ДОБРЫЕ СТАРЫЕ ВЕЩИ
Было ль вправду всё это? и если да, то на кой
Будоражить нынче этих бывших вещей покой?
И. Бродский
Слон живет в джунглях, кит – в океане, а человек – среди вещей. И если джунгли и океан и ныне те же, что и тысячелетия назад, то вещи, окружающие человека, меняются очень быстро, на протяжении поколения, и чем дальше, тем быстрей. И хочется вспомнить старые добрые вещи, о которых сегодня молодежь не то, что не помнит, а просто не знает (это не укор, это естественно!), и которые честно сослужили свою службу и ушли в небытие.
Уход старых вещей неизбежно сопряжен с приходом новых. Можно ли было лет двадцать назад представить себе, что кто-то говорит: «Я пошел в лес по грибы, оттуда тебе позвоню»? Его сочли бы сумасшедшим. Мобильники, компьютеры, цифровые видео- и фотокамеры… можно бесконечно перечислять вещи, появившиеся на памяти нынешнего поколения, и о них можно бесконечно говорить, но наша тема – не новые, а старые вещи, не постаревшие, а устаревшие, те, что изъяты из жизни ходом времени. Давайте же вспомним и немного поговорим о них.
Вот, например, незабвенные калоши. Фабрики «Красный треугольник». Далекий предок сегодняшних бахил. Но бахилы надевают, чтобы предохранить пол от контакта с обувью, а резиновые непромокаемые калоши надевали, чтобы предохранить обувь от влаги и грязи земли. Черная блестящая, будто лакированная резина, тисненая подошва и красная подкладка внутри. Были, кстати, и женские калоши, с полым каблуком. Когда в доме собиралось много народу, в прихожей было море калош. И найти свои калоши в этом море было бы безнадежно, если бы не жестяные буквы с отогнутыми острыми выступами, которые буквально вколачивались через подкладку в резину изнутри и позволяли опознавать владельца калош по его инициалам. Позже появится обувь на толстой микропористой подошве, и нужда в калошах отпадет. Но свою вахту они отстояли, много обуви сберегли, спасибо им. А микропорка, да, оберегала стопу, но вносила в дом грязь, и с уходом калош появилась мода переобуваться при входе в дом. А калоши можно было просто снять и войти в комнату в безупречно чистых ботинках, туфлях или даже валенках.
Калоши существовали еще долго и после войны (для нас эти слова: «после войны» звучат просто как понятное обозначение времени, но для нынешних молодых закономерен вопрос – после какой войны?), а вот некоторые другие вещи тогда уже были почти готовы для упокоения в этнографическом отделе исторического музея. Скажем, чугунный полый утюг с крышкой, куда закладывались горячие угли (из печки!), и когда утюгом размахивали, через отверстия в его стенках угли раздувались, нагревали дно утюга, после чего им гладили. Было еще устройство для холодного глажения крупных вещей (простыней), оно состояло из деревянного валика (той самой скалки, с которой жены на карикатурах встречают припозднившихся мужей) и деревянного же рубеля: бруса, полукруглого сверху и плоского снизу, с ручкой и с крупными поперечными зубьями на плоской, рабочей стороне, которой давили и катили по белью скалку. А еще, помните у Маршака? «Надевает он гамаши, говорят ему: не ваши!». Держу пари, 9 из 10 спрошенных сегодня не скажут, что это за гамаши такие. А это – сшитые из плотного толстого материала чулки без ступней, доходящие до щиколоток или до колена, надевались они поверх обуви, как накладка на обувь, со штрипкой внизу и пуговками (редко – кнопками) сбоку, и предохраняли обувь от попадания воды сверху. А гамаши без боковых застежек – это гетры, тут уж любой футболист вам скажет, что это такое. Кстати, в военном обмундировании и гамаши еще бытуют, практичная вещь.
Примус, керосинка, керогаз, телевизор с водяной линзой перед ним, увеличивающей изображение на маленьком экране, настольный чернильный прибор, ручки со вставным пером (№86, рондо и др.), промокашки (пресс-папье), женские боты, женские муфты для согревания рук зимой, настенная черная радиотарелка, патефон, пластинки к нему Апрелевского завода, а то и самодельные виниловые, да мало ли еще что...
Всё это теперь можно увидеть в Политехническом или Этнографическом музее.
Для сельского жителя дрова – привычный предмет обихода. «На дворе трава, на траве дрова». Пила, топор, колун, сарай, поленница… А в городе нынче дрова идут в дело только в тех роскошных особняках или квартирах, где есть камин. У нас же прямо в комнате во время войны (и какое-то время после) стояла глиняная печка, которую топили дровами. На ней же и готовили. Можно проследить такую цепочку эволюции топлива для обогрева жилища: дрова, уголь, газ. Дрова и уголь – вроде дальние родственники, уголь – слежавшиеся за миллионы лет древесные останки. В один прекрасный день нашу печку перевели на уголь. Стали не нужны топор, пила, колун, сарай… Но грязи стало больше – уголь, он ведь, в отличие от дров, пачкается. Совсем хорошо стало, когда поставили в кухне газовую колонку для нагрева воды, а в комнатах – батареи, и развели трубы от колонки к этим батареям. Сегодня эпоха торжества газа. Газпром ныне – звучит как заклинание. Ты – божество, ты мой кумир.
Старый быт, вплоть до конца 40-х годов, прекрасно описан у Зощенко, рекомендую. Вот, например, старый трамвай – символ времени. Кстати, экологически чистый и удобный, наиболее вместительный транспорт, не мешающий прочему уличному движению. Но по-настоящему комфортным, да еще и почти бесшумным трамвай стал сравнительно недавно. А трамвай времен Зощенко был открыт всем ветрам, зимой в нем было холодно, как на улице, он громыхал и визжал, особенно на поворотах, в общем, трамвай – он и был трамвай, он ведь не на резиновом ходу, что тут долго говорить. Спереди у каждого трамвая мигали две цветные лампочки: у каждого номера – свое сочетание цветов. Так можно было в темное время издали опознать, какой номер идет. Ходили в Москве и «Аннушка»: трамвай «А», и «букашка»: трамвай «Б». Теперь их давно нет. Да и то сказать – те трамваи прожили две полные человеческие жизни. Пора и честь знать. Заходя сегодня в трамвай, снимите, граждане, шляпу. Кстати, трамваи почти всегда были полны, на них часто ездили на подножках, иногда и на «колбасе», таком буферном железном штыре, что торчал сзади.
А эта громоздкая, старорежимная мебель! Буфеты, комоды, сундуки, кровати с узорными металлическими спинками, зеркальные гардеробы… Для тех, кто не помнит: гардероб – это не только одежда, это еще и шкаф такой для одежды. Всё массивное, тяжеловесное, основательное, для усадеб и для старых коммунальных, не современных квартир. Потому и вымерло всё это, как в свое время вымерли мамонты. В хрущевской квартирке пол не выдержал бы такого веса, даже если бы удалось вместить в нее эти громады.
Об одежде. Нет, салопы, душегрейки и тулупы уже давно отжили свой век. Это то, что не вернется никогда (как не вернутся звериные шкуры, носившиеся нашими пращурами) – тоже в силу своей громоздкости и полного безразличия к красоте. Всё это грело не душу, а тело, о чем и думали в первую очередь, надевая эти вещи. А что греет нам душу? Красота, мода. Но она очень подвижна, вечно возвращается и очень точно характеризует время. Моя жена, например, стоит ей случайно взглянуть на экран телевизора, где демонстрируется фильм, неизвестно когда созданный, мгновенно определяет:
-А, это шестидесятые!
-Откуда ты знаешь?
-Да ты посмотри на эти воротнички, лацканы и туфли!
Длиннополые драповые мужские пальто, с квадратными плечами, мужские же велюровые шляпы, которые носило всё политбюро, широченные брюки, туфли на микропористой подошве, толстой, как хороший гамбургер, плащи из болоньи (так назывался материал, который изобрели в Италии), а был еще наимоднейший материал джерси (удобный, кстати: куда он подевался?); а у женщин – летом веселый ситчик, в горошек или в цветочек, зимой – темные платья или юбки, всё почти до щиколотки. А когда позже появились мини, это был шок. Как у мужчин – джинсы. Еще одна настоящая революция была, когда женщины надели брюки. Эту революцию надо было праздновать наряду с другой, и тоже с демонстрациями!
Посмотрите любой старый фильм – там всё это увековечено. А если вам попадется сцена на пляже, вряд ли удержитесь от смеха, глядя на эти панталоны.
Впрочем, вещи способны и к реинкарнации. Они возрождаются под новыми именами. Так примус стал керогазом. Тулуп, чей образ вызывал в памяти фигуры дворника, ямщика и прочих персонажей прошлой жизни, будучи наименован иначе (и при этом, конечно, осовременен), начал новую жизнь – и какую! – под именем дубленки. Такое случается не только с вещами нашего обихода, но и с явлениями оного. Слова, имена вообще играют здесь важнейшую роль. Было время, когда очагом культуры в селе считалась танцплощадка (в городе она звалась более «изящно»: танцверанда). С годами, однако, простое сельское развлечение под патефон или баян (аккордеон) вышло из моды, стало выглядеть пошловато, отдавать деревенщиной, и молодежь стала искать что-то более привлекательное, модное. Но вот кому-то пришла в голову гениальная мысль наименовать грампластинку диском, а танцверанду дискотекой. И снова всё завертелось, пошло-поехало! А уж когда вместо массовика появился диск-жокей! Вот тут-то мы утерли, наконец, нос Западу, если не перегнали, то, по крайней мере, почти догнали его.
Но есть вещи бессмертные, не нуждающиеся ни в переименовании, ни в реинкарнации, а просто живущие вечно. Вот так просто: живут и живут себе, игнорируя время. Таковы, например, столовые приборы: никто еще не изобрел ничего лучшего, чем вилка, ложка, чашка… Ими пользовались наши далекие предки, ими будут пользоваться наши потомки, им жить в веках, как живет вечно колесо. Конечно, японцы обходятся вместо вилки деревянными палочками, но то японцы… Да и суп вряд ли можно хлебать этими палочками, не так ли? Так что да здравствует незаменимая на все времена ложка!
Старые вещи привносят в жизнь свой аромат. Со временем, уходя из жизни, они становятся редкими, они становятся раритетом, антиквариатом. А антиквариат дорог! У нас в доме был подстаканник со времен то ли бабушки, то ли прабабушки. Серебряная вещица, на которой были выгравированы барельефы охоты на медведя с рогатиной, вспашки поля, катанья на удалой тройке с ямщиком… Вещь ненужная, но красивая. В трудные 90-е годы семье вдруг срочно понадобились деньги, я отнес подстаканник в скупку, и мне дали за него… очень много! Грустно, конечно, похоже на измену, но я это к тому, что старый «хлам» иногда таит в себе – нет, не цену, а подлинную ценность.
Помните о старых вещах, о предках вещей нынешних, как помнят люди о своих предках. Это связь времен, это генеалогия вещей, без этой памяти теряют свою ценность те вещи, среди которых мы сегодня живем.