Фото - автора Проза.ру Игоря Полузёрова - Пола Унольва.
Начало http://proza.ru/2012/03/25/1707
… Ехали молча. О чём говорить? Всё сказано.
В горах ночь наступает быстро, без переходного сумеречного этапа. На «серпантине» Пенко включил ближний свет. Трасса была на удивление пустынной. Иван по привычке полез в бардачок за сигаретами. Затем вспомнил, что Пенко не курит и не терпит табачного духа в машине.
- Остановишь на площадке?
- Чуть дальше. Там пьятак.
Иван развернулся, потянул с заднего сиденья сумку. Сигареты в ней…
… Он так и не понял, что произошло... Ощутил мощный толчок в бок, вылетел в неожиданно распахнувшуюся дверь. Катился вниз по откосу, сдирая в мясо кожу на ладонях, с корнем выдирая чахлые кусты, которые не могли остановить неудержимое скольжение вниз, к пропасти…
Последнее, что видел – стремительно приближающийся ствол огромной сосны, мшистые космы на коре. Они стали вдруг ярко-малиновыми, словно вспыхнули. Это было непонятно и тревожно. Отчего малиновые? И затем – провал, темнота…
… Фрамуга пластикового окна была распахнута настежь, из-за окна слышался приглушённый звук работающей бетономешалки, едва уловимый шорох колёс проезжавших машин.
Самое странное – сквозь этот урбанистически-привычный шум явственно доносилось цвирканье неведомой птахи. Где-то совсем недалеко.
Иван приподнялся… рассмотреть, выискать взглядом певунью. Но резкая боль шарахнула по мозгам, отбросила вновь на плоскую и жесткую, как залежавшийся осетинский лаваш, подушку.
И эта же боль включила зрение. Осмотрелся. Белые стены, утопленный в потолок светильник, два дешёвеньких эстампа на стенах, китайские жалюзи, сдвинутые в сторону на распахнутом окне. Комната крошечная, какой-то хитроумный агрегат вместо кровати. Это что? В какой очередной шалман его занесло? После чего? Была крутая пьянка, и он…?
Память отказывалась давать ответы на наводящие вопросы. Беспомощно озирался, пытался встать, дотянуться до окна. И вновь падал, словно подрубленный отцовским самодельным топориком камыш… там, в плавнях. Но плавни же помнит. И отца помнит. А сейчас что? Бля.., на клофелинщиц нарвался, что ли? Вообще ****ец. Надо завязывать по борделям шляться…
Дверь отворилась почти бесшумно. Дамочка в белом полупрозрачном халате, надетом на практически голое тело, отчего-то убедила Ивана, что с отказом от посещения… ммм… приятно насыщенных дамами нетяжёлого поведения мест он, возможно, поторопился.
Язык - сухой и шершавый. И его было во рту слишком много. Так много, что он мешал говорить. Голос - чужой, сиплый, едва слышный.
- Мадмуазель, вы не подскажете, который час. И главное – где я?
- Больной, нельзя ли попроще? И будьте любезны подставить свой зад.
- Больной? А чем я больной? Зачем вам мой зад? Мы и… Стоп. Так всё же, где я?
- В больнице, джигит, в больнице. Две недели лежал бревном, и поди ж ты - разговорился. Зад подставляйте, у меня ещё таких целый этаж.
- Да без проблем. Но хоть кто-то мне может объяснить…
Иван начал было поворачиваться на бок, но вновь непроизвольно застонал. Только сейчас понял, что нога пристёгнута к металлической штуковине и поднята на кронштейне вверх. Так что, он и вправду больной? И как это его угораздило?
«Мадмуазель» в белом ловко вогнала ему в ягодицу иглу, собрала в овальную коробку медицинские причиндалы. Бросила на ходу.
- Сейчас позвоню вашей жене. Она почти не уходила все эти дни. Поехала домой приготовить что-то. Вот у неё всё и выясняйте.
И он ещё успел крикнуть-прошептать.
- Какой жене? Нет у меня никакой жены.
Но уже никто не слышал. Лишь невидимая птица продолжала подсвистывать за окном.
… Она почти не изменилась, его Лэсси. Но почему здесь? Она же уехала? Почти не изменилась, но как-то резко постарела, потухла. И этот тёмный костюм совсем ей не идет.
Иван всё высматривал в ветвях звонкоголосого птенца, когда Лэсси вошла. Спокойно начала выгружать лоточки и пакеты с соком. А он пытался поймать её взгляд, что как-то ускользал, уходил в сторону.
- Ты как здесь? Пенко сказал – уехала.
- Я вернулась.
- Из-за меня? Да ничего страшного, ломают люди ноги… Вот чуть полежу, попрошу Пенко – он меня отгрузит в квартиру. Подумаешь, там второй этаж… Попрыгаю как-то…
Она всегда была честной, его Лэсси. Честной порой до безжалостности. Он, наконец, сумел поймать взгляд.
- Что? Говори, что?
- Это называют посттравматической амнезией. Ты не помнишь… Пенко нет. Совсем нет. Он успел тебя вытолкнуть из машины… Тот, другой водитель,… он был пьян. И они вместе слетели в пропасть… «КАМаз» «Форда» просто нанизал на бампер, и вместе слетели, «паровозиком»… А тебя он успел… У него не было шансов.
Иван увидел, наконец, в ветвях старого припылённого клёна на фоне малиново-красного, предвещающего завтрашний ветер, заката примолкшую птаху. Маленькую, невзрачную, нахохлившуюся, словно обиженную тем, что теперь на неё не обращают никакого внимания… И гул за окном растворился, словно разом заложило уши, как после мощного залпа…
- Зачем ты приехала?
- Мне позвонили. Ты же сотовый из кармана не вытаскиваешь. Вот он и был у тебя, когда нашли. Целёхонький. И мне позвонили.
- И ты решила меня пожалеть. Я не нуждаюсь. Я всё равно не смогу измениться. Я такой, как есть.
- Знаю. Я. я, я... Ты, ты, ты у нас настоящий мачо. Тебе не нужно, чтобы кто-то видел твою слабость. Если бы…
- Ну, договаривай. Если бы я не решил подняться, Пенко был бы жив. Верно?… Говори, что уж там.
- Зачем? Ты сам понимаешь. И тебе с этим жить. Не волнуйся, скоро уеду. Но есть одна проблема. Я не только твоя жена. Я думала – мы были друзьями.
- А сейчас уже не друзья?
- Друзья. Вот потому лежи спокойно и не рыпайся. И выслушай… Ты же, вообще, не умеешь слушать, всё куда-то норовишь сорваться. Но сейчас не получится. У тебя практически не осталось части кости. Отец кого нужно подключил, вставили имплантант. Чтобы он прижился – нужно будет лежать. А затем, доктор сказал, по меньшей мере год – в аппарате Илизарова. И ты должен понять, что это серьёзнее, чем завтра подскочить и допрыгать до второго этажа. Ты сам должен решить. Как скажешь. У нас в доме тебе было бы удобнее. Но ты же…
- Ты правильно думаешь. Я не поеду к твоим. Не привык быть нахлебником, чтобы миску супа ставили, как бездомному котику, из жалости. Я не знаю, что буду делать. Сегодня ничего не знаю…
- Хорошо. Бульон и соки оставляю. Попросишь медсестру помочь. Если хочешь, я покормлю.
- Не хочу.
- Я так и думала. Тогда попросишь её. Приеду завтра утром. Что нужно будет – сделаем вместе. А потом решай сам.
Лэсси ушла. Медсестра, вошедшая вслед за ней, захлопнула окно, и тишина в палате стала тревожно-звенящей, непроницаемой.
- Больной, готовим зад.
И эта пышногрудая, вывалившая свои прелести девица показалась вдруг вульгарной и безобразно пошлой.
- Слышь, мадмуазель. Тебе никто не говорил, что тебе бы в борделе работать. Трясёшь здесь своим гузном. Бля.., мать Тереза.
Спокойно вкатив в задницу очередной укол, медсестра усмешливо посмотрела на Ивана.
- Вот. Так-то лучше. Больной идёт на поправку. Ничего, парень, может, и там когда встретимся…
Продолжение следует…