В пятидесятые годы прошлого уже века женщинам в нашей стране после родов в качестве декретного отпуска целый месяц полагался.
А потом – бегом на работу.
Бабушек и дедушек не было рядом и моим родителям приходилось нанимать для меня няньку.
Несколько лет.
До тех пор, пока я в детский сад не пошел.
Разные были няньки, о чем знаю я из рассказов моей матери.
Но помню только одну – тетю Мотю.
И частенько ее вспоминаю.
Память не сохранила ее лица, я могу ошибиться с ее возрастом, но думаю, что не больше пятидесяти было ей тогда.
Фигуру она имела полноватую, носила какие-то серые мешкообразные платья и такое же бесформенное темно-коричневого цвета пальто. Запомнилась тетя Мотя каким-то почти родственным отношением ко мне, сопровождающимся бесконечным, но всегда добрым ворчанием.
Родители очень ею дорожили, ублажали всячески, а мама, кроме зарплаты покупала для нее еще и разные подарки по поводу и без.
Наверное, эта дружба продолжалась бы еще долгое время, если бы не случай.
Однажды мальчишки из нашего дома, подкараулив меня в подъезде одного, стали уговаривать сделать приятное тете Моте – рассказать ей хорошее стихотворение. Которому тут же и научили.
Стихотворение мне понравилось. И тем, как оно звучало, и тем, что в нем фигурировала моя нянька, и тем, что оно моментально запомнилось.
Думаю, что это было первое стихотворение в жизни, которое я осмысленно и специально выучил на память.
- Не забудь – говорили мне ребята – и обязательно ей расскажи. Она обрадуется.
Я с трудом дождался прихода тети Моти и, даже не дав ей толком раздеться, встав в театральную позу, громко и с выражением начал декламировать:
- Тетя Мотя, Тетя Мотя, подбери свои лохмотья!
Но тетя Мотя почему то не спешила радоваться моему доброму стихотворному приветствию, а только внезапно окаменела. Возникла длинная пауза. Я стоял в прежней театральной позе и ждал благодарности, а тетя Мотя замерла с наполовину снятым пальто и выглядела странно и непривычно.
Оставшись без благодарности я пошел играть в игрушки и забыл вскоре эту историю, а Мотя была тиха весь этот день и даже не ворчала.
Вечером, когда родители вернулись с работы, разразилась буря.
Тетя Мотя с гневом поведала моим родителям, что их чадо ужасно оскорбило ее, сказав, что она не умеет одеваться и ходит в лохмотьях.
При этом ни о какой рифме и речи не было. Была сухая скупая проза. Которая в отличие от утренней поэзии была не столь романтична.
Слово лохмотья произносилось ею с разной интонацией и в разных падежах.
И никакие уговоры родителей не обижаться на маленького ребенка успеха не принесли.
- Все, увольняюсь – сказала тетя Мотя – с этим бандитом я сидеть больше не буду. Ни за какие деньги.
И ушла, хлопнув дверью.
Родители с трудом уговорили соседей посидеть со мной на следующий день, а сами кинулись искать мне новую няньку.
И нашли, в конце концов, какую-то старушку.
Но кроме того, что была она далеко не молода, больше не запомнилось о ней ничего.
А вот то, что за поэтическое слово пострадать можно, запомнилось накрепко.
Да и стыдно до сих пор перед напрасно обиженной мною нашей доброй тетей Мотей.
Вот.
На фото - Мэри Поппинс
Автор - жена Оля
2014 г., пластик, ткань.