Криминальное обозрение, №9(60), 27 февраля 1997 г.
ЖЕНСКАЯ ЧЕСТЬ ПРОТИВ ГОЛОЙ СТРАСТИ
Валерий ТАРАСОВ
27 января 1997 года запятая заняла прочное место в строке приговора Минского областного суда: ‘‘Казнить нельзя помиловать!” И на основании законов Беларуси дело семимесячной давности по обвинению девятнадцатилетней Нины Правкиной из Жодино в убийстве подающего надежды молодого бизнесмена было закрыто.
Конвойный у решетки с напряжением выслушал приказ: освободить из-под стражи в зале суда...”. Приговор согнал суровость с лица сержанта, оно осветилось улыбкой. Разомкнув перед Ниной барьеры, он оставил пост у скамьи подсудимой...
Нине из Жодино еще предстоит одолеть в жизни много ступеней, стать чьей- то невестой, быть женой, матерью, наконец, бабушкой.
Роль героини нашего повествования, согласитесь, не самая лучшая для этой девушки. По сей простой причине мы не станем называть ее настоящую фамилию.
XXX
Невысокая улыбчивая девушка с каштановыми кудряшками с утра решила, пока родители на работе, затеять постирушку. Приготовления прервал междугородный звонок: знакомый парень Коля из Борисова замямлил что-то о шикарном столе с деликатесами, ждущем будто бы только ее за тридцать километров к обеду.
Не приедешь, — твердел голос в трубке, — пропадут вхолостую не только эти выходные, но вообще ничего в старости вспомнить будет!
Белье замоченное киснет, стирка на весь день, знаешь же как дорого стало сдавать в прачечную. Даже не знаю, кто туда еще ходит. — Пыталась мелко, по-женски отбиться от приглашения Нина.
У тебя одеть нечего? Напяль что-нибудь и сойдет, ты же не чучело. После работы как-нибудь вечером справишься. Всю неделю ты же не шпалы на плечах таскаешь, не кирпичи ворочаешь — как-никак белый халат, лаборантка в НИИ. И вообще ты не нанималась пахать в выходные на предков, сами в конце-концов постираются. — Уговаривал ухажер, давний случайный знакомый. — С подругой приезжай, если сомневаешься, здесь приличная компашка, а вечером провожу
Впрочем, в глубине души Нина была согласна — что в этом плохого, если в майский погожий день она с подругой Юлькой малость погуляет? Зато в ближайший вечер в скромном домашнем халатике отпашет в ванной допоздна... Если не гулять в девятнадцать, казалось ей, то после двадцати “за просто так” вряд ли кто станет куда-то приглашать... Так недолго и в девках засидеться.
Юлька растаяла, услыхав о халявном обеде с шашлыками и с шампанским.
Дома с зимы одна подмерзшая картошка, нечего раздумывать! Возьми за правило рисковать, лови момент! По телефону ж никто не предлагал платить по счету за стол натурой? Ах, ты еще девочка и сомневаешься, прилично ли это? Это смешно. Колька хорош собой, я на твоем месте долго б не устояла, если и предложит. Не обижайся на правду, Нинок, не грех и мне хотеть замуж. Погостим, а? Если что — отобьемся...
...Набитые дачниками электрички сновали в сторону Борисова каждые пятнадцать минут. В условленное время Юлька выскочила из автобуса и легко подняла пышное тело на перрон, рассмеялась, поправляя оборки на летнем платье:
-- А будешь дальше к Кольке ревновать — отобью!
В квартире с хозяйских кресел навстречу гостьям поднялись две широкоплечие фигуры и одинаково представились:
-- Геннадий!
Что-то общее проскальзывало в чертах лиц, Юлька хохотнула:
-- Вы родственники?
-- Единокровные и единоутробные братья. Каприз родителя — одинаково назвать сынов, — развязно выдохнул перегар вчерашнего причастия старший, взял худенькую девушку за руку и, насильно возле себя удерживая, стал пересказывать один за другим плоские анекдоты. Нина старалась не показать, как внутренне морщится от исковерканных неправильными ударениями слов. Тут спохватился Николай, вырвал Нину и усадил к столу:
-- Пора запаливать костер для шашлыков, я отлучусь. Девчонки — к столу, парни — к барьеру, развлекайте и кормите. Я пока мясо на шампуры насажу.
Потом пили, ели, танцевали. Обычный флирт, стандартный набор фраз, дежурные комплименты. Вино развеяло скованность, водка придала атмосфере якобы неподдельную веселость. Другого способа повеселиться за эти же деньги никто из присутствующих не знал.
Но назойливая фамильярность обоих Ген вскоре девушкам порядком надоела.
Старший брат без перерыва хвастал, как много преуспел в бизнесе и потому может себе позволить любой каприз. Одет каждый Гена был действительно шикарно -- нетрудно казаться модно упакованным за тысячу “баксов” в месяц...
Старший Гена поминутно приближал к лицу Нины свой все более краснеющий от водки “фейс”.
Коля посвящал вечер хозяйским обязанностям и пышнотелой Юльке. Обстановка была достаточно демократичной, но далеко за рамки приличий никто, казалось, не заходил...
Нина заволновалась ближе к полуночи: домой рассчитывала добраться на электричке. Узнав, в чем дело, бизнесмены, оскорбились:
-- Нас здесь принимают за пешеходных лохов? Мы! Вас! На иномарке! “По домам, милые дамы!” — так, успокаивающе, в час ночи прозвучал призыв братьев Гребень всем обуваться и рассаживаться в автомашине, стоявшей у подъезда. Даешь прокатиться до Жодино!
По улочкам подъехали к московской трассе, разрезавшей город. Нетрезвый водитель не очень ловко разминулся на перекрестке со встречным грузовиком, заартачился и решительно хлопнул себя по карману:
-- Я не нищий, здесь пару сотен “зеленых”. Поехали в офис на Днепровской, я поставлю в гараж машину и вызову такси до Жодино. А то за рулем стало двоиться, мандраж взял. — И многозначительно подмигнул братцу.
Через несколько минут Нина подала голос, с неприязнью наблюдая за Юлькой, уснувшей на Колином плече. Тот с удовольствием гладил пышную фигуру и будто ненароком скользил ладонью по запретным местам.
-- В офисе водички не найдется, холодной? — спросил Гена-младший.
-- Что, сушняк? — осклабился старший. — Найдется и кое-что получше. Все, что пожелаешь.
Лифт работал. Поднялись на этаж, офис оказался обычной квартирой, сданной кем-то, очевидно, за приличные деньги.
Пока Нина отлучилась на кухню, младший Гена развернулся и по-английски ушел, не забыв за собой включить запоры на дверях. В коридоре девушка столкнулась один на один с самцом, излучающим опасность. Она отступила обратно и выглянула в окно: автомашина у подъезда взвизгнула резиной, раскромсала лужу и убралась со двора.
-- В гараж погнали, — успокоил старший и прицелился горлышком бутылки, принесенной из кабинетного бара, в бокалы. — Родная, выпьем на брудершафт, пока компашка отлучилась. Сладкие у тебя губки, девочка?
Кавалер наглел на глазах. Преданная приятелем и приятельницей Нина еще не испытывала ужаса и приняла бокал тонкого стекла, чтобы только не раздражать хозяина положения. Пригубляя, отодвинулась к окну.
-- Что, сука, брезгуешь меня поцеловать? — взвизгнул тот. — Понимаешь, продал тебя Коля, отдал на ночь. Прыгай ко мне, — и решительно дернул за рукав платья, оставляя в пальцах лоскут.
Девушка выплеснула вино из бокала в пылающую физиономию и приняла оборонительную позу, загораживаясь кухонным столом.
-- Не смей касаться руками, подонок! Соседей перебужу, весь город криком подниму на ноги!
-- Чувиха, ты не из прошлого ли века? Тут тренированные соседи, не пикнут. Каких баб эти стены видели, в каких позах! За десять баксов красавицы не чета тебе позволяли вытворять с собой что угодно. Будешь ломаться — убью. Жрала, пила за мой счет — рассчитывайся!
-- Я буду кричать. Помогите, пожар!
Смеясь, Гена-старший продолжал осыпать несчастную гостью вычурными фразами на матерном эсперанто. Нина все еще не верила, что в огромном городе за окном, во всем многоквартирном доме никто не прислушается, не оскорбится, не посочувствует, не отзовется на горькие причитания. Стены и перекрытия оставались глухи, не звенели негодованием батареи отопления. Нема оставалась форточка, возле которой она стояла, переводя дыхание...
Щеки, нос и лоб Гены наливались пунцовым румянцем, глаза горели похотью. Высоким слогом кто-то может назвать этот животный инстинкт страстью...
Ни один звук извне не обещал помощь. Молодой мужчина дерзил и открыто бросал вызов городу:
-- Давно пришло мое время и никто не в силах это время остановить. Куплю любую и за все откуплюсь! Ты вроде образованная, за это буду тебя иметь в задницу, раздевайся.
Улюлюкая от собственной придумки Геннадий ринулся из кухни в комнаты и через минуту предстал в чем мать родила, руками оглаживая детородный орган.
-- Нет, — ужаснулась Нина.
Тогда бери губками. Чяво скосоротилась. Слова мои не нравятся или что я их безграмотно выговариваю. Зато я деньги могу делать!
Она рванулась к входным дверям, самец набросился сзади, разодрал платье, взвалил на плечо и потащил в комнаты:
-- Будешь, сволочь, еще качать права, собакам отдам. Овчарка сделает из тебя женщину. Или сейчас двое-трое дружков обещались прийти, им уступлю, они мастера одновременно двумя приборами массировать. Будешь проситься, а я промолчу.
...Крик и ругань продолжались больше часа, но мир вымер за стенами этой квартиры. В комнате насильник одолел Нину, но в какой-то момент она вывернулась из-под него и вдруг решилась:
-- Ладно, подожди.
Метнулась на кухню, подобрала со стола нож и, расставшись по пути с последними лоскутами, вернулась в нижнем белье. Геннадий ждал на месте борьбы, расслабленно развалясь на диване. Увидел нож и спокойно резюмировал:
-- Видать групповухи захотела, дура, -- вальяжно прикрыл глаза и стал описывать якобы предстоящую, оргию, где он будет сладострастным свидетелем, а его дружки, которые прибудут с минуты на минуту, марионетками. Разделают ее, как Бог черепаху, — богохульствовал малограмотный “властелин мира”.
Нина не выдержала напряжения и чуть было не выронила нож из слабых пальцев. Она верила каждому его слову. Но гнев одолел слабость, в долю секунды рука сжалась в кулак, сведенные ненавистью мышцы сделали ноги упругими, как у пантеры. Она буквально пролетела шаг, отделяющий ее от утомленного изверга. Сильная рука легко отвела в сторону его руку и нож обрушился в лицо сволочи. Методично таранил глаза, рот, уши, превращая сверхчеловека, представшего перед ней минуту назад, в кусок кровоточащего мяса.
Нож девушка уронила в раковину умывальника в ванной комнате, где, сдирая мочалкой кожу с ослабевших пальцев, смывала кровь.
Потом подобрала по комнатам обрывки платья, перетянула лохмотья пояском. Труп, осклабясь, наблюдал за ней с дивана. Из-под левой ключицы пробивалась струйка черной крови и, сворачиваясь, застывала...
Из заключения суда:
“...Подсудимая и Гребень Г. малознакомы, это достоверно установлено. Действия Правкиной носили сложный целенаправленный характер, который вытекал из реальной ситуации. Суд считает, что лишая Гребня жизни, она находилась в состоянии необходимой обороны. Угрозу восприняла реально и когда, защищая свою честь и достоинство, исчерпала все возможности для предотвращения изнасилования, приняла решение о лишении потерпевшего жизни”.
Пытаясь остановить слезы, мешающие ей ориентироваться в комнате, Нина сложила в два полиэтиленовых пакета какую-то дрянь: два полотенца, мужскую сорочку, туфли убитого из-под вешалки, его домашние тапочки, брючный ремень, смахнула с полки две книжонки в цветных суперобложках, стопочку разряженных одноразовых зажигалок. Туда же бросила со стола факс “Панасоник", как обычную коробку из пластмассы.
“Пусть считают будто здесь побывали грабители”. — Нина разбросала по комнатам ворох бумаг с рабочего стола в кабинете бизнесменов. Потом вернулась и подобрала одну красочную: плакат старорежимного общества спасения на водах ОСВОД — "Спасение утопающих—дело рук самих утопающих!”, невесть как сохранившийся столько лет. Мозг пронзила ясная мысль: никто и никогда не поможет ей. В целом мире, раздавленном страхом, купленном и перекупленном “хозяевами”, один из которых лежал бездыханный рядом. Плакатом с видом на белорусское “море" прикрыла вещи в пакете.
Дверь в тамбур открылась с третьего приема — мешали слезы. Хоть тарань ее, дверь из тамбура на площадку не поддавалась, запертая на внутренний замок. Где искать ключ — неизвестно.
Нина стала скрести в соседнюю квартиру, поскуливая: “Дядёньки, тетеньки, откройте, выпустите меня отсюда!"
Бдительные соседи прореагировали и притихли, соблюдая звукомаскировку. Девушка подала голос громче и сердобольный хозяин смягчился, разобрав, что голосок одинок и беспомощен, а дверь надежна. Он снял телефонную трубку и вызвал 02 — сопровождающих для дамы, застрявшей в его тамбуре...
Что еще в этом деле примечательно? Наутро примчался Геннадий Гребень-младший и перечислил цены украденного факса, полотенец и бесценных, разряженных от газа зажигалок, дорогих, как память. Мелочевого добра, включая одни на двоих “домашники”, наскреблось более чем на шесть миллионов белорусских рублей.
Это позволило обвинителю на суде требовать, чтобы Правкину сочли виновной в покушении на кражу в крупных размерах и назначили ей наказание не меньше, чем в пять лет
Суд признал это обстоятельство доказанным. Но, благодаря смягчающим обстоятельствам, счел возможным ограничиться для Нины испытательным сроком на вольных хлебах. Теперь Правкина должна это доверие оправдать сверхчестным трудом, чтобы за три года никто не бросил ей обвинение в краже колбы или рейсфедера из лаборатории.
В этом ей поможет, надеюсь, девятнадцатилетний опыт безгрешья.