Скитальцы

Григорий Азовский
     Нет в России человека, который бы не знал о трогательном романе Дмитрия Гурова и Анны Сергеевны. Но это было давно. До Великой Октябрьской революции.
     Тогда многие могли любить трогательно. И возможности у них для этого были более широкие.
     Сейчас времена несколько иные. Такая любовь — редкость. Но нечто подобное всё-таки бывает. Вот вам одна история.
     Преподаватель Гурин Дмитрий Иванович трепетно полюбил аспирантку Анечку. Она ответила ему тем же. Гурин был женат, она замужем. Всё как у Антона Павловича. С той лишь разницей, что не было никакого белого шпица. Зато был у Гурина весёлый пинчер-доберман, которого Анечка просто обожала.
     Но у влюблённых как-то не получалось развязать старые брачные узы и завязать новые. То ли они были нерешительными, то ли жалели своих супругов, то ли детки путали все карты. В общем, они зарапортовались, запутались и растерялись. Она уехала в свою Казань. А он остался в Питере.
     Но, как говорится, нет ничего нового под луной, и Гурин, также как и чеховский герой, не выдержал разлуки и полетел на берега Волги.
     Поселился он в квартирке, принадлежащей подруге Анюты. Возлюбленная навещала его каждый день. Всё было мило и трогательно.
     Но прошло положенное время, и они расстались, сговорившись регулярно встречаться в Москве по схеме, предначертанной классиком.
                *   *   *
     Минуло полгода, и они снова вместе. В руках Анечки — послание казанского горкома комсомола в ЦК комсомола Советского Союза с просьбой выделить молодым учёным из Казани и Ленинграда пристанище для решения научных проблем союзного значения. Необходимая резолюция в ЦК была получена, и молодые, любящие друг друга служители отечественной науки, оказались не в «Славянском базаре», как Гуров и Анна Сергеевна, а в общежитии Сельскохозяйственной академии. В комнатке на 14-м этаже.
     Общежитие есть общежитие, но любовь была крепка, а чувства были остры. Конечно, Гурин не мог крикнуть половому: «Человек, водки!», но в остальном всё было очень даже пристойно. И кроватки две надежные, железные, и этаж высокий с панорамой, и ветер свежий в щели дует.
     Не то что в дореволюционном номере с тяжёлыми шторами, затхлой купеческой атмосферой и полным отсутствием панорамы.
     Но выпить всё-таки хотелось. За любовь, разлуку, встречу и вообще.
     А времена в смысле выпивки были тяжёлые. Разгул горбачевского экстремизма. Генсек боролся за разрядку и общечеловеческие ценности. В международном масштабе. В родном же отечестве он задушил эти феномены на корню.
     Влюблённые на время оставили своё пристанище и направились на поиски магазина, где можно купить традиционные напитки без талонов.
     Наконец, через каких-то два часа, они увидели огромную толпу у одного захолустного гастронома. Оставив подругу в режиме ожидания, Гурин внедрился в массы. После хитроумных маневров он смог пробиться к двери и даже в неё протиснуться. С испугу он нахватал несколько бутылок и, совершенно измочаленный, вернулся к истомившейся в ожидании подруге. С чувством победителя он обнял её, бережно придерживая тяжеленную сумку с горячительными напитками.
     Усталые скитальцы вернулись в общежитие и из последних сил вскарабкались на 14-й этаж, так как лифт не работал.
     Наконец-то они в милой обители!
     Анечка быстренько организовала стол. Дмитрий Иванович налил подруге рюмку белого портвейна, себе — стакан «Лимонной».
     Не допив второй порции бронебойного зелья, Гурин падает на кровать и засыпает мертвецким сном.
     Анечка долго и задумчиво стоит у окна, любуясь вечерним заревом. Рядом сладко и трогательно спит любимый человек.
     Ей кажется, что жизнь прекрасна, что любовь их будет бесконечной, пусть немного нелепой, но светлой-светлой, как эта огромная, сияющая огнями, милая сердцу русского человека Москва.