Частный детектив
N 7 (81) март 1995 года
Динозавриха
Тарасов В.
Так Дину Павловну Алексиевич прозвали ученики одной из витебских школ, где она работала преподавательницей, за сухость, педантичность и бескомпромиссную жесткость в отношении своих подопечных. Худощавая тридцатишестилетняя шатенка, мать-одиночка, воспитавшая без мужа дочь, которая была уже студенткой, кроме работы, практически ничем не интересовалась. До тех пор, пока в школе не появился Геннадий Петрович Гуревич, назначенный сюда на должность завуча.
Чем новый педагог, который был значительно моложе Дины Павловны покорил ее сердце, сказать трудно. В принципе, он совсем не отличался от сотен других таких же интеллигентов. Но Алексиевич влюбилась в него без памяти. Геннадий Петрович не мог не заметить устремленного на него пылкого взгляда горячих глаз. И пришел момент, когда он, что называется, “поплыл”. Стал оказывать Дине Павловне всевозможные знаки внимания. По праздникам дарил ей цветы, делал, насколько это мог позволить мужчина, содержавший на скромную учительскую зарплату жену и двоих детей, небольшие подарки.
Все это привело к тому, что в один прекрасный день не замеченные коллегами взаимоухаживания любовников завершились интимной близостью, во время которой в порыве страсти влюбленный завуч пообещал, что разведется с законной супругой и навсегда свяжет свою судьбу с любезной сердцу Диной Павловной. Однако исполнять обещание не спешил.
Сначала она упрашивала Геннадия Петровича развестись с женой. Потом стала требовать. Голос страсти у Дины Павловны полностью заглушил голос разума. Назревал взрыв. Умный Геннадий Петрович чувствовал это и потому стал потихоньку отдаляться от своей возлюбленной. Это буквально привело ее в бешенство.
...Дина Павловна выловила Геннадия Петровича после уроков в глубине коридора, подальше от вездесущих глаз:
-- О разводе беседовал с женой? Или на личном фронте по-прежнему без перемен?
Взяла его за руку. Завуч с виноватой улыбкой легонько пожал ее пальцы. Не совсем уместно пошутил:
— Пока в моем трудовом тылу бой с двоечниками. Через часок приду домой, поговорим. Жди.
Непроизвольное “домой” она отметила как знак надежды.
Двоечники в тот день, очевидно, вывели завуча из без того хрупкого душевного равновесия. Он был категоричен:
-- Пойми же ты, наконец, я не могу решиться на столь кардинальный шаг. Старший сын только пошел в первый класс, младшему — второй годик. Жена в декрете, не работает. Сбережений никаких. Как им жить, даже если сейчас денег едва на молоко хватает? Да и не только в деньгах дело…
-- Тогда… Тогда, -- голос Дины Павловны сорвался, -- она больше не получит твое тело. Ты – мой! Мой, мой! Я убью ее!
Обескураженный и изумленный Геннадий Петрович попятился к двери. Любовница продолжала бушевать:
-- Убирайся! Убирайся! А ее я все равно убью. Буду охотиться за ней, как за зверем. И убью ее, убью!!!
Он опомнился лишь на лестничной площадке. Вытер носовым платком пот со лба. “Сумасшедшая,— металось в мозгу одно-единственное слово.— Сумасшедшая...” В этот миг Гуревич твердо решил разорвать с Диной Павловной все отношения. Чтобы больше не было этих диких сцен, истерик, стрессов. Чтобы она никогда больше не вторгалась в его личную жизнь, не требовала от него невозможного, не будоражила нелепыми угрозами.
“Перебесится — успокоится”,— думал он, шагая домой. Геннадий Петрович, увы, совсем не знал или, вернее, не успел изучить характер и душу своей бывшей любовницы по прозвищу “Динозавриха”.
...На время летних каникул дочь Дины Павловны уехала в пионерлагерь работать вожатой. Ее комнату Алексиевич сдала семнадцатилетнему абитуриенту Саше. Она была хорошо знакома с его матерью и заверила ее, что приложит все силы для того, чтобы сын поступил в институт. Тем более, что заместитель председателя приемной комиссии там -- ее выпускник. Алексиевич намекнула Сашиной маме: мол, неплохо бы подарить этому самому выпускнику цветной телевизор, о котором тот давно мечтает. Смотришь, к Саше будет особое отношение. Маме абитуриента эта мысль понравилась. Однако самой “дарить” профессору телек было неудобно. Она попросила о таком одолжении Дину Павловну, дала ей денег на покупку. Вскоре та сообщила, что заместитель председателя приемной комиссии подарок с благодарностью принял. Теперь есть стопроцентная гарантия, что Саша в ВУЗ поступит. Тем не менее он должен усиленно готовиться, чтобы не выглядеть балбесом. За определенную сумму она могла бы с ним позаниматься, соответствующим образом “поднатаскать” к предстоящим экзаменам, “Определенная сумма” была тут же выложена. И теперь под руководством Дины Павловны Саша с утра до вечера писал диктанты, сочинения, решал примеры, задачи, короче, самоотверженно и без устали грыз гранит науки. Ну а вечером в теплой, почти семейной обстановке пил со своей репетиторшей чай и слушал... ее сетования на судьбу. Все они сводились к одному -- к женщине, которая причинила Дине Павловне столько зла, что смерть для нее — самое малое наказание.
Надо было обладать по крайней мере талантом Макаренко или Ушинского, чтобы за какие-то пару недель не только внушить семнадцатилетнему парню дикую ненависть к абсолютно не знакомому ему человеку, молодой женщине, матери двух маленьких детей, но и убедить, что он должен принять самое непосредственное участие в акте варварской места за “сломанную жизнь” своей наставницы. Впрочем, Дина Павловна не употребляла слова “месть ”. Она “интеллигентно ” говорила о “возмездии”.
...В деревню, где находилась дача Гуревичей, Дина Павловна и Саша поехали теплым июльским вечером на легковушке частника, которого “сговорили” на привокзальной площади. Алексиевич точно знала, что Геннадий Петрович остался ночевать в городе. На даче — только его жена и дети. А потому была уверена, что ей с Сашей никто не помешает. Тем более — и это она тоже точно знала — домик Гуревичей стоит на отшибе.
...Громовые удары в дверь буквально подбросили Любовь Ивановну с постели.
-- Открывай, сука, твоя смерть пришла!— надрывался во дворе мальчишеский фальцет.
Гуревиче разрывающимся от страха сердцем затолкала проснувшихся перепуганных ребятишек под кровать. Дрожащими руками запахнула халат и бросилась к двери. Крючок вот-вот должен был сорваться. Любовь Ивановна рывком задвинула засов и что было силы крикнула каким- то не своим, враз одеревеневшим голосом:
-- Уходите! Не то я буду стрелять... Через дверь...
Саша испуганно опустил молоток, спрыгнул с крыльца. Настороженно затаился, ожидая выстрела.
-- Не бойся,— горячо прошептала ему в ухо дрожащая от возбуждения Динозавриха,— она не посмеет стрелять в человека. Пугает только...
-- Не боюсь!— вдруг завопил некстати впавший в истерику абитуриент.
В каком-то неестественном порыве бешенства он побежал в противоположную от дома сторону к вольеру, где захлебывался лаем и рвался с цепи охотничий пес Геннадия Петровича, и ударом молотка в лоб свалил красавицу борзую на землю. От вида и запаха крови Алексиевич будто очнулась. Она отстегнула от ошейника цепь и поволокла труп собаки к колодцу. Саша помогал ей. Когда подергивающаяся тушка полетела в круглый, дышавший мятной прохладой зев, он снова истерично закричал:
-- И с тобой так будет! Погоди, скоро разберемся!
Любовь Ивановна, с ужасом прислушиваясь к воплям и суетливой возне во дворе, молчала. Она так и не решилась взять в руки ружье. Потому что действительно не могла стрелять в человека.
Между тем Динозавриха и ее взвинченный ‘‘воспитанник” не унимались. К стене дачного домика полетели охапки сена. Алексиевич чиркнула спичкой. Пламя жадно набросилось на сухие травинки, набрало силу, шугануло под крышу. Саша метнул в окошко камень. Раздался оглушительный звон стекла, а вслед за ним ночь прорезал страшный женский вскрик:
-- Помогите! Горим! Спасите!
В деревенских домах начал зажигаться свет. Не дожидаясь появления ненужных свидетелей, учительница и абитуриент поспешили растаять в ночи, искренне сожалея, что их “костер возмездия” тушит неожиданный проливной дождь...
...Геннадий Петрович был просто ошарашен происшествием на даче. Он ни минуты не сомневался, чьих рук это дело. Тем не менее не пошел ни к Динозаврихе, ни в милицию, опасаясь публичного скандала, огласки, позора и надеясь, что Алексиевич насытилась изуверской местью и оставит его семью в покое. Святая наивность!
...Когда Саша благополучно поступил в институт, Дина Павловна немедленно предложила его маме устроить чадо в общежитие. Через упомянутого выпускника. За взятку. Сашина родительница деньги передала, не подозревая, что они так же, как и сумма “на цветной телевизор”, к профессору никогда не попадут. Уважаемый заместитель председателя приемной комиссии действительно когда-то учился у Алексиевич. Но Дина Павловна вовсе не собиралась обращаться к нему по поводу Сашиного поступления в институт, а тем более — его устройства в общежитие. Пару вечеров общения с Сашей ей как опытному педагогу было вполне достаточно для того, чтобы определить: поступить этому парню в ВУЗ трудности не составит. Случайность же она «исключила» во время своих последующих занятий с ним. Что же касается общежития, то Дина Павловна заранее навела справки в институте и узнала: в этом году заветными койкоместами будут обеспечены все первокурсники.
…Не прошло и недели со дня поступления Саши в институт, как он, побелевший от возмущения и досады, что не удалось «убить подлую гниду», нервно метался по комнате. Причина была веская. Любезно навестившая первокурсника «тетя Дина» сообщила ему об очередной подлости «Любашки» (так Алексиевич именовала своего кровного «врага»). Причем, эта «подлость» сейчас напрямую касалась самого неудавшегося “благородного мстителя”. Тетя Дина поведала, что “Любашка” каким-то образом узнала о взятках, врученных через нее за поступление и общежитие, и собирается со дня на день письменно заявить об этом в милицию. Если этот шаг не упредить, в отношении Саши вырисуется вполне конкретная перспектива: прощай, институт, привет, тюрьма!
...Было солнечное сентябрьское утро. Саша взял топор, Дина Павловна — гвоздодер. Замаскировав “оружие” под одеждой, они приехали к дому, где жили Гуревичи, на обыкновенном маршрутном автобусе. Прячась за углом, подождали, пока старший сын Любови Ивановны, поправляя ранец за спиной, выйдет из дома, чтобы направиться в школу и неторопливо зашагали к подъезду.
...Любовь Ивановна сразу после звонка дверь не открыла. Долго изучала через глазок молодого человека, стоявшего на лестничной площадке. Он показался ей вполне внушающим доверие. Чистое открытое лицо, аккуратная опрятная одежда. Сомнения и вовсе рассеялись, когда, слегка приоткрыв дверь, но не снимая еще цепочки, она услышала его звонкий юношеский голос. Молодой человек представился знакомым мужа. Сказал, что Геннадий Петрович обещал продать ему банку отличного липового меда со своей мини-пасеки. Бочонок меда — гордость Гуревича, до умопомрачения любившего пчел,— стоял в прихожей. И она впустила юношу.
Саша действовал удивительно хладнокровно. Он дождался, пока Любовь Ивановна наполнит банку душистой янтарной красотой, принесет ему, возьмет деньги, и только тогда нанес свой страшный сокрушительный удар.
Динозавриха, притаившаяся на лестничном пролете, этот удар, звук упавшего тела не столько услышала, сколько почувствовала каким-то шестым, нечеловеческим чувством. И наперевес с гвоздодером кинулась в квартиру.
Она наносила удары не глядя. С диким остервенением и садистским наслаждением.
Из зала в одной рубашоночке выбежал сынишка. На нетвердых гнущихся ножках, пуская слюни и сопли, он спешил к маме, с которой что-то делали дядя и тетя со страшными лицами. Что именно, он не понимал, но на всякий случай сначала заплакал, а потом, когда на его рубашонку брызнула, запачкав, красная струйка из маминой головы, разрыдался.
Его грубо оттолкнули. Но не тронули.
Когда труп молодой женщины превратился в сплошной кровоточащий кусок плоти, убийцы, инсценируя ограбление, вывернули на пол содержимое ящиков серванта, разбросали по квартире вещи, забрали найденные деньги, золотые часы, норковую шапку. Квартиру с захлебывающимся слезами малышом закрыли на ключ…
Бывшей учительнице Дине Павловне Алексиевич предстоит провести 15 лет в заключении. Саше отмерили 10 лет. Геннадий Гуревич, получив известие о трагической гибели жены, за пять минут поседел…
Г. Витебск.
* Имена и фамилии в этой публикации изменены.