Нефтеразведка оказалась особым, живущим по своим законам миром, который не пришёлся мне по нраву. В ней даже близко не пахло привычной геологией, и где ярко, обнажено и цинично процветали человеческие пороки. Для меня, каким-то чудом умудрившейся родиться и жить по не существующим в реальности идеалам и принципам, это стало потрясением. Человеческие пороки особенно пышно расцветают там, где люди много пьют, и где, в основном, все помыслы, желания и действия направлены на удовлетворение естественных, насущных потребностей. Я лишь слегка соприкоснулась, скользнула краешком жизни по чуждому мне миру нефтеразведки, но и этого оказалось достаточно, чтобы опалить моё сознание. Конечно же, дело было не в самой нефтеразведке, а в том, что она невольно порождала. Мои мечты и надежды на то, что в этих суровых, но прекрасных краях я встречу необычных, созвучных моей душе людей, рассыпались в прах, навечно вмёрзнув в Вечную Мерзлоту. Тогда ещё я не понимала, что общность душ – явление редкое, и слишком большая роскошь в человеческой жизни, и мало кому выпадает такая великая удача, как встреча с родственными душами. Мне не было уготовано судьбой испытать такого счастья, но я об этом ещё не знала… Я просто всем сердцем любила, пусть не родственных душ, но всех хороших людей, посланных мне судьбой.
7 октября с подругой Татьяной впервые вступили на землю Крайнего Севера. Самолёт АН-24 доставил нас в маленький аэропорт Ненецкого автономного округа. Полярная ночь ещё не полностью завладела Заполярьем, поэтому Север встретил нас солнечным снежным утром. Снег лежал довольно плотным слоем, а по выходу из салона самолёта мороз тут же ущипнул нас за щёки. Ну вот, и познакомились! Я радостно всматривалась в пространство вокруг себя, абсолютно не замечая, что оно совершенно обыкновенное. Меня охватило чувство нереальности происходящего, не верилось, что мы на Крайнем Севере, в краях нашей мечты, в нескольких тысячах километрах от родных мест, и где нам предстояла нелёгкая задача – освоение чужеземья!
Сев в набитый людьми автобус-ПАЗик, смотрели на проплывшие мимо нас потемневшие от времени дома с покосившимися заборами – довольно унылый пейзаж для взора. Нас удивили экзотические названия остановок: «Качгорт», «Захребётная», посёлок «Факел». Минут через тридцать въехали в базовый посёлок нефтяников, Искатели. Искатели расположились на правом берегу реки Печоры. Он оказался совершенно заурядным, если не сказать убогим, царством песка, укрытого снегом до лета. Посёлок состоял из одно- и двухэтажных с облупившейся краской и штукатуркой домов. Между некоторыми из них были проложены деревянные настилы, уже во многих местах прогнившие. Повсюду сновало множество народа –сверху, наверное, посёлок напоминал огромный муравейник.
Контору экспедиции не пришлось долго искать – она находилась рядом с конечной автобусной остановкой, располагалась в «п»-образном одноэтажном из силикатного кирпича здании. Найдя отдел кадров, поняли, что нас никто не ждал, но раз явились нежданно-негаданно, да к тому же откуда-то из-за тридевять земель, то всё-таки им пришлось заняться нами. Кадровичка направила нас к главному геологу экспедиции Яралову. Он, доброжелательно встретив и поговорив немного с нами, перенаправил к старшему геологу экспедиции Александру Сливко. Им оказался очень приятный симпатичный мужчина лет тридцати пяти. Встретил он нас радушно и рассказал вкратце обо всём, что касалось нашей будущей работы. Все, с кем в этот день нам пришлось познакомиться, крайне удивлялись, узнав, из какой дали мы приехали – из самого Крайнего Юга на Крайний Север! Позже вызвал коменданта, полненькую женщину с чёрными волосами, кавказскими чертами лица, которая оказалась родом из Грозного. Потом мы убедились, что её земляков из Грозного в посёлке было много – нефть всегда тянется к нефти. Она категорически отказалась предоставлять нам жильё, резонно сославшись на отсутствие свободных мест. В недоумении и в растерянности довольно долго пришлось нам простоять в узком и плохо освещённом коридоре, прежде чем за нами пришла комендантша, «достав из под полы», под давлением начальства, свободные койки для нас.
Когда мы вышли из здания экспедиции, уже царила полярная ночь, тускло освещаемая редкими уличными фонарями. Мы направились к гостинице, и к нашему удивлению к нам присоединился парень, летевший с нами из Москвы. Им оказался молодой специалист инженер-механик Саша то ли из Минска, то ли из Гомеля. Пока шли, успели подружиться и узнать друг о друге самое главное на данный момент: откуда и куда. Наконец-то мы подошли к обшарпанному и, как оказалось, ещё более убогому и неприглядному изнутри, бараку – гостинице, принадлежавшей экспедиции. Как только вошли в здание, в нос ударил специфический, устоявшийся, тошнотворный коктейль из запахов. Длинный коридор состоял сплошь из дверей, ведущих в номера «люкс». В нашем «люксе» все четыре стены были уставлены железными кроватями. Стоявший в углу шкаф и прикроватные тумбочки, потускневшие от времени и грязи окна, завешанные застиранными, не очень чистыми на вид шторками, стены с ободранными обоями сплошь в каких-то пятнах и разводах гармонично вписывались в местный гостиничный дизайн. Я боялась к чему-либо прикоснуться, меня начало мутить от местного сервиса. Позже, когда с Татьяной возвращались из туалетной комнаты, то навстречу нам, держась за стенку, по противоположной стороне коридора, медленно брёл парень то ли уползающий, то ли наоборот, выползаюший из запоя. Вдогонку нам донеслось пьяное бормотание: «У…у…вороны…». Мы сначала было обиделись, но потом решили, что нам ещё повезло, ведь куда лучше быть воронами, чем быть посланными к какой-то там матери или ещё куда подальше. Потом выяснилось, что познакомились мы с одним из местных безобидных ругательств.
На следующий день нас направили в химическую лабораторию экспедиции для прохождения стажировки. Там мы познакомились с Олей Недопёкиной, очень красивой, примерно нашего возраста девушкой. Она работала лаборанткой и заочно училась в институте. Ольга часто приглашала к себе в гости и перезнакомила нас со всеми своими подругами, скрасив этим наше существование, дав возможность быстрее адаптироваться на новом месте.
Заведующая лабораторией, узнав, что мы хотим работать в геологоразведке, показала здание, стоявшее на окраине посёлка, где разместилась база будущей Тиманской геологоразведочной экспедиции.
Нас уже начала угнетать мысль, что попали мы не туда, куда хотели, к тому же узнали, что у нас не будет своего жилья – комнаты в общежитии. Когда обратились к Александру Сливко с просьбой о предоставлении нам комнаты, то ему пришлось разъяснить нам, что даже для специалистов не хватает жилья, а для лаборантов-коллекторов 2-го разряда тем более. Оказалось, что мы идём по рабочей сетке, и местом нашей постоянной прописки будет нефтяная буровая. На отгулах нам будет предоставляться койка в гостинице за 20 копеек в день, разумеется, при наличии свободных мест. Нас также страшила и сама предстоящая работа. От коллектора зависела работа огромной буровой. Лаборант-коллектор полностью контролировал бурение: делал взвешивание глинистого раствора, брал пробу из шлама, следил за удельным весом глинистого раствора, контролировал вступление в нефтяную зону, отбирал и обрабатывал керн (образцы поднятой с глубины породы), делал контрольные замеры глубины скважины – он практически отвечал за очень трудоёмкий и сложный процесс бурения.
Мы решились попытать удачу и, улучив момент, пошли на базу будущей Тиманской экспедиции. В небольшом, обшитом дранкой здании разместились несколько кабинетов, в одном из которых застали трёх человек: коренастого крепкого телосложения мужчину и двух молодых женщин. Они приветливо встретили нас и очень обрадовались, узнав, что мы хотели бы устроиться к ним на работу. Михаил Иванович оказался главным гидрогеологом, временно исполнявшим обязанности начальника. Его жена Людмила – невысокая, кругленькая, черноволосая, с симпатичным лицом – числилась старшим техником-гидрогеологом, а светленькая, очень милая, застенчивая Светлана была инженером-гидрогеологом. На территории Куйского участка базировалась пока только Печорская гидрогеологическая партия, а чуть позже в состав экспедиции должны были влиться Надеждинская и Канинская геологоразведочные партии, которые на данный момент базировались в посёлках Нижняя Пёша и Шойна. Собственно, Тиманской экспедиции пока официально не существовало, документы ещё оформлялись, поэтому на данный момент нас не могли принять на работу. Да и мы не могли, так как должны были какое-то время поработать в нефтяной экспедиции, чтобы возместить понесённые ею расходы на наш приезд. Договорившись, что нас вызовут, как только это будет возможно, мы воодушевились – ведь в будущем нас ожидала наша любимая геология! Мы были уверены, что нас вызовут, так как новоиспеченная Тиманская экспедиция нуждалась в специалистах. Обещание, данное нам Михаилом Ивановичем, придало нам силы, чтобы переждать время на пугающей нас нефтяной буровой.
Пока мы стажировались, успели поближе познакомиться с окрестностями посёлка и города. Тут хватало как геологических, так и других предприятий: в посёлке Искателей – 5-я Нарьян-Марская нефтегазоразведочная экспедиция, на Факеле – Ленинградская геофизическая экспедиция, в Качгорте – Хорейверская нефтегазоразведочная. Как в многочисленных подразделениях Нарьян-Марской экспедиции, таких крупных как АТП (автотранспортное предприятие), так и в других организациях, трудилось множество народу. Весь этот люд мельтешил, сновал туда-сюда, создавая огромные толпы на автобусных остановках и очереди в магазинах. В магазинах от обилия продуктов у нас разбегались глаза. Они оказались полны вкуснейшей продукцией местных комбинатов: рыбной, мясной и молочной. Оленина и всевозможные изделия из неё, рыба привозная и обитающая в местных водоёмах, разнообразно приготовленная, нас привели в восторг. Рыбокомбинат выпускал также замечательный лимонад. Промышленных товаров тоже хватало – были бы деньги! Словом, тут люди зарабатывали большие деньги, и у них была прекрасная возможность их потратить в местных магазинах.
Город был абсолютно ничем не примечательным, обычным, деревянным, без красок. Прекрасной, как мы потом убедились, была природа: лес, лесотундра и тундра. Проехав буквально несколько километров от города, можно попасть в «берендеевские» леса, где ели, лиственницы достигают до 10 метров в высоту. А дальше на восток – в Большеземельскую тундру, или на запад – в Малоземельскую тундру, природа меняет свой облик: леса и лесотундра постепенно уступают место тундре с огромными буграми пучения, с многочисленными блюдцами озёр, мелкими болотцами и обширными болотами, кустарниками карликовой берёзки и ерника – полярной ивы. Далеко-далеко на западе там, где садится солнце, начинаются причудливые кряжи Тимана, а ещё дальше, у самого горизонта, проступают плавные очертания полуострова Канин. Леса, тянущиеся вдоль рек Печоры и Куи, совершенно необыкновенной, потрясающей красоты! Эти светлые, сказочные, покрытые мхом и белым ягелем, как ковром леса, удивительны и волшебны! Осенью буйство красок просто ошеломляет, приводя в неугасающий восторг! Можно бесконечно долго с замиранием сердца бродить по пропитанному светом лесу, от полянки к полянке среди берёз, лиственниц и ёлок, легко дыша упоительным лесным воздухом, соприкасаясь с совершенной красотой Природы и ощущать себя абсолютно счастливым!
Мы постепенно осваивались, проходили адаптацию. Нам предстояло какое-то время поработать в империи, именуемой нефтеразведкой.
Нефтеразведка – это, прежде всего, большие деньги. Государство вкладывало огромные средства как на разведку, так и на добычу нефти и газа. Именно по причине архиважности этой отрасли для страны, на всех, кто был завязан на ней, «служил» этому идолу государственного и личного обогащения, лежала некая печать особенности. Начальникам всех мастей, от мала до велика, это придавало статус удельных князьков, сидящих на богатствах, пусть и не своих (это не имело значения), проходивших через их «чистые» руки, ну и, с этим ничего не поделаешь, прилипавших к ним. «Служители» нефтеразведки доперестроечного периода были намного проще и скромнее, чем нынешние, так как нефть всё же была государственным достоянием. Сегодня же, когда народное богатство почему-то отдано им в безраздельное пользование, их высокомерие, недоступность, пренебрежение к окружающим, значимость своего величия от баснословных капиталов, а значит и власти, достигает космоса. В чиновничьих структурах царит абсолютная азиатская иерархия, где человек – только винтик, которого можно сломать и выкинуть, и этого никто не заметит. Выжившие становятся преданными стойкими "оловянными солдатиками" с отравленным сознанием, с бесцеремонным, неуважительным отношением к людям.
В конце прошлого века власть имущие провели величайшую авантюру. Они, якобы отдав народу его добро, на самом деле заполучили в свои руки колоссальнейшие богатства, в том числе и нефть, давшую им неиссякаемый источник обогащения. Всё изменилось, из «служителей» они превратились в законных хозяев. Человеку, даже с наличием немалых достоинств, трудно бороться с соблазнами. Обычному же человеку даже в голову не придёт бороться с тем, что даёт ему материальные блага, о каких можно только мечтать. Для него материальное обогащение – основополагающий принцип выживания и достижения высокого положения, определяющего его бытие. По причинам, не всегда от него зависящим, он не способен беззаветно служить процветанию других людей – так уж сложилось в человеческом обществе. Если в других странах всё же учитываются интересы людей, то в России нежелание государства в лице огромной армии номенклатуры, работать на благо своего народа приняло чудовищно-уродливые формы. Человек данные ему способности и возможности, в основном, использует только для достижения своей цели – личного обогащения и процветания. Не зря только аскеты могут пребывать в нирване, так как земные соблазны и блага тянут человека вниз, на самое дно его тёмных инстинктов.
Естественно, в нефтеразведку слеталось и скапливалось около неё несметное количество людей, желавших заработать большие деньги. В 70-80х годах практиковалось такое: если последние два года перед пенсией человек отрабатывал на Севере, то он получал право на получение повышенной пенсии. Это, конечно, было не совсем справедливо по отношению к тем, кто многие годы осваивал север, но таков был закон. советские, особенно современные российские законы обладают особенным свойством - они не срабатывают именно тогда, когда поворачиваются в сторону тех, для кого они якобы созданы. Потом ещё оказывается, что некоторые из них созданы только для ухудшения положения людей под различными благовидными предлогами, например, как - охрана труда. Такая трогательная забота со стороны чиновников, чтобы народ не надорвался, зарабатывая деньги.
На Север слетались, как мошка на свежую кровь, как пчёлы на мёд, толпы алчущих, желавших сию минуту заполучить для себя всё, что возможно. Этот богатый край оказался источником наживы, поэтому его заполонили люди с чисто потребительским отношением к ней. Они варварски уничтожали эти земли. Буровые оставляли на теле тундры страшные незаживающие раны с кучами хлама и мусора, с бочками, торчащими как пеньки, ржавеющими годами. Человек не может не пользоваться дарами природы, но если бы он это делал без алчности, разумно, только для насущных потребностей, то это было бы оправдано. Есть немало людей, долгие годы прожившие в этих чудесных краях, но так и не сумевшие их по-настоящему полюбить. Многие из них прожили здесь целую жизнь, как приезжие, как будто эти места годны только для их транзитного проживания. Возможно, именно по причине нелюбви, а часто из-за элементарной нечистоплотности и невоспитанности наша прекраснейшая природа оказалась загаженной, превратившись в огромнейшую помойку. Печально сознавать, что человеческая убогость, убивая красоту, превращает пространство вокруг себя в такое же убожество. К сожалению, ни наличие денег, ни обладание крутыми иномарками, ни поток льющейся всевозможной информации не способствуют пониманию даже самых простейших истин. Напротив, если есть автомобиль, то можно как можно больше и как можно дальше завозить в лес свои бытовые отходы. Даже далеко в лесу можно наткнуться на различные предметы быта: кресла, столы, стулья, печки и даже ржавые скелеты машин, а консервные банки, стеклянные и пластиковые бутылки, полиэтиленовые пакеты и пачки из под сигарет валяются чуть ли не под каждым кустом. Особо трудолюбивые, не поленившись, разбивают бутылки на мелкие-мелкие осколки. С каждым годом в тундре и в лесу становится всё больше и больше мусора, обезображивающего лик природы. Вот такова нелюбовь человека к себе и природе, которая дала ему жизнь, к тому, чего нельзя не любить и беречь, если только ты нормальный личность.
Жизнь на буровой не была скучной, а была полна различными событиями. Обособленная, очень тесная жизнь с разношерстными по характеру людьми была то бурной, как горная река, то как омут со скрытыми водоворотами и подводными течениями. У тех, кто давно работал в экспедиции и пустил там корни, были квартиры или комнаты в семейных бараках, а многим, как и мы, приезжим приходилось снимать койку в местных гостиницах. Работающим на буровых необязательно было выезжать на базу, они могли месяцами находиться там, лишь изредка выезжая в город зимой по зимнику, а летом вертолётом. Нефтеразведке требовалось много людей, но жильём она не могла обеспечить всех, даже постоянных работников, поэтому некоторые месяцами так и жили на буровой.
Весь обслуживающий персонал проживал в утеплённых балках, отапливаемых печками на солярке или на обычных дровах. У семейных пар балки были обжитыми, уютными, разделёнными на спальню, гостиную и закуточек-кухню. Каждая хозяйка, если только не была ленива, была способна в любых условиях, порхая и помахивая «крылышками», создавать комфорт и уют, поддерживая огонь в домашней печке.
Наконец-то закончилась наша стажировка, и нас отправили на вертолётную площадку для вылета в тундру на нефтяные буровые. Зал ожидания вертолётки был довольно большим, просторным, но там почти всегда накапливались улетающие, то из-за непогоды, то в ожидании своей очереди на вылет. Нас раскидали по разным буровым. Я попала на буровую №16 – участок Ванейвис – к буровому мастеру Александру Новикову. Мне повезло, а моей подруге Татьяне меньше. От мастера всецело зависела жизнь и атмосфера на буровой. Нефтяная буровая напоминала мини-завод, а жилые балки вокруг неё поселение цыган, живущих в фургонах. Она обслуживалась многочисленными специалистами: бурильщиками с помбурами, дизелистами, электриками, кочегарами, поварами с кухонными работниками, телефонистками, техником-геологом или лаборантом-коллектором, техничкой, трактористами. Водители грузовиков, непрерывно по зимнику подвозили топливо, продукты и всё, что требовалось для слаженной работы буровой скважины, разведывающей драгоценное сырьё, такое необходимое для страны.
На Ванейвис я прилетела с вахтой. Буровой мастер Новиков оказался молодым, но серьёзным человеком, внушающим доверие. После того как я обустроилась, он отвёл меня к технику-геологу Галине, на тот момент пребывавшей «дома», у себя в балке. Ей было где-то лет тридцать пять, крепко сбитая, но при этом женственная, белокожая шатенка с мягкими и очень милыми чертами лица. Муж её Коля был тоже дома после смены и занимался сетями. Он был коренаст, широкоплеч, лицо обветренное, смуглое от постоянного пребывания на воздухе, с крупными резкими чертами, на 18 лет старше своей жены. Они приняли меня, как родную, и я с ними подружилась, как оказалось на всю жизнь. Чем только не угощали меня в тот день, да и во все последующие дни. Галя оказалась прекрасной хозяйкой. Она замечательно готовила, а Коля был добытчиком – охотником, рыбаком, любителем собирать грибы и ягоды: морошку, голубику, бруснику и чернику. У них я впервые попробовала свежего, выловленного в озере и зажаренного огромного чира. Рыба у нас на севере вкуснейшая, а чир для меня с тех пор самый вкусный! Та же самая рыба в Архангельской области уже не такая по вкусу. Очевидно, у нас свои природные особенности и микроклимат, влияющие на вкусовые качества. Все водоёмы в округе изобиловали рыбой: сиги, чиры, хариус, окунь, язь, сорога, щука, нельма, голец и сёмга. Морошка на вкус мне показалась необычной, но я быстро к ней привыкла. Понравилась мне и неспелая морошка, имевшая красный цвет, вкусом напоминавшая незрелое яблоко. Галя с Колей, можно сказать, меня приютили. Мне очень повезло с ними.
Галина по ходу дела стажировала меня. Впервые попав на нефтяную буровую, увидев пятидесятиметровую вышку, вслушиваясь в размеренный шум десятка работающих дизелей, лязг спускаемой колонны труб, я оробела и, испугавшись, в панике мысленно запричитала: «Как же я, такая маленькая, смогу справиться со всем этим?! Господи, что же мне делать?!» Мне, конечно же, Господь помог – через Галю. Помог мне также через участкового геолога Сурена Расуловича Салманова, который, несмотря на свой довольно молодой возраст, был абсолютно седым. Он прилетал на участок для контроля или же перед приближением к нефтяной зоне. Салманов оказался человеком с простым, общительным и дружелюбным характером. Помог разобраться в породах, поднимаемых из скважины, в порядке их описания и обработки. После каждого подъёма снаряда из скважины весь поднятый керн бурильщики укладывали в керновые ящики. Мне же потом следовало описать, промаркировать, обмакнув в парафин и дав остыть, аккуратно обмотать в марлю, завернуть в бумагу, а затем снова уложить в ящики. На планках, разделяющих ящик на секции, напротив керна подписывался интервал извлечения. На ящиках с торца краской подписывался их порядковый номер. Всё следовало делать очень тщательно, таковы были требования. Один раз с Галей сделали контрольный замер глубины скважины – это было незабываемо! Трубы длиной до 26 метров соединялись в «свечи» и колонной постепенно спускались в скважину. На это ушло несколько часов, так как мы каждую трубу или свечу измеряли рулеткой, привязанной к штанге, а глубина к тому времени была уже порядка одного километра. Ещё в один из очень морозных вечеров нам пришлось провести маркировку труб: измеряли длину, диаметр, данные наносили краской на поверхность трубы, а потом в специальный журнал. Наша скважина по техническому заданию должна была быть глубиной до двух километров – и она считалась неглубокой, так как экспедицией бурились скважины до пяти километров. На каждой буровой на стенде обычно висело техническое задание и геологический разрез скважины, по которым ориентировались геологи и бурильщики. Ко всей этой объёмной работе мне ещё вменялось через определённые промежутки времени измерение удельного веса, вязкости глинистого раствора и отбор шлама. Здесь была оборудована своего рода целая мини-лаборатория.
День за днём я осваивалась с работой, постепенно вникая в детали, но это не прибавляло моей любви к этому делу – это не было для меня геологией. Между тем, благодаря Гале, я не чувствовала себя одинокой, незащищённой среди чужих для меня людей. Все знали, что Галя с Колей взяли меня под свою опеку. Меня сразу же по прибытии на участок подселили к двум поварихам. Прасковья Ивановна прибыла из Запорожья на два года, чтобы заработать на повышенную пенсию. Она была высокого роста, здоровая, статная, занимавшаяся на родине тем, что разводила с мужем нутрий. Ради пенсии решила оставить мужа с нутриями, а самой податься на север на заработки. Она постаралась извлечь из своего короткого пребывания в экспедиции всю выгоду, какая была возможна. Ей, как поварихе не полагались ни полушубок, ни валенки, так она, как мне рассказали, бухнулась на колени перед начальником экспедиции, запричитав, как ей холодно на Севере, как сильно она мёрзнет. Полушубок очень трудно было получить даже тем, кому полагалось по роду занятия, он был своего рода дефицитом, но она его разжалобила и добилась своего. Да, очень трудно представить её в такой экипировке, крутящейся возле пышущей жаром печи.
Вторая повариха – весёлая и разбитная молодая женщина Тамара родом из Архангельска, пожелала на Севере заработать на домик. Легко переходя от одного ухажёра к другому, она обеспечивала своё будущее. Ей это легко удавалось, так как была хороша собой: тёмноволосая, с женственной фигурой, с тонким овалом и чертами лица. Мужикам же, даже женатым, было всё равно, с кем путаться на буровой вдали от жен, а если же были холостяками, то тем более «сам бог велел», раз женщина доступна и с лёгкостью идёт на контакт. Она из своих временно-полевых мужей выбивала шубы, наряды, деньги. Тамара обо всём этом поведала мне во время наших вечерних бесед. Прасковья Ивановна тоже много чего рассказала о своей жизни – а что ещё делать, как не рассказывать о своей жизни зимними длинными вечерами? Я слушала их истории внимательно и с интересом, так как судьбы людей меня всегда волновали, таким способом давая возможность мне познавать жизнь. Тамара оказалась человеком совершенно без комплексов и, конечно же, внесла сумятицу в мои мысли своим здоровым житейским цинизмом.
Много чего я узнала и от приятельниц Гали, с которыми по очереди мы собирались у кого-нибудь поиграть в лото на деньги. Игры проходили азартно с подключением к ним имевшихся в наличии мужей. Я редко выигрывала – мне всегда не везло. Галя старалась меня ограждать от слишком откровенных разговоров, непотребных словечек, легко нет-нет да слетавших из уст милых женщин. Ей приходилось, чтобы они не забывались, на них часто и громко шикать. В такие моменты я чувствовала себя неловко, даже не потому, что мне было неприятно, а больше от того, что я своим присутствием вносила в их привычную атмосферу дискомфорт – им приходилось волей-неволей напрягаться, чтобы не ляпнуть чего-нибудь лишнего. Естественно, обсуждалась различного рода информация, называемая просто – сплетни. Мне пришлось невольно заочно познакомиться со многими жителями посёлка, узнать об их бурной личной жизни. Я даже не подозревала, насколько люди могут быть сексуально озабоченными, да к тому же ещё любителями мусолить как свою, так и чужую интимную жизнь. Для меня интимные вещи всегда считались не подлежащими обсуждению. Я понимала, что столкнулась с вещами совершенно чуждыми мне и не лезла к ним со своим уставом, но и не собиралась отказываться от своих принципов, столкнувшись с другой стороной жизни.
Лучом света в этой жизни на буровой стали Коля с Галей и Маша Канунникова. Она работала телефонисткой, а муж её был электриком. У них рос ребёнок, но они его оставили на попечение родителей. Мы подружились с ней. Нам было легко и интересно вместе, тем более что она была ненамного старше меня. Маша рассказала мне о своей не очень счастливой семейной жизни. Муж её, как и многие другие, сильно пил, а по пьянке буянил и избивал её. С тотальным пьянством я впервые столкнулась именно на Севере. Для меня это стало шоком, ударом по психике. Масштабное, тотальное пьянство в этих краях приняло хроническую форму стихийного бедствия. У меня появилось стойкое отношение к этому делу – отвращение и ненависть. Тогда я ещё не подозревала, что это бедствие коснётся и моей жизни, унося много сил, гася надежды и мечты. Я сочувствовала Маше и утешала её, как могла. Она для себя решила уехать отсюда, разведясь с мужем, покончить с неудавшимся замужеством.
На буровой царил относительный порядок, так как буровой мастер Новиков следил за этим. Но однажды случилось непредвиденное. С вахтой нам прислали новую уборщицу. Я её видела, когда с Татьяной на вертолётной площадке дожидались вылета. Она тогда заставила нас обратить на себя внимание своим истощённым и потасканным видом. Я с содроганием и жалостью смотрела на тощую, с испитым и почерневшим лицом молодую ещё женщину. Она была в красивом красного цвета пальто с шикарным меховым воротником из чернобурки и из такого же меха шапке. Нам тогда ещё кто-то из ожидавших вылета рассказал, что она летает по буровым, долго нигде не задерживаясь, так как буровые мастера из-за её пьянок и кутежей отказываются от неё. Мне тогда с трудом поверилось, что это жалкое, страшненькое спившееся создание могло устраивать какие-то кутежи с мужиками. Было непонятно нам, почему начальство её терпит.
Дошла очередь и до нашей буровой. Вечером, после работы, подходя к балку, я услышала какие-то крики и ругань.
– Что я скажу своему мужу, если она меня заразит?! Я ведь повар, и не должна находится в одном балке вместе с этой заразной дрянью! Ну, если только я что-нибудь подцеплю, то хана ей – я отрублю ей голову вот этим топором!
Я вошла и увидела Прасковью Ивановну в бешенстве, сотрясающей топором. Тамара тоже была разгневана. До меня же, после истошных криков Прасковьи Ивановны, дошло, что случилось – и тогда я тоже сильно испугалась. Неужели проблема с жильём на буровой была настолько большой, что ничего другого не оставалось, как подселить к поварам новенькую? Странно…
Вахта с уборщицей прилетела после обеда, но ни в тот день, ни в ту ночь она так и не появилась у нас. Прасковье Ивановне с Тамарой не удалось от неё отвертеться, поэтому Валя, так звали её, поселилась на кровати напротив меня. Она пробыла у нас недолго – наш мастер постарался, не без помощи поварих, избавиться от неё. Мы с ней пообщались, и она успела поведать мне трагическую историю своей жизни. Муж её работал где-то в Архангельской области вертолётчиком. Жили они в любви и согласии, растили ребёнка. Потом он разбился и её жизнь пошла прахом: стала пить и вести беспорядочный разгульный образ жизни. Были ухажёры, предлагавшие выйти замуж, но она сломалась, и уже ни с кем не могла жить нормальной жизнью. Они ей помогали, одевали, поэтому на ней было шикарное пальто. Возможно, именно из-за трагедии с мужем её не увольняли – жалели. Её история жизни для меня оказалась очередным потрясением. Боже! Насколько же наша жизнь эфемерна – чуть дыхнёт пожёстче судьба, и всё исчезает, превратившись в прах. Наша жизнь разворачивается на 180 градусов, ломая и круша всё, что было, всё, что есть, и что должно было бы быть, развевая по ветру наше доверие к ней, нашу наивную надежду на то, что всё, что имеем – это навсегда!
Валентина, недолго проработав, исчезла из нашей жизни, а последствия её пребывания проявились позже, но об этом я узнала только через несколько лет, когда уже работала в Тиманской экспедиции. Валя, пока ожидала вертолёт, перезнакомилась с бурильщиками из нашей вахты, и по прилёту они пригласили её к себе. Всю ночь они пили и куролесили. Всех пятерых мужиков, кто был с ней в контакте, она чем-то заразила. Самое печальное то, что среди них были женатые, которые только-только распрощались со своими жёнами и в первый же день отъезда сошлись с затасканной, заражённой какой-то дрянью женщиной. Они не могли не знать и не видеть, что она собой представляла. Эти женатые мужики не побрезговали ею и устроили себе развлечение. Говорили, что одному из них пришлось после вахты у кого-то скрываться, чтобы жену свою не заразить, но потом они всё равно развелись. После того случая я поняла, что есть вещи, которые нужно принимать, как данность. Одной из таких данностей является то, что мужчины по своему устройству крайне не брезгливы и очень зависимы от своей плоти, поэтому их ничто не останавливает для получения удовольствий. Не зря когда-то я вычитала, что верность – это лишь вопрос физиологии. Сила плотских удовольствий многократно сильнее здравого смысла и моральных устоев, которые вроде где-то и прописаны, но никто не знает,кем и зачем. Сталкиваясь с человеческой безудержной похотью, мне пришлось согласиться с этим утверждением. А любовь? Любовь – она существует несмотря ни на что, хотя не всегда так, как мы хотели бы. Надо признать, что наши мечты о «принце на белом коне» – это всего лишь сладкие грёзы, наша потребность в настоящей, но несуществующей в реальности любви. Возможно, где-то там, в запредельных мирах люди любят по-другому, прежде всего душой, и только своих половинок. В нашем же мире, от редкости и даже невозможности настоящей любви, мы придумываем себе любимых, наделяя их важными для себя самих качествами, которыми они сроду не обладали. В один из «прекрасных» дней наши иллюзии рассыпаются, как песочные замки, в которых обитали такие же песочные «принцы на белых конях», разбивая нам сердца. И тогда мы остаёмся без принца и даже без мечты о нём, остаёмся с тем, что есть в наличии – суровой действительностью, существующей без истинной любви, а если и существующей, то крайне редко. Так и проживаем жизнь без особой любви, а если и с любовью, то основанной скорее всего на потребностях физиологии, чем на потребностях души.
За своё недолгое пребывание на нефтяной буровой №16, я успела один раз съездить на отгулы в посёлок, предварительно договорившись с Татьяной о встрече. Когда мы встретились, то было такое чувство, будто мы встретились после длительной ссылки. Устроились мы в той же гостинице, но из-за нехватки мест нам пришлось спать на одной кровати валетом, а на трёх других кроватях расположились три семейные пары. Мы долго рассказывали друг дружке о своей жизни. Татьяне пришлось туго. Она была девушкой видной, и ей сразу стали оказывать знаки внимания. Ей проходу не давал сам буровой мастер, отец которого слыл крупным чиновником. Его специально устроили мастером для дальнейшего карьерного роста: мол, вот какой он – начинал с самых низов! Таня отбивалась от приставаний, ей приходилось на ночь закрываться на все замки и, трясясь от страха, молиться о скорейшем избавлении. Девушка она сильная и крепкая, могла кому угодно дать отпор, но когда вокруг нет никакой поддержки, то очень трудно выживать. Жили в гостинице в тесноте, но дружно. Все семейные пары приехали ненадолго, только подзаработать денег. Одна из пар так экономила, что старалась редко выезжать из буровой, а если и выезжала, то ходила по гостям, чтобы не тратиться на еду. В гостинице проделывала то же самое: ничего не покупали, но были безотказны и всегда подсаживались к общему столу.
Мы сходили на базу Тиманской экспедиции и встретились с Михаилом Ивановичем. Он ещё раз подтвердил своё намерение вызвать нас, как только это будет возможно. Мы, вновь окрылённые, разлетелись по своим буровым, чтобы там дождаться своего часа освобождения. Только мысль, что осталось совсем недолго ждать, придавала нам силы, иначе мы сорвались бы в Архангельск, в управление геологии, чтобы там устроиться в одну из геологических экспедиций. В радостном ожидании я продолжала работать, всё ближе знакомясь с людьми. За короткое время моего пребывания на буровой случились ещё кое-какие события. Прислали нам новенькую телефонистку Наташу, худенькую и смазливую, помесь русской с кем-то из кавказских народностей, которую поселили к нам. Прасковья Ивановна почему-то возмущалась за моей спиной насчёт того, что я пользуюсь кремом для лица и рук, хотя ничего в том необычного не было – самое необходимое. Другой косметикой я не пользовалась, но она и на это бурно реагировала. Наташа же приехала с целым арсеналом косметических средств, так что шок Прасковье Ивановне был обеспечен. Новенькая сразу же навела шороху и наделала переполох среди мужского населения, активно контактируя с ними и сталкивая их лбами. Забегая вперёд, скажу, что из-за неё кто-то из её брошенных ухажёров пырнул ножом действующего, слава богу, не насмерть. Но ещё при мне приехал после армии младший брат мужа Маши Канунниковой, Володя. Он оказался красавцем, и Наташа быстро прибрала его к рукам, хотя была на несколько лет старше его и уже успела побывать замужем. Страсти закипели нешуточные. Был у нас смазливый парень, холостой, своего рода первый парень на деревне: кудрявый, с румяными щеками, курносым носом – чисто славянский тип - «Иванушка», так из-за него шли бои между женщинами. Его тоже сумела захомутать Наташа-сердцеедка. В конце концов, она вышла замуж за Володю и, со временем, увезла его к себе на родину. Да, жизнь полным-полна дурными человеческими страстями - и конца тому нет!
Одной из достопримечательностей буровой №16 был Сергей, бурильщик средних лет, полноватый, с одутловатым красным и вечно недовольным лицом. Он приходил в котлобак, садился за столик и – представление начиналось! Повара у нас были хорошие. На всех буровых людей кормили на убой: сытно и вкусно, продуктов не жалели. Еду брали под запись, потом подавались списки в бухгалтерию, по ним высчитывали деньги с зарплаты.
Так вот: когда приходил Сергей, то поварам приходилось очень туго. Он ел не спеша и давал свою личную оценку употребляемой еде. Он предъявлял поварам претензии по каждому блюду, то есть цеплялся к ним, доводя их до кипения, после чего с чистой совестью уходил, но до того, пока кто-то из них, не выдержав, не шарахнул по его голове сковородкой, уходил допереваривать со скандалом съеденную пищу. Колоритная личность и безнадёжная, так как вредность была врождённым качеством, неотъемлемой частью его натуры. Через много лет я познакомилась с его женой Татьяной, женщиной интересной и сильной, иначе с другим характером ей было бы не справиться с таким мужем, а так он её слушался. Может, он слушался жену, а на поварихах отрывался. Среди мужчин распространённое явление – отыгрываться на других, раз не может на жене. Чаще всего, мужчины, стоящие перед женой на лапках и повиливающие хвостиком, обычно не любят весь женский род.
Я практически не общалась с мужиками на буровой, если и общалась, то редко и только по работе. Они вызывали во мне не очень приятные чувства, но с дизелистом – парнем по имени Коля, мне пришлось познакомиться поближе. Ходил он вечно лохматый, неопрятный, но у него оказались записи нравившихся мне песен. Мы с ним договорились, что я принесу чистую бобину, и он мне перепишет все песни. В балке у него, где он жил ещё с тремя ребятами, было, как и ожидалось, неопрятно, замызгано, и вещи валялись в беспорядке. Я присела на краешек стула так, чтобы ни к чему не прикасаться. К моему ужасу, я увидела у него облезлую кошку. Она вся была в струпьях и язвах, а облезавшая шерсть висела клоками. Я внутренне содрогнулась, увидев её. В то время я не любила кошек, брезговала, но они всегда ко мне липли. Если я оставалась ночевать у тех подруг, у кого были кошки, то ночью они обязательно оказывались у моего изголовья. Меня всегда это пугало и удивляло, но объяснить, с чем это связано, никто не мог. Я сидела недалеко от дверей, а кошка на дальней кровати. Коля, взяв её на руки и поглаживая по облезлой спине, рассказал, что пожалел её, подобрал в посёлке и привёз сюда. Когда он настроил всё для записи, его куда-то позвали. Коля попросил меня посидеть, пообещав скоро вернуться. Кошка, почему-то пристально вглядываясь в меня, двинулась в мою сторону, медленно приближаясь. Я испугалась её "безумного" взгляда и пересела на другую сторону. Господи! Ужас! Что за создание?! Почему у ней такой страшный взгляд? Она повернулась ко мне и стала неумолимо приближаться. Мысли в панике забились в голове, я не знала, что придумать, что предпринять.
– Она же заразная! – вскричала я про себя. – Что ей надо от меня!? У меня же разорвётся сердце, если она меня коснётся! – мысленно завопила я. И тут… погас свет!..
– Ну всё, – подумала я. Вскочила и открыла дверь. Везде была темень – глаз выколи! Я на ощупь вернулась на прежнее место,с надеждой подумав, зачем кошке в темноте куда-то ползти. И у меня чуть не выскочило сердце, когда внезапно на меня запрыгнула кошка – она всё-таки сделала это! Если бы я умела кричать, то мой вопль разнёсся бы далеко по Большеземельской тундре, но я лишь в ужасе схватила её и отбросила подальше от себя. Я не могла в такой темноте уйти, очевидно, случилась авария, и свет вырубился на всём участке. Сжавшись в комочек, я сидела на стуле, пристально вглядываясь в темноту перед собой, пытаясь уловить какое-нибудь движение. Она опять, совершенно бесшумно и внезапно запрыгнула на меня – это адское создание решило меня доконать, напугав до смерти. С перепугу и от омерзения я очень сильно шваркнула её обо что-то. У меня уже было подобное давно, когда училась, и мы были на сборе хлопка, но это отдельная история. Когда драная кошка шмякнулась, балок осветился тусклым светом лампочки. Она живая и невредимая валялась на дальней кровати. Я выскочила из балка и во весь опор побежала к себе. У себя, тщательно умывшись и переодевшись, рухнула на кровать, чтобы унять дрожь, сотрясавшую меня изнутри. Конечно же, возможно, кошка не хотела ничего плохого, но она ввергла меня в шок своим неумолимым желанием расположиться на моих плечах или коленях и сделала это бесцеремонно и нагло. Всегда пугает то, чему не можешь дать объяснение и неумолимая навязчивость – я так и не поняла, что ей нужно было от меня, поэтому она так и осталась для меня адским созданием. Моё приключение со странной кошкой было, к счастью, последним.
Пробыв всего-то около двух месяцев на нефтяной буровой, я успела найти друзей и успела соприкоснуться с иной для меня стороной жизни. Я всегда понимала, что жизнь многолика и многогранна, но именно тогда отчётливо осознала, что на всех её уровнях хватает грязи, и чистым оставаться человеку всегда и везде очень сложно, а может даже невозможно, так как у него в том нет особой потребности.
Монотонно гудят дизеля. Слышен мерный лязг бурового агрегата. Твердосплавные коронки упорно вгрызаются в известняки, хранящие в своих порах нефть. Множество людей трудятся днём и ночью, добывая для страны ценнейшее сырьё, а для неё это - главное! Оставив здесь частицу своей жизни, я улетаю – навсегда!
Спасибо тебе, буровая №16! Спасибо, Ванейвис! Спасибо за приют, за новые знания! Спасибо дорогие Галя, Николай и Маша! Прощайте!
Я улетала из нефтеразведки, не ставшей мне судьбой. Я летела навстречу своей судьбе – геологоразведке!
21.05.12