Насколько себя помню, всегда интересовался философией. А когда в институте нам стали преподавать диалектику, я вообще растаял. Мне показалось – как, собственно, казалось и преподавателю – что я нашел волшебную палочку, которая превращает любую непонятность в полную ясность. Я жадно вслушивался в то, как преподаватель умело расчленяет мир на тройки тезиса-антитезиса-синтеза и выводит на поверхность смыслы, от которых дух захватывало. Все покорялось гегелевским выкладкам, все чудесно подходило под шаблон волшебных триад.
Эта парадигма надолго засела в моем мозгу, хотя на практике я особо не видел, как ее можно применить без ущерба для души. При попытке мерить мир строгой меркой диалектики ум торжествовал, а чувства смущенно говорили: «Ну и что дальше?» Хорошо, ты все объяснил, но чтобы извлечь радость из этого объяснения, тебе не обойтись без философски настроенного собеседника – больше никто не оценит красоты объяснения, которое понятно только тем, кто согласился пользоваться той же меркой. Для всех остальных все твои триады – словесная пурга.
Заметив эту неспособность диалектики дать плод моей душе, я отложил ее в сторону и какое-то время обходился без умных объяснений. Душа ликовала – при отсутствии исчерпывающих объяснений, смысла почему-то больше. А душе нужен смысл. И все же меня не оставлял вопрос относительно диалектики: почему такой чудесный инструмент познания оказывается бесполезен с точки зрения элементарного человеческого счастья? Почему, объяснив все, диалектика ничего не делает яснее?
Ответ пришел неожиданно при чтении Бердяева. Что-то во мне екнуло, когда в одной из своих книг он бесцеремонно бросил фразу о том, что диалектика – это, в сущности, чушь собачья. Я обомлел. Вот это заявление! Сказать такое вопреки тяжеловесному авторитету Гегеля! Что же он имеет в виду? Я с жадностью добрался до конца книги, но, к несчастью, Бердяев только намекает на ответ, а не говорит о нем открыто. Пришлось додумывать, но в свете того, что Бердяев сказал, ответ кажется вполне очевидным.
По Бердяеву, диалектика – это только свойство падшего человеческого мышления и не более того. Будучи падшими существами, мы видим мир через призму тезиса-антитезиса-синтеза. В самой же истине нет никакой диалектики, она – целостна, не дробна. Если диалектика утверждает, что ребенок обязательно должен пройти в своем развитии через этап отрицания родительского авторитета (мы это наблюдаем довольно часто), чтобы потом полноценно усвоить родительскую мудрость, то это – не более чем способ мыслить о развитии ребенка в терминах противоречий. Есть немало детей, которым совершенно необязательно проходить в своем развитии через этап отрицания родительского авторитета (хотя их меньше). Адаму и Еве совершенно необязательно было грешить, чтобы стать полноценными людьми, пройдя через этап отрицания Божественного авторитета. Грех и зло – вовсе не обязательный этап развития рода человеческого, а свободный выбор человека. Но, впав в грех, человек не может не мыслить о своем развитии иначе, чем в терминах противоречий. Диалектика – это катаракта на глазах тех, кто пал. Мы не умеем видеть мир целостным.
То, что нам кажется, «неизбежным» диалектическим развитием, прохождением через противоречие, на самом деле есть просто грех. Это ясно видно на конкретном примере: Франциск Ассизский одно время страшно боялся прокаженных. Однажды он увидел в лесу прокаженного и хотел сначала от него убежать, но потом вдруг понял, что убегает от себя, и, победив себя, вернулся к нему и обнял.
Диалектик скажет: Франциску обязательно нужно было пройти через этап отрицания Божественной воли (любить ближнего как самого себя), чтобы выйти на более высокий виток диалектической спирали – сознательное исполнение Божьей воли. Если бы не было этапа противления, этап усвоения Божественной воли был бы неполноценным или невозможным. Но сам Франциск мыслил об этом иначе: «Я боюсь заболеть проказой, потому что хочу сберечь собственную жизнь. Но так я ее потеряю. Это грех. Я хочу во всем положиться на волю Божью, я вернусь и обниму этого прокаженного, даже если это будет стоить мне жизни».
В уповании на Бога Франциск уничтожил диалектический этап отрицания, которого, в сущности, нет вообще для того, кто не грешит. «Диалектики» развития Св. Франциска не существует, пока Франциск уповает на Бога. Упование на Бога не имеет диалектики. Как только человек оставляет упование – появляется диалектика, потому что грех дробит истину на части. Как только человек возвращается к Богу, дробность преодолевается, и диалектика исчезает. Диалектика, то есть борьба противоположностей, возможна лишь тогда, когда сердце человека разделено между двумя полюсами. Уповающее сердце свободно от противоречий, а значит и от диалектики, свободно от «развития» (у него свое развитие).
Мы мыслим мир как единство и борьбу противоположностей только потому, что живущий в нас грех постоянно порождает противоположности. Где грех преодолен, там осуществлено «возвращение в рай», там единство без противоположностей. А где нет противоположностей, там нет и «неизбежности» этапа отрицания, нет детерминизма, и хочется воскликнуть: «Как же хорошо, что моя душа не подчиняется никаким «законам». Пока я в Боге, во мне нет противоречий».