была глина, смешанная с песком и конским навозом. Именно конский навоз очень ценился в нашем селе, как отделочный материал. В каждом дворе хозяйке надо было где-то что-то подмазать. Ни о каком цементе и прочих материалах, мы тогда и не мечтали, да и не знали о них местные жители. Всё, чем пользовались – было природное. Хозяйка делала замес руками или, подоткнув подол, ходила босыми ногами по кругу…
     Анюта наломала шипов из белой акации и, втыкая их в стену, прикрепляла цветочки и листики, конфетные фантики, ниточки, тряпочки… Я долго смотрела на всю эту возню, и постепенно до меня стало доходить, что там играть мне не придётся. Это Анютин домик, а мне нужно искать другое местечко для своих куколок. Немного в сторонке от входной двери, под кустом бузины, я устроила свою хатку. Как умела украсила её… Таким образом мы играли довольно долго, пока моя мама не пришла за мной. Я поспешно собрала своих куколок в свой подол и, кружным путём, по улице, мы с мамой пошли домой.
     Уже дома у меня страшно разболелась голова, началась рвота. Отец мой, первым делом сунул мне под мышку градусник, но температура у меня оказалась нормальной. (Градусник – был гордостью моего отца. Ни у кого на нашей улице градусника не было). Начались расспросы, но я у соседей ничего не ела. Бабушка решила, что моя болезнь от сглазу. Мама меня умыла помоями, вытерла изнаночной стороной своего подола. Но и это не помогло. Я лежала на печи и тихо плакала, вернее слёзы сами катились по щекам. Было такое ощущение, что из меня вся сила куда-то ушла. Уже на закате дня, к нам пришёл мой дедушка, мамин отец, с Молитвенником под мышкой и Святой водой в бутылке. С внутреннего кармана пиджака достал большое Распятие. Мой отец сердито засопел, но заплаканные глаза мамы безмолвно просили его: попридержать свой характер. Меня положило на лавку и дедушка стал читать молитвы, окроплял Святой водой, давал её пить и целовать Крест Святой. Так, под монотонное чтение молитвы я и уснула. Меня перенесли опять на печь. Дедушка и бабушка ушли к себе домой, и мои родители тоже легли спать. Странным было ещё и то, что мой братишка в это время ни разу не заплакал и не закапризничал.
     Утром, чуть свет, кто-то постучал нам в окно. Это был сосед наш, дядя Ваня. Он рассказал моей маме о том, что нечто подобное творилось в эту ночь и с Анютой, только намного хуже. Мало того. Если я лежала, постанывали и тихо плакала, то Анюта срывалась с постели и, в темноте, босиком, бежала к погребу. Её ловили, силком приводили в дом, но она, словно не слыша слов родителей, опять рвалась к этому погребу. Её и били, и обливали холодной водой, но она только дико верещала. Утром дядя Ваня пришёл спросить у меня: что мы там делали?
      Я уже не спала и охотно обо всём рассказывала. Дядя Ваня, пригорюнившись, слушал. Мама стала собираться на ферму. Выйдя в сени, мой отец шепнул маме, чтоб она по дороге позвала к нам дедушку нашего и бабушку. Старичков и упрашивать не пришлось. Уже через несколько минут скрипнула калитка. Дедушка ладаном окуривал мою подружку и читал молитвы, а бабушка с дядей Ваней уединились на завалинке. Бабушка раскинула карты. Как она ругала нашего соседа, об этом я уже рассказывать не буду. А всё дело в том, что Иван, построил свой погреб, а выход из него в аккурат пришелся на нечистое место. Именно то место, где устроила свою хатку Анюта. Была ли моя хатка на этом поганом месте или рядом с ним, об этом не говорили, но как мне плохо было – до сих пор помню. Знаю только, что те, кто строил тот подвал и, те женщины, которые «штукатурили» стены, все сильно переболели. А от чего с ними произошло такое лихо, им и в голову не пришло. 
     Когда дядя Ваня надумал строить второй погреб для своих ульев, то пришёл к моей бабушке. Бабушка моя несколько дней «корректировала» его план. Как сейчас помню, требовала сместить правый угол. Дядя Ваня щетинился, говорил, что именно там – самое удобное место. «Дурак ты, Иван! – в сердцах выкрикнула моя бабушка. – Построить ты, может и построишь, но пользоваться им не будешь! Вот, сам смотри, - тыкала она своим крючковатым пальцем в разложенные на завалинке карты. – Смерть твоя тебя в этом углу поджидает…»
     Иван всё упорствовал. Тогда бабушка посоветовала ему сделать «пробный посев». Для этого нужно разметить место для будущей постройки. В четырёх углах, на закате дня, нужно насыпать горочкой по горсти ржаных зёрен, да так, чтоб ни одно зёрнышко не откатилось. Утром, как только солнышко выглянет из-за края земли, идти проверять свой «посев». На том и порешили.
     На другое утро, как только бабушка печку затопила, опять пришёл сосед, какой-то присмиревший, растерянный.
     - Ну, что? – спросила бабушка.
     - В трёх углах зерно не тронуто, а в правом углу, где вы и говорили, зерно, как курица лапой расшвыряла.
     - Подвинь своё строение, да так, чтоб даже вода на поганое место с крыши на него не капала…


     Второй случай произошёл уже за нашей хатой. О нём нам уже старики-соседи рассказывали, что от нас через дорогу жили. А рассказывали они о моих прародителях со стороны отца моего. Никого из них я уже в живых не застала. В 1947 году с голоду все умерли… А приключилось вот что.
     Это ещё в двадцатых годах прошлого столетия было дело. Дед мой, здоровенный детина, немой был. Единственный сын у родителей. Хозяйство крепкое у них было. Волы, коровы и другая живность в хозяйстве водилась. С поля снопы на волах на арбе возили. Вот, как вол заупрямится, станет, как вкопанный, и хоть бей его, хоть уговаривай – шагу не сделает. Вот, в такую-то минуту, Никита, в сердцах и стукнул вола кулаком промеж рогов. Вол так и рухнул на колени передними ногами. Во, какая силища у человека была! Только есть сила, которая и эту силу пересилила.
     Местность у нас гористая. Ровное место под пашню берегли, а склоны да косогорины – под огороды. И строились на этих неудобицах – кто как мог. Поженились мои прабабушка с прадедушкой. Родители им огород выделили. Поставили хату на две половины. Двор широкий, постройки для всякой скотины. Так и жили в трудах и заботах. Уже сын в силу вошёл. И надумали они за домом хлев для коровы  поставить. Послали сына, Никиту, место для постройки расчистить. Проще сказать: выкопать такое углубление в косогорине, что за домом, стены камнем выложить. А та земля, что за стенами, зимой будет тепло удерживать. Вроде как хорошо придумали, да, вот, неладно получилось. Стал дед мой, Никита, землю копать, на тачке вывозить. Много земли перелопатил. Осталось маленько стены подравнять, да земляной пол выровнять и можно было стены начинать класть. И тут случилась беда. Упал Никита, здоровяк такой, что в селе другого такого не было, как будто кто под коленки его ударил. Ни о чём таком тогда не подумали, просто перенесли его в дом. Другими словами – с того мета унесли. А парню так худо, что за священником побежали… Тогда ещё и церковь в селе была и священник, всё по-людски было… Спехом привезли священника, он и принялся молитву творить. Как уж там было, только от той молитвы Никита в себя пришёл. Долго потом болел, что-то там мычал. Немой же он был. По-своему объяснял, что на то место он больше не пойдёт. Что-то очень страшное ему там привиделось. Со страху и сознания лишился.
     Так эта ямина и стояла. Края обрушились. Отец мой в этом доме вырос, я с братом росли. По взгорку дикая смородина росла, а на месте той ямы только хиленькая крапива. Родители нам строго-настрого запрещали там играть. Да мы и сами замечали, что даже глупые куры туда не забредали. А ещё люди заметили, что в этом доме у жильцов недолог век… Во, какое это было страшное место!

                19.01.12 г.