Старшая пионервожатая Немытова, летнего пионерского лагеря "Орлёнок" от дышащей на ладан папиросной фабрики "Гробовые гвозди", молча и судорожно затягивалась беломориной, тоскливо глядя в засиженное мухами окно своего мрачного и неуютного кабинета, сплошь заваленного пустыми и мятыми пачками.
- Немытова... пялилась в окно немытое... - горько усмехнулась она про себя и глубоко затянувшись, привычно зашлась в чахоточном кашле.
Под окнами молча и тоскливо тащились по своим никчёмным делам угрюмые пионеры и все, как один, судорожно затягивались бычками-беломоринами, выдыхая, для конспирации конечно, едкий серо-синий дым в длинные, отшлифованные временем, грязные рукава старых казённых курток.
Приветливо зазвучал объявлением старенький громкоговоритель и, как обычно, зашёлся в судорожном чахоточном кашле: директор лагеря - товарищ Конкретный, не вынимал беломорину изо рта с босоногого детства.
Моложавая, местами, медсестра лагерного медпункта Копейкина и невыносимый, в полном смысле этого слова, физрук Здоровов давно уже пили втихую дармовой спирт, выписанный на всё лето в профилактических медицинских целях с большим запасом и от гнусной тоски занимались бессмысленным и безудержным сексом на пустующих больничных койках, молча и судорожно затягиваясь беломором в редких получасовых перерывах.
Однажды, не успев даже, как следует, судорожно и тоскливо затянуться, они неожиданно уснули, видимо, с устатку...
Угрюмые пожарные муниципалитетного подразделения "Гори ясно" молча и судорожно затягивались мятыми беломоринами, глядя на ужасающее пепелище бывшего лагерного медпункта...
На родительский день, как обычно, выдалась тоскливо-гадкая, ненастная погода...
Безрадостные молчаливые родители, задолбанные вредным папиросным производством, с жёлтыми морщинистыми лицами от дармового табаку, тоскливо шли на встречу со своими чахоточными с рождения детьми, судорожно затягиваясь спёртым на фабрике беломором.
Бледное солнце натужно опускалось за свинцовую тучу и было такое тоскливое безысходное впечатление, что и оно с кашлем выдохнуло ядовитое облако беломорского дыма...
Старшая пионервожатая молча докурила до "фабрики", глянула в смятую пачку и пожелтевшими от табака пальцами выудила новую папиросу. Привычно размяв её и сипло дунув в гильзу, при этом чахоточно, до содрогания закашлявшись, она зажгла спичку и судорожно затянулась - завтра похороны пепла невыносимого, в полном смысле этого слова, физрука и моложавой, в прошлом, местами, наивной медсестры...
- Надо будет запретить этим чахоточным детям курить свои поганые "бычки" в постели... - горько подумала старшая пионервожатая, качнув прядью седеющих волос и её тонкие мертвенно-бледные губы растянулись в зловещей улыбке, показав мутному, треснувшему зеркалу, списанному ещё в прошлую смену, умершим от туберкулёза последней стадии на Старый Новый год завхозом, прокуренные, но довольно редкие жёлтые зубы...