Мальчик для уколов

Дмитро Худолеев
Многие знают о фразеологизме «мальчик для битья». Но мало кто знает о его происхождении – при дворе английского короля содержали таких мальчиков. Когда наследный принц шалил, то их пороли на его глазах (принца пороть нельзя – он же будущий король). Наверное, думали, что принц тоже страдает, когда видит чужой испоротый зад. Я же думаю, что этим только делали из будущего короля отъявленного садиста. Но эта история не про мальчиков для битья. Она про мальчика для уколов.
В пятом классе я оказался в больнице с гнойным аппендицитом. После того, как мне его вырезали, и я отошел от наркоза, то понял, что оказался в палате №4. Палата №4 в нашей больнице была аналогом 9 роты – сюда переводили тяжело больных пациентов, которые могли в любой момент переехать в морг. А ничто так не мешает выздоровлению больных, как вид умирающего на соседней койке. Это только в реальной жизни люди живут вместе и умирают врозь, в больнице все наоборот - умирают все вместе в палате №4.
В 4 палате кроме меня было еще двое больных: Серый и Гоша. Как потом я узнал, был еще Вадик, но его срочно перевели в реанимационное отделение (из него он уже не вернулся). Гоша лежал с воспалением легких, а Серый… Чем болел Серый, наверное, не знал даже главврач. Как выяснилось, Серый был в больнице уже полгода, и никто не знал, чем, как и от чего его лечить. Главное, что его состояние не ухудшалось, остальное заведующего отделением не беспокоило.
На второй день моего пребывания в палате №4 Гоша узнал, что идет на поправку. Он на что-то выменял у сестры Зинки пол-литра медицинского спирта и быстро его раздавил с Серым. Всю ночь они горланили песни Титомира, мешая мне спать. Я же ворочался с воспалением и температурой 42 по Цельсию, которая в любой момент могла опуститься до 21 градуса. В итоге, я спрятался под кровать, накрыл голову подушкой и еле заснул под утро.
Разбудили меня голоса уже ближе к полудню. В палате было 4 человек, так как именно столько пар ног я видел из-под кровати. В черных ботинках был завотделением Михалыч, в белых туфлях была старшая сестра Зинка. В коричневых штиблетах и белых сандалиях были неизвестные парень и девушка. В палате, как я понял, уже не было Гоши – он выписался.
Завотделением проводил ежедневный осмотр. Он представил гостям Серого, назвал его диагноз (какая-то патия с каким-то синдромом), проверил его пульс и удалился, сославшись на срочный звонок из министерства. Напоследок он сказал Зинке:
- Поставь ему 10 кубиков глюкозы… Ну или еще 30… Да, можете повторить технику уколов.
Что было дальше, я мог только догадываться. Судя по звуку одежды, Зинка ловко спустила с Серого пижамные брюки и томным голосом сказала:
- Уколы мы ставим вот так…
Затем последовал свист иглы и сдавленный крик Серого. Я понял, что ему только что вставили 10 кубов.
- А теперь вы, Евгений.
Зинка отошла от кровати Серого. Штиблеты заняли ее место. Затем был яростный звук рвущейся плоти и не менее яростный вой Серого:
- Прям до кости, гады!!!
После этого на его кровати началась куча-мала. На пол упали окровавленные ватки, кровать Серого колотилась, он сам тихо матерился.
- Эфир! Эфир! – сказали сандалии и раздался звук сломанной ампулы.
В комнате запахло чем-то резким и противным. Кровать Серого успокоилась.
- Все – уснул! – радостно сказала Зинка. – Теперь будем делать, как всегда.
Как я понял, далее в течение 10 минут задница Серого испытала не менее 25 уколов различной степени опытности. В конце Зинка сказала:
- Ой! Мне надо ему температуру измерить. Как же он теперь сонный будет градусник держать под мышкой?
- Так ты ему в жопу вставь! – со смехом сказали сандалии.
- Туда я не полезу! – ответила Зинка.
- Значит, в мою лезешь, а к нему – ни-ни! – с хохотом ответили штиблеты.
Затем я услышал всхлюпивающий звук, и моя утроба сжалась до размера грецкого ореха… Но весь ужас оборвал голос штиблет: «Зав! Валим!».
Вся орава убежала, и затем в комнату вошел зав. Вид торчащего градусника из зада Серого его впечатлил. Да не только его. По больнице тут же разнесся слух, что Серый вовсе не Серый, а совсем другого цвета. Дошло дело до того, что вечером в столовой ему не положили сосиску, и он стал громко возмущаться:
- Где моя сосиска?!
На что получил ответ от поварихи: «В трусах поищи». На следующее утро Серый, проснувшись, увидел на своем лице надпись из зубной пасты  «Педик» (это ему от меня за Титомира, сволочь!). В итоге, к вечеру Серый срочно выздоровел, за ним приехала его мама, и он смылся из моей жизни навсегда.
Я остался один в 4 палате, температура моя потихоньку падала. Проснувшись ночью по нужде, я заковылял в сортир. Однако мужской был закрыт, и я тихонько зашел в женский. Там никого не было. Я прошел в кабинку, и тут за мной кто-то тоже вошел в туалет. Я срочно встал на унитаз и затих, как партизан. Сквозь щель между туалетной дверью и полом я увидел Зинкины туфли и те же белые сандалии. В нашей больнице медперсонал и больные посещали одни и те же туалеты, специальных отхожих мест для врачей не было, т. к. все должны быть равны перед лицом унитаза.
- В четвертый палате остался лишь один пациент, - сказали сандалии. – Завтра у нас будет практический семинар или нет?
- А куда он денется? У него пятый день сорок стоит, ему и так шесть уколов в день положено, лишние десять не помешают, - ответила Зинка.
В этот момент мое сердце чуть не остановилось. Дождавшись ухода Зинки и сандалий, я забежал в 4 палату, забрал свои вещи и сбежал из нее, чтобы не вернуться туда уже никогда.
Через десять лет, оказавшись в той же больнице с переломом ноги, я отдыхал в больничном саду, сидя в кресле-каталке. Мое внимание внезапно привлекла парочка, тащившая детскую коляску. В ней я без труда опознал Зинку и Серого. Меня они, конечно, не узнали, так как были озабочены своим ребенком в коляске. «Еще одним мальчиком для уколов стало больше», - подумал я и тихо покатил к себе обратно в 3 палату.