деньгах счастье. Ян Шапиро

Ян Шапиро
... ДЕНЬГАХ СЧАСТЬЕ

(Трагикомедия положений из жизни одной еврейской семьи)

Январь 2011 г.
 
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Михаил Семенович Меламед – отец семейства, 48 лет. Инженер по профессии, давно работает в местном конструкторском бюро, старший инженер, имеет виды на должность зав. сектором.
Людмила Яковлевна Зильберман – его жена, 46 лет. Врач-педиатр, работает в детской районной поликлинике на полторы ставки.
Сима Лазаревна Вайнер – её мама, 78 лет; бывший врач.
Ксения – их дочь, 22 года, барышня на выданье; недавно ушла с третьего курса какого-то института и теперь вяло поискивает работу.
Витя, он же Арон – их сын, 19 лет. Изучает иудаизм при местной синагоге.
Володя – их сосед и папин приятель; 45 лет; отставной прапорщик, на пенсии занимается установкой бытовой техники.
Гоша, он же Гирш – папин однокурсник, 49 лет. За свою жизнь поменявший уже полдюжины жен и стран, не говоря уже о занятиях.
Шмуэль Пинскер – раввин, 35 лет; любавический хасид, духовный наставник Арона; урожденный израильтянин.
Игорь Львович Белоущенко, 38 лет, юрист.
Кирилл Смирнов – жених Ксении, 31 год, молодой человек приятной наружности, частный предприниматель.
Давид Борисович (Борухович) – дядя папы, 68 лет; пенсионер, бывший слесарь, живет в селе, периодически приезжает в гости.
Джозеф Липски – богатый американский предприниматель, 35 лет, непонятно чей дальний родственник.
Геннадий Павлович - управленец, 55 лет, начальник отдела в Папином НИИ.

МЕСТО ДЕЙСТВИЯ:

Гостиная – большая проходная комната стандартной брежневской «распашонки»; направо двери в две другие комнаты, налево маленькая прихожая, двери в совмещенный санузел и кухню. Прихожая видна со сцены.

Обстановка, как в советские времена, с мелкими современными вкраплениями. Книжный шкаф или «стенка» с забитыми книжными полками. Мебель стоит у свободных стен; бабушкино кресло; стол у окна, стулья. Складное кресло-кровать.
 
ПЕРВОЕ ДЕЙСТВИЕ

(В кресле сидит бабушка и дремлет. Заходит внук.)
ВИТЯ. Привет, бабуля!
БАБУШКА. О, ты уже пришел, мамэле! Хочешь кушать, наверное? (Пытается подняться из кресла.)
ВИТЯ. Сиди, сиди, отдыхай! Я ненадолго, сейчас только возьму кое-что и опять побегу в ешиву.
БАБУШКА. А кушать? Ты же ничего не кушал с утра!
ВИТЯ. Я в ешиве поел, бабуля, не волнуйся!
БАБУШКА. А дома ничего не ест. Хорошее дело!
ВИТЯ. Ну хорошо, хорошо. Сейчас чайку себе заварю. Или сока возьму, хочешь?
БАБУШКА. Я все равно не понимаю... Почему нельзя дома поесть?! Когда я была маленькая, у нас дома всегда все вместе ели, и дедушка всегда тоже вместе со всеми ел, – а он был, нивроко, шамес в синагоге!
ВИТЯ. Бабуля, а ты сама-то не голодная? Что-нибудь ела?
БАБУШКА. Я кушала, кушала; и скоро папа с мамой придут, покушаем вместе.
ВИТЯ. А что ты сидишь, ничего не делаешь? Почитала бы чего-нибудь? Принести тебе лупу?
БАБУШКА. Да я уже и с лупой плохо разбираю.
ВИТЯ. Так давай я тебе музыку включу. Через компьютер – помнишь, я тебе рассказывал?
(Включает компьютер, выбирает диски, ставит, продолжая разговаривать.)
ВИТЯ. Вот, эта тебе понравится.
БАБУШКА. Я эту вашу музыку, знаешь, не очень люблю...
ВИТЯ. А это не наша, это песни на идиш. Помнишь, сестры Бэрри?
БАБУШКА. (С легким сожалением.) Не помню... А это на каком языке?
ВИТЯ. На идиш.
БАБУШКА. Не помню уже...
ВИТЯ. Бабуля, ты же говорила, что ты с мамой на идише разговаривала!
БАБУШКА. Я говорила?
ВИТЯ. Ну, ладно. Вот, слушай.
(«Бингеле» в исполнении дуэта сестер Берри. Бабушка с интересом слушает, потом тихонько как бы подпевает. Разборчиво звучит «майн клейне, майн шейне мейделе».)
БАБУШКА. «Майн клейне» – это моя маленькая.
ВИТЯ. А «шейне»?
БАБУШКА. Шейне... это красивая. «Моя маленькая красивая девочка».
ВИТЯ. Видишь, а ты говорила, ничего не помнишь!
(Следующая песня.)
БАБУШКА. «Майн тайэрэ мамэлэ»... это «моя дорогая мама»...
(Хлопает дверь. Входит папа с большим целлофановым пакетом в руке, раздевается в прихожей.)
ПАПА. Здравствуйте, МамаСима! Витя, ты дома? То-то я слышу, в доме раздается еврейская музыка.
ВИТЯ. А какая музыка должна раздаваться в еврейском доме?
БАБУШКА. Инкеле, не ссорься с папой. (Папе.) Это он для меня поставил. (Внуку.) Ну, всё уже, выключай.
(Витя выключает музыку.)
ПАПА. А. Ну, тогда понятно. А то я думаю, чего это у нас в доме девушки поют? Если, скажем, Ксения дома, так должны бы звучать напевы про любовь и тоску. А если сын – тогда хор суровых хасидских мужиков: (Пытается изобразить хасидское песнопение.) «Ай-яй-тиридай-дай-дай-тиридай!»
ВИТЯ. Прекрасно, прекрасно! Еще чуть-чуть, и тебя возьмут кантором в хоральную синагогу. Но лучше бы тебе для начала потренироваться на старом добром Розенбауме. (На мотив «Спокойной ночи, малыши».) «Гоп, стоп, мы подошли из-за угла...» Или это, бессмертное: «Только шашка казаку-у-у!.. Ай-тарай-рарай-рарай-рам...
БАБУШКА. (У внука.) Вус а [идиш: что такое] Розенбаум?
ПАПА. Это ваш прекрасный внук шутки шутит над отцом. Мол, его дикий папаша знает только одесские блатные частушки. Смотри, а то скажу пару слов твоему раввину!
(Витя сверкает глазами, но сдерживается.)
ПАПА. Кстати! У меня ж сегодня аванс! И я по такому случаю накупил всяких вкусностей и прекрасностей! (Роется в пакете.) МамаСима! Это вам – ваши любимые рогалики с маком! ... так, это маме ее прекрасные эклеры... Ксения! ... Где Ксения?
ВИТЯ. (Со скрытым ехидством в голосе.) Отдыхает, наверное.
ПАПА. Ладно, тогда это потом... Ну, это мне... А тебе, дорогой друг, я принес твоих любимых! с детства! как сейчас помню! вполне кошерных, лично узнавал!
ВИТЯ. Да что вам всем дался мой кашрут!
(Папа, обломленный на высокой ноте, мрачнеет и швыряет полувынутое назад в пакет. Пауза.)
ВИТЯ. (Через силу.) Извини, пожалуйста. Что-то все меня сегодня норовят накормить... Ну ладно, пап, извини. ... Так чего ты мне купил?
ПАПА. Ничего особенного. «Шафран». Яблоки.
ВИТЯ. Ну ты даёшь. Настоящий «шафран». Я уже и забыл, какие они на вкус. ... Кстати, ты будешь смеяться – таки кошерно.
МИХАИЛ. (Еще слегка обиженно.) А ты думал, я тебе принесу козленка в молоке его матери? (Вынимает из пакета яблоки и протягивает сыну. Тот виновато берет.)
ПАПА. Ладно, проехали.
ВИТЯ. Слышишь, а ты таки начинаешь разбираться в кашруте.
ПАПА. Да начнешь тут с тобой...
(Смеются.
ПАПА. А мама еще не приходила?
(Заходит Мама с полиэтиленовым пакетом.)
МАМА. Уфф... Привет.
ПАПА. Наша мама пришла! Молочка принесла! Витя, прими у мамы сумки!
(Витя подходит, чмокает маму в щеку, забирает пакет, уносит на кухню. Мама устало садится.)
ПАПА. Ну, как сегодня на работе?
МАМА. Все как обычно. Двадцать восемь вызовов и полдня на приеме. (Осматривает комнату оценивающим взглядом хозяйки.) А Ксения где?
БАБУШКА. Кажется, где-то была...
МАМА. И по дому, конечно, палец о палец не ударила...
(Из комнаты выходит заспанная Ксения, еще в халате, но уже с мобильным.)
МАМА. А вот и наша ранняя пташка. С добрым утром.
КСЕНИЯ. Привет, родители. (В трубку.) Ну так что...
ПАПА. Ксюш, как там твои дела с работой?
КСЕНИЯ. (В трубку, кокетливо.) Ай, да брось ты!
МАМА. Ксения, оторвись от телефона.
КСЕНИЯ. (В трубку же.) Да ну тебя!
МАМА. Ксения!
КСЕНИЯ. Ой, я это не тебе. (В трубку.) Это я не тебе. (Бросает вопросительный взгляд на родителей.)
МАМА. Слышишь, ты бы переоделась во что-то нормальное, а то бродишь по дому, как будто только что проснулась...
ПАПА. Что очень даже не исключено. Ксюша, так расскажи, что там у тебя с этой работой слышно? Ты звонила туда? Что тебе сказали?
КСЕНИЯ. На работе? (В трубку.) Ой, нет... что ты говоришь?
МАМА. А чего не сделала по дому, что я тебе велела?
КСЕНИЯ. А когда бы я... (В трубку.) Сейчас, погоди минуточку. (Прикрывает трубку рукой.) Мама, ну дай же мне хоть... (В трубку.) Что ты говоришь?
МАМА. Я спрашиваю, почему...
КСЕНИЯ. (Зажимает ухо рукой.) Сейчас, подожди минуточку. (Прикрывает трубку рукой.) Мама, ну что такое срочное?!
МАМА. Я тебя третий раз спрашиваю...
(Одновременно.
ПАПА. Ты расскажешь уже или нет...
МАМА. Я её щас не знаю что... Так, а ну живо бросай свое пустозвонство!
КСЕНИЯ. Так что мне, переодеваться, убирать или рассказывать про работу?
МАМА. Иди сначала приведи себя...
(Одновременно.)
ПАПА. Ну, так есть новости с работ...
(Замолкают, переглядываются и кисло улыбаются.)
ПАПА. Ну, хитра! Вся в меня! Ладно, иди договори по телефону, переоденься и приходи.
КСЕНИЯ. (Направляясь в свою комнату, говорит по телефону.) Так чего ты там говорил?
МАМА. (Вслед.) Пять минут!
КСЕНИЯ. Ну хорошо! (В трубку.) Ой, это я не тебе... (Уходит.)
МАМА. Звонит и звонит, зла не хватает... А ты ей потакаешь!
ПАПА. Я потакаю?!
БАБУШКА. Ой, чуть не забыла. Нам тоже звонили.
ПАПА. А кто?
БАБУШКА. Да что-то уже и не помню...
ПАПА. Ну, а что говорили-то?
БАБУШКА. Кажется, что-то о родственниках... о деньгах? Собираются в гости, что ли.
МАМА. Родственники? Интересно, кто бы это мог быть?
ПАПА. Что, у нас так много родственников? МамаСима, а какой был голос, мужской или женский?
БАБУШКА. Мужской.
ПАПА. Ну так чего здесь гадать. Или мой дядька, или твой. Не такой: «Зд’га-авствуйте, до’го’гие г’одственники», нет?
МАМА. Это ты о ком?
ПАПА. О твоем любименьком дяде Бо’гечке, конечно.
МАМА. Что ты придумываешь?! Он не больше картавит, чем ты, не говоря уже о твоем любименьком дяде Довиде!
ПАПА. Ну ладно, ладно! Но звучали вообще «дог’огие...» (Мама бросает еще один гневный взгляд.) ... мама Сима, «дорогие родственники» он говорил?
БАБУШКА. По-моему, нет.
ПАПА. Тогда, наверное, не он.
МАМА. Тогда твои из Первомайска. Мама, а связь была хорошая? Ну, слышно было хорошо?
БАБУШКА. Да, хорошо было слышно.
ПАПА. Ну, ладно. Перезвонить обещали?
БАБУШКА. По-моему, нет. Сразу собираются прийти.
МАМА. Ну здрасте, я ваша тётя! Приехала из Жмеринки с раскладушкой насовсем.
ПАПА. Ладно, в первый раз, что ли? Если что, раскладушка есть.
БАБУШКА. Когда я была маленькой, у нас постоянно кто-то жил, из родственников или так. У мамы было три брата и сестра младшая, Розочка, а у папы...
ПАПА. (Терпеливо дождавшись паузы.) Кстати, а при чем тут деньги? У нас кто-то одалживал?
МАМА. Мне, во всяком случае, об этом ничего не известно.
ПАПА. Тогда, может, хотят одолжить? Мила, если что, мы сможем?..
МАМА. Ой, о чем мы вообще говорим? Неизвестно кто позвонил, а мы уже на год вперед планируем.
КСЕНИЯ. (Из комнаты.) Мама! Где моя золотая звезда Давида?
МАМА. (Ксении, громко.) Я что, слежу, куда ты вешаешь свои золотые звёзды?
КСЕНИЯ. Ну мама!..
(Мама встает и уходит к Ксении.)
ВИТЯ. Ладно, раз уж о визитах зашла речь... В общем, к нам сегодня придет раввин.
ПАПА. Раввин? Сегодня?! Чего вдруг?
ВИТЯ. Я позвал. Ну, в смысле, он спросил, можно прийти познакомиться с родителями, поговорить – ну, я сказал, что конечно, можно.
ПАПА. А чего сегодня?
ВИТЯ. А чего не сегодня? В шабат ему неудобно, в воскресенье вам – так уж лучше в будний день.
ПАПА. Мог бы и у нас спросить, между прочим.
ВИТЯ. Пап. Ты же вроде как хотел сказать ему пару слов? Ну вот и скажешь.
ПАПА. Хм! (Осматривает квартиру.) Мать! Ты слышала?! К нам идет раввин!
МАМА. (Из комнаты.) Что ты говоришь? Я ничего не слышу!
ПАПА. Раввин, говорю, к нам собирается.
МАМА. (Выходит из комнаты.) Чего ему надо?
ВИТЯ. Ну, что ему может быть надо? Познакомиться, поговорить...
МАМА. И все?
ПАПА. Мила, ты его в чем-то подозреваешь?
МАМА. И вообще, давно пора на него посмотреть.... А когда придет?
ПАПА. Сейчас.
МАМА. ...Как говорится, врага нужно знать в лицо... Когда?!
ПАПА. Да вот сейчас и придет.
ВИТЯ. Ну, не прямо сейчас... наверно, чуть позже...
МАМА. Здрасте, пожалуйста! Надо ж чем-то его угостить – раввин, не раввин...
ВИТЯ. Мам, он не будет есть.
МАМА. Чего это вдруг? Я же не свинину перед ним поставлю!
ПАПА. Ну ты же знаешь все эти штучки: «кошерно», «некошерно»! Что сын дома не ест, тебя уже не удивляет, а что раввин...
МАМА. Ну, хоть там чай, кофе... не знаю...
ВИТЯ. Мам, плюнь. Он же не ужинать к нам приходит. Лучше и не предлагай, чтобы ему не пришлось отказываться.
МАМА. Тьфу, всё у вас не по-русски! (растерянно умолкает, оглядывает комнату.) Не убрано, пол грязный... (Громко зовёт.) Ксения!
КСЕНИЯ. (Из соседней комнаты.) Что?
МАМА. Быстро подметать, мыть пол!
КСЕНИЯ. Мам, ну сейчас!
МАМА. Я и говорю, сейчас! Так, давай сюда – живо!
(Появляется недовольная Ксения.)
МАМА. Сейчас явится его раввин, так что давай быстро наводи здесь порядок.
КСЕНИЯ. Сейчас?
ВИТЯ. Ну да. А что?
КСЕНИЯ. Просто сегодня... ну ладно...
МАМА. Что «сегодня»?
КСЕНИЯ. Ладно, может, еще ничего. Я позвоню и сразу начну, ладно? (Не дожидаясь ответа, идет к домашнему телефону, Негромко.) Здравствуйте, а Кирилла можно? ... А где он, не скажете? А к кому..? А..? (Кладет трубку, явно расстроенная.)
МАМА. (Сыну.) Так, давай выдвигай стол и неси стулья. (Ксении.) А ты промети там получше, где стол стоит – сто лет там уже не подметали.
КСЕНИЯ. Мама, мне, наверное, скоро нужно будет уйти.
МАМА. Да на здоровье. Но сначала тебе нужно сделать домашние дела. И лучше скоро, я только «за».
КСЕНИЯ. Мама, ну мне на самом деле нужно!
МАМА. Конечно, нужно. Даже еще раз напомню, что именно. Помыть полы, убрать в ванной, помыть грязную посуду – а потом вперед, скорым шагом, в нужное место.
(Звонок в дверь. Витя и Ксения кидаются к двери.)
ВИТЯ. Это раввин!
(Одновременно.)
КСЕНИЯ. Это ко мне!
(Возвращаются с СОСЕДОМ.
СОСЕД. Миша, брат! Я на минутку, долг отдать. (Бабушке.) МамаСима, голубушка моя!
БАБУШКА. Здравствуйте, Володенька; давно вы не заходили.
СОСЕД. Рад вас видеть в добром здравии! Моя красавица, пожалуйте ручку. (Галантно склоняется, целует руку.) Как ваше драгоценное здоровьице?
БАБУШКА. Спасибо, Володя. Благодарю Бога за каждый прожитый день.
СОСЕД. А где мама?
ПАПА. На кухне, ужин готовит. Может, перекусишь чего?
СОСЕД. Не, Мишаня, я щас домой погребу, там и похаваю нормально. Так, на, держи... (Достает деньги, отдает Папе.) ...спасибо. (Достает литровую пластиковую бутылку.) Хлебну чуть пивасика – не выгонишь?
ПАПА. Да ладно, я тебя и с самогоном видал.
СОСЕД. Это когда это? На службе, что ли? Так когда это было! А как мы в тебя стаканяру влили, помнишь?
ПАПА. Такое не забывается.
СОСЕД. Это когда ты только пришел, да? Зеленый такой лейтёха, только из института... А я уже был крутой прапор, на вторую ходку собирался... Ой, и ещё, слышишь! (Эмоциональным вполголосом.) Миша, у меня еще вопрос к тебе, как раз по вашим делам.
ПАПА. По еврейским, в смысле?
СОСЕД. Ну да.
(Заходит сын.)
ВИТЯ. Здрасте, дядя Вова.
СОСЕД. О, здорово, Витёк! Что, так в ермолке и рассекаешь? И по улице тоже?
БАБУШКА. Ой, Володенька, и не говорите! Я каждый раз, как он идет на улицу, дрожу, что к нему кто-нибудь пристанет.
СОСЕД. Ничего, МамаСима, бог не выдаст – свинья не съест! Зато ходит как настоящий аид [идиш: еврей]. А помнишь, как кровяную колбаску мою любил? С гречкой, все как положено. Не забыл еще?
ВИТЯ. Не забыл, дядя Вова. (Отходит.)
ПАПА. Чего ты его дразнишь?
СОСЕД. Да разве я дразню? Это я так, любя. Я ж его ещё вот таким помню... Слушай, Мишаня, скажи мне вот чего: что такое «Киш мир ин тухес унд зайгезунд»?
ПАПА. О. Чего это ты вдруг? Щас, погоди... Ну, это типа пожелание... А хрен его помнит.
СОСЕД. Да я же от тебя это и слышал! Ты ж сам говорил!
ПАПА. Ну, мало ли что я говорил. Когда это я такое говорил?
СОСЕД. Да здесь и говорил, дома, жене.
ПАПА. Ну, мало ли чего я жене говорил! Откуда я знаю?
СОСЕД. Ну, это же по-еврейски?
ПАПА. Ну, если я жене говорил, так наверно же по-еврейски.
СОСЕД. Давай у Симы спросим?
ПАПА. Да ты ошалел вообще! А вдруг это ругательство какое?
СОСЕД. (Жарким шепотом.) Так я ж чего и спрашиваю, Миша, умная твоя еврейская голова! Понимаешь, мой напарник – он, если что, по-молдавски загибает, а я не понимаю, так мне обидно, понял? А так я его, если что, по-еврейски обложу – а? В общем, узнай, если получится, лады? Договорились?
ПАПА. Блин, Вова, ну ты вечно как что-нибудь придумаешь, так ни в какие ворота вообще...
СОСЕД. Ты мне, главное, узнай, что такое «мир» и «зайгезунд», а что такое «тухес», я и так знаю!
ПАПА. Ну так и что такое «тухес»?
СОСЕД. А ты что, не знаешь? Ну, Миша! – ты только не обижайся, но еврей из тебя, как из леденца пуля.
ПАПА. Ладно, чего ждать,– я прямо щас и узнаю. (Идет к Бабушке.)
ПАПА. МамаСима, тут вот Вова интересуется...
БАБУШКА. Да, Мишенька?
ПАПА. Хочет узнать кой-какие еврейские слова.
СОСЕД. Так, Мишаня, стоять! Лучше я сам спрошу, а то ты как спросишь, так потом... (Бабушке.) МамаСима, вы только не обижайтесь, если чего не то спрошу...
БАБУШКА. Да конечно, Вовочка, спрашивайте, конечно!
СОСЕД. МамаСима, а вот «мир» по-еврейски, это как?
БАБУШКА. Мир? Мир по-еврейски – «шолом». И так же здороваются – «шолом алейхем», мир вам.
СОСЕД. Нет, МамаСима, наоборот, если по-еврейски «мир» – что это по-русски будет?
БАБУШКА. «Мир»? Ну... «мне», например.
СОСЕД. О! А вот еще – только, МамаСима, вы ж на меня не обидитесь, если чего не того ляпну – вы ж меня знаете, у меня что на уме, то и на языке...
БАБУШКА. Вова, если бы я тебя не так давно знала, я бы подумала, что ты мне принес дурные новости.
СОСЕД. Да что вы, МамаСима, голубушка моя, – какие новости? Я вот хотел еще одно слово еврейское узнать... ну и вдруг оно, может, какое не совсем приличное... «зайгезунд».
БАБУШКА. Как?
СОСЕД. «Зайгезунд».
БАБУШКА. Так... Ну, будь здоров.
СОСЕД. (Виновато.) Ну, так я ж, это, сразу сказал, что если вдруг чего... Ладно, тогда я... (Ретируется.)
БАБУШКА. Так говорят, когда кто-то чихнет, когда прощаются...
СОСЕД. А, вы в этом смысле? И всё? А как же тогда... А!
БАБУШКА. Володенька, откуда у вас такой интерес к идиш?
СОСЕД. Да так, знаете, как-то... Ну, я пойду, МамаСима! До свиданья! Не болейте!
БАБУШКА. До свиданья, Вова! Всегда рада с вами поговорить!
(Михаил с соседом идут к выходу.)
СОСЕД. (Жарким шепотом.) Миха, ты понял, что это значит?!
ПАПА. Зря ты, Вова, в свое время не пошел на филфак.
СОСЕД. Та пошел бы ты сам на это слово! (Шутливо толкает его.) Ладно, братан, побегу я. Давай! (Идет к двери, проходя через прихожую, задевает вешалку, и одежда рушится вниз. Сосед подбирает, недовольно.) Ты, Миша, не обижайся, но руки у тебя именно что из тухеса растут. Надо будет тебе вешалку побольше повесить. Или крючки хоть побольше. Ну всё, побежал я.
(Сосед уходит.)
(Звонят в дверь.)
БАБУШКА. Кто бы это мог быть?
ВИТЯ. Это ко мне!
КСЕНИЯ. Это ко мне!
(Устремляются в прихожую.)
Мужской голос. Привет, молодежь!
Голос Ксении. Здрасте. (Уходит к себе.)
Голос Внука. Здрасте, дядя Гоша!
Голос. А папанька дома?
Голос Внука. Дома; заходите!
(Витя возвращается в сопровождении ГОШИ.)
ГОША. Ну что, Сидячий Бык? Не отсидел еще сидячее место?
ПАПА. Хо-хо! Кого я вижу! Гоша! Ну, здорово, Вечный Жид! (Обнимаются.) Давай, давай, разоблачайся, пристраивай свои заграничные шмотки... (Помогает пристроть вещи на вешалку.)
ГОША. (Остальным, издали.) Добрый вечер!
БАБУШКА. Кто это?
ВИТЯ. Дядя Гоша, папин друг.
БАБУШКА. (Внуку.) Вус ыз [идиш: что такое] «сидячий бык»?
ВИТЯ. Индейский вождь такой был.
БАБУШКА. А почему он называет папу индейским вождем?
ВИТЯ. А я знаю? Спросить?
БАБУШКА. Не надо...
ПАПА. И откуда ты к нам?
ГОША. А ты что, забыл, где я живу?
ПАПА. Да я уже и запутаться успел. Ты вроде в Израиле, нет? Точно – в Израиле! Возле Тель-Авива где-то?
ГОША. Ха! Вспомнила бабка, как девкой была! Когда это было! ... Ладно, погоди. Надо ж представиться, засвидетельствовать почтение по полной схеме.
(Идет к бабушке.)
ГОША. Здравствуйте, Сима Яковлевна!
БАБУШКА. (Осторожно.) Здравствуйте.
ГОША. Гоша – не узнаете?
ПАПА. Гоша, он же Гога, он же Жорж, Джордж и Георг!.. помните такого? Если не вспомните – выгоню его туда, откуда приехал!
ГОША. Давай, давай! Выгнал один такой!
БАБУШКА. Ой, Гошенька... не признала. Какой ты стал... солидный.
ГОША. Да уж говорите прямо – раздобрел. А что делать – работа сидячая. Два раза в неделю хожу на джем, а вот все равно разносит.
ПАПА. Мила, иди сюда! Смотри, кто к нам приехал! Лучше всякого родственника!
БАБУШКА. (Внуку, тихо.) Как это, ходит в джем?
ВИТЯ. (Тихо.) Не знаю.
(Выходит мама, вытирает руки о передник.)
ГОША. Мила, привет! А ты не меняешься! Узнаёшь меня? А то вот мама твоя не узнала.
МАМА. Тебя, Гоша, трудно не узнать.
ГОША. Гэ. Это ты про мой шнобель?
МАМА. Ну, не только. У тебя и кроме носа есть много выдающихся качеств.
ГОША. По-моему, это не комплимент.
ПАПА. Да ладно, Гоша, ты лучше о себе расскажи. Где был, чего видел?
ГОША. Не, давай сначала ты. Ты всё трудишься в своей занюханной конторе?
ПАПА. Угадал.
ГОША. Понемножку клепаешь изобретения, из которых начальство клепает себе премии в размере годового оклада.
ПАПА. Опять угадал.
ГОША. Да что там гадать? Тебе, чтобы что-то изменилось, погром нужен, не меньше.
БАБУШКА. Типун вам, Гошенька, на язык!
ГОША. Да это я так, к слову. (Папе.) А как твои безумные идеи? Придумал уже свой вечный двигатель?
ПАПА. Ну, вечный – не вечный... Почти придумал, осталось только построить.
МАМА. И денег за него получить. А ты, Гоша, оказывается, интересуешься достижениями своего друга? Никогда бы не подумала.
ПАПА. Да ладно, Люся, чего ты? Что, Гошу совсем забыла?
МАМА. Ай, ладно... (Машет рукой, уходит на кухню.)
ГОША. Ну что, поехали дальше? Людка твоя по-прежнему последний бастион советского здравоохранения. Ишачит на полторы ставки и лечит сопливые носы детям двух... трех микрорайонов!
ПАПА. Ты, кстати, не думал изменить форму носа?
ГОША. Меня устраивает. А что?
ПАПА. Ну, если когда надумаешь, скажи это при ней. Быстро, почти безболезненно, и главное – совершенно бесплатно.
ГОША. Спасибо, пока обойдусь. Ага, а вот Витька, я смотрю, заимел кое-что новое на свою голову. (Обозначает ермолку на голове.)
ПАПА. Угу. И на нашу голову заодно.
ГОША. Что, крутым религиозником заделался?
ПАПА. Умгум...
ГОША. Ну и как вы с Люськой на это смотрите?
ПАПА. (Мрачно.) Прыгаем от восторга.
ГОША. Ладно, а старшенькая чего?
ПАПА. Да тоже где-то так. Проучилась почти три года в одной конторе типа «рога и копыта»...
ГОША. Ну?
ПАПА. Что «ну»? Бросила, теперь как вроде ищет работу.
ГОША. Давно вроде как ищет?
ПАПА. Ладно, отвяжись. Давай лучше расскажи о себе. А то как вопросы задавать, так все мастера, а как о себе рассказать, так не дождешься!
ГОША. Так, погодь с рассказами... (Достает из сумки бутылку.) Давай, неси посуду и что-нибудь.
ПАПА. Коньячные фужеры, в смысле?
ГОША. Зачем коньячные? Это ж вискарь настоящий, американский. В дьюти-фри брал!
ПАПА. Гоша, ну ты же в курсе, я не по тем делам.
ГОША. Ладно, тащи давай, там разберемся. Тяпнуть за встречу – древняя русская традиция, это святое.
ПАПА. Ну ты ваще стал древний русский традиционалист в своем Израиле, или где там еще.
ГОША. Так, хорош умничать, давай тару тащи.
ПАПА. Сыночка, принеси с кухни бокалы и чего-нибудь. Сыра там порежь, ага?
ВИТЯ. Айн момент!
ПАПА. Ну, давай рассказывай.
ГОША. Ну что... работаю системным администратором.
ПАПА. Круто! Давно?
ГОША. С полгода. Это уже когда из Израиля в Америку переехал.
(Подходит Витя с бокалами и тарелкой с чем-то нарезанным.)
ВИТЯ. Дядя Гоша, так вы в Израиле жили?
ГОША. Ну, жил. Жил, жил, да весь вышел.
ВИТЯ. А чего уехали тогда?
ГОША. А чего мне там делать?
ВИТЯ. Ну, как... это же Израиль!
ГОША. Ну, а сам-то ты чего не едешь?
ВИТЯ. Если получится, так и поеду.
МАМА. Куда это ты поедешь? Сиди уже, ездок!
ВИТЯ. А где вы там жили?
ГОША. Да где только не жил: в Нетании сначала, потом в Тверии чуть пожил...
ВИТЯ. Ух, вы жили в Тверии? Были на могиле Иоханана бен-Заккая?
ГОША. Я по могилам не хожу, Витёк, я всё больше по барам.
(Пауза. Гоша разливает.)
ГОША. (Вите.) Что, капнуть тебе?
ВИТЯ. Нет, спасибо. (Отходит.)
ГОША. (Папе.) Так, а ты пей давай, не занимайся ерундой!
(Гоша выпивает, Папа пригубливает и незаметно ставит на место.)
ПАПА. Ну, а насчет семейного положения? Как там эта твоя, последняя... кучерявенькая такая? С которой ты в прошлый раз приезжал?
ГОША. Ну ты вспомнил. Это ты про Рыжую, что ли? Пафф!.. когда это было! Последняя, слышь...
ПАПА. Ну, так я ж не в подробностях твоей быстротекущей жизни.
ГОША. Ладно, скажем так, сейчас я временно завидный холостяк – и замнем на этом.
БАБУШКА. Гошенька, так ты, получается, жил в Израиле?
ГОША. Два года как одна копеечка!
БАБУШКА. А почему?
ГОША. Как «почему»? Где же еще еврею жить, как не в Израиле?
БАБУШКА. Гошенька, а я и не знала, что ты еврей...
МАМА. Это ты плохо смотрела. Смотри, какой у него нос – явный еврейский шнобель.
БАБУШКА. Доченька, знаешь, я не очень разбираюсь в еврейских носах, хотя еврейский шнобл я представляю себе по-другому. Я еще, помню, думала, интересно, кто у Гошеньки предки? Наверное, с Кавказа кто-то – может, армяне или грузины...
МАМА. Я в свое время сразу тебя вычислила. Еврейский нос ничем не перешибешь.
ГОША. Хм. Я-то думал, что тебя, кроме педиатрии да моего кореша Миши, мало что интересует.
БАБУШКА. Наверно, Гошеньке неприятно, что мы так о его носе...
ГОША. Да ничего, ничего Сима Яковлевна! Я в Израиле таких еврейских шнопаков навидался – и с горбинкой, и бульбочкой, и клювы такие, что ого-го, особенно у грузинов, и приплюснутые, у эфиопов...
БАБУШКА. И фамилия у тебя, по-моему, была такая русская.... если я ничего не путаю.
ПАПА. Была, была! Щас вспомню... Протазанов! Ты мне еще объяснял, что такое протазан и чем он от бердыша и алебарды отличается, помнишь?
ГОША. Ну, был Протазанов, а стал Гольдберг. А по бабушке так я вообще Коган! И Зильберманы у меня в роду были, я выяснял. Может, мы вообще с тобой родственники?
БАБУШКА. Ну надо же. У меня бабушка тоже Коган. В Богуславе они жили. А твои откуда?
ГОША. Не знаю точно. Наверно, тоже откуда-нибудь оттуда.
ПАПА. А Зильберманы?
ГОША. Ну, и Зильберманы...
ВИТЯ. Кстати, я тут недавно читал, что когда ашкеназские евреи стали ехать в Израиль... ну, еще в турецкие времена, – так сефарды... (Папе.) знаешь, кто такие сефарды?
ПАПА. Ты меня уже совсем за темного держишь! Ашкеназы – европейские евреи, а сефарды – азиатские.
ВИТЯ. Ну, почти так. Сефарды – это потомки тех евреев, которых изгнали из Испании, а восточные евреи называются «мизрахи», и они жили...
ГОША. (Перебивает не грубо, но бесцеремонно, как старший.) Ладно, ты нам лекций не читай.
ПАПА. Так и что там твои сефарды?
ВИТЯ. Так сефарды воротили нос от ашкеназов, что те, типа, родного дедушку по имени-отчеству не знают, а мы, мол, до царя Давида свою родословную проследить можем.
БАБУШКА. Наверное, спокойно жили. Не мотало их по Германиям да по Польшам...
ГОША. (Подозрительно.) А ты это, собственно, к чему?
ВИТЯ. Да так, просто; к слову пришлось.
ГОША. А ты сам хоть одного живого сефарда видел? А я там на них насмотрелся – во! (Чиркает пальцем по горлу.) Думаешь, в Израиле евреи такие, как ты? Там с-сефарды всякие, марокканцы, блин...
БАБУШКА. Гошенька, а зачем же там марокканцы?
ВИТЯ. Бабуля, это тоже евреи, просто из Марокко – поэтому и марокканцы.
ГОША. Ну да. Марокканцы, аргентинцы, грузины, бухарцы – кого там только нет! Не страна, а проходной двор! Но эти ладно, а эфиопы? Это ж чистые негритосы!
ВИТЯ. Да ну, дядя Гоша, они покруче евреи будут, чем мы с вами.
ГОША. Чего бы это вдруг?
ВИТЯ. Потому что они приняли иудаизм еще во времена царя Соломона. Больше трех тысяч лет назад. Жили в Африке среди диких негров-идолопоклонников – и соблюдали шабат, праздники, и так и верили, по-еврейски. А мы за жалкие семьдесят лет всё забыли, кроме пары ругательств на идиш; «гэй авэк» да «кишен тухес» – вот и все, что осталось.
БАБУШКА. Так они что же, негры?
ВИТЯ. Они, бабуля, еврейские негры.
ПАПА. О, Витя, напомнишь мне потом, что я у тебя хотел спросить.
ВИТЯ. Что? Про эфиопов?
ПАПА. Ладно, ладно, потом...
БАБУШКА. А в Америке ты чем занимаешься, Гошенька?
ГОША. Да чем только не занимаюсь. И в уже банке работал, и в страховой фирме; даже в телефонной компании и то поработать успел. Человеку с головой везде место найдется. Я вашему зятю уже сто раз говорил: бросай дурью маяться, езжай в Канаду! Что ты здесь забыл?
ПАПА. Погоди, в какую Канаду? В Америку?
ГОША. Да пошла она, эта Америка! Ерунда собачья, а не страна. Сплошные негры, мексиканцы и вьетнамцы. Прямо как Израиль, только больше.
ПАПА. А помнишь, ты меня в Израиль звал? Брось, говорил, дурью маяться. Земля предков, и вообще, мёдом толсто намазано?
ГОША. Еврею свойственно ошибаться. И вообще, когда это было?! Ты помнишь? Я уже не помню.
ПАПА. Ну, ты точно Вечный Жид.
БАБУШКА. (У внука.) А почему «вечный жид»?
МАМА. Ну, это известная легенда. Когда Иисус Христос шел на Голгофу с крестом на плечах, один еврей...
ВИТЯ. Мама, что ты рассказываешь всякую ерунду?!
МАМА. А в чем дело?
ВИТЯ. Мало того, что про нас понапридумали всякой дряни, так мы еще сами это рассказывать будем?
МАМА Сын, это уже не христианская выдумка, это уже часть мировой культуры. Как Мария Магдалина, поклонение волхвов или явление Христа народу.
ВИТЯ. Мама, нам вообще даже имя это нельзя вслух произносить!
МАМА. Знаешь что, дорогой, давай ты не будешь нам навязывать свои правила. Яйца курицу не учат.
ПАПА. (Примирительно.) Ладно, давайте уже не будем опять по новой. (Гоше.) Кстати, ты сегодня звонил?
ГОША. Я? На кой мне звонить? Я никогда не звоню. Я как приехал, сразу снял хату на месяц, купил коньяку, вызвал такси и поехал к тебе.
БАБУШКА. А кто же тогда звонил?
(Раздается звонок в дверь.)
БАБУШКА. Кто бы это мог быть?
ВИТЯ. Это раввин! (Быстро идет в прихожую.)
КСЕНИЯ. (Выбегая из дальней комнаты.) Подожди, это ко мне! (Устремляется туда же.)
(Заходит Юрист. Внук скромно присаживается в уголке. Ксения уходит к себе.
ЮРИСТ. Добрый вечер. Надеюсь, не слишком помешаю.
МАМА. Добрый.
ПАПА. Здравствуйте. А вы к кому?
ЮРИСТ. Это квартира семьи Зильберман?
ПАПА. Ну, не совсем так, но есть у нас и Зильберманы.
ЮРИСТ. Тогда я бы им задал пару вопросов. Это, наверное, вы Михаил Семенович?
МАМА. А вы, простите, кто?
ЮРИСТ. Я юрист, из юридической фирмы «Сидоров и партнеры». Не слышали?
ГОША. В смысле, вы Сидоров?
ЮРИСТ. Нет, я Белоущенко.
МАМА. А зовут?
ЮРИСТ. Игорь Львович.
БАБУШКА. Хорошее еврейское отчество.
(Юрист улыбается Бабушке.)
МАМА. Мама, перестань.
ПАПА. Ну так и чего вы хотите?
ЮРИСТ. Я бы хотел задать несколько вопросов о родственниках.
ГОША. (Папе.) Интересно. Ближе к ночи приходит приятный молодой человек, интересуется родственниками...
МАМА. Да подожди ты уже, Гоша! (Юристу.) А зачем это вам?
ЮРИСТ. Может быть, хотите глянуть на мои документы?
ГОША. А давайте гляну.
ПАПА. (Гоше.) Слушай, ну ты, в самом деле... неудобно как-то...
ИГОРЬ. А чего здесь неудобного? Глянешь на документы, и все сомнения развеются.
(Юрист достает документы, подает Гоше, тот их внимательно изучает.)
ПАПА. Вы не обижайтесь, просто как-то это неожиданно...
ЮРИСТ. Почему «неожиданно»? Я ведь заранее договорился о встрече. Я звонил, беседовал с вашей... тещей?
(Гоша возвращает документы.)
ПАПА. А, вот кто звонил! Ну так что вы хотите узнать?
ЮРИСТ. Значит, ваша фамилия Зильберман.
ПАПА. Да, всего лишь Зильберман, зато жена у меня настоящая Гольдина.
ЮРИСТ. А почему «всего лишь»?
МАМА. (Сухо.) Это он так шутит. «Зильбер» – это серебро, а «гольд»...
ЮРИСТ. А, понятно, жена у вас чистое золото. Смешно. (Папе.) Так я вот что хотел спросить...
МАМА. Так зачем вам это? Для чего?
ЮРИСТ. Я не могу сказать однозначно, но в принципе дело касается розыска родственников.
МАМА. В каком смысле «розыска»?
ЮРИСТ. Не могу сказать однозначно.
МАМА. Так скажите многозначно.
ПАПА. Мы поняли: всё строго тет-а-тет и без обязательств со стороны договаривающихся сторон.
БАБУШКА. Я ничего не понимаю.
МАМА. Ничего страшного, мама, я тоже.
ГОША. (Юристу.) Ну так и что?
ЮРИСТ. Нас попросили найти возможных родственников. Вот мы и ищем.
ПАПА. Ну давайте, спрашивайте. Какие Зильберманы вам нужны?
ЮРИСТ. Михаил Семеныч – вы ведь родились в Первомайске, верно?
ПАПА. Ну да. Правда, я там почти и не жил, родители скоро переехали сюда; а что?
ЮРИСТ. Вам ничего не говорит такое имя, как Шмул-Бенмейр Липскер?
ПАПА. В первый раз слышу.
БАБУШКА. Молодой человек, вы не повторите еще раз, только медленно?
ЮРИСТ. Шмул. Бенмейр. Липскер.
БАБУШКА. Липскер, Липскер... А при чем тут Зильберман?
ЮРИСТ. Видимо, среди потомков были Зильберманы.
МАМА. Очень странно. И для кого вы это ищете?
ЮРИСТ. М-м-м... Попросил хороший человек, мы давно с ним работаем...
БАБУШКА. Липскер, Липскер...
ПАПА. А точно Шмул-Бенмейр?
ЮРИСТ. Точно не скажу. Переводили с английского.
ПАПА. Витя, как это будет по-русски?
ВИТЯ. Шмуль – наверно, Самуил. Бен Меир – значит, сын Меира; Самуил Меирович.
ЮРИСТ. Очень интересно.
ПАПА. Это по-русски могло быть, скажем, Семён Михайлович.
ГОША. Прям тебе Будённый.
БАБУШКА. Это наш родственник?
МАМА. Мама, если бы он точно знал, так уже бы сказал, наверное.
ГОША. А больше вам ничего хороший человек не дал – какие-нибудь документы, может? Что, так и сказал, мол, ищите родичей, и будет вам щастье?
ЮРИСТ. До отъезда в Америку этот Бен Меир жил в Марьяновке...
ГОША. Так, уже горячее! Миша, тебя ищут богатые американские родичи!
(Юрист и Мама бросают на него по неодобрительному взгляду.)
БАБУШКА. «А голдене медине».
ЮРИСТ. Что?
БАБУШКА. Америка. Мама мне рассказывала про Америку. Там улицы вымощены золотом, там нет погромов...
ПАПА. Так, минутку... Марьяновка... Ну да, так раньше наша Первомайка называлась. Это было что-то типа еврейского земледельческого поселения, чуть ли не со времен Екатерины...
ВИТЯ. Ну, пап, насчет Екатерины ты загнул. Не раньше Николая Первого, а скорей всего, так Александр Второй.
ПАПА. И при чем здесь мы?
ЮРИСТ. Фамилия его жены была Зильберман.
МАМА. Девичья, в смысле? Так это получается, уже родственники жены?
ЮРИСТ. Возможно. И вообще, Михаил Семеныч, у нас в городе вы из Марьяновки один.
ВИТЯ. Так можно узнать у дяди Давида! Он и Первомайки, всех там знает!..
ЮРИСТ. Это ваш родственник? Вы можете у него узнать?
ПАПА. Попытаюсь.
ЮРИСТ. Может, сейчас позвоните?
ПАПА. Это не так просто – дотуда дозвониться. ... Забавно – даже не подозревал, что у меня есть какие-то родственники за границей.
ИГОРЬ. Ничего удивительного. Раньше это было как-то не принято афишировать. Вот в последние годы – другое дело.
ГОША. Ладно, давайте о главном: сколько денег?
ЮРИСТ. Простите?
МАМА. А Гоша, как всегда, о деньгах. Ищут родственников, что в этом странного?
ЮРИСТ. (Гоше.) А вы, простите, кто? Случайно, не из Марьяновки тоже будете?
ГОША. Нет, я тоже из Зильберманов.
ИГОРЬ. Из этих Зильберманов?
ГОША. Эти – это которые? Может, это меня как раз и разыскивают, откуда вам знать?
ЮРИСТ. (Папе.) Если что-то вспомните или узнаете, позвоните мне, хорошо?
ПАПА. Хорошо, обязательно.
ЮРИСТ. Ну, тогда до встречи. (Направляется к двери.)
ПАПА. До свидания. Витя, проводи!
(Сын провожает юриста в прихожую, хлопает дверь.)
БАБУШКА. Какой приятный молодой человек.
ГОША. Гораздо приятнее был бы, если б денег принес.
КСЕНИЯ. А что? Как в книжке! «Вам тут наследство привалило, теперь вы богач!»
ПАПА. (Подхватывает игру.) Куда желаете потратить свои бессчётные миллионы?
КСЕНИЯ. Я бы...
ПАПА. (Азартно.) Нет, давай сначала мама. Мила, вот ты бы чего стала делать?
МАМА. Знаешь, меня чего-то не развлекает эта игра.
ПАПА. Ладно, давайте тогда начнем с МамыСимы. Чего хотите? Может, кресло-качалку? Сидите в ней, как барон фон дер Пшик, подлокотники такие широкие, и качаетесь: вперед-назад, вперед-назад...
БАБУШКА. (Смеется, отмахивается от него.) Да ладно вам, Мишенька! Сделаете из меня а гроссер пуриц [идиш: большой богач, досл. помещик]! Это надо же – барон фон дер Пшик!
МАМА. И куда мы ее поставим, твою качалку? На обеденный стол?
ПАПА. Да ну, уже и помечтать не даешь!
КСЕНИЯ. Вот бы поменяться на квартиру побольше! Чтоб еще пару комнат – одну мне, другую...
ГОША. Тогда уж лучше сразу дом купить.
ПАПА. А что? (Маме.) Свой маленький садик, дворик. И мама бы летом сидела где-нибудь под деревом, в тенёчке.
КСЕНИЯ. Шез-лонг! Представляете, два дерева, а между ними шезлонг. Лето, солнце припекает, а ты лежишь в шезлонге, в тени этих деревьев...
МАМА. ...болтаешь по мобильному...
ПАПА. Ну, и горничную уж завели бы...
МАМА. Я никого в свой дом не пущу!
ПАПА. А я бы куда-нибудь съездил. А, мать? Съездили б с тобой куда-нибудь. В Египет какой, на курорт, а? На полное обслуживание.
ВИТЯ. «Рабами мы были в Египте».
ПАПА. В смысле?
ВИТЯ. Мы четыреста лет были в египетском рабстве, и если бы не Всевышний, так бы и остались там, в Египте.
ПАПА. (Благодушно.) Ладно, Египет вычеркиваем. Поедем куда-нибудь в Хорватию. (Сыну.) Идеологических возражений нет?
БАБУШКА. Десятую часть надо отдать на бедных евреев.
ПАПА. На кого?
ВИТЯ. Бабуля, ну ты крута!
МАМА. Мама, это ты о чем? Какие еще бедные евреи?
ВИТЯ. (Родителям.) Десять процентов по закону положено отдавать бедным. Это еще со времен разрушения второго храма заведено. Бабуля, я не думал, что ты помнишь. С ума сойти!
МАМА. Ну, и как ты себе это представляешь? Пойдем на улицу ловить нищих? «Простите, вы не еврей? А то мне нужно десять процентов со своих бешеных деньжищ бедным евреям отдать».
ВИТЯ. А что, думаешь, у нас в городе бедных евреев нет?
МАМА. Есть. Мы, например. Или, по-твоему, мы богатые?
ПАПА. Слушайте, какие деньги? О чем мы, вообще, говорим?!
МАМА. О деньгах. Об их наличии и отсутствии. И откуда они свалятся, если не зарабатывать их самим.
ПАПА. Ладно, жена – ты как всегда права. Но имей в виду, мы уже купили дом, шезлонг и кресло-качалку.
ГОША. А вот я бы, если бы мне привалило наследство, я бы купил яхточку. Скромную такую, метров на двадцать.
ПАПА. Двадцать – это уже океанская яхта. Вот не знал, что ты такой ярый яхтсмен.
ГОША. Кто тебе сказал, что я яхтсмен?
ПАПА. Так на кой тебе тогда эта яхта?
ГОША. А плавал бы, куда глаза глядят. Где погода получше, туда и поплыл. А надоело там – снялся с якоря и поплыл в другое место.
ПАПА. Нет, ты точно Вечный Жид. Ну, Мила, давай, теперь твоя очередь. Ты чего хочешь?
МАМА. Я ничего не хочу. Хочу ничего не делать. Я устала. Устала работать на полторы ставки, устала вечно мыть посуду, как...
ПАПА. Посудомоечная машина.
МАМА. Что?!
ПАПА. Купим посудомоечную машину. Такой ящик с подставками для посуды. Забил его грязной посудой, кнопочку нажал – и всё. Надо записать, пока не забыли. (Приносит бумагу и ручку, записывает.) Посудомоечная машина – это раз. Чего ты еще хочешь?
МАМА. Чего я еще хочу?! Хочу жить по-людски, а не просто тянуть лямку. За всех думать, за всех решать... Хочу быть женщиной, а не главой семьи!
ГОША. (Встает.) Ну, пойду я. Еще и вещи распаковать не успел. Может, еще забегу попозже. Всем до свидания! (Папе.) Кстати, давай вискарь заберу, тебе все равно не в коня корм.
ПАПА. Ты ж вроде собирался вернуться.
ГОША. Ну, мало ли как вечер обернется. Ладно, давай, пока. (Всем.) Надолго не прощаюсь!
(Гоша уходит.)
ДОЧКА. Ладно, я пошла.
МАМА. Пошла она! А убирать?! Вырастили лентяйку на свою голову! Долго еще будешь сидеть на нашей шее?!
ДОЧКА. Ладно, не беспокойся, скоро уже избавишься от меня! (Уходит в комнату, хлопая дверью.)
БАБУШКА. Пойду я, наверное, прилягу. (Встает из кресла, уходит в комнату.)
(Пауза.)
ПАПА. Уф. Не ожидал. ... Даже не знаю, что сказать...
(Пауза.)
ПАПА. Разве я не стараюсь? Что я, на кровати валяюсь, в кресле с газетой пиво пью?
МАМА. Когда ты мне в последний раз дарил цветы? Ты помнишь, когда мы в последний раз вместе гуляли, смеялись? День за днем одно и то же: работа, дом, кухня... Я так больше не могу. Не могу и не хочу.
ПАПА. Люсенька, ну что же делать, если так жизнь сложилась...
МАМА. А что, уже сложилась? Игра сделана, ставок больше нет?
(Пауза.
МАМА. Помнишь, ты говорил, что все от нас зависит?
ПАПА. Помню.
(Пауза.)
МАМА. Ладно, Миша, не слушай меня. Это я так, на секунду расслабилась. Все в порядке.
(Папа в задумчивости кивает головой, еще и еще раз.
МАМА. Мишенька, я не хотела тебя обидеть. Прости. (Подходит к нему, обнимает.)
ПАПА. Да ладно, Милочка, чего уж там...
(Звонят в дверь.)
(Витя и Ксения молча устремляются в прихожую.
КСЕНИЯ. (Возвращаясь из прихожей.) Ну, хоть не зря убирали. (Уходит к себе.)
МАМА. Тьфу ты, так и не успели прибрать!
ПАПА. Да ладно тебе, Мила.
(Заходит РАВВИН в сопровождении ВИТИ.)
РАВВИН. Шалом, добрый вечер.
МАМА. (Прохладно.) Добрый вечер.
ПАПА. Здравствуйте; очень приятно...
ВИТЯ. Это мой раввин, рав Шмуэль Пинскер.
РАВВИН. А я с вами уже знаком ...заглазно? – Мила Яковлевна и Михаил Семенович. (Бабушке.) Шалом!
МАМА. Это моя мама, Сима Лазаревна.
РАВВИН. Я раввин вашего внук.
БАБУШКА. Очень приятно. К нам в гости тоже когда-то приходил раввин. Когда я была еще маленькая. У него была длинная белая борода, капота...
ВИТЯ. Что такое «капот»?
БАБУШКА. Капота? Не знаю, просто слово откуда-то выскочило. Такая, длинная. И раввин такой высокий (показывает рукой), почти как папа – но папа, конечно, выше...
МАМА. А о чем хоть говорили?
БАБУШКА. Я не знаю. Хотел поговорить о чем-то с папой, наверно.Мы с мамой ушли в спальню, а папа и дедушка остались...
ПАПА. Раввин... как к вам принято обращаться?
РАВВИН. Можно просто «раввин», можно «рав Шмуэль».
МАМА. Ну так о чем вы хотели с нами поговорить, рав Шмуэль?
РАВВИН. Евреям всегда есть о чем поговорить друг с другом...
ПАПА. Это точно.
МАМА. Раввин, давайте прямо, без еврейских штучек: чего вы от нас хотите? Скажите по-честному, по-простому, в двух словах!
РАВВИН. Вы думаете, если по-простому и в двух словах, это значит «по-честному»?
ПАПА. Мила, чего ты сразу навалилась на человека?
РАВВИН. (Вите.) Арон, наверное, будет лучше, если мы немножко сами...
ВИТЯ. (Неохотно.) Ладно, хорошо, рав Шмуэль. (Выходит на кухню.)
РАВВИН. Я пришел не ругаться...
МАМА. А что? Охмурять?
РАВВИН. Что это?
ПАПА. Мила!
(Пауза.)
РАВВИН. Может быть, я не во время пришел?
ПАПА. Ну... к нам не каждый день в гости приходит раввин.
РАВВИН. Я знаю, здесь не принято приходить в гости с пустыми руками, но я не знал, что принести, в такие гости...
МАМА. К свиноедам?
РАВВИН. Я знаю это слово, но так говорить нехорошо... это кто так сказал?
МАМА. (Мрачно.) Догадайтесь.
ПАПА. Да ладно, когда это было?
МАМА. Что, уже не помнишь, когда это было?
РАВВИН. Это очень нехорошо.
ПАПА. Он потом извинился.
РАВВИН. Вы его простили?
МАМА. Нет, выгнали из дому... к вам в синагогу.
РАВВИН. О! Я не знал. Когда это было?
ПАПА. Это жена так шутит.
РАВВИН. Я понимаю, о чем вы думаете. Вы жили как все вокруг, а теперь ваш сын хочет жить как религиозный еврей. Конечно, это вам страшно и вы этого боитесь.
БАБУШКА. Раньше евреи боялись казаков, потом полицейских, потом фининспектора, а теперь боятся раввина.
МАМА. Мы боимся за сына. Нам не нравится, во что он превратился. И вообще, кому приятно, когда дети указывают тебе, как нужно жить?
РАВВИН. Мила Яковлевна, ваш сын хороший мальчик. Но он еще молодой, и он думает, что он уже понял, как должен жить еврей. А еврей должен уважать свои родители. Это одна самая главная заповедь. Но ему больно за вас, и он хочет, чтобы вы жили по-еврейски.
МАМА. «По-еврейски» – это как? Говорить на идиш, носить лапсердаки и отрастить пейсы?
ПАПА. Мила, где ты на нем увидела пейсы и лапсердаки?
МАМА. Ну хорошо, борода и ермолка.
РАВВИН. Лудмила, я не буду говорить вам о Боге, я скажу о жизни. Если евреи не живут по-еврейски, то их дети не будут знать еврейский язык, а внуки не будут знать, что они евреи.
МАМА. Ну и что такого страшного, если мои внуки будут считать себя русскими?
РАВВИН. Когда русские хотят быть русскими, это хорошо. А я еврей и я хочу, чтобы мои дети тоже были евреи.
МАМА. Мы говорим по-русски, воспитаны на русской культуре. Что в этом плохого?
РАВВИН. Очень хорошо, если ты русский. Пусть у русских будет русская культура, а у евреи – еврейская культура.
МАМА. А я люблю русскую культуру и горжусь тем, что сделали евреи для русской культуры.
РАВВИН. А что они сделали для еврейской культуры? Мы приходим в чужая культура, куда нас не зовут, играем огромную роль, а потом нам говорят: «Если бы вас не было, все было бы лучше». И я думаю, может быть, они правы.
ПАПА. Культура не знает сослагательного наклонения.
РАВВИН. Я не понимаю, что это значит.
ПАПА. Знаете, мы привыкли стесняться, что мы евреи.
РАВВИН. Я знаю. Вы привыкли молчать, что вы еврей. В эта страна кто-то молчал и гордился, кто-то молчал и стыдился, но никто громко не говорил, что он еврей. Я хочу помочь вам... чтобы вам не было стыдно сказать, что вы еврей.
ПАПА. Я, наверное, хотел бы, чтобы мои внуки оставались евреями, но не отрывались от русской культуры... не от культуры даже, а от русского духа, что ли. Чтобы не чувствовали себя здесь чужими, где-то так.
РАВВИН. Так долго не получится. Ваши внуки будут или евреи, или русские. Долго быть немножко евреи еще ни у кого не было и у вас не будет. Еще в Риме были евреи, которые хотели быть немножко евреи и немножко римские, и они любили римский театр и римский Пушкин. И когда римские мальчики хотели женились за их дочек, они говорили: «Да, жалко, что он не еврей», а потом говорили просто «да», и их внуки уже стали не римские евреи, а просто римские.
МАМА. Ну, и что тут такого трагического?
ПАПА. Ой, ладно, не будем спорить; давайте лучше...
РАВВИН. Может быть, вы угостите меня чаем?
ПАПА. А вам разве можно? Мила, сделай, пожалуйста...
РАВВИН. (Перебивает.) Если можно, пусть лучше сын пойдет... есть маленькие тонкости... он знает... Арон!
МАМА. Витя! Сделай раввину чаю как там у вас положено.
(Витя уходит на кухню.)
РАВВИН. Я, конечно, хотел бы заинтересоваться, что вы думаете о планах вашего сына.
МАМА. Вы это о чем?
РАВВИН. Есть один шанс... я правильно говорю? Возможно, будет шанс поехать в ешиву. Хорошая израильская ешива, «Ор Хайим». Они выделили несколько мест для бохеров... молодых евреев из Советского Союза, которые талантливые, но у родителей нет денег на учение. Очень хорошая ешива. Дает очень хорошее еврейское образование.
МАМА. И что он с этим образованием будет здесь делать? В раввины пойдет?
РАВВИН. Наверное, все, кто идет в ешиву, хотят стать раввином. Но получается не у все.
МАМА. А что получается у остальных?
РАВВИН. В общине есть не только раввин. Можно работать машгиахом, заниматься кошерной едой. Можно учить других. Можно многое.
МАМА. Всю жизнь мечтала, чтобы мой сын занимался кошерной едой.
(Витя возвращается из кухни с подносом с чашками в руках.
МАМА. (Тихо.) Что ты за чашку взял? Из нее сто лет никто не пил!
ВИТЯ. Мама, ну что ты, самом деле? Оно тебе надо? Если хочешь, я тебе потом расскажу все тонкости кашрута.
МАМА. А, делайте что хотите... (Машет рукой.)
(Пьют чай.)
РАВВИН. Арон, ты можешь делать дела или что-то учить, а мы с твоими родителями сами посидим.
(Витя медлит.
ПАПА. Иди, иди; не съедим мы твоего раввина, не бойся.
ВИТЯ. Хорошо, тогда пойду заниматься. (Уходит в комнату.)
ПАПА. Мда. Ешива. ... У Вити в школе математика прекрасно шла. Учителя все прочили ему, что он будет заниматься высшей математикой.
РАВВИН. А Талмуд – это тоже, знаете, немножко высшая математика. Может быть, даже еще немножко выше.
ПАПА. И когда это все?
РАВВИН. На следующий учебный год. Еще нужно собрать все документы и отправить их в Израиль, в ешиву. Нужны документы о еврействе от матери: паспорт, метрика...
ПАПА. А от отца документы о еврействе не нужны?
РАВВИН. От отца тоже очень хорошо, но от мамы нужны обязательно.
МАМА. А если я не дам?
РАВВИН. Не дадите документы?
МАМА. А что вас так удивляет?
РАВВИН. Если вы не дадите, Арон возьмет копии у государства. Но мне кажется, что это было бы не мудро.
МАМА. А я не хочу быть мудрой. Я не хочу, чтоб мой сын ехал в какую-то ешиву. Я не хочу, чтобы он жил по каким-то древним законам, не хочу, чтобы он носил ермолку и эту дурацкую козлиную бородёнку, не хочу, чтобы его звали Арон. Поэтому вот что я вам скажу...
ПАПА. Мила, ты не хочешь сначала поговорить со мной?
(Мама умолкает.)
РАВВИН. Все родители хотят, чтобы у их дети получилось как у них, только лучше. А получится как получится.
ПАПА. Мила, он ведь мог без твоего согласия их взять. Попросил бы у меня, я бы ему дал.
РАВВИН. Это был бы обман, тем более обман родителей. Религиозный еврей никогда так...
МАМА. (Папе.) По-моему, ты хотел поговорить об этом со мной и попозже?
РАВВИН. (Смотрит на часы.) Ну, не буду больше выпытывать ваше терпение.
ПАПА. Рав Шмуэль, посидите еще немного. Не хотелось бы на такой ноте заканчивать разговор. Я бы вам задал пару вопросов, да и вообще...
РАВВИН. Я тоже хотел задать вопрос. Вы верите в Бога?
ПАПА. Ну...
МАМА Нет, не верим.
РАВВИН. Наверное, так очень страшно жить.
МАМА. (Сухо.) Ничего, мы привыкли.
РАВВИН. Ваши родители тоже не верили?
МАМА. Нет.
ПАПА. Во всяком случае, они с нами об этом не говорили.
РАВВИН. Они жили в этот город?
ПАПА. Милыны – да, а мои родились в деревне, там много евреев жило до войны, и потом тоже. Первомайское, не слышали? Здесь, недалеко.
РАВВИН. Там и сейчас есть еврей?
ПАПА. Да, есть еще. Мои дядя с тетей там живут. А раньше оно называлось «Марьяновка», бывший еврейский колхоз.
РАВВИН. Момент! Марьяновка, Марьяновка... Один момент... (Достает из кармана записную книжку, листает.) Очень интересно. Мне звонил мой знакомый раввин из Нью-Йорк, совсем недавно. Один его знакомый еврей просил узнать про свои родственники. Он совсем мало знает, но они точно при царе жили в Марьяновка, в наша область.
ПАПА. Забавно. А как фамилия, не Липскер?
РАВВИН. Момент. (Смотрит.) Липски. Его звали Шмуэль бен Меир, он уехал в Америка в тысяча девятьсотые годы... А откуда вы знаете?
(Входит Гоша.)
ГОША. (Из прихожей.) Ну что, Ротшильд хренов? Купил уже посудомойку? (появляется в прихожей.)
ПАПА. (Раввину.) Простите, одну минуточку. (Поднимается, идет к Гоше навстречу. Переговариваются как бы отдельно от остальных.)
ГОША. Чего двери не закрываешь?
ПАПА. Ай, ладно, что те двери...
ГОША. Чё это ты такой кислый? Небось, оказалось, что не тебе денег дадут, а еще и с тебя взыщут?
ПАПА. Дался тебе этот родственник! ... Знаешь, Гоша – наверное, сейчас посидеть не получится...
ГОША. Да я тут сумку у тебя забыл, пришлось с полпути вернуться. (Глядит на сцену.) Что, опять гости? Ну, у тебя не дом, а проходной двор.
ПАПА. ...прямо как Израиль. Одних израильтосов по два за вечер. О, так вы же земляки! Сейчас мы вас и познакомим!
ГОША. (Кисло.) Ну, знакомь, раз оно тебе надо...
(Заходят с Гошей в комнату.)
ПАПА. Рав Шмуэль, хочу вас познакомить со своим израильским другом Гошей.
ГОША. (Со сдержанным недовольством.) В Израиле меня звали «Гирш». Шалом.
РАВВИН. Шалом, Гирш! Вэ’ата егуди? Ата исраэли? [ивр.: Вы еврей? Вы израильтянин?]
ГОША. Кэн... ани егуди. [ивр.: Да. Я еврей]
РАВВИН. Ата миарэц?
ГОША. Э-э-э...
РАВВИН. Ата гар ба эрэц Исраэл? [ивр. досл.: вы живете в Израиле?]
ГОША. Э-э-э... Кэн... Блин... Ани... Ду ю спик инглиш?
РАВВИН. Я могу на русский. Я просто стал рад, что можно поговорить на иврит, у меня это теперь не часто получается.
ГОША. Э-э-э... так что, прояснили вы что-нибудь этим евреям насчет наследства?
РАВВИН. Наследства?
ГОША. (Папе.) А ты что, не сказал? Здесь ищет родичей один американец, ну – потомок, этот, Березовскер.
ПАПА. Липскер.
РАВВИН. (Папе.) О, так вы родственники Липски?! Это хорошие новости!
ПАПА. Да ну, какие там родственники!
РАВВИН. Тогда я не понимаю.
ПАПА. Приходил какой-то юрист, сказал, что ищет родственников, только вот что за родственники, совершенно непонятно.
РАВВИН. Теперь я совсем не понимаю. Вам будет наследство?
ПАПА. Да какое там наследство!
РАВВИН. Я знаю, Липски – большой бизнесмен.
МАМА. Тогда понятно, чего это все забегали из-за этого непонятного родственника. Интересно, был бы он бедный – стали бы все так суетиться?
РАВВИН. Вы думаете, я не спрошу свой знакомый раввин в Нью-Йорк, если меня попросит бедный еврей из Марьяновка?
МАМА. И что, ваш знакомый раввин побежит искать по Нью-Йорку, среди миллиона нью-йоркских евреев?
РАВВИН. Да, разница, что в Марьяновка нет миллион еврей. Легче искать.
ПАПА. Ну, всё, давайте уже кончать с этими химерическими родственниками.
ГОША. Но если он тебе предложит денег, ты уж наступи себе на горло и не отказывайся.
ВИТЯ. Да ладно, жили без них, и дальше проживем. И вообще, духовное важней, чем материальное.
ГОША. Посмотрю я на твое духовное, если тебе будет нечего жрать!
БАБУШКА. Типун тебе на язык!.. прости, Гошенька.
РАВВИН. Еврейская традиция говорит, что всё важно – и материальное, и духовное. Когда еврей имеет деньги – это очень хорошо. Но когда деньги имеют еврея... (Сдержанно-неадекватная реакция окружающих.) Я неправильно сказал?
ГОША. Очень правильно, раввин! В самую точку!
МАМА. Лучше было бы сказать «владеет». «Человек должен владеть деньгами, а не деньги владеть человеком».
РАВВИН. Если еврей владеет деньги... владеет деньгами?.. это очень хорошо. Он может помогать бедным, он может много времени учить Тору, он может...
ГОША. Это все очень красиво. Только что-то я не слышал, чтобы еврейские богатеи так уж кидались помогать бедным.
РАВВИН. А вы хотите, чтобы все богатые евреи помогали бедным? Я тоже хочу. Но бывает по-разному. Есть много, которые помогают; есть другие, которые дают деньги не евреям и не бедным. Есть такие, которые вообще не помогают. Но сейчас другие времена. Раньше, пока богатый еврей считал себя евреем, он должен был давать хотя бы цдаку. Ну, а сейчас...
ГОША. Здесь все думают, что если ты еврей, то ты богатый.
РАВВИН. Не только здесь. И за это тоже нас не любят. Не только за это, но и за это.
ГОША. Рав Шмуэль, я много где был, и хочу сказать, что это только нам кажется, что мы пуп земли, что все на нас смотрят и постоянно о нас думают. А на самом деле, все заняты своими делами, а иногда, когда надо на кого-то слить свою дурь, вспоминают о евреях. Ну, кроме арабов и контуженных на всю голову антисемитов.
РАВВИН. Жорж, вы очень не прав. Эйсав ненавидит Яакова. Это галаха.
ГОША. Раввин, я понимаю все эти слова по отдельности, но не понимаю смысла.
РАВВИН. Знаете, что? Нам надо встретиться и поговорить.
ГОША. А смысл? Вы меня не переубедите, а я вас. Давайте останемся каждый при своем мнении.
РАВВИН. Или так.
ГОША. Ладно, побегу я. Еще увидимся. До свиданья всем! (Машет рукой присутствующим, уходит.)
(Звонят в дверь. Ксения быстро выходит в прихожую.)
БАБУШКА. Кто бы это мог быть?
ПАПА. Гоша, наверное, что-то забыл опять. Или Вова пришел. Кстати, раввин – здесь мой сосед хотел поговорить на всякие еврейские темы.
РАВВИН. Он еврей?
ПАПА. Нет, но очень хороший человек.
РАВВИН. (После маленькой паузы.) Ну, буду говорить с хороший человек на еврейские темы.
ПАПА. Я думал, что раввин всегда только рад, если люди интересуются евреями и еврейством, и хочет поговорить?
РАВВИН. Реб Мойше, вы только на меня не обижайтесь, но вы, наверное, путаете раввин и израильский атташе по культуре. Раввин имеет много дел, связанных с евреями и с общиной. У меня не всегда есть время просто поговорить даже с еврей. Просто поговорить я лучше буду с женой и детьми, у меня их пока трое. А о чем я буду говорить с хороший человек? Рассказать, что мы не добавляем кровь их младенцев в маца?
ПАПА. Раввин, ну что вы всякие средневековые глупости вспоминаете?! Кто в них сейчас верит?
РАВВИН. Реб Мойше, давайте мы уже не будем спорить. Приходите к нам в синагога. Вам будет понятно, куда ходит ваш сын.
ПАПА. Ну, обещать не буду, но постараюсь.
РАВВИН. В этой стране если человек говорит «постараюсь», значит, точно не сделает.
(Папа смущенно смеется.)
РАВВИН. До свидания. Реб Мойше... Михаил... буду рад вас увидеть.
ПАПА. До свидания, раввин.
СЫН. Я провожу!
(Раввин уходит в сопровождении сына. Родители остаются вдвоем.
Из гостиной уже некоторое время слышны невнятные голоса, препирательства Ксении с молодым человеком. Медленно и нерешительно из прихожей выдвигаются Ксения и молодой человек.)
КИРИЛЛ. (Умеренно кланяется.) Добрый вечер.
КСЕНИЯ. Это Кирилл.
ПАПА. (Сдержанно.) Очень приятно.
КИРИЛЛ. Очень на это надеюсь. Вы Михаил Семенович, отец Ксюши. (Папа кивает.) А вы Людмила Яковлевна...
МАМА. ...мама Ксении; а это бабушка Ксении, Сима Лазаревна.
КИРИЛЛ. (Со сдержанным напором.) Очень приятно. Простите, что не предупредил заранее, но мне кажется. нам уже давно пора познакомиться.
ВИТЯ. (Возвращается из гостиной, проводив раввина.) Что, обязательно сегодня?
ПАПА. Ладно, большое дело: одним сюрпризом больше, одним меньше... Иди лучше стульев притащи.
КИРИЛЛ. Михаил Семенович и Мила Яковлевна! Мы с Ксюшей хотели бы пожениться и хотим просить вашего согласия.
(Пауза и замешательство.)
ПАПА. Хм... да, ну... однако.
КИРИЛЛ. Я люблю вашу дочь и постараюсь сделать ее счастливой.
ПАПА. А... гм, да. А... а давно вы знакомы?
КИРИЛЛ. Да, конечно, уже почти полгода.
ПАПА. А, ну да, целых полгода...
МАМА. (Ксении.) Ну, ты партизанка, однако.
КСЕНИЯ. (Запальчиво, но неуверенно.) А что мне было, ...
ПАПА. Так. Ну ладно. ...
МАМА. Может быть, расскажете немного о себе?
КИРИЛЛ. Что именно?
МАМА. Да все подряд.
КИРИЛЛ. Кирилл Смирнов, тридцать два года, образование высшее экономическое, частный предприниматель.
БАБУШКА. Бизнесмен?
КСЕНИЯ. Бабушка, ну и что тут плохого? Да, бизнесмен!
БАБУШКА. Разве я говорила про что-то плохое?
ПАПА. Гм... так...
МАМА. В пьесах Островского на этом месте отец задает традиционный вопрос: на что собираетесь содержать семью?
ПАПА. (бросив косой взгляд на маму.) На что собираетесь содержать семью, молодой человек?
КИРИЛЛ. Ну, думаю, как-нибудь справимся.
ПАПА. (Устало-мрачно – но не иронично.) Как-нибудь – это хорошо. Ксюша у нас пока не работает, вы в курсе?
КИРИЛЛ. Ну, это дело такое... Было бы желание, а работа, Бог даст, найдется.
МАМА. Было б жела... (Умолкает на полузвуке.)
КИРИЛЛ. Простите?
МАМА. Да нет, ничего.
ПАПА. И еще деликатный вопрос: а где вы собираетесь жить?
КИРИЛЛ. Не беспокойтесь, вас не стесним. Пока у моих родителей поживем, а потом, Бог даст, что-нибудь себе купим. Бог даст, все будет хорошо.
ПАПА. Ага, так вы, значит, верующий?
КИРИЛЛ. Да, конечно. Отец у меня вообще в приходском совете.
ПАПА. Всё соблюдаете, значит, всё как положено.
КИРИЛЛ. Ну, не скажу, что такой уж прямо праведник, но стараюсь, конечно.
ПАПА. (Кириллу.) И вас не смущает, что жена у вас будет еврейка?
КИРИЛЛ. А что здесь такого? Вы просто еврейской национальности. Вот если б Ксюша была из традиционной семьи талмудистов или как оно там... Бог даст, вы еще у меня и покреститесь.
ВИТЯ. Облезешь.
ПАПА. Витя, спокойнее.
БАБУШКА. Кстати, мой дедушка был шамесом в синагоге.
КСЕНИЯ. Ладно, бабушка, когда это было?!
ПАПА. А отец ваш как относится к тому, что невестка у него будет еврейка?
ВИТЯ. ... и внуки тоже евреи по галахе?
КИРИЛЛ. Как это – «по галахе»? Дети у нас будут христиане, а какая там национальность – это уже дело десятое.
МАМА. Но Ксюша-то не христианка.
КИРИЛЛ. Ну, будет христианка. А что? Она не против.
ПАПА. Ты не против? Креститься?
КСЕНИЯ. Ну... А что здесь такого? Бог – он что, не один для всех?
МАМА. (Иронично.) О, да ты веришь в бога?
КИРИЛЛ. Конечно, я не жду, что вы мне дадите согласие прямо сейчас.
МАМА. Ну, и на том спасибо.
ПАПА. Так что ваши родители говорят?
КИРИЛЛ. Ну, я спросил, что если православный женится на еврейке – это можно или как? И отец сказал, что Иисусу Христу это безразлично. И на свадьбу в церковь можно евреев звать. Даже и батюшку вашего (Кивает в сторону двери.) – тоже можно.
ВИТЯ. Вам-то можно, а ему нельзя.
КИРИЛЛ. Ладно, переживем.
МАМА. Так вы сказали родителям, на ком собрались жениться?
КИРИЛЛ. Сказал. (Пауза.) Не могу сказать, что они обрадовались, но в конце концов, я взрослый человек и могу решать за себя сам.
МАМА. Мы тоже не обрадовались. Но если считать, что Ксения тоже условно-взрослый человек...
КСЕНИЯ. Мама, я безусловно взрослый человек!
МАМА. Тогда, может быть, ты все-таки уберешь сегодня в доме, взрослый человек?
КСЕНИЯ. Мама!..
КИРИЛЛ. Ну, пойду я, наверное...
КСЕНИЯ. И я с тобой!
ПАПА. Нет, ты уж, пожалуйста, останься. Нам есть о чем поговорить.
КИРИЛЛ. Ну, – до свидания...
ПАПА. Ага. Всех благ.
КСЕНИЯ. Пойду провожу.
МАМА. Только не слишком далеко.
(Кирилл уходит, Ксения его провожает.)
БАБУШКА. Хороший мальчик. Жалко, что не еврей...
(Хлопает дверь; возвращается Ксения.)
МАМА. Где ты его нашла? Откуда он вообще взялся?
КСЕНИЯ. Случайно познакомились. Он меня защитил от одних козлов.
ПАПА. Каких таких еще козлов?
КСЕНИЯ. Ладно, какая разница?!
ПАПА. Так, давай рассказывай.
КСЕНИЯ. Ну, после дискотеки...
МАМА. Это что, вот тогда? Когда ты поперлась в этот дурацкий бар и вернулась ночь-заполночь?
КСЕНИЯ. Мама, я уже не маленькая девочка!
ПАПА. Ты же говорила, тебя проводят?
МАМА. Наврала опять.
КСЕНИЯ. Раз сказала, значит, так и есть!
МАМА. Ну и куда девались твои провожатые?
КСЕНИЯ. Да козлы оказались...
ВИТЯ. Так твой Кирюша от этих козлов тебя и защищал? Прикольно!
КСЕНИЯ. А ты чего лезешь?! Тебя кто-то спрашивал?!
ПАПА. Так, дети!..
МАМА. Ему тридцать два года, и еще не женат?
КСЕНИЯ. Не, он развелся три года назад. С тех пор у него никого не было. Кирюша говорит, что вообще думал, что больше никого не полюбит никогда. У него жена такая дура оказалась! Дура, распустёха и халда.
(Мама пытается что-то сказать, но папа решительно останавливает ее взглядом, и она только издает горловой звук.)
КСЕНИЯ. Кирюша говорит, родители сильно против не будут, они вообще боялись, что он никогда не женится. А у них, у христиан, это вроде как сильно нехорошо.
ВИТЯ. (Ксении.) У христиан!.. Ты хоть понимаешь своей пустой головой, что собираешься сделать?!
КСЕНИЯ. А что такого я собираюсь сделать?!
ВИТЯ. Креститься.
(Бабушка вздыхает.)
КСЕНИЯ. Ну и что здесь такого?
ВИТЯ. Да раньше по таким, как ты, шиву сидели!
ПАПА. Это что еще такое?
БАБУШКА. Шива – это траур по покойнику. Если кто-то из родственников умер, не про нас будь сказано, то неделю нужно молиться, из дома не выходить.
КСЕНИЯ. (Вите.) А я тебе вот что скажу: ты хоть с Шивой сиди, хоть с Рамой лежи – плевать я на тебя хотела!
ПАПА. Так, дети!..
МАМА. И вообще я считаю, что тебе еще рано думать о замужестве.
КСЕНИЯ. Здрасте-пожалуйста! Или это не ты мне говорила: «Скорей бы от тебя здыхаться»? Вот и здыхаешься!
МАМА. Я-то здыхаюсь, а вот ты что будешь делать? Ты же яичницу пожарить сама не умеешь!
КСЕНИЯ. Да уж как-нибудь справлюсь! А то когда не нравится все, что ты делаешь – то то не так, то это не этак!
МАМА. А ты разве что-то делаешь? Как интересно! С этого места, пожалуйста, подробнее.
ПАПА. Так, девушки, стоп! ... (Ксении.) Ну, ты хоть любишь его?
КСЕНИЯ. Ну... да... не знаю... наверно, да. (Пауза.) Ну и что? Хороший мальчик, и он-то уж меня точно любит. И вообще! Мне уже осточертело жить в одной комнате с бабушкой, можешь ты это понять?! Постоянно слушать мамины придирки – то я не сделала, это я забыла – надоело! Христианин, не христианин – да хоть бы он и кришнаитом был!
ПАПА. (Осторожно.) Ксюша...
КСЕНИЯ. Ну что?!
ПАПА. Ты не беременная?
(Ксения в ярости выбегает в прихожую, хватает пальто; хлопает входная дверь.)
МАМА. С чего ты взял?
ПАПА. Да так, из житейской логики.
МАМА. Ладно, посмотрим... И естественно, ничего не убрала...
ПАПА. Ай, да ладно уже!
БАБУШКА. Моя тетя Голда тоже вышла замуж за православного...
МАМА. По-моему, ты о ней не рассказывала. И что с ней стало?
БАБУШКА. Не знаю. Затерялась где-то тетя Голдочка...
ПАПА. Мда, ну и денек... Мила, давай чего-то... Может, чаю попить? И я бы еще, по-моему, тупо попялился в телевизор. У нас нет какой-нибудь дурацкой комедии?
МАМА. Надо у Ксюши поискать. У нее такого добра хоть завались.
ПАПА. Ладно, сейчас гляну. А ты будешь?
МАМА. Да ну, всякую дрянь. Лучше пойду, отдохну немножко.
ПАПА. Очень достойное занятие. Сын, может, ты в кои-то веки посмотришь дурацкую комедию?
ВИТЯ. Как-нибудь в другой раз, папа.
МУЖСКОЙ ГОЛОС ИЗ ПРИХОЖЕЙ: Шо, уже и дверь не закрываете?
(Заходит дядя Давид.)
ДАВИД. А гут овент, ид’н! [идиш: добрый вечер, евреи!] Что, не ждали?
ПАПА. О, дядя Давид! Наконец-то пожаловал! А то мы уж думали, ты забыл нас совсем!
ДАВИД. Ну, давай подходи по одному, обниматься-целоваться. (Обнимает папу.) Чего?! Чего кряхтишь? Отрастил себе пузо, понимаешь, с моего прошлого приезда!
ПАПА. Да где ж то пузо?!
ДАВИД. А это что?! Вот это?!
ПАПА. Где? где?
ДАВИД. Вот здесь должно быть такое! Вот здесь! (Тычет в бицепс.) Меньше за телевизором надо сидеть, больше в земле ковыряться! (Поворачивается к Маме; чуть сбавляет напор.) Милочка...
МАМА. Добрый вечер, Давид Борухович. Только меня за пузо хватать не надо, убедительно вас прошу.
ДАВИД. Да где ж у тебя то пузо?! И вообще, когда я тебя хватал?
МАМА. Но я всегда боюсь, что схватите, чисто по-родственному.
ДАВИД. (Папе, шутливо.) Знаешь, Миша, все-таки я был тогда прав, когда советовал тебе жениться на Ирочке, – помнишь Ирочку? – тихая, спокойная, не то что твоя Мила... Ладно, молчу, молчу! Сима Лазаревна, шалом! Вус эрцех? [идиш: Как дела?]
БАБУШКА. Слава Богу. Дети выросли, внуки растут...
ДАВИД. А где подрастающее поколение?
ПАПА. Витя, скорей иди сюда!
(Из комнаты выходит Внук. Папа сидит с дядей Довидом, Мама подходит и отходит, выходит в кухню, возвращается.)
ВИТЯ. ДедаДовид! Ура!!!
ДАВИД. Ладно-ладно, «ура», иди сюда, сейчас на тебя смотреть буду. Так... так... ну, вроде ничего. Ермолка не приросла еще к твоей умной голове?
ВИТЯ. Не приросла, ДедаДовид, не бойтся! От кипы еще никому плохо не было!
ДАВИД. Ладно, ладно... так, сейчас посмотрим, чего я тут для вас припас... (Открывая баул.) Ну, кто у нас тут любитель вишневого варенья?
ВИТЯ. Я! я! ... только это... дедаДовид, а ты смотрел, чтоб червячки...
ДАВИД. Какие червячки?! Совсем с ума съехал! Какие в вишне червячки?! ... Да бери, не бойся, нет там никаких червячков, чистый кошер!
ВИТЯ. Спасибо, дедаДовид; не обижайся, ладно?
ДАВИД. Да что мне на тебя обижаться, на шмегег; малахольного? Иди, иди, пробуй уже... так, и чтоб я видел! Так, стой! (Сует ему баул.) Давай, огурчики, помидорчики – тащи на кухню, там мать разберется.
ВИТЯ. (Поднимает баул.) Ох!.. как ты это всё волок?
ДАВИД. Ничего, своя ноша не тянет.
(Витя уходит с баулом на кухню, через некоторое время возвращается.)
ПАПА. Ну, как вы вообще, дядя Довид? Как тетя Роза?
ДАВИД. Ну, а что мы? Живем себе, пенсионерим понемножку, сад-огород... да как всегда. Живы-здоровы, и слава Богу.
ПАПА. А дети как?
ДАВИД. Да всё по-старому. Боря в Москве, в своей конторе, Урик в Беер-Шеве в мастерской ишачит, жены трудятся, внуки учатся, всё по-старому.
ПАПА. В гости не собираются?
ДАВИД. Да куда там!.. А у вас что новенького?
(Папа с мамой переглядываются, хмыкают и кисло улыбаются.)
ПАПА. Вот, скажем, за сегодняшний вечер... С чего начинать? С раввина, сватовства или наследства?
МАМА. Да какое там наследство! Тьфу, зла не хватает!
ВИТЯ. О, ДедаДовид, это ж как раз к тебе!
ДАВИД. Ко мне наследство? Вы здесь не перетрудились, ребята?
ПАПА. Давай я тебе расскажу. Пришел сегодня какой-то юрист, интересовался родственниками из Марьяновки, не разбери-поймешь, какой-то американский внук...
ДАВИД. Миша, ты так быстро тарахтишь, что я ничего не понял.
ПАПА. Жил какой-то Липскер в Марьяновке, не слышал ты про такого? Шмуль Меирович – верно, сын?
ДАВИД. Не знаю такого. А когда это было?
ПАПА. Лет сто назад, до революции.
ДАВИД. Ха! Ты б еще спросил, что было при Богдане Хмельницком! Ну так и чего?
ПАПА. Потом он уехал в Америку.
ДАВИД. Ну?
ПАПА. Вот его внук или там правнук ищет родичей.
ДАВИД. А вы-то тут с какого бока?
ПАПА. Какие-то там Зильберманы примешались. Со стороны жены, что ли, я так и не понял.
ДАВИД. Подожди-подожди... Он в Америку уехал, а она осталась?
ПАПА. Он мне этого не говорил.
ДАВИД. Что-то я помню, была какая-то такая история. Его звали Шмулик, а ее Шейва... точно, Шейва! Он уехал, потом звал ее, а она обиделась и не захотела, гордячка. Потом вышла замуж второй раз, а от Шмулика у нее была дочка Ента, она еще выскочила замуж за одного комиссара проезжего.
МАМА. Что, таки за настоящего комиссара?
ДАВИД. Ну, не комиссара, но за какого-то начальника в шевровых сапогах.
ВИТЯ. ДедаДовид, если б я тебя не знал, я бы подумал, что ты это сходу сочинил, прямо сейчас.
ДАВИД. Ха, это была такая история! – мне мама еще рассказывала. Ты что, не веришь?!
ВИТЯ. Да верю, говорю ж тебе!
ДАВИД. Этот комиссар потом у вас здесь комиссарил, крупный пуриц был. Кстати, а тебе... а тебе они тоже получаются какая-то седьмая вода на киселе. Эта Шейва как раз вышла за Зильбермана – не твоего деда, а его двоюродного брата... то есть, кто он тебе, получается...
МАМА. Четвероюродный внучатый отчим.
ВИТЯ. Ну, мама, у тебя и скорости. Я так не умею.
ПАПА. Математикой надо больше заниматься, математикой!
ВИТЯ. Так они и сейчас, что ли, здесь живут?
ДАВИД. Да куда там. До войны жили, а потом не знаю, что с ними стало.
ПАПА. Дядя Довид, тогда я, может, позвоню этому юристу, что приходил. Сейчас найду... куда я сунул его визитку? Мила, ты не помнишь, куда я ее сунул?
МАМА. Да вот она. Не поздно еще?
ПАПА. Наверно, лучше завтра.
ДАВИД. А чего ждать? Давай я позвоню.
ПАПА. Дядя Довид, давай лучше завтра.
ДАВИД. Так, Миша, давай сюда телефон и не морочь мне голову. (Набирает номер.) Здравствуйте. Я насчет родственников. Что значит «каких»? Вы у Зильбермана сегодня были? Так вот, нашлись следы ваших родственников. Давайте приезжайте, будем разбираться, кто кому кем приходится.
МАМА. Сегодня?!
ДАВИД. (Маме.) А чего ждать? (В трубку.) Да конечно, здесь и жили. Да какой там... у вас под носом здесь! Муж ее трамвайным парком заведовал в тридцатые годы. Чей-чей – дочки вашего Шмулика! Что «Зильберману»? Она?.. Милочка, кем Ента приходится твоему Мише?
ВИТЯ. Троюродной сводной тетей.
МАМА. Троюродной водой на киселе.
ДАВИД. Троюродной водой... тьфу! Ладно, приедете – я подробно расскажу. Что значит «завтра»? Завтра меня уже здесь не будет! Что?! Да мне плевать, докуда у тебя рабочий день! Взялся за дело – так делай! Что?! ... Ну тогда пятнадцать минут тебе на сборы! Всё! (Бросает трубку, Папе.) Меня просто бесят такие люди! Что же это такое, а? Взялся, так должен делать, верно?
ПАПА. Да ладно, дядя Довид, чего ты на него взъелся?
ДАВИД. А ты, Миша, молчи! Тебе на голову будут гадить, а ты будешь мямлить: «Ладно, дядя Довид; ладно, дядя Довид»! Что – «ладно»? Ну что – «ладно»?! Тебе нужны эти деньги или нет? Если не нужны, так я перезвоню этому хазеру и скажу ему, что он может уже не отрывать свой тухес от телевизора! Он будет только рад! Что, звонить?!
ПАПА. Да какие деньги?!
ДАВИД. Знаешь, Миша, ты меня, конечно, прости, но ты как был шлимазл, так шлимазлом и остался!
МАМА. И заметь, это не я сказала.
ПАПА. Ну, наконец-то вы хоть в чем-то сошлись.
Пауза.
ПАПА. Давай я тебе лучше остальные новости расскажу. Еще к нам сегодня приходил раввин.
ДАВИД. Я думаю, Витя приходит к нему гораздо чаще.
ПАПА. Вот как раз насчет Вити он нам новость и поднес...
ДАВИД. Слушай, Миша, если это плохая новость, то давай лучше оставим ее на потом.
ПАПА. Ну, не то чтобы плохая...
МАМА. Ну и что в ней хорошего?!
(Звонят в дверь.)
МАМА. Я больше не могу.
(Входит раввин.)
РАВВИН. Михаил... простите, дверь было открыто, и я зашел. Так не делается, но вы мне извините, потому что звонил ваш родственник Липски. Он приехал и хочет сейчас знакомиться.
(Папа растерянно смеется.)
ДАВИД. О, теперь у вас как в настоящей а идише мешпухе [идиш: еврейская семья]. Родственники приезжают постоянно, помногу, когда попало и без предупреждения. (Раввину.) Откуда еврей?
РАВВИН. Слиха?.. Э-э... Что вы сказали?
ДАВИД. Ну, откуда вы? Вот я, например, Давид Борисович, дядя этого обормота, живу в Первомайске, это здесь недалеко. А вы?
РАВВИН. Довид из Марьяновка, я знаю. А я рав Шмуэль бен рав Шломо, из Кирьят-Шмоне... Э-э... Я раввин Шмуэль Пинскер раввин из этого города.
ДАВИД. Ну, что вы раввин, я и так догадался. (Громко, напористо и шутливо.) А что за такой стремительный еврей? Собери ему бекицер всю мешпуху, а местный раввин бегает у него на посылках. Я уже таки боюсь! Он придет с охранником?
РАВВИН. Охранник, наверное... (Звонит его мобильный телефон.) ... момент... (Говорит по телефону, чуть отвернувшись в сторону.) Рав Йосеф? Да. Да, все есть. Нет, улица Богдана Хмельницкого шесть. Шесть. Шалом.
Без звонка заходит Гоша.)
ГОША. Ты будешь смеяться, но я опять забыл...
ПАПА. Сейчас этот родич приедет. Хочешь посмотреть?
ДАВИД. А это кто?
ПАПА. Это мой институтский друг, Гоша.
ГОША. Здрасте.
РАВВИН. (Возвращается.) Рав Йосеф просил его простить, он не туда поехал и немножко заблуждался, но сейчас будет, прямо сейчас. (Давиду.) Охранник, наверное, останется в машине.
ДАВИД. Вот это я пошутил! А кто такой этот наш бедный родственник?
РАВВИН. Рав Йосеф? Он из очень хорошей еврейской семьи. Его дедушка уехал из России перед революцией, он был хасид, учёный человек, много детей, некоторые были бизнесмены, его папа тоже был бизнесмен. Сам он тоже бизнесмен, много помогает людям. А почему вы говорите «бедный родственник»?
ДАВИД. У евреев всегда много бедных родственников.
ПАПА. Так это тот самый родственник, который...
БАБУШКА. Я опять ничего не понимаю.
РАВВИН. Это тот родственник, да, который искал. Здесь был его дедушка.
ПАПА. Так он все-таки наш родственник?
РАВВИН. Да, наверное, если он просил меня с вами встретиться.
ДАВИД. Так зачем нам тогда этот юрист? Голову дальше морочить?
ПАПА. Это ты у меня спрашиваешь?
ДАВИД. Так, дай его телефон, я ему позвоню. (По телефону.) Алло! Я вам звонил, чтобы вы приехали... да... Да! Уже не надо! (Бросает трубку.) Едет он! А гроссер юрист!
(Звонок, открывать дверь идет раввин, возвращается с хорошо одетым иностранцем.)
ДЖОЗЕФ. Шалом.
РАВВИН. Это рав Йосеф Липски, ваш недалекий родственник... не очень далекий родственник.
ДАВИД. А гут йом! [идиш: добрый день] (У раввина.) А откуда он?
ДЖОЗЕФ. Из Америка. Иллинойс, Чикаго.
ДАВИД. О, он и по-русски говорит?
ДЖОЗЕФ. Немного говорю на пять языки: (Отгибает пальцы.) инглиш, немного иврит... немецкий, франсэ, русский совсем немного... эспаньол... на шесть языки.
ПАПА. Однако!
РАВВИН. Рав Йосеф хотел бы...
ДЖОЗЕФ. Не рав – просто.
РАВВИН. Тогда реб Йосеф...
ДЖОЗЕФ. Можно так. Или Джозеф. Как вам нравится.
ДАВИД. Йося, в общем.
ДЖОЗЕФ. Можно Йося. Дедушка звал меня Йоселе. (Раввину.)А это все мои родственники?
РАВВИН. Это?..
ДАВИД. А что, слишком много?
ДЖОЗЕФ. Родственники – это хорошо. Много родственники – много хорошо.
ДАВИД. Ну, так давайте уже знакомиться. А Сима Лазаревна чего там сидит как не родная?
БАБУШКА. Ничего, мне и отсюда хорошо слышно.
ДАВИД. Ну так что? Кто первый? Сначала расскажете о своих – или мы о своих?
ДЖОЗЕФ. (Бросив взгляд на часы.) Я буду сразу говорить «извините» за так быстро... Я хочу подробно знакомиться, но мне надо быстро...
ДАВИД. (Ни к кому отдельно не обращаясь.) Что-то я не понял. Так ему что, надо просто поставить «галочку», что всех видел и на всех посмотрел? Ладно, нам не жалко, можем даже сфотографироваться ему на память. Давайте, родственники, становитесь! (Раввину.) Фотоаппарат у него есть?
РАВВИН. (Машинально переводит Джозефу.) Do you have a camera? (Спохватывается.) Момент, момент!
ДАВИД. А что «момент»? Так, давай, Миша, вставай, становись... (Остальным.) Давайте, давайте!
ПАПА. Ладно, ДядяДовид, что ты цирк опять устраиваешь?
ДАВИД. А что ты мне опять рот затыкаешь?! (Заводится.) Может, я здесь не к месту?! Ладно, всё! я пошел к Зяме, а ты сиди здесь целуйся со своим родственником!
(Давид разворачивается, устремляется в прихожую, хватает чемодан, срывает с вешалки пальто; куча вещей сыплется на пол; Давид ставит чемодан, кидает на него свое пальто, сгребает в охапку вещи с пола, поднимает, растерянно озирается. Папа и Мама после краткого замешательства устремляются к нему; разговаривают, в прихожей.)
ПАПА. Дядя Давид!
МАМА. Давид Борухович, ну вы как всегда!
ПАПА. Дядя Давид, ну что ты как а гицн паровоз [идиш: досл. жар в топке паровоза, в значении «что ты так распалился?»]?! Просто сегодня такой безумный день: сначала раввин, потом Ксюшу приходил сватать православный жених – такой православный, что кресты вешать некуда, теперь американские родичи; Витька собрался в Израиль учиться, мы тебе еще не рассказывали...
ДАВИД. ... а тут еще и я приперся!.. Что, и всё в один день?
ПАПА. И все в один вечер. Так пусть уже этот родич... не трогай ты его. Приехал-таки, ну и ладно.
ДАВИД. Ну ладно так ладно... Да заберите у меня уже это барахло!
(Папа и мама подхватывают вещи и водружают на вешалку; возвращаются назад.)
РАВВИН. (Громко и с напором.) Реб Довид, можно я скажу?
ДАВИД. (Недовольно, но тоном ниже.) Говорите, кто вам мешает!
РАВВИН. Йосеф хочет познакомиться с родственники дедушки, много рассказать, много спросить.
ДЖОЗЕФ. Это был папа моей папа. Шмуэль бен Меир Липскер.
ДАВИД. (Язвительно.) Интересно, чего это папин папа так поздно вспомнил о родичах? Мог бы и пораньше.
ДЖОЗЕФ. Дедушка всегда вспомнил. И всегда хотел помогать.Он слал посылки – вещи, продукты, деньги, а потом они стали вернуться – «не хотим ничего из Америка». Очень давно, тридцать второй год.
ДАВИД. Ха! Понятно, что отказались. В тридцать втором году за такие посылки можно было и загреметь куда-нибудь на Колыму.
ПАПА. Ну, в тридцать втором, наверное, еще не посадили бы, но...
МАМА. Так вы специально для этого приехали?
ДЖОЗЕФ. Да, специально; и еще у меня разный бизнес в этой стране. Я даю деньги на проджекты – помочь строить синагога, помочь община, помочь сделать праздник, – но я хочу помочь не только община, но и люди. Если у вас есть проблемы, которые я могу помочь...
(Все в нерешительности молчат.)
РАВВИН. Арон! (Витя робко подходит.) Это сын. Ходит в синагога, хочет учиться в ешива в Израиль. Может быть, получится в следующий год бесплатно в ешива, а может, не получится. В этот год не получилось.
ДЖОЗЕФ. (Вите.) Ты хочешь ешива?
ВИТЯ. Да.
ДЖОЗЕФ. О’кей. Пять лет будет хорошо?
РАВВИН. О! Мойше, я тебя поздравляю!
ДАВИД. Ха! Ешива! Ему бы квартиру однокомнатную в приданое к свадьбе!
РАВВИН. Реб Довид, вы, наверное, не знаете, сколько стоит учиться в ешива. На эти деньги можно в этот город купить не одна квартира.
ДАВИД. Тьфу, малахольные!
ПАПА. Кстати, дядя Довид! А ты?
ДАВИД. А что я?
ПАПА. Ну что «что»? Ты же тоже, получается родственник!
ДАВИД. Мне ничего не надо! Не надо мне никаких подарков! Я, слава Богу, жизнь прожил и ни у кого ничего не просил!
ДЖОЗЕФ. Я не хотел обидеть. Наверное, это хорошо, если ничего не надо. Я хотел помочь евреям, которые бедные и им надо.
ДАВИД. Приезжайте к нам в Первомайку, я вам таких покажу.
РАВВИН. Это Марьяновка, откуда жил ваш дедушка.
ДЖОЗЕФ. О! Там еще есть евреи?
ДАВИД. Да есть пока. Еще лет десять подождете, так уже и не будет.
РАВВИН. Это был еврейский штетл?
ДАВИД. Ну да, еврейский колхоз.
РАВВИН. И после война жили евреи?
ДАВИД. Да, многие выжили. Председатель у нас был до войны, Гирш Штайн; только немцы напали, всех сразу увел. Кто ушел – спаслись, а остальные все там легли. И кто стадо колхозное гнал, тоже не успели. До сих пор его вспоминаем; вот это человек был! а менш!
ДЖОЗЕФ. Окей, я буду приехать и посмотреть, чем можно помочь. (Маме.) А вы?
РАВВИН. Это Лудмила, хозяйка этот дом.
ДЖОЗЕФ. Очень приятна. Лудмила, что вы хотите?
МАМА. Что я хочу?..
ДЖОЗЕФ. Чем я могу вам помочь для жизнь.
МАМА. Не знаю. То, что я хочу, за деньги не купишь.
ПАПА. А что ты хочешь, Мила?
МАМА. А ты не понимаешь? Я хочу радоваться жизни.
ПАПА. (Джозефу.)А можно попросить немножко радости? Если у вас там в мешке есть и радость, отсыпьте немножко моей жене.
РАВВИН. А вам не надо?
ПАПА. И мне немножко.
ДЖОЗЕФ. Почему в мешок?
ПАПА. ... Ну, знаете, это на Новый год, когда приходит Дед Мороз, у него обычно большой мешок с подарками, и он всем детям раздает подарки – кому что нужно.
ДЖОЗЕФ. А, я буду ваш Дед Мороз? Санта Клос, да?
РАВВИН. Евреи не празднуют Новый год. В Израиле он называется «Сильвестр»...
ДЖОЗЕФ. Окей, рабби, я буду просто дед с большой мешок, окей? (Маме.) Лудмила, я надумаю, что надо сделать для ваша радость.
МАМА. Спасибо. (Папе, вполголоса.) Но я бы хотела от тебя, а не от чужого человека.
ПАПА. Я понимаю, Мила. Я постараюсь.
РАВВИН. А вам что нужно, реб Мойше?
ПАПА. Мне? А что мне нужно? Мне вроде ничего не нужно.
МАМА. Ты уверен? Не хочешь немножко подумать?
ГОША. Вечный двигатель проси, работающую модель.
ПАПА. (Посерьезнев.) Мне нужно... не знаю, как сказать... одну минутку, ладно?
ДЖОЗЕФ. Ноу проблем.
(Пауза.
ПАПА. У меня есть одно изобретение. Мне кажется, оно может иметь коммерческий успех. Но я не знаю, как это дело довести до ума.
ДЖОЗЕФ. Как до ума?..
МАМА. Мой муж изобретатель, но не бизнесмен. Он может придумать, но не может...
ДЖОЗЕФ. Я понял. Вам нужно помощь внедрять бизнес-проект.
ДАВИД. Во-во! Чтоб кто-то этого шлымазла...
ДЖОЗЕФ. Я не занимаюсь инновэйшн, но я знаю один человек... окей, я буду думать.
ДАВИД. Ну, вроде всем досталось по подарку.
ДЖОЗЕФ. (Кивая на Гошу.) Вот кто еще.
РАВВИН. Э... Йосеф, это не родственник.
ГОША. С чего вы это взяли?
РАВВИН. Э-э..?
ГОША. Фамилия моей бабушки Зильберман. Это вам о чем-то говорит?
ДЖОЗЕФ. О’кей. Что тебе нужно в жизнь?
ГОША. Я... Я хотел бы яхточку.
ДЖОЗЕФ. Сорри?
ПАПА. Яхту. Э йот [англ.: яхта].
ДЖОЗЕФ. Оho! Not bad!
ГОША. Я всю жизнь мечтал... плавать на яхте. Это моя мечта. С детства.
ДЖОЗЕФ. Нот соу бэд! [англ: ничего себе!] Э йот... яхточка? (Маленькая пауза.) Ты умеешь водить яхта? Возить турист? (Гоша энергично кивает.)
ДЖОЗЕФ. А сейчас чем работаешь?
ГОША. М-м-м... Да так. Зарабатываю деньги, чтобы жить.
ДЖОЗЕФ. Говорит английский?
ГОША. Йес, ай кэн спик инглиш.
ДЖОЗЕФ. Хорошо, я раздумаю, что нужно делать.
ГОША. Спасибо, рав Йосеф.
ДЖОЗЕФ. Я ещё буду думать.
ГОША. Спасибо.
ДЖОЗЕФ. Хорошо, я надумаю, что можно делать. (Раввину.) Сэмюэль, а вам что нужно для счастье? Не для община, а для ваша фэмили... мешпуха... лично вас?
РАВВИН. (Сухо.) Лично мне не надо. И можно говорить об этом не при всем?
ДЖОЗЕФ. О'кей. As you like. (Предлагает отойти в сторону. Раввин неохотно следует за ним.)
(Возвращается Сосед с крючками для вешалки и с дрелью.)
СОСЕД. Миша! Давай иди сюда!
ПАПА. Вова, ты чего это?..
СОСЕД. Сейчас сделаю тебе вешалку, братан, – смотри, какие крючья – не то что тряпки твои – тебя на них подвесить можно!
ПАПА. Вова, блин, спасибо... слушай, у меня полон дом народу...
СОСЕД. Мишаня, обижаешь, я мигом управлюсь, чего там делать – три дырки просверлить да три шурупа ввинтить?!
ПАПА. Вова, спасибо... тьфу, как всё пучком... может, завтра?
СОСЕД. Да иди ты, иди, я уже, считай, полработы сделал... (Подключает дрель в розетку.) Слышь, веник с совочком принеси.
(Папа уходит на кухню; Сосед снимает всю кучу пальто и ищет, куда бы их положить. Подходят раввин и Джозеф, что-то обсуждая.)
СОСЕД. Я извиняюсь, подержите это минутку, не на пол же ложить...
(Джозеф недоуменно поворачивается к раввину, тот пожимает плечами.)
СОСЕД. Пять минут буквально.
ДЖОЗЕФ. Я плохо понимаю по-русски.
СОСЕД. Ладно, можно и по-нерусски. Шалом!
ДЖОЗЕФ. (Недоуменно.) Шалом.
СОСЕД. (Опять сует ему охапку верхней одежды.) На, держи, киш мир ин тухес унд зайгезунд!
ДЖОЗЕФ. Это еврей?
СОСЕД. Ши ест прост! [молд.: ты дурак]
ДЖОЗЕФ. (Озирается.) What did he say? [англ.: что он сказал?]
РАВВИН. Михаил, можно вас?
(Из кухни на шум выходит Мама.
ПАПА. Вова, что ты тут творишь? шо ты ему суешь?
ВИТЯ. Ну у тебя и пассажиры – польта три минуты подержать не могут!
ПАПА. Да отвяжись ты от него!
ВИТЯ. На тогда, держи сам! (Вручает папе охапку пальто.)
ДЖОЗЕФ. (Папе.) Что он сказал?
ПАПА. (Вове.) Что ты ему сказал?
ВИТЯ. Да послал его по-молдавски, когда кончился весь идиш.
(Папа поворачивается к Джозефу, тот кивает головой, мол, понял.)
ДЖОЗЕФ. Молдавски мать.
(Параллельно дядя Давид разговаривает с Мамой.)
ДАВИД. (Благодушно.) Приятно послушать; прямо как в детстве. А откуда еврей?
МАМА. Что?
ДАВИД. Я спрашиваю, откуда этот еврей?! Местный?
МАМА. Дядя Давид, это Володя, наш сосед.
ДАВИД. Ну, хоть один еврей в городе говорит на идиш.
МАМА. Да он вообще не еврей.
ДАВИД. Ну, если он не еврей, то вы с Мишей даже не знаю кто... всё, молчу, молчу. (Подходит к Вове, протягивает ему руку.) Приятно было послушать, как человек говорит на мамелошн. [идиш: «мамин язык»]
СОСЕД. И вам зайгезунд и крепкого здоровьичка. (Благодушно пожимают руки и расходятся.)
(Джозеф смотрит на часы, встает.)
ДЖОЗЕФ. Время надо идти, очень жалко. (Жмет дяде Довиду руку.) Был очень рад. (Жмет Папе руку.) (Кивает Маме.) Был очень рад. Очень рад. (Жмет руку.) Рав Шмуэль, я позвоню позже. Ле’итроот [иврит: до свидания]. (Вове, со смехом.) Ши йес прост?
СОСЕД. (Добродушно.) Йес, йес, шлымазл. Зайгезунд! (Жмут друг другу руки, Джозеф уходит.)
ПАПА Вова, где ты всего этого нахватался?
СОСЕД. Должен кто-то в доме знать идиш?!
ПАПА. Нет, серьезно?
СОСЕД. Купил, нашел, едва ушел. (Пренебрежительно.) Та сколько там того кишен тухеса?
ПАПА. Нет, тебе точно надо было на иняз идти.
СОСЕД. Та что там твой иняз! Ты иди вешалку посмотри! (Уходят в прихожую.)
ГОША. Так и что теперь?
МАМА. Теперь он обещал, что будет раздумать.
ДАВИД. Понятно. Наобещал и поехал избердичев.
РАВВИН. Реб Довид, если еврей обещал при двух свидетелях – всё! Не надо никакие бумажки. А реб Йосеф – настоящий еврей, а менш [идиш: человек, настоящий человек].
ДАВИД. Что вы мне такое рассказываете?! Что, в Израиле контрактов не составляют? всё на словах? Пишут они бумажки, да еще как!
РАВВИН. Реб Довид, реб Довид... я же не говорю, что не нужно, я говорю, что при двух свидетелях – это как перед Богом. Раньше было, если мужчина пообещал в сердце, что хочет эту девушку женой – всё! Они муж и жена.
ГОША. А если он утром скажет, что вчера не обещал в сердце?
РАВВИН. Поэтому наши мудрецы придумали, что должны быть кольцо, хупа и брачный контракт.
БАБУШКА. Так объяснит мне кто-нибудь, кто это был?

Конец первого действия
 
ВТОРОЕ ДЕЙСТВИЕ

Год спустя. Та же квартира, практически в неизменном виде; появилось кресло-качалка, довольно неудобно стоящее; добавились финтифлюшки-сувениры. На сцене Папа и Мама.

(Мама ходит по квартире, собирается на выход. Папа недавно пришел.
ПАПА. Наконец-то ты стала раньше домой приходить, чем я.
МАМА. Приходить и уходить. Такое чувство, что из семьи ворую.
ПАПА. Да ладно, глупости!
МАМА. Да я понимаю, что глупости; это в подкорке, видно, сидит, что надо работать, а не развлекаться.
ПАПА. Что ж ты, не работаешь?
МАМА. Да ладно, Миш. Побегу собираться, уже опаздываю. (Уходит в спальню.)
(Хлопает дверь. Входит Гоша.)
ГОША. Ну что, Миклухо-Маклай хренов? Как дела?
ПАПА. Хо, кого я вижу! Наш еврейский капитан!
(Напевает вполголоса, потом громче.)
Он объездил много стран,
Он вконец избороздил океан...
ГОША. Короче, Дунаевский!
ПАПА. (Переходя на мотив «фрейлахс».) ... но ни разу даже носом не шмыргнул!

ПАПА. (Продолжает петь.) Он выйдет из каюты, покурит полминуты,
Плеснёт в стакан себе кошерного винца...
ГОША. (Недовольно.) Ладно, давай закругляйся.
ПАПА. (С трудом закругляясь.) ...и ламца-гопца-дрица-гоп-ца-ца!
(Из комнаты появляется Мама, полностью готовая к выходу .)
ПАПА. Давай с Милой поздоровайся, а то она убегает.
ГОША. Шо, опять на работу?
МАМА. Не дождетесь!
ГОША. Привет, Люся. А ты все хорошеешь!
МАМА. Миша, он мне раньше это говорил?
ПАПА. Не уверен.
ГОША. Но характер у тебя не хорошеет... я тебе это говорил?
МАМА. Это уже, наверно, навсегда. Миша, я побежала. (Гоше.) Ну, до встречи.
(Мама уходит.)
ГОША. Не любит она меня.
ПАПА. Пусть это будет твоим самым большим несчастьем.
ГОША. Куда это она на ночь глядя?
ПАПА. На танцы побежала.
ГОША. Шо за танцы?
ПАПА. Да ладно, давай о себе расскажи! А то я все жду-жду, когда уже заявится в родные края наш кругосветный плаватель!
ГОША. Кругосветный – это у нас ты. Как, кстати, вообще? оттопырились там в полный рост?
ПАПА. Да сказка, Гоша, просто сказка какая-то! Восторг! ... Так я ж тебе еще когда рассказывал, по телефону?
ГОША. Ну, мало ли что по телефону! Давай так расскажи.
ПАПА. Та!.. не знаю, с чего начать. Месяц же ж ездили, почти месяц!..
ГОША. Так, коньячку тяпнешь? (Достает из сумки бутылку.)
ПАПА. Да ну. Так... Ну, Иерусалимом тебя не удивишь... Европа – с ума сойти! Одна Прага чего стоит...
ГОША. Ближнее зарубежье.
ПАПА. ... а Париж!
ГОША. Увидеть Париж и помереть. Бокальчиков принеси.
ПАПА. ...а? А, сейчас. (Привстает, потом оглядывается.) Стакан сойдет?
ГОША. Сервис, блин, у вас. Ладно, давай. (Наливает себе.) В Австралии были? На кенгуру катался?
ПАПА. Та иди ты!
ГОША. Что, весь месяц так и мотались? Хоть оттопырились где-то спокойно? Чтоб пять звездочек, курорт, Ви-Ай-Пи, любые желания?
ПАПА. Ну, пять дней в Хургаде...
ГОША. В Хургаде? Ха! Второй сорт. Вот Мармарис – это да!
ПАПА. Ну, кому Хургада уже обрыдла, тому да. А нам с Люсей и Хургада чуть крышу не снесла! Обслуживание! Бассейны! А пляжи какие! Полный восторг!
ГОША. На верблюдах, что ли, катались?
ПАПА. И на верблюдах, ясное дело. Хошь, фотки покажу?
ГОША. Да что мне твои фотки. Был я в твоем Египте. Еще в израильтосские времена. Ерунда собачья.
ПАПА. На верблюдах катался?
ГОША. Да на кой мне твои верблюды?!
ПАПА. А пирамиды?
ГОША. А шо пирамиды?
ПАПА. Ну, ты ж был? И что? Не впечатляет?
ГОША. Да ну их, те пирамиды, полдня тащиться туда по жаре.
ПАПА. Ладно, расскажи лучше про свой океанский лайнер. Где ты пришвартовался... э-э-э... встал на якорь?
(Мурлычет.) В израильском порту, с мацою на борту
«Жанетта»... щас-щас-щас... «Рахиля»! – поправляла такелаж,
Но прежде чем уйти в далекие пути,
На шабес был распущен экипаж...
ГОША. Шо тебя сегодня на песни растаращило, Утесов недобитый!
ПАПА. Так что, покажешь яхту-то?
ГОША. Да нечего показывать.
ПАПА. Ладно, ладно, не прибедняйся. Океанических размеров! тридцать метров от носа до кормы!
ГОША. Шестнадцать.
ПАПА. Ну, тоже не хухры-мухры! Давай рассказывай, где ходил, что видел... (Мурлычет с утрированным еврейским акцентом.) ...и ночью, и днём... в пг’осто'ге мо'гском... г'одные плывут ког'абли...
ГОША. Нечего рассказывать. Яхта уже пройденный этап.
ПАПА. В смысле?
ГОША. Да бросаю я это дело.
ПАПА. Ну ты, блин, как всегда. Поматросил и бросил.
ГОША. (Раздраженно.) Что?! Ты сам хоть раз на яхте был?! Тесно, повернуться некуда, сырость постоянная, в сортире качает так, что промахиваешься мимо всего. Про туристов вообще говорить не хочу!... каз-злы... Только и радости, что в порт зашел, сел в барчике и тянешь себе винишко.
ПАПА. Ты ж говорил, что с детства мечтал.
ГОША. (Мрачно.) Мечты-мечты, блин, где ваша сладость.
ПАПА. Ну, начинай мечтать о чем-нибудь еще.
ГОША. Ладно, не морочь мне бейцы.
ПАПА. Давай-давай – Вечный Жид без мечты как птица без полета.
ГОША. Прям щас, что ли?
ПАПА. А чего там? Поройся в загашничках, наверняка что-то найдешь. Прям щас.
ГОША. Ну что? Я бы барчик открыл. Элитный, столиков на пять.
ПАПА. Круто. Справился бы?
ГОША. А чё там справляться. Бухла закупил, двести процентов накинул, официантки разносят да улыбаются. А твое дело: сиди в зале да присматривай... Чего лыбишься? Тебе, ясно, больше нравится в своём КБ занюханном сидеть.
ПАПА. Ну, не всем же на яхточке по морям плавать.
ГОША. Во блин. Вот скажи: ты же по всему миру проехал, увидел, как люди живут. И что – не хочется вот так? Жизнь ведь уходит! Ты вообще когда-нибудь задумывался, чего ты хочешь от жизни?
ПАПА. Кто ж не задумывался. Я хочу, чтобы мне было хорошо. Уютно. Чтобы в семье было приятно и тепло. Чтобы домой приходить было в радость. Мир в доме, покой на душе.
ГОША. Ага. Знакомая песня. И это типа за деньги не купишь.
ПАПА. Гм...
ГОША. А чего бы ты хотел, – такого, что можно купить за деньги? Что, ничего не надо?
ПАПА. Ха. (Нерешительная пауза.)
ГОША. Ну давай, давай, не жмись. Я ж вижу, глазки загорелись.
ПАПА. Домик бы, наверное, хотел, с садиком. Это было бы, конечно, здорово...
ГОША. На первом этаже ты, на втором Мила, на третьем...
ПАПА. Да нам бы и одного этажа хватило. Комнат пять, и хорош. На больше здоровья не хватит – убирать ее, чинить...
ГОША. Так возьмешь домохозяйку и садовника. Сам, что ли, будешь убирать? Или Люсеньку свою после полутора смен погонишь? Кстати, что за танцы-шманцы?
ПАПА. Спортивно-оздоровительные. Фитнес, в общем.
ГОША. В смысле?
ПАПА. Ну что «в смысле»? На танцы пошла. Она ж всегда это дело любила, помнишь?
ГОША. Не, не помню. И что, после своих полутора смен у станка бежит еще и танцевать? Крутизна.
ПАПА. Хо, так ты не знаешь нашу новость года! Она ж теперь на одну ставку работает. О, это была такая история! С кем протекли ее боренья? С самой собой, с самой собой...
ГОША. Скажи еще, что тебе прибавили зарплату, и я заплачу от счастья.
ПАПА. Ну, зарплаты не прибавили... Я тут, вообще-то... В общем, придумал это я одну такую штуковину...
ГОША. Штуки ты и раньше придумывал.
ПАПА. Ну, на этот раз я придумал, как одну из старых штук довести до ума и...
ГОША. Короче, Эдисон! Бабки будут?
ПАПА. Если получится? Будут, наверно... Да не, точно будут. Конечно, не сразу... ну, и не все мне... Но пуля не только в деньгах – это еще и куча всяких интересных вариантов... Ладно, давай пока не будем.
ГОША. Как теща?
ПАПА. Нормально. Здорова по возрасту. Понемножку возвращается в детство.
ГОША. В смысле, впадает?
ПАПА. Не. Возвращается. Мама, папа, дедушка с бородой, все сидят за столом, кушают цимес.
ГОША. Золотое детство. Я тоже хочу.
ПАПА. Уверен?
ГОША. (Поспешно.) Но не прямо сейчас!
(Из комнаты выходит заспанная Ксения и движется в ванную.)
КСЕНИЯ. О, здрасте, дядя Гоша.
ГОША. Привет.
(Ксения неторопливо проплывает в ванную.)
ГОША. Так она ж у тебя вроде замужем.
ПАПА. Да вот вернулась.
ГОША. Не удалось сбыть с рук?
(Папа неопределенно хмыкает.)
ГОША. И шо, на вашей шее опять?
ПАПА. Пытаемся снять.
ГОША. Упирается?
ПАПА. Ну, не без того... Но на работу мы ее уже выпихнули.
ГОША. Кем трудится?
ПАПА. Да нечем хвастаться, работа дрянь. Но лучше, чем ничего.
ГОША. А как это вы умудрились?
ПАПА. Перевели ее на собственное довольствие. Частично.
ГОША. Небось, Люська настояла, а ты плакал и просил пожалеть ребенка?
ПАПА. Ладно, кончай подкалывать.
(Ксения неторопливо выходит из ванной и проплывает в комнату.)
ГОША. Ну, дай хоть взглянуть на тебя!
(Ксения притормаживает, готовая вступить в разговор.)
ГОША. Ну, давай рассказывай. Быстро отстрелялась, молодец! Тебе сколько? Двадцать два?
КСЕНИЯ. Двадцать три уже.
ГОША. А, нормально. Раньше сядешь, раньше выйдешь.
КСЕНИЯ. Куда выйдешь?
ГОША. Ну, куда... Замуж.
ПАПА. Что, опять?
КСЕНИЯ. Я уже ходила, дядя Гоша. Мне не понравилось.
ГОША. Та один раз не раз. Я вот четыре раза был, и ничего, не жалуюсь.
ПАПА. Это, в смысле, официально?
ГОША. Тебе подробно или как? Ладно, Ксюша, давай не жмись, рассказывай.
КСЕНИЯ. А что рассказывать?
ГОША. Ну, чего разбежались?
КСЕНИЯ. Да ну... Да достал он меня! Церковью своей, своими постами!.. Это не ешь, сегодня можно только рыбу, завтра тридесятый праздник...
ГОША. (Очень серьезно, без насмешки в голосе.) Так ты, можно сказать, пострадавшая от христианских гонений?
ПАПА. Ну давай, поиздевайся тут!
ГОША. А чего? Если б меня заставили поститься и в церковь каждый тридесятый день ходить, так и я бы не выдержал.
ПАПА. А в синагоге ты был хоть раз? Когда в Израиле жил?
ГОША. Конечно. Три раза. Шо я, не еврей?
ПАПА. А. Ксюша, ты бы пошла поучилась, что ли?
ГОША. Что, опять учишься?
КСЕНИЯ. Ну, не то что учусь – хочу восстановиться на третий курс. Доучусь, буду экономистом, хоть работа в тепле...
ГОША. А сейчас что, на свежем воздухе?
(Звонят, папа открывает, в прихожую входит раввин.)
ПАПА. Э-э... шалом!
РАВВИН. Михаил Семенович, я не звонил о визит, но я ехал мимо и думал зайти на недолго, но если я не во время...
ПАПА. Да ну, раввин, это в Америке заранее договариваются, а у нас как раз заходят без звонка. Заходите, заходите!
РАВВИН. (Заходит, Ксении.) Шалом. (Папе.) Ваш дочь?
ПАПА. Ага, старшенькая.
ГОША. А у тебя опять полно народу. О! рав...
ПАПА. (Подсказывает.) Шмуэль.
ГОША. ... рав Шмуэль, шалом!
РАВВИН. Шалом, э-э... Гирш! Ма нишма? [ивр.: как дела?] Я вас помню на прошлый год. Как ваш яхта?
ГОША. (Досадливо.) Э-э-э, яхта... Надоела уже эта яхта...
ПАПА. Слушай, так продай ее уже. Покатался – и будя! Купишь себе взамен виллу, прислугу заведешь... Сидишь в саду, под тентом...
КСЕНИЯ. В беседке! Беседка нужна обязательно; и гамак.
ПАПА. (Гоше.) В общем, сядешь себе в беседке, откроешь бутылочку сухенького... гостей пригласишь, чтоб не скучно было. Вот нас с Милой и Ксюшей пригласишь, мы приедем... Ксюша, поехали к Гоше на виллу?
КСЕНИЯ. Конечно!
ГОША. (Мрачно.) «Жора, жарьте рыбу!» «Так где же рыба?» «Жора, жарьте – рыба будет!»
ПАПА. Так чего? Замётано?
ГОША. Да какая вилла? Откуда ты ее взял?!
ПАПА. Ну как? Яхту продашь, виллу купишь.
ГОША. Ты что, думаешь, он мне ее подарил?!
ПАПА. А что, разве нет?
ГОША. В аренду сдал, – под договор, по полной схеме!
ПАПА. А. Тогда понятно.
РАВВИН. Большая яхта, чтобы ходить через океан – очень дорогой для подарок.
ГОША. Да уж.
КСЕНИЯ. (Заинтересованно.) А что, Джейкоб опять приезжает?
ПАПА. Кто?
КСЕНИЯ. Ну, Джейкоб: родственник этот из Америки, которого я в том году не застала.
ПАПА. А, Джозеф. Нет. С чего ты взяла?
КСЕНИЯ. (Разочарованно.) А.
(Пауза.)
РАВВИН. (Ксюше.) Я теперь помню: когда приезжал Джозеф, вы хотели замуж выходит.
(Папа утвердительно хмыкает.)
РАВВИН. За христианский...
ГОША. (Раввину.) Ксюша как раз рассказывала насчет дискриминации по религиозному признаку.
КСЕНИЯ. Чего?
ГОША. Ну, насчет христианских бывших родичей. Тыкали они тебе в нос, что ты еврейка?
КСЕНИЯ. Ну.
ПАПА. Та её Кирюше это, по-моему, глубоко до...
КСЕНИЯ. Какой он тебе «мой»?
ПАПА. Ладно, молчу.
КСЕНИЯ. И вообще, откуда ты знаешь? Ты там был, что ли? Родители его вечно на меня косоротилась... А про этих бабок в церкви я даже и вспоминать не хочу!..
ПАПА. Ну, никто тебя туда силком не тащил. А ты хотела, чтоб тебя там в попу целовали? Свежекрещённую еврейку? Которая и креститься еще толком не может?
КСЕНИЯ. Да что там креститься, большая наука. Смотри! (Сосредоточенно собирает пальцы в троеперстие.)
ПАПА. (Быстро.) Не надо.
РАВВИН. У меня сердце болит, когда я вижу еврей крещеный.
КСЕНИЯ. Ну, что ж теперь делать... Вот я дура была! Такой шанс по дурости упустила! Попросила бы тогда у Джозефа квартиру отдельную – он ведь дал бы, как вы думаете?
ПАПА. Да толку-то теперь об этом думать. Зато поумнела, видишь. Думаешь, это ничего не стоит?
КСЕНИЯ. Меняю на мужа с отдельной квартирой.
РАВВИН. Не страшно. Вы еще молодая, найдете хорошего еврейского мужа.
ПАПА. Выдадим тебя за какого-нибудь б;хера из Витиной ешивы...
КСЕНИЯ. Спасибо, не надо. Религиозными я уже сыта по самое досюда. (Показывает, докуда сыта.)
(Папа бросает сконфуженный взгляд на раввина, но тот делает вид, что ничего не услышал.)
ПАПА. Ладно, Ксюша, мы здесь поговорить хотели...
(Ксения с недовольным видом уходит в комнату.)
ГОША. Так, я смотаюсь тут за сигаретами.
ПАПА. Давай, Гоша.
(Гоша уходит.)
ПАПА. Раввин, я тоже хотел с вами поговорить.
РАВВИН. Об Ароне?.. э-э... об Вите?
ПАПА. Угу, о Вите и об Ароне. Как вы думаете, почему он не стал учиться?
РАВВИН. Я хотел спросить у вас, как вы думаете, почему.
ПАПА. Он не рассказывает. (После паузы.) Знаете, наверное, он разочаровался.
РАВВИН. В чем?
ПАПА. Ну... в религиозных евреях, наверно? Он же здесь, кроме вас, никого и не видел, – а когда вокруг оказались сплошные религиозные евреи... как бы это объяснить...
РАВВИН. Я понимаю.
ПАПА. Я бы не хотел, чтобы он кинулся в другую крайность.
РАВВИН. Как?..
ПАПА. Ну, ударился в атеизм. У молодых так бывает: или всё, или уже ничего. Так что я болею за вас и за Бога.
РАВВИН. А мама... она не станет воздействовать?
ПАПА. А что мама? Она же не атеистка, она просто не верит. И вообще, если мы раньше не смогли на него воздействовать, так и сейчас вряд ли сможем.
РАВВИН. А что он хочет делать?
ПАПА. В институт готовится поступать, хочет на матфак.
РАВВИН. Готовится?
ПАПА. Ну да, и подрабатывает в кафе, чтобы у нас на шее не сидеть.
РАВВИН. Арон умный мальчик, – я думаю, он будет хорошо учиться.
(Открывается дверь, входит Витя.)
ПАПА. (Бодрым голосом.) Витя, смотри, кто к нам пришел!
ВИТЯ. Здра... шолом.
РАВВИН. Шолом. Рад вас видеть.
ВИТЯ. (Скованно.) И я.
РАВВИН. Арон, почему вы не приходите в синагогу? Я вас чем-то обидел?
ВИТЯ. Рав, почему вы говорите со мной на «вы»?!
РАВВИН. Я пока не очень понимаю, с кем я говорю. С Ароном, которому я помог уехать в ешива, я говорил «ты». А кто вернулся, я не знаю.
ВИТЯ. Что, я так сильно изменился, когда бороду сбрил?
РАВВИН. Я еще не знаю. Когда человек меняется внутри, это не всегда видно наружи.
ПАПА. Ты таки изменился за этот год, сыночка.
(Витя молчит.)
ПАПА. Ладно, поговорите тут пока сами. (Уходит.)
РАВВИН. Арон, почему ты не ходишь в синагогу?
ВИТЯ. Не знаю. Мне неудобно. Стыдно.
РАВВИН. Стыдно передо мной или стыдно перед Ним? Ты еще веришь в Бога?
ВИТЯ. Я верю в Бога. Только я не верю, что Ему все это нужно.
РАВВИН. Что «это»?
ВИТЯ. Да всё это: триста шестьдесят заповедей «не делай» и двести сорок восемь «не делай». Миньян, минха, мицва, миква...
РАВВИН. А что Ему нужно?
ВИТЯ. Откуда мне знать?
РАВВИН. Ну хорошо. А что тебе от Него нужно? Ты у Него просишь?
ВИТЯ. Прошу.
РАВВИН. Ты Ему говоришь своя благодарность?
ВИТЯ. Угу.
РАВВИН. А как?
ВИТЯ. От себя говорю, своими словами.
РАВВИН. Это легко своими словами?
(Витя молчит.)
РАВВИН. Давно, когда еще не был молитвенник, каждый еврей говорил Богу своими словами. Потом наши мудрецы взяли молитвы и сделали молитвы по порядку – так стал сидур, молитвенник.
ВИТЯ. Рав Шмуэль, я все это знаю.
РАВВИН. Я знаю, что ты знаешь. Я хочу тебе попросить не решать быстро. Не выкидывай все, что ты научился.
ВИТЯ. Я не выкидываю. Я просто сомневаюсь.
РАВВИН. Приходи когда-нибудь в синагога. Я буду рад. Все будут рады.
ВИТЯ. И что я им скажу, когда спросят?..
РАВВИН. Арон. это между тобой и Богом. Если ты веришь, что Ему все равно, зачем бояться, что скажут люди?
ВИТЯ. Я не боюсь!
РАВВИН. (Легонько хлопает его по руке, завершая разговор.) Захочешь – приходи.
(Витя открывает дверь; заходит Давид с здоровенной сумищей.)
ВИТЯ. О, ДедаДовид к нам приехал!
ДАВИД. Привет, студент! Что невесел? Отучился своё? Ну ладно, давай принимай гостинцы. Угадай, что я тебе привез? (Запуская руку в сумку.)
ВИТЯ. Вишневое варенье?
ДАВИД. Тьфу ты, какой умный, даже противно! (Достает банку, передает Вите.) Мог бы и притвориться, что не знаешь. Поднатаскали там тебя в ешиве!
(Витя каменеет лицом.)
ДАВИД. Всё, молчу, молчу. На, тащи на кухню. (Достает из сумки банки и пакеты. Витя несет на кухню.)
ДАВИД. (Заходя в комнату, не глядя.) А гут йом, ид’н! [идиш: добрый день, евреи!]
ПАПА. (Выходит из комнаты на голос.) О, дядя Давид! А мы ждём-ждём! Забыл ты нас совсем!
РАВВИН. Шолом, Довид. Рад вас видеть тут.
ДАВИД. Здравствуйте, раввин. Что-то вы зачастили. Как ни приеду, вы всё сидите.
РАВВИН. Это наоборот, когда я приду, вы тоже приезжаете. Нам уже надо подумать, чтобы видеться и в другом месте?
ДАВИД. (Скептически.) Ну, приезжайте в нашу Марьяновку!
РАВВИН. Я думал про наш синагога, – но если позовете, приеду вам в штетл.
ДАВИД. Да какой там штетл! Три калеки остались. Подождите еще немного, и уже не к кому будет приезжать. Кстати, этот ваш, гамбургер американский – какой молодец оказался! А менш! [идиш: достойный человек; досл: человек.)]
ПАПА. Джозеф, что ли?
ДАВИД. Ну да, Йося этот из Америки. Иосифу, тезке своему, крышу перекрыл, а то текла как не знаю что. Двойре... (Папе.) помнишь бабку Двойру? – ты еще пацаном, когда приезжал, у нее в саду яблоки тырил? (Папа неуверенно кивает.) Что, не помнишь? Так он ей туалет в доме соорудил! Бабка всю жизнь на улицу бегала, а он ей нужник теплый в доме, можете вы себе это представить?! Такая выгребная яма! не яма – дворец! До смерти ей хватит! А, что вы, городские, понимаете...
РАВВИН. А для община что-то сделал? У вас община где собирается?
ДАВИД. Да было б кому там собираться! Всё, кончилась община! Кто в город уехал, кто в Израиль, кто в Америку, одни мы, старики и остались. Что нам собираться? Что мы, так друг друга не видим?
ПАПА. Сам, что ли, крышу перекрывал?
ДАВИД. В смысле, как «сам»?!.. (Подозрительно.) Опять хиханьки надо мною строишь?
ПАПА. Ты чего... да ну тебя совсем, уже и спросить нельзя!
ДАВИД. (Успокаиваясь.) «Сам», «сам»... сам он в жизни ничего тяжелее чековой книжки в руки не брал – не видно, что ли? Работяг нагнал, конечно! Классные мастера, ничего не скажу. На все руки! И не пьют даже, что удивительно!
ГОША. (Саркастически.) Где же это он таких нашел?
ДАВИД. Да вот нашел... Откуда я знаю, где? Они не больно-то разговорчивые. За две недели всем все сделали, сложили манатки и укатили.
ПАПА. А сам он?
ДАВИД. А что «сам»? Раз приехал, посмотрел, потом за этими приехал и опять укатил.
РАВВИН. А вам он тоже что-то сделал?
(Заходит мама.)
ДАВИД. Мне, слава Богу, ничего не надо! (Краем глаза заметив Маму.) Привет, Милочка. Это я о Йосе из Америки тут рассказываю. (Мама и равин раскланиваются, папа медленно передвигается от гостей к маме, Давид продолжает с того же места.) Нет, вру: сделал. На дверь мне эту прибил... как ее... А, тьфу ты, память стала как у... ребе, ну вы подскажите – коробочка такая длинная, на дверь?
ПАПА. Мезуза, что ли?
РАВВИН. О!
ГОША. Что, сам прибил? Своими золотыми ручками?
ДАВИД. Ну, не сам, конечно... – да что там прибивать?! Была бы эта мезуза, а прибить я и сам прибил, руки не отвалились! Я за свою жизнь столько гвоздей вбил – ты столько водки не выпил!
РАВВИН. Мезуза, да. Мезуза на дверь очень важно для еврейского дома, она защищает от всего дурного. И важно, как ее прибить...
ДАВИД. (Перебивает.) Так что если его увидите, передайте спасибо от всех наших!
(Звонят, мама открывает, заходит Джозеф.)
МАМА. Ой...
ДЖОЗЕФ. Лудмила, очень приятна, добрый вечер. Я был в ваш город, хотел зайти, сказать «здравствуйте».
МАМА. (Растерянно.) Очень приятно, заходите, пожалуйста. Так неожиданно, у нас даже угостить нечем...
ДЖОЗЕФ. Не страшно, я принес. (Выходит за дверь, говорит кому-то “Wait for me in the car”, возвращается с пакетами.) Немного для стол.
МАМА. (Возмущенно-растерянно.) О! Ну как же так!
ДАВИД. Мне только очень приятна.
(Подтягивается Папа.)
ПАПА. О, какие гости к нам!
РАВВИН. Шалом, Джозеф.
МАМА. Так, Витя, давай помогай накрывать на стол.
(Мама с Витей ходят на кухню и обратно.)
Из комнаты выглядывает Ксения, осторожно подтягивается к родителям. Дожидается момента, чтобы спросить, не тот ли это, о ком она думает.)
ДЖОЗЕФ. Я опять ненадолгий, хотел только спросить-узнать, как дела, и ехать дальше. Майкл, как ваш инновэйшн?
ПАПА. Все хорошо, спасибо! Дело движется!
ДЖОЗЕФ. Вы доволен этот человек. который я просил?
ПАПА. (после крошечной паузы.) Да. В общем, да.
ДЖОЗЕФ. Тогда я рад.
МАМА. А я... я хотела вас поблагодарить за то путешествие.
ДЖОЗЕФ. Получилось немножко радость?
ПАПА. Множко радости!
ДАВИД. (Подходит к Джозефу, трясет ему руку.) Спасибо тебе, Йося, от всех наших!
ДЖОЗЕФ. (С улыбкой.) Все хорошо? Крыша не течет? Забор не падает?
ДАВИД. Всё хорошо – крыша, забор, нужник, что ты сделал...
ДЖОЗЕФ. Я делал нужник?
ДАВИД. У тетки Двойры который. Теплый, в доме. Вместо выгребной ямы. Что, забыл? Клозет!
ДЖОЗЕФ. О, клозет, ай си, ай си...
ДАВИД. В общем, спасибо тебе огромное!
(Растроганно обнимаются.)
РАВВИН. И я хотел сказать «спасибо» от всей община за помощь с синагога. Если есть немного время, я бы хотел повезти показать.
ДЖОЗЕФ. Спасибо, но не сегодня. Лучше, на открытие, о'кей?
КСЕНИЯ. (У папы.) Это что, тот Джейкоб?
ПАПА. Джозеф.
ДЖОЗЕФ. Если есть еще проблемы, которые я могу помочь...
ПАПА. Ой, спасибо, и так задарили как на...
КСЕНИЯ. А отдельную квартиру нельзя попросить?
МАМА. Слушай, имей же совесть!
ДЖОЗЕФ. Я вам знаком?
ПАПА. Гм... это наша старшая дочка Ксения. В том году она как раз ходила замуж.
ДЖОЗЕФ. И что?
ДАВИД. Сказал бы я, что, да при раввине неудобно.
ДЖОЗЕФ. Вы хотите лучше жить?
КСЕНИЯ. Кто ж не хочет?
ДЖОЗЕФ. У вас есть специальност?
КСЕНИЯ. Я закончила... я училась на экономиста.
ДЖОЗЕФ. Я могу помочь с работа для экономиста.
(Ксения в нерешительности замолкает.)
ПАПА. Вот давай, Ксюша, выучись, стань специалистом, а потом...
(Звонят в дверь.)
ПАПА. Сейчас, минутку. Гоша, наверно, пришел.
(Папа идет открывать Заходит Гоша.)
ПАПА. Ну ты ходишь за сигаретами. В дьюти-фри, что ли, мотался?
ГОША. А у тебя опять полно народу.
ПАПА. Ты угадай, кто к нам в гости пришел? С трех попыток! (Закрывает ему обзор.)
ГОША. Дядя Петя из Килен-балки. Ладно, не морочь голову.
(Гоша отбрасывает его руки, смотрит. Видит Джозефа, непроизвольно отступает к двери, Джозеф встречается с ним взглядом. Пауза.)
ДЖОЗЕФ. Джордж.
ГОША. Мистер Липски.
ДЖОЗЕФ. Почему вы тут?
ГОША. Мистер Липски...
ДЖОЗЕФ. Почему не на яхта?
ГОША. (После паузы.) Яхта арестована.
ДЖОЗЕФ. (Вскидывает голову.) Почему я не знаю? Когда?
ГОША. Три дня назад.
ДЖОЗЕФ. Почему я не знаю?
ГОША. Я думал, вы знаете.
ДЖОЗЕФ. (Всем.) Прошу пардон, я буду позвонить. (Гоше.) Где?
ГОША. В Марселе. Мистер Липски...
(Джозеф отходит, звонит по телефону.)
ДАВИД. (У Гоши.) Что там случилось?
ПАПА. Ладно, дядя Довид, это их бизнесовые дела.
ДАВИД. Жалко, я не знал, что он приедет. Мы, марьяновские, гостинцев бы ему каких-никаких собрали...
МАМА. (Вполголоса.) Нужны ему ваши гостинцы...
ДАВИД. (благодушно.) Нужны – не нужны, а человеку было бы приятно, что помнят!
ПАПА. (Вполголоса.) Так давай подаришь (машет рукой в сторону кухни) чего ты нам натащил...
ДАВИД. Так вам уже ж... Что я ему, домашние закатки дам? огурчики? Или у Витьки вишневое варенье отберу?! Ладно, в следующий раз...
(Возвращается Джозеф.)
ДЖОЗЕФ. Извините, я должен идти совсем сейчас.
ДАВИД. Что, неприятности?
ДЖОЗЕФ. Да. Неприятности и непонятности. Нужно ехать решать. Простите, что получилось так.
ДАВИД. Ну, удачи!
ДЖОЗЕФ. Спасибо.
ГОША. Мистер Липски...
ДЖОЗЕФ. Я буду вам звонить.
ДЖОЗЕФ. уходит.
КСЕНИЯ. Тьфу, опять облом. (Уходит в комнату.)
ДАВИД. Жалко, что у такого хорошего человека неприятности.
РАВВИН. Бизнес – это всегда неприятности. Большой бизнес – большие неприятности.
ВИТЯ. Тем более, такой бизнес.
(Раввин бросает на Витю внимательный взгляд, но ничего не говорит.)
МАМА. «Такой» – это какой?
ВИТЯ. (Неохотно.) Я не знаю наверняка.
ДАВИД. Так, ты еще будешь здесь морочить голову, шмэндрик наизнанку! Если знаешь, так говори, а не знаешь, так сиди молчи себе в тряпочку!
ВИТЯ. Просто по закону нельзя рассказывать о еврее всякие порочащие вещи.
ДАВИД. Минутку, минутку! Это как? Вот, например, ко мне собирается прийти какой-то маравихер, а ты знаешь – и должен молчать? Пусть он меня тут зарежет – главное, чтобы всё было по закону, верно?
РАВВИН. Довид, Довид! нет, не так. Нельзя рассказывать просто так. А если он даже не бандит, а просто нехороший человек, и если это для вас будет важно...
ВИТЯ. ...скажем, сватает дочку...
РАВВИН. ... взять в долг деньги...
МАМА. А мы, по-вашему, просто так спрашиваем, ради интереса?
РАВВИН. Лудмила, вы спрашиваете, конечно, не ради просто интереса. Но я...
ДАВИД. Ладно, не надо нам тут устраивать ешиву! Вы что-то знаете о Джозефе? Что он, влип в какую-нибудь историю?
(Витя и Раввин отмалчиваются.)
ДАВИД. Значит, так – этот шпендик ладно, а вы, равин, его сами к нам привели, так что давайте выкладывайте что знаете, и не нужно нам петь этих еврейских майсес, что можно о ком рассказывать!
ВИТЯ. У нас в ешиве... (Смолкает.)
ПАПА. Ну давай, рожай уже, что там у вас в ешиве?
ВИТЯ. У нас говорили, что он занимается наркотиками. У нас трое было, за кого он платил, я и еще два парня.
ГОША. (Мрачно.) Понятно.
ДАВИД. Что – «понятно»? Что тебе сразу понятно?
РАВВИН. Это не так. Джозеф не занимается наркотики. Он торгует оружие.
ПАПА. Хрен редьки не слаще.
РАВВИН. Вы не видите разница между наркотики и оружие?
МАМА. Это всё грязные деньги. Мы на его грязные деньги катались по миру, а Витя вообще учился в религиозном заведении. Какой позор.
РАВВИН. Грязные деньги не бывают. Бывают грязные вещи, которые люди делают с деньги.
МАМА. Да как ни называй...
ВИТЯ. Я пойду, хорошо? Посижу там у себя. (Уходит в комнату.)
ДАВИД. А вот этот (указывает на Гошу), так и раньше знал. Я смотрю, не сильно-то ты удивился, когда раввин сказал про оружие. Да ты, небось, и возил это барахло на яхте своей!
ГОША. Что я возил?
ПАПА. А что ты, кстати, возил?
ГОША. Да откуда я знаю, что там я возил?! Что я, шарил по этим ящикам?!
ПАПА. Понятно.
ГОША. Я – что я? Я как наемный работник...
РАВВИН. Тогда вам можно не волноваться.
(У Гоши звонит телефон.)
ГОША. Щас, телефон тут... Алло! ... Да, я. ... Да. Кто?! (Отходит.)
МАМА. Вы, раввин, его защищаете, потому что тоже от него деньги брали.
РАВВИН. Я брал деньги только на община. И я не считаю, что это ненормално. У Джозеф много разный бизнес, в разных странах. Я узнал, что он не торговец наркотики, что он не делал финансовый пирамида и не обманывал людей. Или я должен сначала изучить весь его бизнес? Я не налоговый полис.
ПАПА. Да ладно, рав Шмуэль, никто вас ни в чем не обвиняет.
РАВВИН. Я смотрю на вещи реално. Я строю... община строит синагога. На деньги от Джозеф мы построили второй этаж и крыша, и я очень рад.
ДАВИД. А я рад, что у Йоськи крыша не потечет осенью, а у бабки Двойры теплый сортир. О чем ты, Мила, говоришь?! Весь мир торгует оружием! Вы телевизор смотрите?
МАМА. Очень редко.
ДАВИД. А вот жалко! Ты включи, включи иногда, посмотри, что в мире творится! А то сидите в своей норе и рассуждаете, что грязно, а что нет!
МАМА. (Холодно.) Давид Борухович, перестаньте орать, пожалуйста.
ДАВИД. Ты, Милочка, извини, – вот ты денег с больных не берешь, а другие берут! Ну так пойди им плюнь за это в морду!
ПАПА. Так, дядя Довид, бросай это дело.
ДАВИД. Да что мне здесь все рот затыкают!.. (Вскакивает с намерением уйти.)
ПАПА. Ну а чего орать-то? Скажи нормально, мы и так все слышим.
ДАВИД. (Остывая.) Слышит он! Слышит... Одну Людку свою только и слышит, подкаблучник несчастный...
(Папа флегматично пропускает мимо ушей. Пауза.)
(Возвращается Гоша.)
ГОША. А-хре-неть.
ПАПА. Чего?
ГОША. Да папанька помер.
РАВВИН. О...
ПАПА. Гоша... ну, в общем...
МАМА. Наши соболезнования.
ПАПА. Слышишь, так тебе, наверное, надо на похороны лететь? Давай я подсуечусь насчет билетов.
РАВВИН. Джорж, если нужно помочь в организация похороны по еврейскому обряду, то я могу связаться с раввинат там, где он жил...
ГОША. Да ну. Он три месяца уже как.
ДАВИД. В смысле, как?
ГОША. Ну, так.
ДАВИД. Во дают! У него отец умер, а он через три месяца только узнаёт! Вот-т люди!..
ГОША. Да он давно от маманьки ушел. Я еще маленький был.
МАМА. А, ну тогда понятно...
ПАПА. Так чего – может, хочешь, вечерком посидим, помянем...
РАВВИН. Это не еврейский традиция. Когда родственник умер, еврею надо не пить, а молиться о милости Небес.
ПАПА. Шиву сидеть.
ГОША. Да ну... ладно, проехали. Жалко папаньку, конечно. Ну, он хорошо пожил. В свое удовольствие.
ПАПА. А кто звонил-то?
ГОША. Нотариус оттуда. Маманька ему телефон мой дала.
ПАПА. А.
ГОША. Говорит... В общем, у папаньки и хата неплохая осталась, в центре; машина, да и вообще. Как-то он ухитрился отбить у государства всё, что положено. Сберкнижки, компенсации, льготы ветеранские. Так что получится тыщ... если зелёными... о, нехило выходит! Не, ну это ваще... я даже не знаю... (Раввину.) Может, это чудо, а?
ДАВИД. Чтоб такое чудо нашим врагам!
ПАПА. (Вполголоса.) Дядя Довид, ну ладно тебе! Ты ж понимаешь, о чем он!
РАВВИН. Когда Всевышний дает еврею деньги, Он дает возможность изменить себя, но только от еврей зависит, как он изменит себя с помощью эти деньги...
ГОША. (Не слушая.) Так... надо бы, наверно, цдаку какую-то отстегнуть.
ДАВИД. (Вполголоса.) Ушам своим не верю…
ГОША. …говорят, это приносит удачу.
РАВВИН. В Талмуд много говорит о том, что цдака очень важно и очень помогает человеку в жизнь.
ГОША. Я понял, раввин, спасибо... а сколько вообще дают?
РАВВИН. Еврей должен давать цдаку на бедных евреев десять процент, но нельзя дать больше двадцать процент, чтобы он сам не стал бедным…
ГОША. Ну, десять процентов – это жирно... Так, на бедных... а кто у нас бедные?
ДАВИД. Что, тебе бедных евреев показать? Поехали в нашу Первомайку, я тебе бедных найду сколько тебе надо, и еще останется!
ГОША. Спасибо, уважаемый. Только еще в Первомайку я не ездил за бедными.
ДАВИД. Ну так ему дай (показывая на Папу), чтоб он свою «распашонку» на что-нибудь получше сменял!
(Гоша задумчиво бросает взгляд на Папу.)
ПАПА. (Протестующе.) Дядя Довид...
ДАВИД. Что тебе опять «Дядя Довид»? Мила, ну ты-то хоть нормальная?! Скажи своему шлымазлу!
МАМА. Спасибо, Гоша, мы не откажемся.
ДАВИД. О! Вот это речь не мальчика, но мужа.
ГОША. Ха! я думаю, не откажетесь! ... так, а во что это влетит – поменять вашу халупу... если без излишеств?
РАВВИН. Меньше десять процент, я уверен. Гораздо меньше.
ГОША. Ха! Вам легко говорить... блин... Миша, гад!.. Ай, ладно! Давай, пользуйся! (Досадливо.) Ай... (Смотрит на часы.) Так, пора уже двигать, дел вагон... Ну, всем пока! (Встает, выходит в прихожую, возвращается; папе негромко.) Возьму коньяк, ты все равно не пьешь. Ну, давай, пока.
(Гоша уходит.
ДАВИД. И что, вы хотите сказать, что он даст денег на квартиру, этот хазэр [идиш, нехороший человек, досл. свинья] твой хитровыкашерованный? Да он за медный шекель удавится!
ПАПА. (Давя смех.) Как ты его назвал? Хитровыка..?
РАВВИН. Простите – не понял?
ДАВИД. Да что тут понимать?! Все и так ясно! Ты, Миша, только не обижайся, но некоторые друзья у тебя вот уж точно, что жиды.
РАВВИН. Довид, вы тоже не обижайтесь, но вы говорите глупость!
ДАВИД. Это еще почему?
РАВВИН. Одни люди говорят, что есть еврей и есть жид. Кто им нравится, они называют еврей, а кто не нравится, они обзывают жид.
(Ксюша проходит из комнаты на кухню.)
КСЕНИЯ. А вы думаете, им кто-то нравится? Я, когда в церковь ходила, такого там наслушалась!..
МАМА. Ксюша, ты бы позанималась. Если ты собираешься доучиваться...
(Ксюша фыркает и уходит.)
ДАВИД. Ну так и что?
РАВВИН. Когда гои такое говорят – это одно, но когда сами евреи...
ДАВИД. А что это, неправда?
РАВВИН. Мы хотим, чтобы когда хорошие – это евреи, а плохих оставьте себе! Так не бывает, Довид! Хорошие и плохие – все евреи. Мы за всех отвечаем.
ДАВИД. Я не хочу отвечать за этого х;зэра! Что он мне, родственник, чтоб я за него отвечал?!
РАВВИН. Можете считать, что родственник. И вы за него все равно отвечаете. Люди не скажут про еврей, что он жадный, они скажут, что все евреи жадные.
ДАВИД. Здесь я с вами согласен.
РАВВИН. Потому что все еврей как одно.
МАМА. Вот это уже я не поняла.
РАВВИН. Все евреи как одно перед Всевышний, Лудмила. Вот вы, Довид – вам никогда не было плохо от людей из-за другой еврей?
ДАВИД. «Было плохо»! Чтоб моим врагам так было плохо!
ПАПА. А насчет Гоши ты, кстати, зря. Я его сто лет знаю, и не помню, чтоб он обманывал. Сэкономить – это да, а так, чтобы обещать и не сделать...
ДАВИД. Вот он тебе и сэкономит, вот увидишь – хочешь на спор?!
ПАПА. Да ну тебя, дядя Довид; как выйдет, так и выйдет.
РАВВИН. Нехорошо плохо думать про еврей. И очень нехорошо плохо говорить вслух.
ДАВИД. Ладно, засиделся я что-то у вас. Зяма там уже беспокоится, наверно.
ПАПА. Так перезвони ему.
ДАВИД. Да ну, пойду уже. Зайд гезунд, ид’н! (Подходит к сумкам, поднимает, слегка кряхтит.) Однако...
ПАПА. Дядя Довид, так Витя тебя проводит. Витя! Проводишь дядю Давида?
(Витя выходит из комнаты.)
ПАПА. Проводишь? (Кивает на сумки.)
ВИТЯ. А ты что, уже уходишь? Конечно, провожу.
ДАВИД. Да не надо мне! Я пока и сам справляюсь!
ВИТЯ. Так ДедаДовид, мне ж только в радость! Заодно и прогуляюсь, и поговорим, а то раз в год бываешь, и то...
ДАВИД. Ну, смотри. Тогда давай, двигаем. Миша, с тобой не прощаюсь, еще завтра забегу, а вам, раввин, счастливо оставаться!
РАВВИН. До свидания, Довид. Был рад увидеть вас.
(Давид и Витя уходят.)
МАМА. Ну, и я вас оставлю, с вашего разрешения. Дело к вечеру, а у меня еще в доме конь не валялся.
РАВВИН. (Папе.) Конь?..
(Папа машет рукой, мол, ерунда.
РАВВИН. До свидания, Лудмила. Приходите к нам на синагога.
МАМА. Нет, лучше уж вы к нам.
(Мама уходит на кухню.
РАВВИН. До свидания, реб Мойше. Буду рад вас видеть опять в синагога.
ПАПА. Почему «опять»?
РАВВИН. Вы приходили на Пурим. Было очень красиво, да?
ПАПА. Рав Шмуэль, только не делайте из этого далеко идущих выводов. Ну, зашел. Чего бы еврею не зайти в синагогу на Пурим?
РАВВИН. Очень правильно. Но почему еврею не зайти в синагога на шабат? Вам даже не интересно?
ПАПА. Почему не интересно... Ну, посмотрим. Там видно будет.
РАВВИН. Когда в этой страна говорят «посмотрим», это значит «не будем смотреть», а «будет видно» значит «ничего не будет видно».
ПАПА. (Смеется.) Зато вежливо. А вы любите, когда вам честно говорят «нет»?
РАВВИН. Иногда лучше честно «нет». Тогда уже все понятно.
ПАПА. Ну, когда я говорил «посмотрим», я имел в виду «посмотрим». Но у вас тоже: что ни спросишь, на всё один ответ: «Борух Ашем»! Хорошо – «Борух Ашем», плохо – тоже «Борух Ашем». Так какая разница?
РАВВИН. Мойше, есть разница. «Борух Ашем» – это значит «благословенно имя Его». Когда плохо и когда хорошо – всегда благословенно. Он всегда делает нам хорошо, просто мы не всегда это можем видеть.
ПАПА. Я, наверно, еще не готов обсуждать такие вопросы.
РАВВИН. Я буду ждать, когда вы будете уже готовы. А сейчас я буду уже идти.
ПАПА. Давайте я вам открою. (Идут в прихожую.) До свидания, рав Шмуэль.
РАВВИН. До встречи, реб Мойше. Всегда жду вас в синагога.
ПАПА. Раввин, по-моему, вы это уже говорили...
РАВВИН. Иногда не страшно повторить.
МУЖСКОЙ ГОЛОС: Семёныч, я к тебе!
(Раввин уходит. Заходит Геннадий Павлович с букетом цветов и бутылкой шампанского.)
ГЕННАДИЙ ПАВЛОВИЧ. Семёныч! Есть контакт!
ПАПА. Что?
ГЕННАДИЙ ПАВЛОВИЧ. Есть! Пошла первая поклёвка! Я тебя поздравляю! На, держи! (Впихивает ему бутылку и цветы.)
ПАПА. А откуда?
ГЕННАДИЙ ПАВЛОВИЧ. Тай...бэнь, что ли...
ПАПА. Тайвань? Тайбэй?
ГЕННАДИЙ ПАВЛОВИЧ. Ну, что-то... (Крутит пальцами в воздухе что-то приблизительное.) ... А кто это был?
ПАПА. Да один еврей. (На букет.) А это зачем?
ГЕННАДИЙ ПАВЛОВИЧ. Жене подаришь! ... Это еврей был такой?.. Ладно! Где жена? (Мощным рыком.) Людмила!
(Настороженная Мама выходит из кухни.)
ГЕННАДИЙ ПАВЛОВИЧ. (Отбирает у папы букет, движется к жене.) Людмила! Твой муж такую штуку спроворил! Золотая голова! (Вручает цветы.)
МАМА. Я знаю. А для вас это что, новость?
ГЕННАДИЙ ПАВЛОВИЧ. (Папе.) Ну язва у тебя жена! Ладно, ты давай главную, главную клепай! А с этим Тайбэнем я сам управлюсь.
ПАПА. Я тогда завтра к вам загляну, Геннадий Палыч, посмотрим, что там.
ГЕННАДИЙ ПАВЛОВИЧ. Да на кой оно тебе? Я ж говорю, сам разберусь. Зачем твои золотые мозги всяким мусором засорять?
ПАПА. Ничего; немножко мусора мозгам не помешает. Для смазки.
ГЕННАДИЙ ПАВЛОВИЧ. (Неодобрительно.) Всё шутки шутишь.
ПАПА. Мы ж всё оговорили, Геннадий Палыч. Помните, в договоре еще прописали.
ГЕННАДИЙ ПАВЛОВИЧ. Ну, хочешь, так приходи смотри. Вот не понимает своей выгоды человек! (На ходу, устремляясь к двери.) Ты главную, главную давай!
ПАПА. Обязательно, Геннадий Палыч.
ГЕННАДИЙ ПАВЛОВИЧ. Смотри, Людка, береги его! Другого такого нет!
(Геннадий Павлович уходит; хлопает дверь.)
МАМА. Надует тебя твой Палыч.
ПАПА. Ну, надует слегка. Но слегка. Там же еще вторая будет.
МАМА. Которая «главная»?
ПАПА. Ага.
МАМА. Ох, Миша, не верю я ему. Смотри, обдерет он тебя и выкинет.
ПАПА. Ничего, Мила, сразу не выкинет, бог даст. Ему же нужно то, что пока только вот здесь (Стучит себя по голове.) А там понемножку я стану акулой капитализма, с такими вот зубами в три ряда.
МАМА. Ох, акула ты моя. А что за «главная»?
ПАПА. Та пока еще одна голая идея. Но если получится ее приодеть... (Начинает намурлыкивать какую-нибудь танцевальную мелодию (не еврейскую.)
МАМА. Снова съездим куда-нибудь?
ПАПА. Ха! Обязательно съездим! А может, и с домиком чего получится, бог даст...
(Папа начинает танцевать, увлекая за собой Маму.)
(Звонят в дверь.)
МАМА. Вот кого-то не вовремя принесло.
ПАПА. День такой.
(Папа идет открывать.)
(Заходит Сосед с литровой пластиковой бутылкой.)
СОСЕД. Мишутка, здорово! Людочка, душевно рад вас видеть; пожалуйте ручку!
МАМА. Добрый день, Володя; я тоже рада вас видеть, но уже иду заниматься по дому.
СОСЕД. Людочка, да ради бога! дом – это святое!
(Мама уходит на кухню.)
СОСЕД. Ну, что нового? ма нишма?
ПАПА. Гы. Как тебе сказать.
СОСЕД. Пивасика у тебя хлебну, не возражаешь?
ПАПА. Тебе честно сказать или как?
СОСЕД. Ну, скажи честно.
ПАПА. Вова, я тебе всегда рад, но когда ты без пива, рад еще больше. Но если сильно трубы горят...
СОСЕД. Да ладно, нет так нет. (Прячет бутылку назад.) Миша, ты мне вот чего скажи: ты «фрейлахс» танцевать умеешь?
ПАПА. А это еще тебе зачем?
СОСЕД. А вдруг ты свинтишь куда вместе с семейством, а в городе не останется даже человека, который умеет танцевать «фрейлахс».
ПАПА. С чего это ты вдруг? Никуда я не свинчу, ты чего?!
СОСЕД. Так я ж, Мишаня, так, на всякий случай! Но вообще – умеешь?
ПАПА. Да чего там уметь? Три шага по кругу – вот тебе и весь «фрейлахс».
СОСЕД. Ну так давай покажи.
ПАПА. Ну ты вообще, слушай, объевреился! Может, тебе уже пора тово, в евреи подаваться? А что? Будешь в синагогу ходить, фрейлахс по праздникам танцевать, кушать рыбу фиш... Ермолку тебе подвинтим – ценную, израильскую, а?
СОСЕД. Не, Мишаня, в синагогу давай ты ходи, а я лучше в церкву. А насчет рыбы фиш – это я всегда. Ну так чего? Будем танцевать или майсы рассказывать?
ПАПА. Ну ты, Вова, как всегда... А музыка?
СОСЕД. Ты чего, музыки не знаешь? Даже я знаю! (Напевает.)
ПАПА. Да знаю я!.. ну давай, смотри! Только жилетка нужна, надо зацепиться пальцами за проймы жилетки... (Изображает на рубашке..)
СОСЕД. Ладно, Миша, у меня спецовка лучше всякой вашей жилетки будет. Так? (Засовывает пальцы в нагрудные карманы.) Ладно, давай учи, а я буду дудеть (Напевает.)
ПАПА. Сойдет. Ну давай, теперь ногой так, другой вот так... в общем, смотри... (Тоже дудит.)
(Танцуют; звучит «Фрейлахс» с намеком на финал и занавес.)

ЗАНАВЕС

КОНЕЦ