МОЯ ПОПУТЧИЦА КНЯЖНА
Это теперешние дети не знают, когда детство кончается, а детство родившихся перед войной, заканчивалось в одиннадцать лет. Дети из пяти окрестных сёл учились в начальной школе нашей деревни. Её мой дед и мужики вскладчину ставили.
Школа тёплая, с высокими окнами, срублена из толстых сосновых брёвен, в помещениях, разделённых широким коридором, училось по два класса. В одном – первый и третий, через коридор – второй и четвёртый классы. После четвёртого класса сдавались два письменных экзамена по арифметике и русскому языку. Так и кончалось наше детство.
Обучение продолжалось в школе-семилетке, туда нужно идти пять километров через Тверцу. Была она в то время широкой и полноводной рекой, правители ещё не боролись с болотами, питавшими реку водой. Через Тверцу перевозил на ту сторону за трудодни дед Митрий, имевший лодку и плот.
Когда возвращались из школы, свистели, кричали: » -Перевоз!».
Деду торопиться было некуда, долго ждали. К лодке поздней осенью и ранней весной шли по воде босиком, обувёнка и ноги были вечно мокрыми. Вот и остались на всю жизнь « Зарецкие » с больными ногами, простуженными почками.
И сейчас дороги Тверщины можно только условно дорогами назвать, а во времена моего детства пять километров до школы - сплошноё бездорожье через лес и поле. Был перед самой школой всего километр хорошей дороги, ещё при царе вымощенной булыжником.
В семь часов утра поднимали нас матери, собирались мы толпой на конце деревни, ждали всех. В любую погоду начинался наш школьный труд. В мороз, проливной дождь, метель, когда соседней деревни не видно, шли учиться мы, безотцовщина, плохо одетая, вечно голодная мелкота.
Снега выпадали глубокие, часто выше колен. Шли по-звериному» след в след», протаптывали по целине дорогу, уставшего заменял следующий. На свежем снегу виднелись следы лис, зайцев, волков, иногда видели у кромки леса их силуэты. В то время охотников не было, они не вернулись с войны. Так и ходили зимой рядом, дети и волки.
Зайцы и лисы нас нисколько не боялись. Интересно наблюдать, как рядом с дорогой мышковала лиса. Она, казалось, исполняла танец, грациозно взмахивала платочком-хвостом, припадала к земле и вскакивала. Мышь зимой не так просто поймать даже ловкому зверьку.
В тот год, я училась в седьмом классе. Предзимье, морозно, но снега ещё не было. По сухой дороге и через замёрзшую реку ходить – одно удовольствие, шли, рассказывали друг - другу книги, тогда не было телевизоров и интернета, все много читали. Хрустели под ногами замёрзшие лужи и грязь, торопились домой, где ждали нехитрые щи и толчёнка .
На обед в школу давалось два кусочка хлеба, намазанного сметаной и посыпанного сахаром, изредка яйцо, да бутылка козьего молока, звалась коза « сталинской коровкой » .
Осенью сытно, наши карманы были вечно набиты турнепсом, морковкой, горохом, знали, что воровать плохо, но есть хотелось, подворовывали на колхозном поле.
В тот вечер школьникам в клубе бесплатно показали фильм про Лермонтова, он так и назывался. Всю осень школьники работали на картошке и льне, вот колхоз и расщедрился.
Директриса предупредила меня, что с нами идёт попутчица-монашка. Она шла в Прутню. Монастыри коммунисты разогнали, монашки жили по монастырскому укладу общиной в деревенском доме, рядом с церковью.
Наказ мне был строгий:- Не приставать к монашке с разными вопросами, про Бога не спрашивать.
А что спрашивать, если все знали, что нет его. Мальчишки убежали домой, остались мы, четыре девочки, у школы нас ждала попутчица, поздоровались. Теперь я понимаю, что высокой женщине во всем тёмном, длинной юбке, платке до бровей, было около сорока лет, но в этом одеянии казалась она старушкой.
Молча и ходко, шла с нами. Услышав, что мы делимся впечатлениями о кино, поинтересовалась: - А что из произведений Михаила Юрьевича вы изучаете?
В школе наизусть учили « Бородино », « На смерть поэта» , « Люблю Отчизну я ».
Мне очень нравилась проза Лермонтова.
- А вы знаете, что на его стихи есть песни и романсы?
Одну песню на слова Лермонтова я знала, наши чуть подвыпившие в редкие праздники бабы жалостливо пели: » Хаз - Булат удалой, бедна сакля твоя! ».
Нет, не знали мы романсов, так и сказали.
Монашка спросила совсем непонятное: - Знаете, девочки, что звёзды умеют разговаривать?
Мы этого не знали, никогда не слышали их разговора, удивились.
- Тихо постойте, посмотрите в небо и послушайте.
Остановились. Под тёмным, поблескивающим звёздами, безоблачным куполом небес было полное безмолвие.
Не скрипели ворота в дальней деревне, не лаяли собаки – их всех загрызли волки. Тихое шуршание шло с неба, теперь я знаю, что это бывает, когда конденсируется влага, снежинки соприкасаются, идёт шуршание.
Неожиданно монашка негромко запела:
« Выхожу один я на дорогу,
Сквозь туман кремнистый путь блестит,
Ночь тиха, пустыня внемлет Богу,
И звезда с звездою говорит»
Вы когда-нибудь слышали на поле среди ночи сопрано?
А мне довелось, стали зрительными и звучащими стихи Лермонтова. Перед нами блестел кремнистый путь, за деревьями недалёкого леса плыла луна, золотила стволы сосен, а сверху шептались звёзды.
Тогда снизошла ко мне, деревенской девчонке, госпожа сказка. И отвела меня в эту сказку монашка, которая казалась прекрасной волшебницей.
Была я в волшебном царстве, которого раньше не видела, не слышала шёпота звёзд, не замечала самоцветов инея, блестевшего на травинках под лунным светом.
Дальше шли молча, зачарованные романсом, удивлённые пением. Не было в деревне моего детства света и радио, не слышали мы красивого пения вживую, только приёмник на батарейках иногда включали в клубе, чтобы деревенские знали московские новости.
Наши с монашкой дороги расходились, она перекрестила нас: «Господи, прости их и помоги проснуться ».
Многое ушло из памяти, но эти слова запомнились. Для меня они были пророчеством.
Тогда не был слышен над полями и сёлами Тверщины колокольный звон. Все тридцать шесть церквей Торжка были разграблены и разрушены, старейший в России Борисоглебский монастырь превратился в тюрьму строгого режима.
До церкви в деревне Прутня монашке оставалось три километра. Эта, одна на всю округу, уцелевшая церковь работала. Священник жил в сторожке рядом с церковью. В церкви шла служба, был церковный хор, монашки пели вместе селянами, дивно пели. Рядом с церковью, в зарослях сирени, надгробья могил потомков знаменитых княжеских родов и декабристов Но не они спасли церковь от разора, а Анна Керн, её могилка рядом со сторожкой, простая кованая ограда, на камне надпись:
«Я помню чудное мгновенье,
Передо мной явилась ты,
Как мимолётное виденье,
Как гений чистой красоты»
На следующий день я узнала, что директриса училась в школе вместе с девочкой, её родители до войны преподавали в школе. Мало было грамотных людей, умевших работать с детьми. Потомок знаменитого княжеского рода уехал вместе с женой от голода и революции в своё фамильное имение, вблизи деревни Воробьёво. Имение обветшало и было разграблено. Поселились в сельском домике, вскопали и засадили огородик.
Бог дал им, немолодым, радость в это тяжкое для страны и их семьи время – дочь Марфеньку. Как учителя воспитали верующей девочку в стране атеизма и подозрительности – трудно представить.
Редко кто помнил, что уважаемые учителя в школе - князь и княгиня, никто не догадывался что Марфенька, девочка-отличница и певунья - княжна, потомок знатного княжеского рода. Вскоре после войны почти одновременно умерли школьные учителя, их похоронили на погосте вблизи деревни Воробьёво, рядом с развалинами княжеского дома.
Марфенька пропала, только её школьная подруга, теперешняя директриса, знала, что она ушла в монашескую общину, позднее приняла монашеский постриг. Каждый год приходила в место, где она родилась, и когда-то было их имение. Убиралась на могилке родителей, молилась, тихо пела молитвы, сыпала птицам хлебные крошки на холмик.
Через много лет в моей проснувшейся душе, которую она разбудила, проросли семена сказок о горах Репейских, на отрогах которых я родилась и выросла. Их посеяла моя попутчица-княжна. « Упокой, Господи её душу!»