Житейское

Лев Левин
Из "Записок о минувшем"

     До закрытия магазина оставалось несколько минут. Покупателей попросили поторопиться.
     Идя через магазин к выходу, Фаина заметила у одной из касс своего сотрудника, разговаривавшего с каким-то невысоким чернявым дядькой. Увидев Фаю, сотрудник догнал её и попросил одолжить пять рублей  до завтра. Фая дала ему пятёрку и вышла из магазина.

     Тут к ней подошёл чернявый дядька и быстро сунул в  сумку какой-то кулёк.
     — Что это? — удивилась Фая. —  Зачем?
     — Берите, это конфеты!
     -Ничего не понимаю, какие конфеты? Это ни к чему!
     Она решила, что мужичок — приятель сотрудника, возможно, собутыльник, и хочет отблагодарить за одолженную пятёрку.
     — Что за глупости! Это от Юрия Константиновича, что-ли?  Не нужно ничего!—  сказала она, пытаясь вернуть кулёк мужичку, но тот настойчиво отвёл её руку.
     — Какого ещё Кс...кстиныча? Берите, берите, ну что вы!

     От него крепко пахло спиртным, язык слегка заплетался. Фая пожала плечами и пошла к своему дому. Оглянулась — странный cубъект топает за ней. Остановилась.
     — Меня зовут Коля, — сказал  он, приблизившись. — Куда пойдём, к тебе или ко мне? Лучше, наверное, к тебе?
     Фая оторопело уставилась на мужичка.
     — Ну ко мне, так ко мне,— пришла она в себя.— Познакомлю с мужем, со свекровью.
     — Почему со свекровью? —  икнув, удивился мужичок.
     — Ну не хочешь, можно с сыном.
     — С сыном?
     — Ага.

     Коля икал, мигал, переминался с ноги на ногу, но не уходил.
     — Конфеты-то отдать? — насмешливо спросила Фая. 
     Коля задумался на секунду.
     — Давай! — сказал он, решительно махнув рукой.

    — Интересно, почему он принял меня за ...эту? —  удивлялась дома Фая, разглядывая себя в зеркало.
     —Действительно, странно, —  ехидно заметил я. —  Почему?
     —Мам! — приставал Марик, —  ну скажите, чего вы хохочете, что смешного?

     Однажды Фая обратила моё внимание на мужчину, вставлявшего фанерные киноафиши в рамы рекламных стендов, торчащих из земли у перекрёстка недалеко от нашего дома.
     — Посмотри! — сказала она. —  По-моему, это Коля.
     — Кто?
     -Ну тот тип, с конфетами! —Точно, он! — засмеялась она, когда мы проходили мимо афиш. — Мне кажется, я и раньше его здесь видела.

     В глубине нашего квартала, совсем недалеко, находился филиал Дворца строителей, в нём был уютный кинозал, который мы частенько посещали.
     Как-то перед началом сеанса  мы увидели там Колю. В углу фойе на большом пошарпанном столе стояли банки с красками, Коля макал в них кисть и что-то малевал на фанерке. Такой маленький брюнет с густыми бровями и печальным взглядом.
    
     ...Прошли годы. Маленький Марик закончил институт. Родился и вырос Юра.
Ему шёл двенадцатый год, когда он обнаружил в чулане у бабушки Шуры маленький аккордеон, подаренный когда-то двоюродному брату Мише и брошенный за ненадобностью.
     Аккордеончик заинтересовал Юру, он начал пиликать на нём, подбирать и наигрывать простенькие мелодии. Увлечение не проходило, из игрушечного аккордеона уже было выжато всё, а играть хотелось.

     Юрка записался в кружок при Дворце металлургов, громко именовавшийся музыкальной студией, начал играть на настоящем аккордеоне. Преподаватель Ирина Анатольевна отзывалась о Юриных способностях в превосходной степени, говорила даже,что у него талант. Талант не талант, но играл Юра всё лучше и лучше, просто здорово.
   
     Среди друзей Юры был Алёша Титов из соседнего дома, не так давно появившийся в нашем дворе, раньше они жили где-то в другом районе. Оказалось, что Алёша тоже играет на аккордеоне, причём, уже довольно давно. Игре его обучал преподаватель, приходивший к ним домой. Общее увлечение сблизило ребят, они стали часто ходить друг к другу, иногда занимались вместе.

     Родители Алёши, по словам Юры, были пожилыми людьми, во всяком случае, старше нас.
 Алёша, болезненный мальчик, жуткий аллергик, был у них единственным ребёнком. Мать каждый год ездила с ним в клиники и санатории.
     Алёша нам нравился, хорошо воспитанный, приветливый, улыбчивый паренёк.

     Однажды Фая увидела его на улице с родителями.
     — Как зовут Алёшиного отца? — спросила она у Юры.
     — Николай Михайлович, — ответил Юра, —  а маму — тётя Аня. А что?
     — Да так, сынок, ничего.
     - Ну точно! — смеясь, сказала она мне потом. — Сомневалась, а теперь нет! Алёшин папа — Коля с конфетами!

     Как-то так, само собой, мы познакомились с Алёшиными родителями. Действительно, довольно пожилая пара, они, пожалуй, могли бы  иметь внуков, чуть ли не таких, как Алёша. Коля, Николай Михайлович, был женат второй раз, в первой семье были уже взрослые дети.

     Фаю он, без всякого сомнения, не узнал. Прошло столько лет, да и кто их упомнит, эти мелкие эпизоды холостяцкой вольницы!
     Работал Николай Михайлович где-то художником-оформителем, кроме того, подрабатывал рисованием киноафиш. Он оказался душевным  малым с весьма приятными, обходительными манерами (вот в кого был Алёша!).

     Сталкивались мы с ним довольно часто,  иногда разговаривали на ходу, в основном, о детях.
     Как-то раз я заикнулся о том, что не умею проводить филёнку, он тут же с готовностью вызвался помочь и, действительно, на другой  день пришёл с инструментами и  быстро вытянул филёнки над всеми покрашенными стенами.
 
     Жена держала Николая Михайловича в строгости, он почти не пил, но зато, когда они с Алёшей куда-нибудь уезжали, давал себе волю. А уезжали они каждое лето, то в санаторий, то в деревню. Чем дольше их не было дома, тем больше воли он себе давал.

     Как-то он пришёл к нам утром, попросил одолжить денег. Дома были только мы с Юрой, недавно вернувшимся из пионерлагеря.
     Одного взгляда на Николая Михайловича было достаточно, чтобы понять, что его жена в отъезде. Взлохмаченная голова, дрожащие руки, перегар, жестокая похмельная жажда в глазах...
     — Выручайте, Леонид Григорьевич... Понимаете, Ани нет,  деньги закончились... — жалобно начал ранний гость. Весь его вид выражал уныние и отчаяние. Он умолк с поникшей головой.
     — Есть абсолютно нечего... Прям изголодался весь... — икнув, продолжил он голосом, преисполненным вселенской тоски. Густые брови сошлись на переносице.
     Во мне начал закипать смех.
     — Маковой росинки второй день... Как быть, ума не приложу...

     Смех  уже подступал к горлу. Я быстро сунул Коле червонец.
     — Вот спасибо!—оживился он. И произнёс с печально-проникновенной расстановкой:
     — Сейчас пойду, куплю молока, булочку и  по-ку-шаю...

     Это было последней каплей. Я упал бы на пол прямо тут же, если бы случайно не взглянул на Юрку: в его глазах стояли слёзы. Я закусил губу. Однако сдерживаться уже было невмоготу, изо всех сил сжав челюсти, я трясся от внутреннего  хохота. Он  криком вырвался из меня, когда за Колей ещё не успела  закрыться дверь.

     Я убежал в комнату и начал кататься по дивану.
     — Папа, в чём дело, почему ты хохочешь? — потрясённо спросил Юра. 
     — Ой не могу...
     — Что с тобой, папа, что смешного? — повторил он. Его голос дрожал.
     Когда конвульсии утихли, я, поднявшись с дивана , сказал, переведя дыхание:
     — Юра, не обращай внимания!  Просто ситуация почему-то показалась невероятно комичной!
     — Ничего себе! В чём комизм-то? В том, что человек умирает с голоду?
     — Ой, погоди, сынок... Ну я же тебе говорю: сам не пойму, что на меня нашло,бывает, нападёт ни с того, ни с сего дурацкий смех...
     — Да ладно пап, что-то я раньше такого не замечал!

     «Куплю молока, булочку и по-ку-шаю...» Один из  любимых семейных перлов.

     Здесь вся  прелесть в устной интонации, которую очень трудно передать на письме.
     Не знаю, удалось ли...