Жулька

Шунин Владимир Львович
Забайкалье, станция Борзя, при ней поселок Борзя а на окраине его - военный городок. Я учусь во втором классе. Зима. Мороз под пятьдесят градусов. А это для тех мест не редкость. Я смотрю в  обледенелое окно, а там по дороге бежит щенок, останавливаясь и поднимая замерзающие лапки.

Я, нахлобучив шапку, выскочил на крыльцо и свистнул. Щенок с радостью подбежал и вопросительно уставился на меня. Морда была покрыта инеем и шерсть на загривке передергивалась от холода.

Я завел его на кухню и накормил, чем мог. Поев, он улегся у порога и стал пристально смотреть на меня.

Пришла мама. Она не любила ни кошек, ни собак, и  приказала, чтобы дома этого существа, пахнущего псиной, не было. А отец, пришедший с работы, тихонько посоветовал сделать конуру в сарае для дров.

Так Жулька у меня и прижился. Мама со временем разрешила впускать его в кухню в сильные морозы. А вскоре Жулька стал общим любимцем во всем многоквартирном доме. Темно-рыжий крепкий пес среднего роста с широкой крепкой грудью – «смесь бульдога с носорогом» - как, смеясь, назвал его породу наш сосед.

В драках с собаками он был непобедим и вскоре стал вожаком всех собак.

Со мной он старался не расставаться, провожал в школу и встречал. Он сопровождал меня иногда даже незаметно во всех наших мальчишеских походах. Где бы я не был, стоило свистнуть нашим особым свистом, и он появлялся как из-под земли.

Так как в нашем военном городке все были военные, Жулька всех, кто был в военной форме, уважал. К гражданским относился настороженно. Двери в нашем подъезде не закрывались на замки, потому что Жулька чужих не пускал, а если они заходили, то не выпускал до прихода хозяев.

Но однажды случилось такое: выйдя из школы и свистнув как обычно, я, не дождался своего Жульки. Придя домой, не обнаружил его и там. До вечера я искал его. Соседка сказала, что днем милиция с фургоном ловила всех собак и, возможно, схватили и моего Жульку.  Утром в тревоге я ходил по городку и свистел нашим позывным. И вдруг вдали заметил нечто странное: это связанные одной веревкой две собаки – одна огромная незнакомая, а другая – мой Жулька. Я  развязал верёвки. Жулька кинулся ко мне на грудь, как бы оправдываясь. Очевидно, он перегрыз верёвки там, где смог достать - у второй собаки, и так выбрался из плена.

Но с тех пор Жулька затаил зло на милицейскую форму. И однажды – я видел сам – он подкараулил милиционера, проходившего мимо нашего дома, и молча кинулся на него, разорвал мундир у самого ворота. На мой крик пес ретировался. Потом, когда всё успокоилось, виновато подполз ко мне, как бы пытаясь что-то объяснить.

А на другой день на машине приехали милиционеры. Много. Пока они расспрашивали жильцов о собаке, я спрятал Жульку в яму во дворе, закрыл её люком. Жулька как будто понимал всю ситуацию и вел себя послушно и настороженно.

Милиционеры с пистолетами в руках обследовали все сараи и постройки во дворах и через час, пригрозив мне, уехали.

Я, убедившись, что никого нет, открыл люк… Но где же Жулька? Всё было засыпано песком, Оказывается, он прорыл нору в сторону длиной метра три и выбрался наружу. Но где он? Тихонько посвистывая, я огляделся вокруг и вдруг заметил за углом одного из сараев какое-то движение. Пригляделся. Чуть высунув морду и виляя хвостом, движение которого я и заметил, Жулька вопросительно смотрел на меня.

- Ко мне! Можно! - крикнул я. И Жулька стремительно кинулся мне на грудь.

Впервые с 1937года отцу дали отпуск, и мы поехали на нашу родину, на Урал. Жульку, после долгих прощаний, я оставил на соседей. Целый месяц отпуска я скучал по нему. И вот, наконец, возвращение. Поезд подходит к станции Борзя. И, хотя до военного городка километра два, я свищу нашим свистом. Пройдя метров двести, вдруг вижу, что несется со всех ног ко мне мой Жулька! Сбил меня с ног, облизал лицо, потом кинулся к маме, подпрыгнув, лизнул и её в лицо, потом к папе, к сестренке. Восторга его не было предела. Как он узнал, что мы приехали? Соседи рассказали, что он безмерно скучал, лежал у порога и не бегал никуда. А в час приезда вдруг вскочил, взвыл и кинулся в сторону станции. Вот и думай после этого о телепатии.

Но вот случилось такое. На краю городка была усадьба (или резиденция) генерала, обнесённая высоким забором. Денщик – молодой солдатик – выгуливал немецкую овчарку генерала. И заспорил как-то с нашими ребятами, моими друзьями, что сильней его собаки нет. Те, сдуру, стали с ним спорить, ссылаясь на моего  Жульку. В конце концов договорились тайком стравить собак. Вызвали меня. Я сначала отказался, жалея молодую, красивую овчарку. Но, когда меня обозвали трусом, не выдержал и согласился.

Жулька, конечно, попортил генеральскую овчарку. Солдатика посадили на «губу». А через месяц он из винтовки (мелкашки) всадил две пули в моего Жульку.

Жулька выжил, но обе перебитые задние лапы плохо срослись. Но, тем не менее, он оставался вожаком наших собак. Он уже не рвался в бой, но только стоило ему рыкнуть, как любая, даже и более сильная собака, ложилась, подчиняясь ему.

Теперь он больше лежал у порога, наблюдая за щенками, удивительно похожими на него.

Я же был с ним неразлучен, всё свободное время мы проводили вместе. Мы так же боролись, рычали, играли. И абсолютно понимали друг друга.

Вскоре отца перевели на Урал. Нужно было уезжать. Собаку взять не могли. Сосед, старший лейтенант, который особенно привязался к Жульке, обещал заботиться о нём. Его отправляли на погранзаставу в семидесяти километрах от нашего городка. И он обещал взять Жульку с собой.

Со слезами я прощался со своим другом. И он, чуя расставание, тоже плакал по-своему, по-собачьи.

Потом мне писали, что с заставы он убежал. Один шофер-солдат (а все солдаты знали Жульку и любили) видел его бегущего на полпути к дому в дикой маньчжурской степи. Но до дома он не дошёл. Волки, наверное, съели. Их много было в тех маньчжурских степях. Белых волков.