Погода замечательная. На море жара, совершенно, не ощущается. Если не работаешь и сидишь в тени. А тени от поднятого паруса мало, захватывает редких счастливчиков. Старая галера пропитана йодом и солью.
Острый, стойкий запах моря, напомнил солнечное детство в Абхазии, когда я с отцом и матерью впервые куда-то плыли на яхте под названием «Медуза Горгона», — устрашающая голова с извивающимися змеями украшала бушприт.
Снова непреднамеренная перекличка с мифами Греции? Не слишком ли много случайностей? Словно Кто-то разбрасывает по твоей жизни разнокалиберные крючки и смотрит, за какие именно ты будешь цепляться, и рвать кожу до крови.
Прямоугольный парус не даёт кормчему возможность держать галеру на курсе под боковым юго-западным ветром. Казалось, мы застыли на месте. Караван по берегу продвигается быстрее. Гребцы дружно, под ровный стук барабана, задающего ритм, погружают лопасти вёсел в невысокие волны и с усилием, почти незаметно продвигают галеру вперёд.
Ребята все, как на подбор, рослые, на зависть мускулистые, мне с ними не сравниться — вечно не хватает времени на силовые тренажёры. Вернее, лень всегда найдёт себе оправдание, чтобы заменить утомительные тренировки более приятными проблемами, не терпящими отлагательств.
Египетские кормчие не рискуют далеко удаляться от берега. Это не финикийцы, которые сотни лет смело плавают посреди моря, ориентируясь на звёзды, предлагая другим народам свои товары, в том числе, и пленников.
Однообразный вид ряби бирюзовых волн и, едва заметной покачивающейся полоски низкого берега с редкими пальмами и вздымающимися барханами, быстро утомляет.
Встречные судёнышки, галеры, библские кебенеты проплывают в значительном отдалении и не вносят разнообразия в наш досуг, не докричишься, не узнаешь, куда, и с каким грузом плывут.
Но легко можно представить. Идёт оживлённый товарообмен между городами Средиземноморья. Большой спрос на маленьких обезьян, карликов, павлинов, слоновую кость, льняные ткани Египта, пшеницу, полбу, чечевицу, золото, шкатулки, лакированные поделки из черного и сандалового дерева, стеклянные изделия.
Навстречу везут шелка, фарфор, серебро, олово, благовония, разнообразные специи и всё чем богат Восток.
Снофрет, довольно скоро, заскучала. Понять можно, для неё всё обыденно, начиная от людей и кончая галерой, которая оставила печальные воспоминания при первой же встрече. Пассажиры-египтяне нас сторонятся, принимая за евреев. По одежке встречают.
Евреи, их меньшинство, две семьи с малыми детьми, тоже чуют в нас чужаков, смотрят настороженно, безулыбчиво. Заметил, здесь мало улыбаются, нет причин для безоглядного общения. Жизнь сурова, привыкли давать отпор и прогибаться перед явной силой.
Безбородые египтяне натолкнули меня на завершение колючей эпопеи, непривычно, ощущать ненужную растительность, словно на лице надета маска.
Вспенил шампунем бороду и сверкающим ножом побрился, изредка держа левую руку перед собой — на время превратив окно индикатора в отражатель.
Снофрет удивленно ахнула, увидев себя в маленьком зеркале. Долго себя разглядывала, строила забавные гримасы.
— Ты меня такой же видишь? Удивительно! Будто незнакомку в окне рассматриваю. Я раздвоилась, и там тоже я, словно выглядываю из другого мира. Так всё отчётливо. И даже солнце ослепительно ярко. Никакого сравнения с медным полированным зеркалом. Они очень дороги. Сколько же, стоит такое чудесное зеркало?!
Я приложил палец к губам.
— Не так громко. Никто не должен знать. Подобные зеркала, и даже бОльших размеров и у вас появятся, но не скоро. Когда-нибудь.
До вечера времени много. Обо всём уже переговорено. Невозможно уединиться на ограниченной палубе галеры, всё бесстыдно делается на виду десятков глаз. На корме присаживаются над бортом и плюхают в море…
У кого-то безразлично равнодушные, иные, стыдливо, отворачиваются в сторону берега, и пристально внимательные, нахальные взгляды у гребцов. Их понять можно. Пейзаж привычно надоедлив, скучен.
До встречных кораблей не докричишься. Кого же, рассматривать и обсуждать, как ни пассажиров, которые по несколько раз в день вынуждены переходить на корму?
При необходимости, я беру, приобретённое в Аскалоне, большое льняное полотно, и закрываю им присевшую Снофрет. Так же делает и она, когда мне нужно. Остальные не стесняются.
Наше поведение вызывает улыбки, даёт пищу для продолжительных разговоров. Мы на них не реагируем. Трудно переступить через стыдливость и слиться с толпой.
Снофрет, то и дело, задаёт уточняющие вопросы о моей жизни в непонятном для неё далёком будущем — воображение работает. Чтобы отвлечь от запретной темы и не наговорить лишнего, начинаю заплетать ей косы, уложил завитком на затылке, приколов золотыми шпильками, которые отыскал в куче ювелирных изделий.
Взору открылась длинная шея, напомнив статуэтку Нефертити, которую ещё в начале века просканировали на томографе и обнаружили, что под слоем краски скрывается реалистичное изображение лица, уже постаревшей женщины, с заметными морщинами у губ и век.
Не удержался от поцелуя в шею, вдохнув неповторимый запах кожи, от которого взыграло воображение: остро пожалел, что сейчас не ночь. Ей не нужны духи для соблазнения, она сама — сплошной соблазн, её ферромоны сводят меня с ума.
Отвернулся к морю, чтобы успокоиться, и увидел неподалёку по курсу галеры резвящихся дельфинов, то и дело без видимых усилий, выпрыгивающих над волнами, показал ей:
— Их ещё называют людьми моря. Разумно и сообща действуют, обмениваются звуковыми сигналами. Иногда загоняют стаи рыб в сети рыбакам, заодно и сами лакомятся рыбой, кораблям, среди рифов, показывают безопасный путь, спасают тонущих людей, испытывают дружелюбие к человеку, легко идут на контакт, поддаются дрессировке. Если бы человек умел жить в воде, они бы стали нашими лучшими друзьями. Разумнее собак.
— Как быстро плывут, без всяких усилий! Они кусаются? Я слышала рассказы про морских чудищ, которые нападают на корабли, утаскивают в пучину людей.
Пришлось прочитать лекцию, упомянуть акул, касаток, белух, китов всех разновидностей, дюгоней, спрутов и кальмаров.
— Ты так много знаешь, умеешь. — Снофрет легко коснулась завитка своих волос. Ревниво спросила: — Кто научил? На ком практиковался?
— На младшей сестренке Иринке, на четыре года моложе меня. Вот на ней и наблатыкался. В смысле — научился. Матери некогда было с нею возиться, заплетать банты, отводить в школу, которая располагалась в середине квартала. Детям нужно общение со сверстниками. Школа на дому не даёт полноценного общения. Без опыта тактильных осязаний человек не может быть полноценным. Память остаётся на всю жизнь. Моя мама уже лет двадцать работает ассистентом хирурга, помогает моему отцу делать сложные операции. Я Иринке был за папу и маму. Сейчас сестре тридцать лет, замужем за смотрителем национального заповедника Масаи-Мара в Кении. Это в Африке, намного южнее Египта. Заповедник — это место для животных, где на них запрещено охотиться, слишком мало осталось. Люди приходят на них любоваться. Ты любишь зверей?
— Как их можно любить? Они такие страшные. Особенно лев.
— Ты видела льва? Где и как?
— Только мёртвого. Однажды охотники убили льва, который до этого загрыз корову у местного пастуха. В Шедит принесли его шкуру с огромной головой. Выставили на площади. Дети боялись приблизиться. Из оскаленной пасти торчали ужасающие жёлтые клыки. Можно представить, как ими легко разрывалась жертва.
— Львы, да и вообще все звери, даже гиены очень красивы, когда они на воле. Жаль, у меня нет возможности их тебе показать.
Пассажиры-египтяне в более свободной одежде из неотбеленного льна, с оголенными руками, торсом, только в набедренном переднике. Я тоже освободился от куртки и халата — уже нет необходимости маскироваться под иудея. Ботинки с носками запрятал за корзину с продуктами. Приятно всей кожей тела чувствовать свежий овевающий ветер, а ступнями ощущать тёплую палубу, гладкую поверхность сосновых досок, отшлифованных подошвами не за один год.
Глядя на скучающую девушку, трогательно держащую меня за кисть руки, словно я могу внезапно исчезнуть, приходит мысль, прикрепить ей телепатор, которым мы, хронавты, пользуемся в исключительных случаях, когда хотим поддерживать с собеседником связь, неслышную для других.
— Снофрет, ты любишь музыку?
— Да. Очень. Когда на свадьбах играют на систре, я немею от наслаждения, готова забыть о еде и сне. Слушать до самозабвения. Но сама не способна играть, сколько ни пробовала учиться.
— Хочешь сейчас услышать музыку?
— Здесь? У тебя есть арфа, флейта? У кого одолжил, купил? — удивилась она, оглядывая тесную палубу, сидящих людей.
— Получше арфы и флейты.
С видом интригующего фокусника достал из отдельного кармана брюк телепатор, сантиметровую горошину телесного цвета, и примостил ей в ушную раковину, чуть надавив, чтобы приклеилась. Взял её руки в свои.
«Вот и всё. Отныне нам можно и не разговаривать. Лишь подумай, о чём хочешь сказать, и я тебя сразу же пойму. И нас никто не услышит. Расслабься. Сейчас появится музыка. Когда надоест слушать, подумай: «Прекрати». Если какая-то мелодия или песня не понравится, прикажи: «Следующая». Поняла? Это не чудо. Обыкновенная телепатия, понимание мыслей другого. Человек не догадывается, а слышит, о чём думает другой человек. На заре цивилизации почти все люди были телепатами, но по мере развития речи эту способность утеряли. Кивни, если понимаешь, о чём толкую. Ну же».
Снофрет в недоумении слушает и смотрит на мои неподвижные губы, но медленно, с напряжением кивает.
Лёгкое, едва слышное среди плеска волн, трепетание ослабевшего паруса, звучание армянского дудука в невыразимо прекрасной и простой перуанской мелодии, как нельзя лучше подходит к окружающей обстановке, к морскому простору, ветру в ушах, горластым выкрикам надсмотрщика над гребцами, требующего не лениться — глубже погружать вёсла.
Нужно ей дать возможность привыкнуть к другой музыке, не столь примитивной, какую она слышала до этого. Чуть прибавляю громкость, чтобы отчетливей звучал тембр тоскующего дудука и не мешал слышать голоса гребцов на галере. Её глаза округляются в восторженном изумлении.
Оглядывается вокруг, думая, что эту музыку слышат все, но пассажиры по-прежнему скучают, лишь еврейская девочка лет семи, с детским назойливым любопытством пристально наблюдает за нами, пытается понять нашу пантомиму. Что она впоследствии будет о нас вспоминать? Каким словами?
— Что это? Божественная музыка! — говорит Снофрет.
«Тебе нравится?»
— Очень. Мне кажется, что, вот-вот, где-то рядом откроется доселе невидимая дверь, и я увижу Амон-Ра. И тебя, сына Осириса.
«Забавно. Кем я только не был. Но вот, сыном Бога — никогда. Ну, не буду мешать. Ты можешь не говорить, только подумай о том, что хочешь сказать, и я услышу».
Но Снофрет не до моих уточнений — наслаждается лёгкой, неусложнённой мелодией. Я сам, с удовольствием, слушаю печальный голос дудука, переплетающегося, и временами почти не отличимого от женского, поющего о вынужденной разлуке с любимым. Тема одна, а способов выражения любви неисчислимое множество.
Разделся до синих плавок и отошёл на корму к своим животным. Хорошо переносят лёгкую морскую качку, протянули морды к моей руке, и с удовольствие сгрызли по жмене сушёного инжира. Уже узнают издалека, высматривают своими прекрасными глазами, в которых ясно читается невысказанная мысль:
«До каких пор мы будем стоять на качающейся палубе? Мы созданы для стремительного бега».
Потерпите. Мне тоже здесь паршиво. Вас берегу. Не хочу раньше времени сбивать ваши копыта о жёсткий песок.
Сбросил в море уже высохшие лепёшки навоза, смыл палубу, зачерпнув кожаным мешком морскую воду. Заодно, и себя окатил. Приятная прохлада по телу, пока не высохнешь. Посмотрел на сосредоточенные лица гребцов, с завистью, на их крутые бицепсы, рельефные мышцы груди. Настоящие, не накачанные стероидами мышцы.
Мне таких никогда не добиться, не хватает времени и терпения на тренажёры. Нужна генная перестройка, чтобы рядом с атлетами выглядеть пристойно, но я для неё уже стар, да и нет смысла: в хирургии нужна не сила, а расслабленная точность скальпеля.
Слышал на семинаре, что некоторым человеческим зародышам начали вводить ген, отвечающий за мышечную массу. Будут рождаться коренастые крепыши, незаменимые на планетах с повышенной гравитацией. Ставить рекорды не смогут. В 2050-м году олимпийский комитет упразднился, как и ежегодные чемпионаты мира.
Содружество ведущих государств наконец-то, признало, что запредельные нагрузки калечат организм, рвут связки, сухожилия, превращают человека в инвалида. Много ли доблести в том, чтобы поднять штангу весом в полтонны, прыгнуть на высоту в три метра, пробежать стометровку за восемь секунд, когда все остальные жители довольствуются более скромными результатами?
Остались лишь игровые виды спорта, где нужна ловкость, быстрота, умение думать и анализировать, как в шахматах, предвидеть чужие действия.
Я, для гребцов, тоже, любопытный объект наблюдения. Хоть какое-то новое лицо в надоевших буднях, и, как мне кажется, интуитивно чувствуют во мне чужака. Знали бы они, откуда я?
Они почти полностью обнажены, лишь на бёдрах узкая холщовая повязка, прикрывающая ягодицы и пах. Почти все, примерно, от двадцати до тридцати лет. Самый выносливый возраст, чтобы часами выдерживать напряженный темп.
Есть и красавцы, и с различными физическими недостатками, у одного «заячья губа», у другого уродливый шрам по всей щеке, у третьего красное рожистое пятно на всю правую щеку.
Взгляд невольно остановился на молодом гребце, чем-то похожим на нашего знаменитого драматического актёра Андрея Васильцова, лишь нос с горбинкой, да губы потресканные от постоянного облизывания на морском ветру. Сидит на краю банки, с напряженным усилием выгребает, губы сведены в гримасу боли, — весло задевает за верхушку волны, срезает, и едва не вырывается из рук.
Видимо, начинающий. Тяжело ему приходится. А сколько я смогу выдержать? Никогда не приходилось грести столь тяжёлым веслом и так долго. Это тебе не тренажёрный зал. Подошёл к нему.
— Давай, подменю на недолгое время. Но далеко не уходи. Я тоже новичок. Слабак. Даже по сравнению с тобой.
С благодарностью и радостным удивлением подвинулся к краю банки, пропустив меня, подсаживающегося к веслу, чтобы я не выбился из ритма, — не ожидал помощи.
Некоторое время гребли вместе, пока он не почувствовал, что я справляюсь с нагрузкой. Настороженно оглядываясь, отошёл к барабанщику и замер, обессилено опустив расслабленные руки, смотрит, как я неловко приноравливаюсь к общему ритму, изо всех сил стараясь не халтурить. Адская работа на сверхнапряжении. Можно мышцы порвать. Но и через минуту бросать весло стыдно, засмеют.
На самолюбии, через силу, едва выдержал семь минут, сморщился и кивнул гребцу, мол, спасай. Понял, быстро подошёл и сменил. Я хлопнул его по плечу.
— Сильные вы ребята. С вами не потягаешься.
Некоторые гребцы рассмеялись.
— Почаще приходи к нам. Через неделю будешь наравне с нами загребать.
— Так и быть. Уговорили. Много ли заработаю?
— На лепёшку с мясом и девку в порту! — выкрикнул кто-то сзади.
— Девка уже у него есть.
— Тогда лишнюю может отдать мне. Я не стану возражать.
— Ты никогда не споришь, сразу берёшь.
Все незлобиво посмеялись. Приятно быть одной сплочённой командой, понимать силу и слабости друг друга.
Я отошёл к Снофрет и увидел, что она, отвернувшись лицом к морю, плачет восторженными слезами — звучали вокализы Сен-Санса в исполнении Ольги Басистюк.
У меня тоже, от её голоса и гения композитора, мурашки по коже бегают. Кажется, сам тоскующий Бог напел человеку своё настроение.
Снофрет, краем глаз заметила моё приближение, и смущено вытерла ладонью слёзы.
— Это так прекрасно. Ты самый счастливый человек в мире, если можешь в любое время по желанию слышать столь чудесную музыку.
«Увы. Музыка сама по себе счастья не приносит. Лишь удовольствие. Может быть, на первое время довольно тебе слушать? Удалить?»
Она отрицательно покачала головой, выставила ладони перед собой.
— Я готова весь день и всю ночь слушать музыку богов. Я даже спать не буду. Каждая следующая мелодия прекрасней предыдущей, и неожиданней.
«И я тебе уже не нужен?»
— Нет. Ты мне нужен всегда. Но я к тебе уже почти привыкла, а музыка… Словами не передать мой восторг. Это нечто… Я не могу передать словами. В загробном мире не может быть лучше, если там нет такой музыки.
«Снофрет, учись разговаривать, не открывая рта. Я слышу всё, что ты хочешь мне сказать, и эту звучащую у тебя музыку. Это я передаю её тебе».
«И мои мысли слышишь?» — вопрос с тревогой и небольшой заминкой.
«Мысли я тоже могу услышать, но, если ты сама захочешь их передать, произнесешь вот как сейчас, не раскрывая рта. Ладно, внимай, не буду тебе мешать».
После короткого отдыха, полного расслабления на палубе, я снова вернулся к гребцам и сменил молодого, спросил:
— Как тебя звать?
— Тукан. А тебя?
— Артём. Отдыхай, Тукан, но недолго. Может быть, когда-нибудь я смогу составить тебе конкуренцию, стать соперником, но не сейчас и не завтра.
Парень не понял, но благодарно улыбнулся. Отошёл в сторону, к худому барабанщику, только там было свободное место от пассажиров и амфор, кувшинов, и стал ждать, когда я выдохнусь. На этот раз я продержался одиннадцать минут. Прогресс, для меня.
Но Тукан за это время отдохнул, напился воды из влажного бурдюка, подвешенного к мачте и охлаждавшегося на ветру, размял затёкшие плечи, и уже более спокойным уселся за вёсла, благодарно посматривая в мою сторону. Я, вовремя помог ему, пережить самое критическое время непосильной физической нагрузки. Он мог бы и сломаться.
Я снова отошел к животным, понуро стоящих на солнцепёке, вынужденных переносить морскую качку и все сопутствующие невзгоды. Похлопал по горячему крупу, их бы, в тенёчек, но сие от меня не зависит, сам жарюсь на пекле. От паруса тени почти нет, как и тяги.
Щедро окатил крупы морской водой, навесил на морды мешки с кормом, и вернулся к блаженствующей Снофрет, которая, лёжа на животе, наблюдала, как форштевень бесконечно разрезает волны, откидывая в стороны, словно надрезая верхний слой кожи моря. Здесь и скорость очевидна.
«О чём она поёт?» — окинула меня сияющим взглядом.
«О возлюбленном, с которым разлучила злая судьба».
«Я так и поняла».
«Ты когда-нибудь любила?»
«А ты?»
«Чур, я первый спросил».
«Не знаю. Я уже почти забыла. Это было два, нет, три года назад. Любовь, или что другое. Он был стражником в доме Антефа, нашего военачальника. Рослый, красивый, родом из Верхнего Нила, и не замечал босоногую девчонку, которая дважды в день проходила мимо и любовалась его статью, париком из белой овечьей шерсти. У нас же, все бреют головы. После смерти Антефа он внезапно куда-то исчез, а с ним пропала и моя любовь».
«Неужели больше никто не нравился? Тебя же, приходили сватать?»
«Приходили. Но никто не приглянулся. Все старые, занудливые, за тридцать лет».
«Я тоже старый. Мне 34 года».
«Какой же ты старый? Твои года не сравнить с нашими. За два твои года можно отдать один наш. Ты мой ровесник. Я так тебя и воспринимаю. Моему отцу сорок один год, но выглядит в два раза старше тебя, часто болеет животом — жертвы разным богам не помогают. А ты любил?»
«Конечно. Мне было восемь лет, когда влюбился в учительницу. Она была прелестна в свои 22 года. В четвертом классе, когда мне исполнилось десять лет, влюбился в старшеклассницу Жанну Селезнёву, чемпионку города по художественной гимнастике, но она меня не замечала, с нею были другие мальчики, они носили её лыжи, коньки, скейтборд. В зависимости от сезона. По сути, все мои любви несчастливы. Это я сейчас вдруг осознал. Вот, даже с тобой, ничего хорошего не получается».
«Ты огорчён нашей встречей, моим спасением?»
«Нет! Что ты! Неправильно поняла. Я удручен нашим предстоящим расставанием. Я как подумаю об этом, так у меня сразу настроение портится».
«У меня тоже. Я рада, что ты это сказал. Вдвоем легче переносить предстоящее горе».
«Но у нас ещё столько времени впереди!»
«Если бы, оно не заканчивалось так быстро».
Я вздохнул. Как не мне знать об этом? Достойно ответить было нечем. Попытался отвлечь внимание на стаю перелётных птиц, летевших на север, высоко над нами. Не разглядеть, кто? Почему так поздно? Спросить некого.
До вечера я, ещё три раза, сменил Тукана. В последний раз смог продержаться двадцать три минуты, когда барабанный бой неожиданно прекратился. Гребцы подняли вёсла и втянули сушить на корабль, который покойно закачался на волнах вблизи небольшого приморского посёлка, откуда к нам направились лодки с водой и продуктами.
У меня, едва хватило сил на заключительную операцию — втянуть весло. Устало, поднялся со скамейки, вскинул руки, потягиваясь и разминая затекшие невостребованные мускулы.
продолжение следует: http://proza.ru/2012/05/09/464