Год 999 Первой эры
<…>
И начинается нежная, неспешная круговерть,
долгая, но неизбежная, как тепловая смерть,
время, когда сознание чинит карандаши,
огранка воспоминания, работа души.
Там крутятся механизмы, шарниры, винты,
и расцветают призмы, как полевые цветы.
Всё, что в памяти умещается, как город в окне,
проходит и очищается от того, что не нужно мне.
<…>
Сергей КАЗНОВ
«Огранка»
… Крыса схватила сухарь. Она схватила крысу…
Острые зубки впились в бок животного. С хрустом надорвалась шкура, зверёк истошно завопил и забился. Сухарь упал на землю. Она вгрызлась поглубже и, наконец, оторвала кусок мяса. Крыса трескуче заверещала, извернулась и вцепилась в палец обидчицы.
— Дрянь!
Угол стены оказался весьма кстати. Звук вышел хлюпающий. Поморщившись, она приложила крысу еще пару раз и отбросила обмякшую тушку: в пищу больше не годится.
Прокушенный палец заживал быстро, минута — и на бледной коже не осталось и следа. Теперь только кровь на лохмотьях и перепачканный рот напоминали о неудачном завтраке.
Искать другую крысу пока бесполезно. Эти умные животные, услышав вопли сородича, попрятались. Но она умела ждать. Да и крылья ее восстанавливались намного медленнее пальцев, так что деваться все равно некуда. К тому же стена, отделяющая помойку от окраин Эвила, — бесконечная…
Небо здесь всегда серое. Ни облаков, ни солнца. Наверное, и ее алые глаза тоже посерели. Волосы, прежде белые, — точно, да еще и пропахли гнилью.
Её дом — обломок толстой трубы у стены. Музыка — шепот и завывание ветра. Свалка — место охоты на крыс и ворон. И тех и других собирается особенно много, после отъезда мусорщика. Хотя поживиться в груде отходов почти нечем. Эвил, «город зла», вытягивает все силы из своих жителей. А они, голодные и изможденные, в свою очередь, вытягивают всё из продуктов: картофель едят с кожурой, а яйца — со скорлупками… Найти в этом мусоре сухарь — большая удача. Поэтому та крыса, которой доставалось такое лакомство, и теряла бдительность. Она хватала сухарь, но тут хватали её…
Дни здесь похожи, звуки — одинаковы. Хотя сюда и доносятся сотни голосов. У каждого предмета — свой. Вот сирена Чакенского судостроительного завода оповестила о новом трудовом дне. С грохотом пронесся поезд, увозя на смену рабочих. Пролязгал трактор мусорщика. Возмущенно каркнула разбуженная ворона, взлетая над горами отходов…
У этого мира унылая песнь. У нее есть другая. И прикрыв глаза, чтоб легче грезить, она запела…
***
— Белоснежка прям. Только бельчат у ног не хватает. Не находишь, Стив? — сплюнув, проговорил верзила.
— Ага, Хьюго, вкусненьких! Вот и приходится ей крыс жрать, — хихикнул коротышка.
Высунувшись из-за навала строительного мусора, они разглядывали певунью.
— Почти красотка. Я видел старинную картинку с этими созданиями — то еще зрелище. Это сейчас они почти люди, а раньше — брр, — Стив по-собачьи встряхнулся. — Ну что, ловим или песни слушаем? — он пихнул напарника в бок. Хьюго вздрогнул, будто выходя из транса, и потянул из-за плеча «нытика».
Оглядев снаряжение коллеги, Стив даже присвистнул:
— Колоссально!
Хьюго просиял и любовно огладил оружие:
— Новейшая разработка. Наш кладовщик аж восторгом захлебывался, когда рассказывал мне об этой штукенции. В основе — котел «Ярроу»[2]. А манометры! Ты только взгляни! Класс точности — нуль целых две десятых. Теперь пар у меня под контролем. Но одна беда — это игрушка ноет!
Хьюго вложил патрон-ловушку в барабан. Оружие всхлипнуло. Стив вздрогнул:
— Потише! Цыпочку не спугни!
— Не бойся, когда «помойщицы» поют — хоть из митральезы[3] пали, — сказал Хьюго. Он несколько секунд рассматривал свою жертву через прицел. Редкий экземпляр! Испытатели за такую цацку глотку друг другу перегрызут! А он станет чуть ли ни героем. Ухмыльнувшись, Хьюго тщательно подкрутил рычаги на дуле «нытика», чтобы добиться максимально верного попадания, и взвел курок.
Хлопок. Вспорхнули и заграяли вороны. Тонкая сеть опутала хрупкое крылатое существо. Песнь оборвалась…
***
Она забилась в тенетах, зашипела и ощерилась, как загнанная в угол кошка. Выпустив когти, попыталась порвать ловушку, но лишь порезалась о тонкие мерцающие нити. Из-под сломанных когтей хлынула кровь. И хотя реальность для нее поплыла, как рисунок на песке у прибоя, она все же смогла разглядеть силуэты этих двоих. Верзила и коротышка тыкали в нее пальцами и гоготали.
Сфокусировавшись, она разобрала, что у первого на кармане куртки была эмблема — ведро и черпак. Второй щеголял клетчатой кепкой и мехоимплатом левой руки. Амуниция, форма, лейблы — все атрибуты ассенизаторов.
Грязные смертные ублюдки!
Она сделала несколько странных движений, будто царапала воздух, и зашептала — безумно, резко, свистяще:
— Взываю к тебе, повелительница Нибиру![4] Дай сил проклясть этих тварей, что пришли на твою землю!
Ее сизые волосы встали дыбом, глаза полыхнули огнем. Слова звенели сталью и шипели, как капли на раскаленной поверхности. Странные, непонятные, злые; поднимавшие в воздух и легкую ветошь и солидные обломки. Она метала слова, как ножи. Точно в обидчиков.
Верзила не успел увернуться, когда заклинание чиркнуло по рукаву его куртки, лишь схватился за порез и взвыл:
— Давай! Предельную дозу! Ловушка не держит!
Чертыхнувшись, коротышка трясущими руками вытащил из ящичка в имплате пистолет и пальнул.
***
… По бесстрастному небу пробежала зыбь. Слова-проклятья разлетелись, как вспугнутые птицы. Кружившие в воздухе предметы посыпались наземь. Движение замерло, и только ветер лениво гонял среди мусорных куч ошметки чьего-то прошлого.
Заклинательница медленно, будто сомневаясь, ощупала простреленный бок и запричитала нищенкой, у которой отобрали монетку.
— Подсекай! Ну же!
Стив засуетился. Блокиратор магии в его пистолете — опытный образец. Вдруг поведет.
Его напарник резко дернул направляющую ловчей сети. Путы прочно затянулись вокруг щиколоток жертвы, и она, коротко взвизгнув, грохнулась навзничь.
— Попалась, гадина! Будешь знать, как заклинаниями швыряться! — Ассенизатор торжествующе ухмыльнулся, его глаза азартно поблескивали. Прикусив язык от усердия, он крутанул лебедку. Веревка споро сматывалась. Тощее тело «помойщицы» запрыгало на выступах и ухабах. Она оглущающе вопила, упиралась, бороздила грунт обломками когтей. Хьюго ликовал.
Однако коротышка не разделял триумф напарника: так можно и товар испортить. Эх, Хьюго! Сила есть — ума не надо. Чтобы немного осадить коллегу, Стив хлопнул его по спине и воззвал к благоразумию:
— Эй, эй, дружище! Осторожнее! Крылышки пташке обломаешь.
— Ну и что? Вашлоут все равно их отрежет. Он же их как бабочек… — верзила, наконец-то, подтащил добычу. — Иди сюда, цыпочка. Сейчас мы тебя упакуем. Не рыпайся! — Он пытался сложить ее пополам, как тряпичную куклу. Но она с упрямством пружины возвращалась в исходное положение и начинала дергаться еще сильнее. — Эй, помоги её затолкать!
Пленница вилась змеёй. Даже вдвоем сладить с ней не получалось.
— Давай я засуну ей ноги в короб, — предложил Стив, утирая пот, — а ты за голову протолкни.
Хьюго кивнул и, как только ноги жертвы скрылись в полости короба, надавил ей на макушку. Но «помойщица» почти сразу взмыла вверх и ловко цапнула верзилу за палец. Ассенизатор дико завопил и отскочил сундука, тряся рукой:
— Эта сука меня укусила! Я ей зубы выбью!
Стив яростно замотал головой и запилил ребром ладони по горлу. А когда Хьюго проникся и перестал замахиваться, вынул из кошеля на поясе шприц с мутной бурой жидкостью и вонзил иглу в горло «помойщицы». Та захрипела, забилась, но скоро сникла, и он беспрепятственно запихнул ее в короб. Однако лишь захлопнув крышку и закрепив кожаные застежки, Стив позволил себе облегченно вздохнуть, протерев лицо клетчатой кепкой:
— Надо же сколько прыти! Навозятся с ней в лаборатории.
— Ой ли?! Там и не таких окорачивали. — Хьюго уже успел замотать прокушенный палец какой-то тряпицей и сейчас выглядел вполне довольным жизнью. Водрузив на плечи футляр с добычей и подхватив «нытика», он кивнул коллеге: — Пошли, что ли, а то Крот нас заждался.
— Точно, небось уже приплясывает возле своего червячка! — гыгыкнул Стив и, пофыркивая, засеменил следом за длинноногим напарником.
***
Когда возле «Магазина древностей» остановился роскошный экипаж, Оргюс Данвер, хозяин заведения, довольно усмехнулся. Он поспешил закрыть музыкальную шкатулку, которую на днях доставили ему из Крепта — этот товар не продаётся. Спрятав вещицу под прилавок, он бегло осмотрел лавку: достойно ли его заведение принимать такую именитую гостью, как та, чей изящный силуэт сейчас промелькнул за окнами? Данвер знал — эта женщина обязательно вернется. Он видел, как блестели ее глаза, когда она рассматривала тот странный предмет, напоминавший хронометр. Вот зазвонил дверной колокольчик, и старик засеменил к двери: графинь нельзя заставлять ждать — они могут обидеться и уехать.
Посетительница немного замешкалась, словно передумала входить. Но Данвер поторопился развеять ее сомнения.
— О, миледи, никогда больше не стойте в дверях, — низко поклонившись, елейным голоском произнес он, — вам здесь всегда рады…
Гостья улыбнулась.
— Вы совершенно напрасно так переживаете, — мягко сказала она после приветствия. И мистер Данвер даже прикрыл глаза, чтобы ничто не мешало вслушиваться в дивные нотки ее нежного певучего голоса.
— Нет-нет, позвольте мне суетиться и впредь. Нечасто ко мне заглядывают такие редкостные красавицы, как вы, Аннабель.
Молодая женщина покраснела до корней волос и потупилась.
— Вы мне льстите, — проговорила она, комкая в руках темно-синий атласный ридикюль.
— Помилуйте, сударыня! Если я льщу, то чем же тогда занимается газета «Свет в свете», что намедни назвала вас самой красивой женщиной всей Асгонской империи!
— Ох уж эти журналисты! — покачала головой Аннабель, и перья на ее кокетливой шляпке качнулись, будто поддакнув.
Данвер провел посетительницу в торговый зал и с умилением, но не без гордости, отметил, каким детским восторгом загорелись глаза юной графини, когда она вновь увидела все те редкости и диковинки, которые наполняли его лавку. Впрочем, такое восхищение со стороны титулованной клиентки нисколечко не удивило его: насколько он знал, ей было всего восемнадцать лет. Оргюс обожал наблюдать за замужними женщинами такого возраста. Они напоминали ему свежие цветы в саду: едва распустившиеся, но уже познавшие ласку солнца.
Пока Аннабель разглядывала его чудесные товары, Данвер успел заварить чай в самогреющемся чайнике, разлить его по чашкам и достать из сохранятельного шкафчика свои любимые кремовые рулеты.
— О, миледи, я почту за честь, если вы составите мне компанию, — пропел он, приобнимая графиню за талию и увлекая к столу. Аннабель была очень миниатюрна, поэтому рядом с ней низенький Оргюс не чувствовал себя ущемленным.
— Кремовые рулеты! — обрадовалась его гостья. — Что же вы сразу не сказали! Я бы еще раньше заехала к вам!
Она стащила тугие бледно-голубые перчатки, плотно облегавшие маленькую ладошку, сняла шляпку и удобнее устроилась на мягком стуле с гнутыми ножками. Данвер слегка наклонил голову, любуясь своей гостьей: золотистые волосы, фарфоровая кожа, ярко-синие глаза, изящный носик, алые губки. Если добавить к этому еще точеную фигурку, то было понятно, отчего потерял голову такой серьезный и респектабельный человек, как граф Крэссли. Она выглядела воздушной в своем скромном платье небесно-голубого шелка, пошитом по последней моде, когда юбка впереди остается гладкой, а сзади — взбивается кокон из ткани.
Графиня с аппетитом ела предложенные сладости, по-детски пачкаясь кремом…
— Как поживает милорд? — спросил Данвер, отхлёбывая чай из пузатой позолоченной чашечки.
— О, спасибо, Герберт вполне здоров и шлет вам свои приветы, — охотно отозвалась молодая графиня. Оргюсу нравилось то, с каким энтузиазмом она говорит о муже, как теплеет ее голос, как сияют глаза. В высшем свете считалось почти вульгарным испытывать чувства к своим супругам. Многие женились и выходили замуж либо по расчету, либо, что почти то же самое, по воле родителей. Но семья Крэссли была здесь приятным исключением.
Оставшись довольным официальной частью, Данвер поспешил перейти к деловой. Он, как всегда в таких случаях, сложил свои короткие руки на круглом, как мяч, животе, затянутом сейчас в полосатый жилет, и, покрутив немного большими пальцами рук, начал:
— Я полагаю, вы приехали за тем хронометром…
Аннабель напряглась. Она оставила пирожное, скомкала салфетку и, секунду поколебавшись, сказала:
— Ах, простите меня великодушно, что я дала вам повод думать, будто хочу купить ту вещицу. Это совсем не так. Я здесь совсем по другому вопросу.
— Интересненько! — густая, белая от седины, бровь мистера Данвера поползла вверх, показывая всю степень его любопытства.
Его гостья продолжила:
— Я занимаюсь живописью. Профессионально. Хочу даже выставляться… Так вот… Я … у меня никак не получается нарисовать глаза Герберта. Цвет его глаз. Такой необыкновенный. И вот недавно я прочла, что если в краску добавить порошок лиарского «янтаря», то получиться как раз нужный мне оттенок.
— Лиарский «янтарь»! — возмутился Оргюс. — Да вы знаете, что это за штука?! Полстолицы может взлететь на воздух, если вы неверно его смешаете!
— И, тем не менее, я читала, что в древности этот компонент активно использовался художниками.
— Вы читали книги о лиарском «янтаре»?
— Да. А что вас так удивляет? Мой отец был палеонтологом. У нас дома — множество древних книг. И кое-какие из них я читала…
— Невероятно! — Данвер даже приложил ладонь ко рту и округлил глаза. — Я был уверен, что дамы вашего возраста и положения не интересуются ничем серьёзнее любовных романов. А вы, Аннабель, не перестаете меня удивлять…
— Спасибо, — скромно сказала она и добавила уже настойчивее: — Но всё-таки, что там насчет «янтаря»? — ослепительно улыбнулась и невинно похлопала длиннющими ресницами.
— Вы рискуете, вы очень рискуете, моя дорогая!
В их беседу бесцеремонно вклинилась трель переговорного аппарата.
— Я должен ответь, — Оргюс поменялся в лице. — А вы посидите и подумайте. Хорошенько подумайте! — он погрозил графине пальцем и засеменил в кладовку, где настойчиво тарахтел «переговорник» …
***
Аннабель застыла. Эта комната, полная редких и диковинных вещей, заставляла ее сердце учащенно биться. Сколько историй — необыкновенных и волнующих — хранит каждый выставленный здесь предмет. Такое же чувство испытывала она, когда отец возвращался из экспедиций и разрешал ей порыться в своем саквояже. Она выспрашивала про каждую вещь. И Артур Пэвенс, как любой бывалый путешественник, ловко плел небылицы…
***
Вернулся Оргюс. Улыбнулся и поставил на стол небольшую коробочку.
— Вот. Лиарский «янтарь». Пять униций. Вам должно хватить.
Он говорил так, словно торопился от нее избавиться. Во всех его движениях появилась странная суетливость. И даже полоски на его жилете, казалось, сдвинулись на йоту.
— И вы больше не станете меня отговаривать? — Аннабель даже испугало то, как резко изменилось настроение торговца.
Он только поклонился в ответ.
Она пожала плечами, отсчитала деньги, спрятала «янтарь» и ушла.
А через десять минут Оргюс взорвался с громким хлопком. Голова отлетела в сторону, сбив с полки тот самый хронометр. А вывалившиеся из шеи проводки заискрились. В лавке, где было полно старой бумаги и дерева, начался пожар.
***
Оказавшись на улице, Аннабель некоторое время привыкала к шуму большого города, особенно оглушительному после пыльной тишины данверовской лавки. Мимо проносились паробусы, сновали туда-сюда конные экипажи, кричали коммивояжеры, промелькивали мальчишки-посыльные на паросамокатах. Стучала, гремела, клацала обычная жизнь Фи-сити — самого большого торгового района Лонклэнда, столицы Асгонской империи.
Аннабель уж почти подошла к своему экипажу, как прямо перед ней возник юный разносчик газет.
— Сенсация! Сенсация! Миледи: сенсация! Покупайте скорей! Осталось все пять экземпляров! — Мальчишка активно тряс пачкой газет прямо у нее перед носом. И Аннабель впервые пожалела, что небо обделило ее ростом.
— Правда, сенсация? — она всё-таки нашла в себе силы улыбнуться.
— Вы не пожалеете миледи: шаманы народа Мбонгот, — мальчишка с трудом выговорил это слово, — предсказали, что в следующем году нас всех сожрёт черный крокодил!
— Вот как, — притворно удивилась она и, бросив в чумазую ладошку несколько блестящих монет, — явно больше, чем стоил весь тираж, — взяла газету и, приподняв юбки, забралась в экипаж.
Карета тут же тронулась — кучер собирался поспеть на ланч.
На душе у Аннабель все еще был неприятный осадок от той перемены с Данвером. Она даже несколько раз порывалась сказать кучеру, чтобы он повернул обратно, но все время одергивала себя: что за глупости! Чтобы как-то отвлечься от неприятных мыслей, Аннабель приникла к окну. Здесь, в Фи-сити, социальное расслоение чувствовалось особенно: на горизонте дымил черными трубами Эвил, «город зла», как прозвали в народе главный промышленный микрорайон. Поэтому на улицах Фи-сити встречались и разодетые в пух и прах семьи богатых лавочников, и более элегантные представители крупного бизнеса, и хмурые рабочие в потертых брезентовых куртках, бросающие на богатеев мрачные взгляды из-под клетчатых кепок, и яркие, словно экзотические птицы, рабыни страсти…
Вот и сейчас Аннабель заметила возле дверей дорогого мужского клуба пеструю стайку этих девиц … Но особое внимание обратила на одну из них: самую юную и симпатичную. Эта девушка, единственная из группы, была одета в белое платье. Она выглядела уставшей и изможденной, но отнюдь не вульгарной. Девушка пугливо озиралась и жалась к стене. И, видимо, не зря, потому как к ней, расталкивая ее сестер по цеху, пробирались двое блюстителей тишины. Что-то коротко сказав, они схватили нарушительницу под руки и потащили за собой. Рабыня страсти оглянулась и бросила на Аннабель полный отчаяния взгляд. И у той оборвалось сердце: эти печальные глаза взывали о помощи…
Аннабель отвернулась, чувствуя себя предательницей. На курсах по подготовке хранительниц им постоянно твердили: «Учитесь расставлять приоритеты. Вы не сможете спасти всех». Сейчас она ощутила горький привкус этой истины.
Зашуршала сминаемая газета. Это отвлекло. Чтение поможет переключиться.
Открыв встроенный в дверь кареты ящичек для письменных принадлежностей, Аннабель извлекла оттуда тонкий стеклянный планшет. Если завести в него текст, то шрифт в разы увеличивался, а изображение становилось объемным. И казалось, что чернолицый шаман мбонготов грозил своим корявым посохом именно ей.
Сообщения о конце света появлялись в прессе с завидной регулярностью, поэтому Аннабель просто перелистнула сенсационную статью. Куда больше ее заинтересовала заметка о забастовке на Чакенском заводе военного судостроения. Рабочие требовали улучшить условия труда, так как вредные вещества, с которыми им приходилось работать, приводили к тяжелым заболеваниям и смерти. Власти, разумеется, возмутились подобной дерзостью и уже приказали не завозить в рабочие кварталы медикаменты, до тех пор, пока забастовщики не вернуться в цеха.
— Какое варварство! — прокомментировала Аннабель. — И мы еще называем себя цивилизованной нацией!
Она перевернула страницу. На целый разворот красовался очерк с броским названием «Подвижничество святой Имоджен». Дочь архонта[5], знаменитая на всю Империю целительница, нарушив указ Ареопага[6], оказала помощь бастующим, сообщалось в статье. Посмотрев в красивое бесстрастное лицо этой «подвижницы», Аннабель удивилась, как столь холодная и надменная особа может называться святой.
Экипаж дернулся. Аннабель кинуло вперед. Она больно стукнулась головой о противоположную стенку.
— Уэсли, вы с ума сошли? — крикнула она, высовываясь в окно, но тут же осеклась: рядом парили крылатые квадроциклы блюстителей тишины. Самый нарядный, поблескивающий начищенной медью, плавно приземлился около кареты, напугав лошадей. Но офицер, не чуть не смутившись этим, лихо соскочил на землю, щелкнул каблуками и откозырял:
— Капитан «Боевых соколов» Энтони Вальдес, к вашим услугам, миледи. Вам придется последовать за нами.
Его черные усы задорно задирались вверх, из-за чего выражение длинного, грубого лица казалось крайне доброжелательным.
Другой офицер открыл дверь, спустил подножку и протянул Аннабель руку.
— Но позвольте, что за нелепость? Почему я должна следовать за вами? Разве я что-то сделала?
Аннабель отпрянула вглубь кареты.
— Вы обвиняетесь в нарушении тишины. Степень тяжести — наивысшая: вами был организован и проведен взрыв лавке Оргюса Данвера, повлекший за собой гибель хозяина, — отчеканил Вальдес. — И позвольте ваш ридикюль — у нас есть основания считать, что вы перевозите лиарский «янтарь»…
Юная графиня ахнула и лишилась чувств.
***
Каждая эпоха строит свой Хрустальный дворец[7]. Но принцесса, которой он предназначен, всегда одна и та же, — цивилизация. И, перебираясь сюда, она выставляет на показ все лучшее, что у нее есть. Так думал Эшли Уэмбелн. Ему нравились эти мысли. Если бы он все еще работал в газете «Новое время», то не преминул бы ввернуть такую сентенцию в свой репортаж. Но вот уже три года как он переквалифицировался в билетного кассира выставочного павильона «Спящая красавица».
Сейчас, когда очередная подвесная платформа со зрителями отошла от его будки, он оперся на панель управления, где мигали разноцветные лампочки и задирали носы рубильники, и с гордостью оглядел вверенное ему хозяйство. Павильон сымитировали под грот. Тусклое освещение, капающая вода, сырость — все усиливало впечатление. По зале хаотично расставлено больше сотни «стеклянных гробов» — криокамер. Овальные, вытянутые, серебристо-прозрачные, они напоминают кладку фантасмагорического монстра. В них покоятся «куколки» — гомункулы, производимые в секретных лабораториях Гильдии. Все эти сони — исключительно женщины. И как на подбор — красотки, да и «спят» обнаженными. Есть на что посмотреть.
На выходе из павильона каждый желающий может оформить сделку на приобретение гомункула. Сейчас это вошло в моду. «Куколка» синхронизировалась с хозяином и выполняла любые его капризы. Поэтому главными покупателями «спящих красавиц» были престарелые джентльмены. Но все чаще гомункулов покупали и леди. Ведь «куколка» становилась самой преданной служанкой. К тому же, гомункулам прививали Дар. Правда, в их искусственных телах он вел себя нестабильно, но плюсов товару добавлял.
В общем, бизнес владельца павильона, мистера Вриггли, шел бойко, а Эшли, в придачу к жалованию, получал солидные бонусы и был вполне доволен судьбой. Он мечтал поднакопить денег, купить «куколку», вон ту, хрупкую брюнетку, и уехать куда-нибудь в тихое местечко. И может быть, закончить, наконец, исследования и выпустить книгу. О, сладостные мечты!..
— Молодой человек, я, между прочим, к вам обращаюсь! — леди с обвислыми щеками постучала зонтом по стеклу билетной кассы. Ее смешной чепец возмущенно подпрыгивал при каждом слове.
— Да-да, и между прочим уже целых пять минут! — поддержала говорившую другая — тощая, очкастая и похожая на выдру.
— Форменное неуважение! — заключила третья, маленькая и широкая, словно шарик на ножках.
Эшли растерялся. Но тут… Ему показалось, что разверзлись небеса и сама царица Луны ступила на землю. Так хороша была юная особа, вынырнувшая из-за спин этих фурий. Она заговорщицки улыбнулась и проговорила:
— Не обращайте внимания. Это мои тетушки. Они славные, просто домоседки и совершенно не умеют вести себя на людях. Нам — четыре билета на следующую платформу. Пожалуйста. — В ее голосе звенели колокольчики.
Эшли тут же разонравилась «куколка»-брюнетка, потому теперь его сердце принадлежало этой прелестнице, казалось, созданной не из первоначальной глины, а из лунного серебра. Кивая, как болванчик, с улыбкой до ушей, он на автомате взял деньги, оторвал билеты и, нажав рычаг, опустил цепь, перегораживающую вход на платформу. Девушка обернулась, лукаво подмигнула ему и послала воздушный поцелуй. Платформа отчалила, а с ней уплыло и счастье.
— Не зарься! — Сменщик, Питер Хопкинс, попытался привести его в чувство хорошим тычком. — Она же, наверное, дочь какого-нибудь герцога или маркиза. Её, должно быть, забавляет, что ты тут таешь, как пломбир в жару.
Но Эшли и половины из этой тирады не услышал. Всего его внимание было сосредоточенно на панели управления: главное, в целости доставить к выходу лунную принцессу. Но внезапно платформа, на которой ехала госпожа его сердца, качнулась и остановилась.
— Да Темные земли вас забери! Что здесь происходит?! — Эшли отчаянно дергал рычаги и колотил по кнопкам.
Платформа зашаталась, и оттуда донеслись крики. Кто-то даже кинулся вниз. Обслуга павильона замерла с задранными головами: под украшенный сталактитами потолок медленно поднималась демоница. Толстые белесые змеи вились на ее голове.
— Я хочу его! Аппетитного! Хочу! Хочу!
Одна из змей ринулась к билетной будке.
Питер оттолкнул Эшли:
— Что ты стоишь, пень пнем?! Карателей вызывай! — и сам же схватил трубку диктографа. — «Призрачные псы», я — «Спящая красавица»! Скорее! У нас вселение… А-а-а…
Плоская белая голова пробила стекло и с разгону отхватила руку Хопкинсу. Тот завыл, завертелся волчком, забрызгав все кровью и сбив с ног Уэмбелна. Незадачливый билетер полетел на пол, задев виском угол панели управления.
Кровь смешалась. Питер больше не мельтешил. Змеиные атаки прекратились… Крики слились в сплошной гул…
Эшли лежал на полу и смотрел в потолок, но видел не змееголовую демоницу, а как огромный боевой дирижабль закрывает солнце…
_____________________________________________
[2] Система «Ярроу» в основном использовалась для создания судовых паровых котлов, пока люди не придумали ей новое применение.
[3] Митральеза (фр. mitrailleuse, от фр. mitraille — картечь) — скорострельное многоствольное артиллерийское орудие, которое вело залповый огонь патронами винтовочного калибра и имело полностью ручную перезарядку.
[4] Мифическая планета, приближение которой грозит земле гибелью. Согласно сказаниям шумеров, боги прибыли, на Землю с планеты, которую они именовали Нибиру. При описании Нибиру применяются эпитеты — "светящаяся", "блестящая", "с сияющей короной".
[5] Архонт (др.-греч. «начальник, правитель, глава», от «начало; власть») — высшее должностное лицо в древнегреческих полисах (городах-государствах). Здесь: верховный аристократ. В каждом крупном городе свой архонт.
[6] Ареопаг (др.-греч. буквально — «холм Ареса») — орган власти в Древних Афинах. Обладал широкой политической, судебной, контролирующей и религиозной властью. Ареопаг являлся оплотом аристократии, позднее — олигархии. Главными функциями ареопага было наблюдение за соблюдением законов и суд по и суд по делам, связанным с убийствами.
[7]Хрустальный дворец был построен в 1851 г. в лондонском Гайд-парке и предназначался для размещения Первой всемирной выставки промышленной продукции. В 1852 г. он был разобран и перенесен на восточные склоны Сайденхемского холма, где простоял с 1854 по 1936 г., когда был уничтожен пожаром. Для четырех поколений англичан он был местом развлечения, центром демонстраций достижений техники и искусства; в нем устраивались концерты и давались обеды.
Глава 2 - http://www.proza.ru/2012/09/30/1589