Глава 4. Разбойники пустыни

Вячеслав Вячеславов
          Вокруг бескрайняя надоевшая пустыня. На равнине обзор до горизонта простирается на семь километров, а здесь ограничен верхушками ближайших барханов. Легко заплутать без ориентиров, особенно в хамсин, когда от песчаной взвеси в воздухе не видно солнца. Жаль, до сих пор нет более сильного ветра, я бы сбежал от этого медлительного каравана с беспрерывно стонущими верблюдами, и поднялся в воздух на параплане.

Я шел впереди каравана вместе с проводником и Муссой, и, как бы между прочим, ненавязчиво расспрашивал об их жизни, проделанном караванном пути, измерявшемся в неделях, месяцах. Старик охотно и многословно отвечал, словно радуясь новому слушателю. 

К сожалению, его словарный запас чрезвычайно беден, слушать немного утомительно, словно мы, вдобавок, утомительно брели, плутали и по словесной пустыне. Через час он уверенно заявил:

— Только лазутчики враждебных царств столь подробно расспрашивают обо всём. Будто дети малые, которые ничего не знают об окружающем мире. У какого царя ты служишь разведчиком?

Я широко, располагающе улыбнулся, как человек, которому нечего скрывать, и спросил:

— Ты за кого опасаешься? За ассирийцев или за Соломона?
— Ни за кого из них. Я митанниец.

— Да? Сильное у вас царство. Было. Царь Сауссадаттар в своё время подчинил Ашшур, Ниневию, Вавилон, Аккад, Эриду, Ур, привел в своё царство десятки тысяч рабов и вывез множество ценных вещей, в том числе и ворота, окованные золотом. Куда он их потом поставил? Пригодились ли они ему, как защита от врагов?

— Ты и о нас знаешь, о такой древности? Многие из моих современников этого не помнят,  тем более такие подробности, — удивился Мусса. — Двери он подарил своему зятю, царю Урарту, который встроил их в свой храм Мардука в городе Мецамор. Ещё что ты знаешь о митанийцах?

— Очень мало. Почти ничего. Ты не пригласишь меня к себе, в Митаннийское царство? Да успокойся, я никому не принесу зла. Я просто очень любопытный. Всё мне интересно, поэтому и спрашиваю. Ты почему всё время крутишь головой? Кого-нибудь боишься?

— А ты бесстрашный, никого не опасаешься? — язвительно заметил старик. — Здесь граница пустыни — проклятое место для караванщиков, часто нападают шайки разбойников. Да и одиночки, бывает, ищут своего случая, нападают на безоружных. В прошлый проход каравана здесь, едва отбились от ватаги. Троих стражников потеряли. Не только пОтом, но и кровью нам достаётся дорогая цена на шёлк.

Я давно обратил внимание, что пустыня начала заканчиваться, прошли несколько глубоких вади с потрескавшейся глинистой почвой, такырами. Появились редкие пальмы, акации, заросли терновника, сухая трава под ногами. Птицы всё чаще начали летать над головой, то ли непуганые, то ли охотятся за насекомыми, которых мы потревожили. Перепелятники стремительно ныряли за кусты, то ли за добычей, то ли к гнёздам. Идиллия, если бы не истошные стоны верблюдов за спиной.

— Мусса, почему верблюды постоянно ревут, будто стонут? От усталости или непосильной поклажи? Но день только начался.

Мусса засмеялся:

— Не обращай внимания. Они голодны, хотят пить, поэтому и издают неприятный стон. Скоро выйдем к реке Иордан, напьются вволю.

— Сколько дней верблюды могут выдержать без воды?
— Десять. После этого гибнут. Но желательно поить через семь дней, чтобы не нанести вред здоровью животного. Сразу видно, тебе редко приходилось ходить в караване, иначе бы знал повадки верблюдов.
— Что за девчонка в вашем караване? — я попытался сменить щекотливую тему.

— Заметил? Пригожая девочка — услада мужских глаз. Дочка Елихорефа. Он ведёт её в Иерусалим. Хелев, торговец лошадьми, год назад увидел её в доме Елихорефа и пленился детской, ещё не распустившейся красотой, отдал в залог двух рабов-ремесленников и пообещал пару скакунов после окончания сделки. Четвёртой женой у него будет. Словно в Иерусалиме своих девушек не стало, понадобилось везти из Ниневии. Глупая блажь. Недостойно мужчине потакать своим прихотям. Ни одна красавица не стоит такой цены. Ты бы видел этих скакунов, глаз не отвести. Намного красивей этой пигалицы.

Последнее слово компьютер не смог перевести, но я догадался о смысле по интонации, да и перевод был приблизительным.

— Пигалице сколько лет?
— Тринадцать.
— А Хелеву?

— Пятьдесят три. Говорят, молодые жёны хорошо согревают старческое тело. Особенно в сырые зимние ночи, когда много дождей. Царь Давид, отец Соломона, в последние года жизни тоже прибегал к этому приятному способу. Да и не он один. Фараоны постоянно берут в жёны своих совсем юных дочерей, чтобы не родниться с низшими сословиями, не делиться наследством. Нигде в других царствах так не поступают. У живых богов свои понятия о приличии, иная мораль, законы.

— У тебя тоже есть молодая жена?

— Нет. Мне это не нужно. Да и я не настолько богат, чтобы покупать и содержать глупых девчонок. Баловство это. Одной жены вполне достаточно, чтобы иметь ораву детей. У меня их семеро. Четыре мальчика и две девочки не дожили и до шести лет. Зато выжившие — крепыши. Уже пошли внуки. Род полнится.

— Торговля лошадьми прибыльное занятие?

— Весьма. Но уступает торговле шелками и верблюдами. За одного верблюда можно приобрести три лошади. А за лошадь — отрез шёлка.
— Я слышал, лет двести назад прирученных верблюдов не было?

— Это правда. Проход по караванному пути в пустыне обходился в пять раз дороже и во столько же раз длился дольше. Сейчас трудно представить караван без верблюдов. Кажется, они всегда были с нами, но это не так. Даже ты это знаешь, а я постоянно спорю с евреями, хвастливо утверждающими, что это они приручили верблюдов, мол, ещё Авраам всей семьёй и своим родом на них добирался в Египет. Но в рассказах арабских кочевников про Авраама и его переселение нет никаких упоминаний о верблюдах, наоборот, много сетований на трудности пути в поисках воды, чтобы напоить ослов и мулов. Верблюды в те времена дикими свободно бегали по пустыне. Как-то от одного  из ассирийских купцов слышал, что далеко на севере за горами и морями есть двугорбые верблюды, но не могу в это поверить.

—  Да, есть такие. Сам видел.

— Зачем богу создавать двугорбого, когда уже есть одногорбые? Всё равно, что орлу вторую голову приставить. Быстрее насытится, но желудок-то один! Ну да, рождаются и такие. Я видел телят с двумя головами, лишней ногой на плече. Жутко видеть и представить, что они могут стать взрослыми. Но такие уроды долго не пугают людей, даже если намеренно оставить в живых и брать золото за их показ, что некоторые и делают. А вот и они, шайтан их возьми… только о них проговорили. Накликал на свою голову, — с испугом произнес Мусса, повернув голову в мою сторону.

— О ком ты говоришь?

Я тоже оглянулся налево. Из-за высоких терновых кустов стремительно и целеустремлённо выбегали такие же бородачи, как и в караване, но в короткой одежде, не мешающей бегу, с пращами, дубинками и копьями наперевес. Увидев, что их заметили, начали улюлюкать, выкрикивать угрозы, если мы не отбросим оружие и не станем на колени.

Караванщики согласованно побежали друг к другу. Правильно действуют. Поодиночке их быстро перебьют, — нападающих в два раза больше. Выпущенные стрелы с нашей стороны не принесли заметного урона, не замедлили приближение бегущих. Лишь один приостановился — стрела попала в бедро.

Мусса от испуга мертвенно побледнел и потерянно смотрел то на меня, то на разбойников с силой опускавших дубинки на тела и головы караванщиков. Хэкающие возгласы, отчаянная ругань, перестук древка копий, лязг кинжалов, мечей. Слабосильный проводник Алим пригнулся и трусливо пытался скрыться в терновнике.

На этот раз им не удастся отбиться. Чувствовалась обречённость обороняющихся и отчаянная, удалая голодная злость нападающих, верящих в свою долгожданную удачу. Я не мог ввязываться в ожесточенную драку. Вернее, сейчас никто не мог запретить заступиться за приговорённых к смерти, но это уже было бы явным вмешательством в прошлое.

В будущем меня по голове не погладят. Могут лишить лицензии и навечно поставить в назидательный пример: как не стоит поступать разведчику. Разбойники тоже хотят выжить в этой суровой жизни, они дают потомство, которое влияет на будущее. Из их среды может появиться Мирта, Бен-Гурион, Иисус Христос, Моше Даян, Голда Меир, узловой человек, в корне, или заметно меняющий жизнь евреев.

Дочка Елихорефа испуганно присела, сжалась в комок возле низкого серого валуна и безнадёжно поскуливала в маленькие кулачки. Детская наивность: с закрытыми глазами ты никого не видишь, и тебя никто не видит.

Мне бы тоже незаметно скрыться в кустах, чтобы исключить возможность любого вмешательства, но глаза Муссы умоляюще устремлены на меня, словно напоминают: я кормил тебя из своих рук. Неужели ответишь чёрной неблагодарностью?

— Артём, помоги! Ты можешь защитить нас.

          Могу, но не хочу. Вернее, хочу, но не могу. Парадокс. Мешают запреты, о которых они представления не имеют, а я не могу оправдаться. Стыдобища!

Хасан упал с проломленной головой лицом вниз, кровь тёмным пятном расползалась по затылку, заливая седую бороду и светлый камень. Некоторые караванщики обречённо становились на колени, ладонями закрывая посеревшее от страха лицо и склоняясь до самой земли. Чтобы не видеть смерть товарищей? Быстро и легко сдались, надеются ещё пожить. Рабы нужны многим. Умереть очень легко.

Один из разбойников, сочтя нападение удачно завершённым, побежал к головному верблюду, схватил за повод и повел караван в сторону зеленой рощицы между песчаными холмами. Другой, довольно похохатывая, легко забросил на левое плечо дочку Елихорефа, которая так отчаянно заверещала, колотя кулачками спину похитителя, что я сморщился. Какого чёрта церемонюсь?! Убивать не стану, но хоть напугаю.

Я сбросил с плеч параплан, чтобы не мешал, если кто-то внезапно нападет сзади, и побежал к сражающимся, чтобы занять удобную позицию и не задеть караванщиков, — краем излучателя инфразвука осторожно повел по нападающим.

         Эффект был поразительным. Разбойники словно ждали какого-то побудительного сигнала к иным действиям: в панике побросали дубинки, копья, бронзовые ножи, испуганную девчонку, ударившуюся рёбрами об известковый валун, и в страхе побежали к кустам, которые могли хоть как-то защитить от непонятно обрушившегося ужаса. Не задетые лучом, разбойники, оглянулись на них, ничего не понимая, но на всякий случай прекратили сражаться, тоже отступили, ловко подбирая брошенные копья, стрелы.

Караванщики удивительно быстро пришли в себя, победно закричали, потрясая копьями, древками, — с иных слетели наконечники, бросились вдогонку за верблюдами, отбили и вернули. Но трое подняться с земли не смогли, бессильно лежали с окровавленными головами, над которыми уже роились зелёные жирные мухи. Пятеро караванщиков, сидя на земле, обречённо, с тоской в глазах зажимали ладонью раны, пытаясь остановить кровь — халаты медленно тяжелели.

Мусса с надеждой посмотрел на меня, мол, помогай и дальше: я не удивлюсь, если они сейчас встанут, отряхнуться от праха, и пойдут здоровыми вслед за караваном. Я мрачно покачал головой, ты слишком много хочешь, старик, твоя вера велика, но её недостаточно, чтобы случилось чудо.

Он понял, промолчал, не стал настаивать, лишь протяжно и горестно вздохнул. Хмуро отвернулся и направился к первому верблюду, достал из тюка серую льняную ткань, разрезал ножом на полосы, и начал делать перевязку.

Раны присыпал какой-то коричневой мукой, вероятно, из диких корневищ лекарственных трав, и кровь переставала сочиться. Что ж, могут и выжить без вмешательства посторонних сил. Лишь один с раной в живот не смог подняться на ноги, тщетно засовывал внутрь выползающие кишки с налипшим песком.

Возбужденные караванщики долго не могли успокоиться, выкрикивали проклятья, яростно бросали вслед песком, мелкими камнями, грозили убежавшим всеми страшными болезнями, делились перипетиями битвы. Елихореф отпаивал икающую дочку водой из пиалы, успокаивал. Разгоряченный Исмаил подошел ко мне с опущенным окровавленным мечом. Хмуро спросил:

— Это ты их напугал? Я успел заметить, как ты, безоружный, даже камня не поднял, побежал к нам, и они сразу испугались. Почему? Они же не знали и не видели, как ты ловко умеешь сражаться голыми руками.

Я пожал плечами.

— Тебе показалось. Я не успел помочь. Вы и без меня хорошо бились. Они устрашились вашего отпора.

— Да, отпор был. Хотя и не ото всех. —  Он мрачно оглядел своих собратьев, отчего те поёжились и опустили голову. —  Но от меня ещё никогда не убегали так быстро, и с ужасом на лице, будто увидели Вельзевула. Я тоже, на какое-то мгновение, почувствовал за плечом дыхание смерти. Будто внезапно ворота в шеол  приоткрылись, а мы проваливаемся в бездонную пропасть. От сильнейшего страха я выронил меч. Но так же поступил и мой противник. Я для него был воплощением зла. И он от меня убежал, а я встал с колен.

(Шеол — место, где нет света. Потусторонний мир)

Я лицемерно развел руками, мол, тебе лучше знать, какой ты воин, чего стоишь, и вернулся к оставленному на земле параплану. Но его на месте не оказалось. Внимательно осмотрелся вокруг, может быть, кто передвинул.

Голо. Редкие низкие кусты, корявые валуны не могли укрыть жёлто-красный сверток с обмотанными разноцветными стропами. Обошел всё кругом. Поиски бесполезны. Кто же взял? Вполне вероятно, мог подхватить и убегающий разбойник, соблазненный неожиданным бесхозным добром.

Моим караванщикам не до чужого имущества, сохранить бы своё, заняты поисками брошенного оружия, зализывают раны, проверяют тюки, столпились вокруг последнего бурдюка с водой. Протянули чашу и мне. Кто-то осторожно хлопнул меня по плечу. Надо понимать, одобряюще. Не сражался, но помог, побежал к ним. Разбойники почему-то испугались. Объяснять причину не стану.

         Мертвых похоронили в плотной глинистой земле, с большим трудом вырыв неглубокую яму медной, сильно зазубренной, лопатой. Наносили на могилы булыжников от ближнего вади, чтобы шакалам было труднее разрывать захоронение, и караван снова неспешно двинулся в путь. Раненых заботливо поддерживали, но они всё равно заметно отставали. Благо, впереди уже показались убогие халупы с покосившимися открытыми дверями, откуда выглядывали черномазые рожицы любопытствующих детей.

В первых же домишках немощных оставили до выздоровления, за награду. Я ещё подумал, сколько поколений разбойников здесь проживает? В любом случае, они выгадали от проходящего каравана. Ни один разбойник серьёзно не пострадал — все убежали. Преследовать их никто не собирался, и они это знали —  своё добро никто не оставит без присмотра.

Продолжение следует: http://www.proza.ru/2016/07/03/373