Жили-были старик со старухой в своей просторной трёхкомнатной квартире. Старик имел золотые руки, а старуха -- золотые мозги. Поэтому у него в карманах свистел ветер, да иногда стучали деревянные рубли, а у неё в тайниках шуршали зелёные банкноты. И хотя ложились они ещё в одну постель: он со вздохом, она с ехидной ухмылкой, каждый из них уже давно имел свои далеко идущие планы. Любовь, то ли прошла, то ли не появлялась никогда в этом доме, никому об этом не ведомо. Поэтому, когда они встречались взглядом или «крысились», старик посылал старуху «в» и «на», а она уточняла, что он вывалился «из» и «без».
У них были дети: у старухи -- сын, у старика -- дочь. Они давно уже вылетели из гнезда, но старухин птенец регулярно возвращался, чтобы поклевать отборного родительского зерна и унести с собой в клювике. На старикову дочку корму не хватало. Но, раз уж она родилась в год собаки, старуха сваливала ей просроченные консервы, которыми та по цепочке щедро угощала мусорный контейнер, стесняясь кинуть их старухе в морду.
Старик и старуха разговаривали на разных языках и поэтому понимали друг друга с трудом. Она ненавидела его деревенские междометия и прибаутки, а он терпеть не мог её фальшивую «типа интеллигентную» речь. В последнее время они увлеклись матерным языком и красноречивым языком жестов. Иногда старик, пока ехал в трамвае с работы, забывшись выкидывал руку вперёд в неприличном жесте и выкрикивал непристойную фразу. Опомнившись, он краснел и тушевался, видать не был ещё потерян для общества.
После тяжёлого трудового дня старик со старухой приползали в свою богатую берлогу и там, скрипя зубами, терпели друг друга до утра. Старик ел пшённую кашу, а старуха красную икру с устрицами, жирный бекон фаршированный гусиной печёнкой и творог в клубничном соусе на десерт. Старуха всем рассказывала, что у неё сахарный диабет, атеросклероз, варикоз и множественные язвы всех внутренних органов, поэтому она сидит на особенной диете. А ещё старуха любила шарахаться допоздна и спать ложилась в два часа ночи, совершенно безнадёжно пытаясь поставить на уши сонного старика. Разве что уши у него и напрягались, дальше дело не шло.
Утром, голодные каждый по-своему, они разбегались в разные стороны. Старуха шустрила, как могла, сколачивая наследство для своего птенца, который пускал слюни от нетерпения. Старик же строил воздушный замок на песке и «заливал за воротник». Он уже десять лет копил рубли, мечтая завести себе подружку с толстой попкой. Но инфляция состроила старику козью морду и съела все его сбережения, которые он хранил в банке.
А банка та, из-под халвы, была зарыта в подземелье недостроенного замка. Не удалась старику сладкая жизнь.
Вот так и существовали старик со старухой без малого тридцать дет.
Старуха часто жаловалась знакомым и родственникам на свою бедность и грустно сверкала в улыбке золотыми коронками. В доказательство своей нищеты она демонстрировала рваные сапоги, старую куртку и облезлый мохеровый берет. Некоторые наивные люди ей верили. Они же не знали, что в потайном шкафчике за унитазом и в трёх своих шифоньерах бедная женщина хранит золото, бриллианты и прочие дорогие вещи. Старик же, сам того не понимая, всё больше терял своё лицо, но зато безмерно гордился эффектным профилем, мягким тенором, «крутым» норовом и усами под Никиту Михалкова. Зажатый в угол всевозможными «нельзя» и «молчать-бояться», старик бездумно пялился по вечерам в телевизор , смотрел все сериалы подряд и пускал скупую мужицкую слезу. Даже драконий хохот спутницы жизни не мешал ему снимать напряжение хотя бы таким способом. Но иногда он срывался и, размахивая руками перед её огромным носом, матерился так, что расслаблялась она, сидя потом по-полчаса на своём золотовалютном запасе.
Принимая у себя гостей, старуха меняла привычную сардоническую ухмылку на сладенькую улыбочку и льстила без меры всем подряд. А старик кряхтя сползал с дивана, меняя позу «лотоса» на позу «рака-отшельника», тащился на кухню, чтобы обслужить дорогих гостей, как и было велено старухой, по самому высшему разряду и накормить их изысканными яствами из сказочных запасов, купленных старухой на «последние гроши».
Пока старик отбывал на кухне повинность, старуха развлекалась в гостиной, рассказывая о своей крайней нужде, похоже спутав её с малой или большой. Она поправляла на столе хрусталь и серебро и обещала поделиться с присутствующими последним куском хлеба. Но гостям вполне хватило закусок, выпивки и сплетен. Фрукты, пирожные и орехи они унесли с собой. Нельзя же было отказываться от «последнего» жертвенного куска хлеба.
Злой и уставший, подогретый спиртным, старик ударял по столу кулаком и произносил свою традиционную фразу:
-- Надоела мне такая жизнь! Лучше подохнуть, чем так жить!
-- Живи по другому, если сможешь, -- советовала старуха, как обычно, злорадно улыбаясь.
-- Да видал я вас всех в гробу и в белых тапочках, -- оставил за собой последнее слово старик.
-- Опять «шнурки» распоясались, -- сделал вывод залетевший на огонёк старухин птенчик, заедая коньяк чёрной икрой.
Старуха жаловалась старику, что ей пришлось продать свою честь, чтобы купить сыну спальный гарнитур, музыкальный центр и путёвку в Египет на полгода.
А старик хвастался, что подарил дочери на день рождения открытку, носовой платок и проездной билет, приобретённый в кредит.
-- Дураков не сеют, не пашут, они сами родятся нам на радость, -- деловито думала старуха.
-- Вот завтра утром встану, стукну эту мерзкую бабу по чугунной башке. Будет у меня тогда заботиться о моей дочери, -- строил, как всегда, несбыточные планы старик.
А любезный сынок сосал шампанское, давил апельсины на тарелке и терпеливо ждал наследства.
И было им всем невдомёк, что существует на белом свете любовь, нежность, преданность и обыкновенное человеческое счастье, которому чужды ненависть, жадность и лицемерие.