Другие шли молча, издали, жадно поедая взглядом нарядную Милку и Эстер, резко отличающихся от их сварливых жен и некрасивых дочерей, за которых никто никогда приличного мохара не давал и не даст. Мало кто из них знал, какой ценой Эстер приблизилась к царю, — её история ещё не успела стать легендой.
Снова утомительный и долгий подъём в гору к царскому дворцу. Но здесь им уже никто не мешал, шли свободно. Преследователи издали продолжали выкрикивать хвалу царю и царице, за неё принимали Милку.
За дворцовыми воротами Соломон отпустил стражников на отдых, а Милка легонько подтолкнула девочку в спину, мол, свободна, не мешайся под ногами, оставь нас одних. Эстер степенно отошла на несколько шагов и оглянулась, чтобы посмотреть, в какую сторону они направятся. Потом стремительно побежала на кухню и зачерпнула плавающим медным ковшом воду из керамической ёмкости, жадно, с наслаждением напилась и перевела дух, наблюдая за кухонной суетой
Повар и его подручные укладывали на серебряные подносы вареное и жареное мясо с большими кольцами репчатого лука, запеченных и нафаршированных голубей, перепёлок, горькие и ароматные травы, салат-латук, перья молодого лука, огурцы, пресные и дрожжевые лепешки, чтобы рабыни отнесли и расставили на столы. Пока на это не было указания. Ждали сигнала Ахисара.
Эстер выбрала из стопки подгоревшую лепешку, она казалась вкусней остальных, и, взглянув на Елханана, показала взглядом на прожаренные ребрышки антилопы только что снятые с жаровни. Елханан добродушно кивнул, разрешая:
— Садись к столу, торопыга, и спокойно поешь. Всего вдоволь. Есть вкусная ореховая и сливовая подлива к мясу. Плеснуть в чашу?
— Некогда. Спешу.
— Ну да, как же без тебя обойдутся? Чувствуешь — земля трясется? Это Соломон ногами топает, спрашивает, где моя ненаглядная Эстер. Подайте её немедленно!
Девочка засмеялась, представив гневно топающего Соломона, добавила:
— Ага, к обеду.
— Слишком ты тощая. Зубы обломает о кости. Всё никак тебя не откормлю. Ребра во все стороны торчат.
— Я не перепелка, чтобы меня откармливать!
— Да — ты лучше перепелки.
Елханан проводил девочку долгим, обволакивающим, замасленным взглядом. К такому, ярко выраженному вниманию Эстер всё ещё не могла привыкнуть. Совсем недавно, когда все близкие были живы, и от них ей часто доставалось, как побоев, так и упрёков, её никто не замечал на улице, она была равной всем босоногим, одной из многих.
Сейчас же всё изменилось, её узнавали, из толпы показывали пальцем, перешептывались, долго смотрели вслед, словно на диковинное существо непонятной породы. И она не могла решить, плохо это или хорошо? Понимала, что для мужчин представляет практический интерес, знала, какой именно, и старалась держаться от них подальше, но внимание женщин озадачивало. Оценивают её наряды? Но её платье ничем не лучше Милкиного, и фигуре не позавидуешь.
Придерживая снизу лепешкой горячее ребрышко, она откусывала сочные куски мяса и неторопливо продвигалась к купальне, к памятному месту, где были заколоты Сара и Шеба. Из-за естественных прорех в листве куста олеандра, хорошо просматривалась купальня, окаймленная нарядным искрящимся порфиром, и обе мраморные скамьи, а оттуда не видно подглядывающих, лишь сплошной зеленый куст. Эстер однажды в этом убедилась, нарочно зайдя к купальне возле скамеек. Забавно, видимость односторонняя. Неужели Соломон не подозревает, что за ним могут наблюдать?
Да, там они сейчас и были. Голубое платье Милки аккуратно разложено на пышном миртовом кусту, чтобы не помялось. Тяжелая царская одежда с эфодом небрежно сброшена на ближнюю скамью, полами касаясь земли, запорошенной песком. Широкий парчовый пояс, кидар с драгоценными остро сияющими камнями сиротливо валялись возле опрокинутых запылившихся сандалий.
Соломон и Милка плавали порознь, почти в разных концах купальни затенённой кронами деревьев, но их внимательные взгляды то и дело пересекались. Проверяя? Испытывая? Что? Магию взгляда? Свою волю над другим?
Эстер съела мясо и принялась за ароматную лепешку, на треть пропитанную стекшим жиром. Обглоданная косточка мешала, и не раскусишь, чтобы высосать вкусный нежный мозг, твердая, но бросить на землю не могла, — там недавно лежал песок, обагренный кровью девушек. Потом рабыни подмели песок и выбросили. Куда? Она не знала, но жуткая память об этом осталась. Бездумно облизала жирные пальцы, машинально вытерла о платье и чутко оглянулась на шуршание легких шагов.
Подошла Зара с двумя рабынями, — Афара и Шеера. Они принесли лёгкие полотна, два чистых халата и ящик с инструментами и благовонными притираниями для царя и Милки. Рабыни пристроились сзади девочки и, чуть слышно смущённо похихикивая, начали наблюдать за купающимися. Зара встала рядом.
Эстер, слегка повернув голову и скосив глаза вверх, могла видеть выражение её красивого лица с нежной, чуть смугловатой кожей. Спокойное? Но не равнодушное. Иначе незачем смотреть из-за кустов затуманенным взглядом. О чем она думает? Завидует, представляет себя на её месте? Надо будет вечером перед сном спросить. Если скажет. Отшутится, переведет разговор на другую тему, как обычно она делает, когда не желает отвечать на самый интересный вопрос.
Взгляды купающихся, казалось, невидимыми нитями притягивали их тела, пока они не сплелись в телесно-серебристый клубок из бурлящих пузырьков воды, и погрузились вглубь с головой, заставив ахнуть девочку.
Эстер не умела плавать, глубокой воды боялась из-за рассказов матери о потопе, однажды погубившем почти всех людей из-за их неправильного поведения. Страх сидел где-то глубоко внутри, в пятках? радовалась, что в Иудее воды мало.
Она никогда не видела быстрый и полноводный Иордан, только слышала рассказы рабынь об утонувших женщинах при переправе. И сейчас с испугом смотрела на страстные объятия и поцелуи, которые больше походили на укусы. Пара, казалось, не замечала погружений в воду.
Милка с закрытыми глазами откинула голову, давая возможность Соломону целовать её ослепительно белую шею, грудь с тёмными околокружными сосками, похожими на спелые смоквы, лежащими на круге овечьего сыра.
У Эстер не скоро такие будут, сейчас они только вспухшие холмики, но уже доставляют почти нестерпимую боль от постоянного соприкосновения сосков о плотную льняную ткань. Хотя до этого у неё платья были ещё грубее, но неприятного чувства не испытывала. Всё изменилось за какой-то месяц. Приходится сутулиться и незаметно для окружающих оттягивать платье от тела, давая передышку упругим соскам.
Но вот Соломон вынес Милку из купальни и осторожно положил на скамью, на брошенные одежды, медленно лаская руками всё её тело. Они всё делали не так, как её братья Ханох и Авиуд. Наверное, иначе и не должно было быть, здесь правильней. У братьев запретное, греховное, содомистское, а здесь всё похоже на жертвоприношение Атону и страстную молитву к нему. А Соломон — верховный жрец бога Ра-Хорахти.
Сияющее под солнцем розовое тело Милки бесстыдно и распростерто лежало на скамье, выставив рыжую опушку межножья над плоским животом, её левая рука быстро ласкала плечо Соломона и притягивала к себе, но он почему-то не спешил войти, устами приник к смоквам.
Эстер искоса взглянула на Зару, которая часто дышала, не отрывая пристального взгляда от любящих. Девочка не стала оглядываться на рабынь, понимая, что и они тоже возбуждены, и её чрезмерное любопытство может им не понравиться, прогонят. Неужели и её это ожидает в будущем? Непонятное волнение, ласки и ощущение ритмично вдавливаемого чужого тела?
Приятно гладить мурлыкающую кошку, но волосатое тело мужчины?! Хотя она же гладила волосы Соломона, когда лежала с ним на одном ложе, и даже прижалась к спине засыпающего, пытаясь понять, представить чувства взрослых, у которых своя жизнь, полная страстей и непонятных обид. Соломон — царь, и это её тогда волновало, была готова растелиться перед ним ковром, даже не испытывая вот этих, жгучих волнений женщины.
Она невидяще смотрела в сторону скамеек и прислушивалась к себе. Нет, ничего не изменилось, всё по-прежнему, она ничего не чувствует: ни злобы, ни отчаяния, ни радости. Но смотреть забавно, интересно. Почти как на спаривающихся ослов, собак, свиней, кота и кошки, та же нега в напряженном, звенящем теле и расслабленная любовная признательность во взгляде самки.
В памяти всплыли подслушанные разговоры девушек, которые перед сном в полный голос звонко делились своими переживаниями от интимной встречи с царём. Рассказывали всё без утайки, бесстыдно хвастаясь. Некоторые под конец вечера, воспалившись эротическими воспоминаниями, принимались друг дружку ласкать и творили такое, что она смущенно удалялась в каморку Зары, думая, что уж она подобное никогда не будет делать. Зачем? Какая необходимость?
Глядя на изливающегося, натуженного Соломона с поднятой головой к голубому небу, Эстер вдруг поймала себя на том, что задержала дыхание до начавшегося сердцебиения, а в паху почему-то стало горячо и приятно. Она закрыла рот и испуганно посмотрела на Зару, которая, похоже, испытала то же чувство, её лицо задумчиво расслабилось, розовые губы приоткрылись, взгляд затуманился поволокой.
Девочка покраснела, будто её застали за чем-то стыдным и, отодвинув смущенно хихикающих рабынь, быстро пошла по песчаной дорожке к дворцу, перед которым прохаживались, сидели на корточках, каменных скамьях, разномордые бородатые вельможи, священники, военачальники. Все в оживлённом обсуждении впечатляющего вознесения на небо пророка Илии, и томительном голодном ожидании, когда же их позовут к накрытым столам в саду, с кувшинами с вином и сикером, серебряными и керамическими чашами, стопками мацы, но без горячих блюд.
Увидев подходившую девочку, Елханан спросил:
— Соломон освободился?
Эстер задумчиво молча кивнула. Это можно назвать и так: царь разрешился от бремени, и тут же рассердилась на себя, почему столь легко призналась в слежке за царём, больше ей делать нечего. Неужели по ней так заметно, о чём она думает, где была?
В замешательстве взяла из корзины с приоткрытой крышкой крупное румяное яблоко. Сок так и брызнул из-под зубов, приоткрытых губ. Яблоки вчера привезли сирийские купцы с караваном, пришедшим откуда-то из далёкого севера за семь морей. И она уже успела оценить вкус заморских плодов.
Служанки, со слов доставивших купцов, говорили, что фрукты из предгорья Тавра, родины Милки, диких лошадей и сказочных кентавров. Местные яблоки не столь вкусны и ароматны, мелкие, а в Египте и вообще не растут, потому что не плодоносят. Всё это очень странно и загадочно.
Из-за угла дворца показался озабоченный Ахисар, который, привлекая внимание повара, сильно хлопнул в ладоши и покрутил кистью правой руки, поторапливая.
— За дело, девочки! Несём! — вскричал Елханан, окидывая взглядом всё пространство летней кухни. Не забыто ли что? — Наара, бегом в погреб за сикером для Соломона!
Рабыни подхватили серебряные блюда с разложенными яствами и понесли в сад на столы. Внимание повара отвлеклось на основные блюда для царя, и Эстер поспешила насыпать в припрятанный за поясом пустой кошелек четыре горсти миндаля из корзины с тонко плетеной крышкой. Елханан не запрещал лакомиться миндалем, но брать тайком интереснее. Да и всегда приятнее, когда тебя угощают вкусностями. Но повар, занятый своими делами не часто об этом догадывался. Ему важнее знать, что ты не голодна.
Эстер направилась во временно опустевший дворец, пахнувший в лицо душной, перегретой пылью, тонкими благовониями и смесью непонятных запахов, то ли человеческим духом, впитавшимся в стены за долгие года проживания, то ли ароматом самих камней здания. До сих пор не привыкла. В глиняных домах совершенно другие запахи, острее и грубее, привычнее. Лии нигде не видно, не с кем поделиться впечатлениями. Куда она запропастилась? Вечно искать надо.
У входа в тёмную каморку Зары развязала и сбросила с ног новые сандалии, туго перетягивающие подъём стопы, — на коже лодыжек остался красный след, который энергично потерла ладонью, и он побелел, исчезая. Кто придумал это наказание? Босиком ходить намного приятнее.
продолжение: http://www.proza.ru/2014/02/02/655